| Значит, ссылка гр. Толстого на эту заповедь доказывает как раз противоположное тому, что он утверждает. Указывая то на одно, то на другое изречение I. Христа, якобы неблагоприятное браку, Л. Н. Толстой нарочито обошел дипломатическим умолчанием прямое, не допускающее никаких сомнений, признание брака I. Христом. Приведем сполна относящееся сюда место. «Приступили ко Христу фарисеи и, искушая Его, говорили Ему: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею? Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их ( Быт.1:27 )? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотию ( Быт.2:24 ). Так что они уже не двое, но одна плоть. И так, что Бог сочетал, того человек да не разлучает» 139 . Не очевидно ли для всякого, что в этих словах нашего Спасителя брак признается божественным учреждением? Господь I. Христос, что особенно важно, не ограничился только ссылкою на слова Библии , но и разъяснил, что в браке таинственно соединяются двое в одно духовное целое и что никакой человек не в праве посягать на брак. Этим I. Христос с Своей стороны, как Основатель христианской религии, санкционирует брак и объявляет его одной из принадлежностей ее, как таинство. Действия Спасителя в отношении к браку и к плоду брака – детям служат новым подтверждением этого. Граф Толстой молчит не без умысла и о том важном, но неприятном для него обстоятельстве, что Господь I. Христос благоволил присутствовать в Кане Галилейской при бракосочетании и совершил здесь первое из чудесных дел Своих 140 . Православная церковь справедливо усматривает здесь благословение I. Христом брачного союза 141 . В самом деле, если бы брак не был в очах Спасителя делом добрым, разве Он решился бы авторизовать его Своим присутствием и совершением чуда? От того, что само по себе дурно, I. Христос или отвращался, или прямо и публично называл его дурным. Справедливо высокопреосвящ. Никанор придает особое значение и тому обстоятельству, что I. |
| И эта борьба с внутренним злом, живущим в человеке, должна быть упорной, энергичной и беспощадной. Христос одинаково ко всем людям без исключения обращается с требованием: «если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя·, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну» ( Мф. 5:2930 ). То, к чему призывается каждый христианин, если этого потребуют различные условия окружающей его жизни, именно – всегдашнее девство и отречение от всякой собственности – и составляет постоянное, но только внешнее, видимое отличие христианского аскета от остальных членов Царства Божия. Отказываясь от брачной жизни, он не думает этим отказываться от зла. Брак, в его глазах, – высочайшее учреждение Божие, не только не препятствующее быть членом Царства Божия, но условливающее существование этого Царства на земле. Жениться, с точки зрения христианского аскета, не значит предаться мирским интересам и позабыть Бога. Это было бы противно самому духу христианских брачных отношений, долженствующих представить собой образ отношений между Христом и Церковью . Из-за возможных злоупотреблений святыней христианского брака не только не понятно для него отстранение от брачной жизни, но и преступно. Прямая обязанность людей – поднять значение брака, почему-либо упавшее, и возвысить его фактически до той высшей идеи, какая соединяется с ним в сознании христианина. Уклоняться от брака на этом основании значило бы идти против святой воли Божией, благоволившей положить основание брачных отношений в лице самых первых людей и возвестившей для всего происшедшего от них человечества, что " не добро быть человеку одному» ( Быт. 2:18 ). Уклоняться от брака имеет право, значит, только тот, кто имеет на это уважительные причины, делающие человека неответственным перед святой и, следовательно, абсолютно обязательной волей Божией. |
| Иисус Христос ничем не оскорбляет обычаев своего народа и его законов, соблюдаемых им, но, при всем том, является и по отношению к ним независимым, где это нужно или безразлично ( Лк. 13:1021 ). Он был выше всякого человеческого авторитета и нравственной зависимости от кого бы то ни было, но в то же время признает власть даже чужеземца ( Мф. 22:16 ). Христос являлся независимым не только от всякой отдельной личности, но и от всего народа. Несмотря на то, что народ был иных представлений о Мессии, Он никогда не пытается ослабить перед народом принятый Им на Себя образ Мессии, униженного и страждущего; напротив, старается уничтожить господствовавшее в массе представление о Мессии ( Лк. 14:25,26 ). Вообще Он никогда и ни в чем не опирается на симпатии и антипатии массы, которую Он мог поднять всю одним Своим словом. С такой же независимостью относится Иисус Христос и к Своим ученикам. Он не привлекает их к Себе какими-либо заманчивыми обещаниями; напротив, раскрывает перед