| Каждый раз, когда я вспоминаю о той, кого уже никогда не увижу, я зову к себе смерть, как отдых блаженный. «Вскоре после того я тяжело заболел и начал бредить… И являлись мне многие страшные образы, и все они говорили: „Ты тоже умрешь… ты уже умер“. И мне казалось, что солнце померкло, звезды плачут, и земля трясется. И когда я ужасался тому, чей-то голос сказал мне: „разве ты еще не знаешь, что Дама твоя умерла?“ И я заплакал во сне, и сердце сказало мне: „Воистину она умерла!“ И тогда увидел я мертвое тело ее. И так смиренно было лицо ее, что, казалось, говорило: „Всякого мира я вижу начало“. Стоя у того же письменного поставца-аналоя, как три года назад, но уже не раннею весною, а позднею осенью когда оконные стекла затуманены, точно заплаканы, серым дождем, и желтые листья осыпаются с деревьев Данте , в полубреду, пишет торжественное, на латинском языке, «Послание ко всем Государям земли», – не только Италии но всего мира, потому что смерть Беатриче – всемирное бедствие, знамение гнева Божия на весь человеческий род: «…Ее похитил не холод, не жар, как других людей похищает, но взял ее Господь к Себе, потому что скучная наша земля недостойна была такой красоты…» «Как одиноко стоит Город, некогда многолюдный, великий между городами! Он стал как вдова». Город этот потерял свое Блаженство (Беатриче), и то, что я могу сказать о нем, заставило бы плакать всех людей. «Скорбный город». Citta Dolente, для него не только Флоренция, но и вся Италия – весь мир. В скорбный Город входят через меня, Per me si va nella Cittá Dolente. — эти слова, написанные черным, он видит на челе ворот, ведущих в Ад. VII. Данте с девчонками Зимняя ненастная ночь. Спальня в старом доме Алигьери, на Сан-Мартиновой площади. В темной глубине комнаты – огромная, похожая на катафалк, двуспальная постель. Данте сидит у потухшего очага, с древним рыцарским гербом – потускневшим золотым крылом в лазурном поле. Джемма , беременная, сидя у стола с нагоревшей свечой, шьет пеленки. Ветер стучит в ставни и воет в трубе очага. |
| Закрыть О предательстве 21.03.2016 1304 Время на чтение 3 минуты Измена, предательство стали обычным явлением в наше смутное время - время крайнего упадка морали. Вспомним хотя бы 80 - 90-е годы. Проблема эта существует и сегодня в нашей стране, как на бытовом, так и государственном уровне. Представляется весьма своевременным напомнить о том, как относятся к ней христианство и ислам - самые распространённые мировые религии. В перечне христианских смертных грехов, от которых людям следует беречься, предательство не упоминается. Однако все смертные грехи - сребролюбие, гордыня, прелюбодеяние, зависть, чревоугодие, гнев и уныние - прямиком ведут человека к вероломству и измене, то есть к предательству. Жадность и распущенность, лень и вспыльчивость, неумеренность и беспечность - все это вносит в душу смуту, затмевают совесть. В результате предаются святыни, идеалы, заветы предков. Предаются друзья, семья, народ, Родина. Предаются и человечность, и человечество. Предается Бог. Именно поэтому измена - самое чудовищное прегрешение, это следствие пороков и слагаемое преступлений, грех грехов и, наверное, потому предательство неправомерно ставить в один ряд с прочими нарушениями моральных норм. В «Божественной комедии» Данте Алигьери рисует девять кругов ада. Семь из них душа грешника может пройти и очиститься. Здесь даже души разбойников, тиранов и убийц могут стряхнуть гнет мерзких поступков, совершённых человеком в земной жизни, и получить шанс покинуть логово Сатаны. Лишь взяточники, воры, те, кто провоцировал распри, междоусобицы, заговоры, оказываются на вечные времена в восьмом круге ада. А самые тяжкие преступления - предательство и вероломство - караются по Данте в последнем, девятом круге ада, где все покрыто льдом. Здесь поэт и увидел обреченных на вечные мучения Иуду, Брута, Кассия. Обманувшие тех, кто им доверился, не освободятся от бремени своего падения во веки веков. У Аристотеля, жившего за полторы тысячелетия до Данте и за три столетия до Рождества Христова, модель ада точно такая же. Значит, уже в самой глубокой древности люди понимали, что духовное падение непростительно, не имеет срока давности. В отличие от остальных смертных грехов, которые провоцируются позывами плоти. |