ними картину ожидающих их лишений, страданий и жертв, и когда ученики оставляют Его в самую трудную минуту, Христос с непоколебимой твердостью ожидает и встречает своих врагов. Пред этими последними Христос непрестанно является во всем своем нравственном величии ( Ин. 8:25 ), несмотря на то, что находится, по-видимому, в их руках ( Ин. 8:44 ). Когда часы земной жизни Спасителя были уже сочтены, и Он был обречен на смерть, с каким достоинством и спокойствием Он является среди своих судей! И во всей этой независимости Спасителя, какая в то же время простота и какое глубокое смирение! Кто может представить возможность большей свободы, чем какой обладал Христос, с любовью умывавший ноги Своим ученикам? Служа полным воплощением истинной нравственной свободы, личность Иисуса Христа в то же время представляет в себе бесконечное вместилище любви. От начала мира и доселе нельзя указать на такого человека, который бы, будучи самой любовью, переносил от людей столько огорчений, оскорблений, недоверия, зависти, страданий, как Иисус Христос, и, однако же, Он не только не проклинает своих врагов, но молится за них на кресте, говоря: " Отче! прости им, ибо не знают, что делают» ( Лк. 23:34 ). |
| Иисус Христос указывает ему обыкновенный путь к небу, говоря: »…если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди» ( Мф. 19:17 ), а юноша в простоте души, воспитанной на фарисейских понятиях о существе нравственной жизни, отвечает, что все это он сохранил от юности своей ( Мф. 19:20 ). Для него непонятна широта и глубина заповедей Божиих. Его могли бы, по-видимому, удовлетворить только самые сложные моральные предписания, на которые оказываются такими изобретательными иудейские раввины и католические богословы. Ему, как и этим последним, нужны сверх-должные дела, немыслимые для человека, сколько-нибудь понимающего существо нравственной жизни. Он далек от всякого представления о том, что существо нравственной жизни заключается не в механическом и внешнем исполнении различных обязанностей, но в выработке доброго внутреннего нравственного настроения, способной наполнить всю жизнь человека и все-таки не могущей породить в нем мысли о достижении нравственной цели его бытия. Ему чужда мысль о том, что, если он действительно исполнил предписания закона Моисеева не только по букве, но и по духу, в таком случае для него не нужны другие какие-нибудь предписания: для праведников закона уже не существует ( 1Тим. 1:911 ), потому что их воля находится в строгом согласии и гармонии с волей Божией. Иисус Христос, давший ему почувствовать в самом начале беседы, что никакой человек не может считать себя праведником, потому что благ, свят только один Бог ( Мф. 19:17 ), наконец, дает ему самое верное и удобное средство – поглубже заглянуть в свою душу и понять господствующее в ней греховное настроение, говоря: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим… и приходи и следуй за Мною» ( Мф. 19:21 ). Тот, кому дорого дело нравственной жизни, должен добро ставить выше всех временных благ и интересов. Тем более этого нужно бы было ожидать от человека, который почитал себя исполнившим нравственный закон, отнюдь не допускающий какого бы то ни было предпочтения материальных интересов духовным. |
| Искренняя и сильная любовь к какому-либо человеку делает для нас самым милым и дорогим все то, что для него дорого и приятно. «Друзья моего друга – и мои друзья“,– говорит пословица. И эта любовь ко всему дорогому для любимого лица не только не ослабляет, напротив, питает и усиливает любовь к нему самому. Отсюда в любви к Богу implicite необходимо заключена и любовь к Его тварям и особенно к человеку, как предмету Его преимущественной любви и попечения. Равным образом, стремясь воспитать в себе любовь к ближним на место прежнего эгоизма, человек постепенно сообщает своей жизни и душевному настроению то направление, которое составляет свойство Божественной жизни. Но такое родство в направлении воли и жизнедеятельности между Богом и человеком, по общему психологическому закону, представляет самую благоприятную почву для возникновения и развития в душе человека любви к Богу. «Бога никогда никто не видел. Если мы любим друге друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас. 602 «Кто говорит: я люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога, любил и брата своего“. 603 «Всякий, верующий, что Иисус есть Христос, от Бога рожден, и всякий любящий родившего, любит и рожденного от Него“. 604 Учение о полнейшей взаимной зависимости и нераздельности любви к Богу и любви к ближним ясно и определенно раскрыто свв. отцами церкви. По учению, например, св. Василия Великого , Сам Господь дал порядок Своим заповедям, определив, что заповедь о любви к Богу есть первая и большая, вторая же по порядку и подобная первой, лучше же сказать, служащая дополнением её и от неё зависящая, есть заповедь о любви к ближним. 605 По словам преподобного Ефрема Сирина , «каждый прежде всего и всеми мерами ( προ πντων κα πανταχς) должен стараться иметь в своем сердце священную любовь и страх Божий“, непрестанно прося их себе у Бога, стремясь непрестанным памятованием о Господе и о небесной любви ежедневно возвращать их в себе, при помощи благодати. |
| Как вознесшийся с воспринятым Им естеством человеческим на небо, воссевший одесную Отца Своего небесного и соделавшийся в качестве Богочеловека Владыкою всего сущего, Христос, с одной стороны, открыл чрез то и людям путь в царство небесное и возможность вечного блаженного общения с Богом, а, во-вторых, воспринял на Себя Самого всегдашнее могущественное попечение о том, чтобы добро наконец окончательно восторжествовало над злом во вселенной и осуществилась цель религии – единение человечества с Богом. Что вознесение Богочеловека открыло людям путь в царство небесное, это видно из Его собственных слов. Разумея, конечно, вознесение Свое на небо с пречистым Своим телом, Христос еще пред крестными страданиями и смертью Своей говорил в лице Своих учеников всем людям следующее: когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я. 662 На окончательную победу над всем, противящимся Богу и сеющим зло во вселенной, Спаситель указывал в Своей беседе о всемирном суде, который некогда будет совершен Им. 663 О теснейшем же единении людей с Богом и друг с другом, как цели Своей Мессианской деятельности еще на земле, Богочеловек говорит в Своей первосвященнической молитве. Да будут, молитвенно взывал Он к Отцу Своему небесному, все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они (люди) да будут в Нас едино. 664 Как восприявший всякую власть на небе и на земле, Иисус Христос по вознесению на небо уже всеми силами неба и земли содействует тому, чтобы Бог был все во всем, 665 т.е. чтобы осуществилось теснейшее единение Его и с людьми, когда обновится небо и земля 666 , и таким образом исполнились слова молитвы Господней: да будет воля Твоя и на земле, как на небе. 667 Таким образом, Богочеловек совершил все потребное для искупления грехов и вины людей пред Богом и для их возсыновления Ему. Но совершенное Спасителем дело, в частности святость Его и по человеческой природе, оставалось бы для людей без надлежащего приложения, если бы Он не установил особых средств к их освящению. |
| Л. Толстой нарочито не обращает никакого внимания на следующее весьма важное обстоятельство. Глава, содержащая изложение первых частей Нагорной проповеди, начинается следующими знаменательными словами: «увидев народ, Он (Христос) взошел на гору, и когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их. 937 В Евангелии от Ап. Луки тоже говорится, что Нагорная проповедь Спасителя была непосредственно и главным образом обращена к Его ученикам, к апостолам. «Возведши очи Свои на учеников, Он говорил: блаженны алчущие 938 и прочее. Беседу Христа, обращенную к апостолам, слушал и собравшийся народ. Что при этом не было не только представителей государственно-гражданской власти, но даже книжников и фарисеев, об этом свидетельствуют следующие слова Евангелия: «когда Иисус окончил слова сии (Нагорную беседу), народ дивился учению Его, ибо Он учил, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи». 939 Из всего этого ясно, что слова Спасителя о непротивлении злому не были обращены к представителям государственно-гражданской власти и не налагают на них обязанности прекратить противление злым чрез обычные для ней средства. Кто нам заметил бы, что сказанное Христом кому бы то ни было из людей обязательно для всех их, тот обнаружил бы этим лишь решительное непонимание того, о чем говорить. Ведь если рассуждать так, то нужно относить ко всем без исключения людям, а не к апостолам только и к их преемникам, следующие к им подобные слова Спасителя, что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, а что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. 940 Нашу мысль, что слова Христа о непротивлении злому не относятся к представителям государственно-гражданской власти, как к таковым, можно было бы основательно опровергнуть лишь в том случае, если бы нашли в Евангелиях или вообще в Новом Завете хоть одно место, в котором запрещалось бы государственно-гражданским властям прибегать к средствам принудительного воздействия на злых людей. Но такого места не обретается и во всей Библии. При решительном его отсутствии не имела бы опровергающего нас значения даже ссылка на то, что, хотя, Нагорная беседа и не была обращена к представителям мирской власти, однако же в этой беседе есть заповеди, обязательные и для них. Что таковые заповеди есть в ней, странно было бы отрицать. Но разве следует из этого, чтобы и заповедь о непротивлении прямо относилась к ним, не как к частным лицам? Заповедь Спасителя о не осуждении ближних несомненно относилась и к ним. Однако же, Спаситель упрекал даже книжников и фарисеев за их пренебрежение к их судейским обязанностям. 941 Исполнение же последних неизбежно связано с применением насильственных мер по отношению к злым людям. 942 |