| Ольга Седакова. Из приступа небывалой свободы Насколько грешным имеет право быть писатель, в каком случае не надо читать книг и чем можно победить страх 16 февраля, 2016 Насколько грешным имеет право быть писатель, в каком случае не надо читать книг и чем можно победить страх Сергей Аверинцев говорил, что она в своем творчестве следует апостолу Павлу: «Не сообразуйтесь с веком сим», а Никита Струве – что ее поэзия и проза «сами по себе похвала поэзии». Ольга Седакова в новой книге издательства Никея «Миряне – кто они?» рассказывает о том, насколько грешным имеет право быть писатель, в каком случае не надо читать книг, и чем можно победить страх. Ольга Александровна Седакова – поэт, переводчик, филолог. Родилась в Москве в 1949 году в семье военного инженера. Стихи писала с детства. В школу пошла в Пекине, где в это время работал отец. В 1973 году окончила филологический факультет МГУ, славянское отделение. Отношения ученичества связывали ее с С.С. Аверинцевым, Ю.М. Лотманом, М.В. Пановым, Вяч.Вс. Ивановым, Н.И. Толстым. Самостоятельно изучила несколько европейских языков (например, итальянский и немецкий, чтобы иметь возможность читать Данте и Рильке в оригинале). Работала референтом по зарубежной филологии в ИНИОНе. Переводила европейских поэтов, драматургов, философов, богословов. Благодаря этому многие в СССР познакомились с новыми переводами Рильке, Элиота, Тиллиха. Однако ни стихи, ни переводы Ольги Седаковой до 1989 года в СССР не публиковались, ходили лишь в самиздате. Первая книга стихов вышла в Париже в 1986 году. К настоящему времени издано 46 книг стихов, прозы, переводов и филологических исследований (на русском, английском, итальянском, французском, немецком, иврите, датском, шведском). С 1989 года Ольга Седакова преподает в различных университетах мира, читает публичные лекции, участвует в фестивалях поэзии. С 1991 года – сотрудник Института мировой культуры (философский факультет МГУ). Кандидат филологических наук. Доктор богословия honoris causa (Минский европейский гуманитарный университет). Лауреат различных премий, в том числе премии Александра Солженицына и Данте Алигьери, а также премии «Мастер» гильдии «Мастера литературного перевода». Офицер Ордена искусств Французской Республики, академик Амвросианской Академии (Флоренция). Предотвращение катастрофы |
| Сам Данте Алигьери не дал своему главному произведению специального названия, а лишь указал на вид литературного произведения с точки зрения принятой в его время классификации – Commedia. В средневековой поэтике комедиейназывалось произведение с печальным началом и радостным концом в отличие от трагедии, которая имеет благополучное начало, но печальный конец. Определение Божественная (т. е. образцовая, превосходная) появилось в 16 веке. Таким образом, закрепилось название – La Divina Commedia. Литературная традиция путешествий в загробный мир сформировалась еще в античной культуре. Известен мифологический рассказ о сошествии в Аид Орфея за своей женой Евридикой. Гомер в 11-й песни «Одиссеи» рассказывает о том, как герой его спустился в подземное царство: Вдруг ко мне подошла душа Антиклеи умершей, Матери милой моей, Автоликом отважным рожденной. В Трою в поход отправляясь, ее я оставил живою. Вергилий в «Энеиде» описывает, как Эней в сопровождении Сивиллы спускается в Аид, где находится его отец Анхиз: Дальше дорога вела к Ахеронту, в глубь преисподней. Мутные омуты там, разливаясь широко, бушуют, Ил и песок выносят в Коцит бурливые волны. Воды подземных рек стережет перевозчик ужасный… (VI, 236) У Гомера и Вергилия преисподняя изображается в пределах тех мифологических представлений о загробном мире, которые были в античное время. Данте был западным христианином. Он опирался на учение о потустороннем мире, выработанное в позднее Средневековье на Западе. Православное богословие делит мир, запредельный земному, на две области: рай и ад. Никаких указаний на чистилище в Священном Писании мы не находим. Четыре места, на которые ссылаются католические богословы, оснований для введения третьей области – чистилища – не дают: 1. Жертвоприношение, совершенное по приказу Иуды Маккавея ради искупления грехов воинов, павших в битве ( 2Мак. 12:4–46. 2 . Слова Спасителя мира: если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем ( Мф. 12:32. 3 . |
| прот. Дмитрий Смирнов: - Дело в том, что западный образ мышления в большей степени рациональный, поэтому западные богословы искали объяснения. Но и тут, естественно, возникла промежуточная форма этого явления. Потом большое влияние оказал Данте Алигьери своей «Божественной комедией». Сейчас говорят, выйдет новый перевод Данте, прямо подстрочник. Интересно почитать, как это там будет переводиться. Может быть, не совсем так. Ну, посмотрим. прот. Александр Березовский: - Ну, вообще человеку свойственно со своей точки зрения видеть некоторые вещи в Священном Писании… прот. Дмитрий Смирнов: - Ну, да. Особенно когда цитируют Священное Писание и приговаривают: «Я, правда, не помню». Как наша предыдущая слушательница - она не помнит. Но очень интересуется, как там у католиков. прот. Александр Березовский: - А вообще интересно вот что. Даже неверующие люди обращаются к авторитету Священного писания. К Библии, Евангелию. Цитируют в некоторых своих ситуациях. прот. Дмитрий Смирнов: - Журналисты очень любят. Иногда такую чушь несут… прот. Александр Березовский: - Но цитируют вроде верно. А дальше уже… прот. Дмитрий Смирнов: - Ну, да. прот. Александр Березовский: - Некое толкование. прот. Дмитрий Смирнов: - Да, и смысл нарушается, и понимание самой фабулы. То есть слышат отдельные слова про засохшую смоковницу, например. И начинают интерпретировать по русской пословице: Слышал звон, да не знает, где он. Но зато порассуждать для того, чтобы как-то украсить свое рассуждение – это пожалуйста. А ничего, кроме того, как Петр I говорил, что обнаруживается дурь каждого. Ну, что делать – бывает…. прот. Александр Березовский: - Не секрет, что очень часто в нормальном состоянии человек не слышит Бога. Но какая-то беда, болезнь, искушение поворачивают человека на эту стезю. прот. Дмитрий Смирнов: - А куда? Раньше хоть партком был. А сейчас парткома нет. Куда-то человеку надо же приткнуться! Особенно, если человек никогда не занимался воспитанием детей и не находит в них ответа. Много приходят женщин, не старых, но в годах, и жалуются на детей. Что используют только как бесплатную рабочую силу, чтобы сидеть с детьми. Вместо того, чтобы 30.000-40.000 платить няне, они нанимают свою мамашу бесплатно. Она должна в магазин сходить, ребенку приготовить, накормить его, потом с ним погулять. А в это время дочка себе на итальянские сапоги зарабатывает, еще на что-то, машину ей надо обновить. Ну, много всяких задач. Потому что мама так воспитала. А мама еще с пенсии должна помогать. Надо помогать, потому что они же инвалиды. Но не понимают, что они - инвалиды нравственные. Тут должно быть наоборот: мамочке обеспечить покой, заботу, лечение, отдых, любовь. Но вот, к сожалению, в нашем мире наоборот. Поэтому складываются такие парадоксальные ситуации. Мы человечество наоборот. |
| “XIV век антропоцентричен. Его представителей нельзя делить на гуманистов и не гуманистов. Тогда все были гуманистами” с. 9]. Но, разумеется, гуманизм представителей западного Ренессанса и православного исихазма был различен. Византийские исихасты и рациональные гуманисты были противниками и понимали многие важные вещи по-разному, но они решали одни и те же проблемы, говорили на одном языке, в центре внимания тех и других был человек. В этом смысле к исихазму применимо понятие “христианский гуманизм”. “Византийские исихасты и гуманисты (западного толка. – И. П.) спорили не о заумно абстрактных философско-схоластических положениях, но о природе человека” с. 305]. Разделение христианских культур подготовило почву для возникновения рационалистического гуманизма. Основной чертой его, по определению В. Велчева, является “антропоцентризм, как начало противостояния теоцентризму средневекового религиозного мировоззрения” с. 244]. Интерес переносится на человека в его обособленности от Бога. Акцент делается на самосознание человека, на уверенность в его самоценности, в онтологической и моральной его самостоятельности и независимости по отношению к стоящим вне его сверхземным силам. Отсюда вытекает и секуляризация мысли, желание осуществлять познание лишь собственным разумом и творить без Божественного участия. Рационалистический гуманизм определил и новое отношение к природе, которое выразилось в усилении интереса к естественным наукам, основанным на опыте и разуме. Далее, для рационалистического гуманизма, который лежал в основе западного Ренессанса, характерно и своеобразное отношение к прошлому: возвеличивание античной, классической греко-римской древности. Так, например, один из зачинателей западного Возрождения Данте – Алигьери ввел в новое обращение древнюю античную идею, которая позже сделалась “жизненным нервом всей деятельности гуманистов, с неустанным одушевлением внушавших и надолго усвоивших ее миру. Это мысль о посмертной славе” с. 17]. Данте развил теорию славы, которая дошла и до наших дней. |
| Действительно, ткань фильма буквально дышит. В том числе и благодаря сочным бытовым подробностям: по мастерской гения кудахча расхаживают курицы; знать, как и положено, ест из раритетной посуды; непокорные красавцы буйволы везут во Флоренцию глыбу мрамора, в которой «спит» Моисей. По словам итальянских критиков, на сегодняшний день снято множество кинолент о Микеланджело (сравните хотя бы байопик «Бесконечность» 2017-го или гламурный «Агония и экстаз» 1965-го), но это первая картина, в которой так реалистично представлена эпоха художественного расцвета их страны: «Итальянцы эти времена идеализируют, а тут Возрождение жестокое, злое и дурно пахнет». Не ищите в «Грехе» положительных героев. Если, конечно, таковым не считать слоненка, привезенного в Ватикан на потеху народу. Все остальные точно сошли с полотен Босха: алчность, воровство, ненависть, блуд, жестокие убийства – кажется, в этой клоаке способен утонуть каждый. Предает, ворует, мошенничает, захлебывается рвотой подозрительности и главный персонаж, словно оправдываясь между делом: «Там, где деньги, всегда подлость». Его непрерывный поиск и воплощение новых образов, впадение в ступор и смиренное терпение оскорблений знати («Ты мразь, но ты божественная мразь») происходят на фоне постоянного подсчета денег, осуждения и насмешек над коллегами по цеху. Таков мир, где каждый сам за себя, но не каждый, видя копоть на своей душе, способен от этого страдать. Дух неумолимого влечения к совершенству собственных произведений раз за разом вытаскивает из зловонной ямы и их создателя, шепчущего в отчаянии: «Я урод, недостойный своих творений». Душа просит очищения – без этого не исполнить Божественный замысел. И в минуты раскаяния буквально на грани помешательства Микеланджело, как к единственному собеседнику, мысленно обращается к Данте, когда-то искавшему аналогичной поддержки Вергилия в аду собственного вдохновения. В ответ создатель «Божественной комедии» не утешает, не успокаивает, не вселяет надежду и не говорит комплименты. Наоборот, ставит еще более высокую планку, закладывая в измученную душу художника новую идею очередного шедевра. В эти мгновения рефлексии мастер признается Алигьери в потаенных мыслях и просит о сокровенном: «Я хотел в своих работах выразить Бога. Я знаю, мои творения прекрасны, ими любуются, но никогда не молятся – они не открывают путь к небесам… Укажи мне этот путь». Ответ Данте абсолютно симметричен: молчи и слушай. Но что рождается после их краткого диалога, зритель узнает только в конце. |
| 630. «О монархии». Рус. изд.: Данте Алигьери. Трактат о монархии. Витебск, 1908. 631. Гвельфы и гибеллины — политические группировки в Италии XII —XV веков, возникшие на волне противостояния Священной Римской империи и папства. Гвельфы (торгово–ремесленные круги, объединенные в цеха) являлись сторонниками римских пап, в то время как гибеллины (феодальная знать) поддерживали императора. С XIV века во Флоренции гвельфы разделились на черных («партия номебелей») и белых («партия богатых горожан). 632. Бонифаций VIII (Бенедикт Гаэтани) — римский папа (с 1295): выдвинул идею прямого вмешательства (potestas directa) папства в мирские дела и абсолютной власти церкви. 633. Аристотель. «Политика» А. 1252, а 32. 634. Лук. 2, 14. 635. Федотов намекает на своеобразную структуру философского сочинения Спинозы «Этика», в котором метафизические положения обосновываются изощренными построениями, по форме и понятийному аппарату напоминающими математические трактаты. 636. Аристотель. «Политика» А. 1254, а 30. 637. Мр. 12, 29. 638. Федотов имеет в виду, что последняя строка «Божественной комедии» Данте практически является цитатой из «Утешения философией» Боэция. Ср. «Любовь та, что правит одна небесами»//Боэций. «Утешение философией» и другие трактаты. Μ., 1990, с. 223. 639. Везде, где может быть раздор, должен быть суд. 640. бесконечный процесс. 641. Монарх или император, вождь и судья. 642. умножение терминов. 643. более всего поступающим по своей воле и самым могущественным субъектом. 644. Печатается по первому изданию в книге: Отчет о состоянии и деятельности императорского Санкт–Петербургского университета за 1910 год. Под ред. И. И. Веселовского. С. — Пб., 1911, с. 351–357. 645. Указывается лишь в виде примеров, во–первых, осторожное и тонкое сравнение Confessiones с Soliloquia Авг[устина] и даже с Civitas Dei; во–вторых, интересное разъяснение единства различных частей Conf[essiones] — первых 9 книг, 10–й и 11— 13–й, их взаимной связи и биографической важности праллельного изучения всех трех. См. характерные слова автора: «В трех частях развивается одна и та же религиозная драма, поднимаясь каждый раз на высшую ступень объективности: из истории жизни Августина она становится сначала типическим процессом, протекающим в религиозном сознании личности (X кн.), и наконец (XI—XIII) мистерией вселенского искупления Только рассматривая автобиографическую часть «Исп[оведи].в связи с целым, можно дать ей правильную оценку. |
| Нам не так легко с достаточной отчетливостью уяснить себе, насколько мы – до сих пор! – зависимы в наших собственных оценках отечественной классики от символистов вообще и от Вяч. Иванова в особенности. Для этого есть две причины. Во-первых, таково свойство канонов вообще: как правило, только канон принят, он воспринимается и согласными, и несогласными так, словно не было времени, когда без него обходились. Вопрос о том, с какого момента и благодаря чьим усилиям данность стала данностью, редко приходит на ум. Канон так почтенен для одних, так прискучил другим, что кажется безвозрастно-старым. Нам легко может померещиться, будто Шекспир так и стоял веками рядом с Данте в перечне величайших поэтов Европы (Готфрид Бенн в одном стихотворении даже заставил самого «Эйвонского Лебедя» размышлять о хронологической паузе, отделяющей его от Алигьери); нужно специальное усилие, чтобы концепция такого ряда – в котором за Данте и Шекспиром следует, конечно, Гёте – была осознана как историческая заслуга совершенно конкретных сил начала XIX в., прежде всего немецкой романтики и немецкого классического идеализма. Или мы говорим, что после того, как Гёльдерлин долго не был оценен по достоинству, время наконец-то все поставило на свои места, – как если бы это мифологически персонифицированное «время» справилось со своей задачей само, без помощи культурной стратегии Стефана Георге и его кружка (кстати говоря, феномен этой стратегии представляет во многих отношениях аналогию деятельности Вяч. Иванова 386 ), а затем без помощи движения экспрессионистов с их манифестами… Во-вторых, новизну канона, состоящую не только и не столько в его именном составе, сколько в его четкости, не так легко увидеть еще и потому, что новый канон чаще приходит на смену не старому канону, достойному такого названия, но хаотическому междуцарствию, в рамках которого не вполне реализовавшиеся попытки канонотворчества сосуществуют друг с другом. Не будем забывать, что символизм как целое сменил надсоновскую эпоху русской словесности. |
| Конечно, иконопись, как и любая живопись на религиозные темы, символична. Клайв Льюис ссылается на Псевдо-Дионисия, который говорил в V в., что «только невежды полагают, будто духи и впрямь подобны крылатым людям». Хрестоматийные описания и изображения рая и ада – суть метафоры. Человеку свойственно визуализировать устройство рая и ада, представлять первый с облаками и ангелочками и второй со снующими среди кипящих котлов страшными чертями с вилами. «Бесов рисуют с крыльями летучей мыши, ангелов с крыльями птичьими не потому, что хоть кто-нибудь убежден, будто нравственное зло обращает перья в перепонку, а потому, что люди любят птиц больше, чем нетопырей. У ангелов крылья, чтобы хоть как-то выразить легкость и скорость свободной духовной силы». К. Льюис. Письма Баламута Это понятное желание зацепиться за какой-то объяснимый образ, когда речь идет о вопросах, непостижимых для человеческого рассудка. Такое представление о рае и аде характерно для средневекового сознания. Великий Данте оставил нам в наследство свои образы вечного покоя и вечного наказания за грехи. Тяжелый град, и снег, и мокрый гной Пронизывают воздух непроглядный;Земля смердит под жидкой пеленой. Трехзевый Цербер, хищный и громадный, Собачьим лаем лает на народ, Который вязнет в этой топи смрадной. Его глаза багровы, вздут живот, Жир в черной бороде, когтисты руки;Он мучит души, кожу с мясом рвет. А те под ливнем воют, словно суки;Прикрыть стараясь верхним нижний бок, Ворочаются в исступленье муки. Д. Алигьери. Божественная комедия Подобные картины рая или ада складываются в процессе богословских споров периода позднего средневековья по поводу того, что же происходит с человеческой душой после смерти. Как и в каком виде она оказывается на суде Божием? Западное схоластическое богословие начинает искать визуальные образы вечных мучений и наказаний за земные грехи. Тогда же на Западе формируется представление о чистилище, а на Востоке – о мытарствах. Попытки осмыслить их в рационалистических категориях подхватываются искусством, и появляются Ад и Рай Данте или Мильтона, картины Страшного суда и мучений грешников, когда «огни горят горючие, котлы кипят кипучие!». |
|
|