| На вопрос Пресвятой Девы, почему Он не с ними, Иисус Христос отвечал: или вы не знаете, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? 463 Слова: Отцу Моему (τοξ Πατρς Μον) ясно и бесспорно выражают ту мысль, что Христос есть Сын Божий в особом смысле этих слов. Если бы Он здесь назвал Себя Сыном Божиим в том смысле, в каком нередко называли себя сынами Божиими иудеи по свидетельству ветхозаветных книг Священного Писания, 464 в таком случае Его ответ на вопрос своей матери был бы лишен всякого значения и смысла. Тогда было бы непонятно, почему же Он называет Бога именно Своим Отцом, а не общим для всех людей, и почему только Он должен быть в том, что принадлежит Богу? Объяснение же, предлагаемое гр. Толстым, не изъясняет, а лишь затемняет дело. Противореча евангельскому сказанию о чудесном происхождении и рождестве Христа и будучи, конечно, кощунственною мысль Л. Толстого, будто бы Спаситель в отроческий период Своей жизни называл Бога Своим отцом лишь вследствие неведения о земном отце Своем, представляется и сама по себе вовсе неудачною и неостроумною. Из чьего-либо неведения о родителе своем разве вытекает необходимость воображать себя не иначе, как сыном Самого Бога? Иисус же Христос уже в отроческий период Своей земной жизни изумлял много сведущих и опытных учителей Своими речами, свидетельствовавшими об Его необычайном разуме. 465 Если бы Он не сознавал Своего особого отношения к Богу, тогда Ему оставалось бы называть Своим отцом Иосифа. Это видно уже из следующих слов к Нему Его пречистой матери: Чадо! Что Ты сделал с нами? Вот отец твой и я с великой скорбью искали Тебя. 466 Будучи обрученною Иосифу и считаясь его супругою, пречистая матерь Христа не могла не называть Его отцом Иосифа в том смысле, что последний пред законом и людьми усыновил Его себе по Его человечеству самыми отношениями своими к Его матери по человечеству же. Вот почему и в последствии времени, когда Христос выступил на общественное служение человеческому роду, многие называли Его не иначе, как сыном Иосифа. |
| Не должно ли живое представление о таковом Его отношении в нашему недостоинству пробуждать в нас доверие к Нему, открывать Ему наше сердце и заставлять нас радостно полагаться на Него во всем? Уже из сказанного видно, что вера, как субъективное условие и необходимая принадлежность истинно-христианской жизни, сама собою предполагает все, что требуется и обнимается понятиями о любви к Богу и о надежде на Него. Истинно, а не по-бесовски веровать в Бога, троичного в лицах, и в тоже время быть чуждым всецелой любви к Нему и твердой надежды на Него представляется решительно немыслимым, как психологическая невозможность. Значит, требуя веры, Христос в тоже время требовал от нас всецелой любви к Богу и твердого во всем упования на Него. На самом деле это так и есть. Внушая веру в Бога. Он настоятельно же внушал нам иметь любовь к Нему, наибольшую сравнительно с нашей любовью к чему бы то ни было в мире, и твердую надежду на Него во всем, что касается нашей временной судьбы на земле и нашей вечной участи в загробном мире. 781 Относясь с полной верой, любовью и надеждою к Богу в лице воплотившегося Единородного Его Сына и чрез то самодеятельно усвояя совершенное Им для человечества дело, истинный христианин свидетельствует свою преданность Ему и свою жизнь в Нем непрестанной внутренней работою для насаждения и развития в себе праведности со всеми предполагаемыми ею свойствами, а вместе к надлежащим отношениям своим ко всем ближним. Если то значение, какое усвояется в христианской религии вере, дает несомненное право называть ее религией веры, то важность, какая придается праведной или истинной любви этой религией, заставляет называть ее не иначе, как и религией любви. Из того, что говорил Христос касательно нашей любви к ближним, достаточно привести следующие слова: Заповедь новую (χαινν) даю вам, да любите друг друга. Как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики. если будете иметь любовь между собою. 782 Заповедь о любви Христос не мог не назвать новой заповедью. |
| Но, быть может, из той связи, продолжает гр. Толстой, в какой находятся эти изречения с другими, видно, что Христос, говоря: не судите и не осуждайте, не думал о судах? Однако, и это не так. Напротив, из связи речи ясно, что Христос, говоря: не судите, говорит именно о судьях и о судебных учреждениях. По Матфею и Луке прежде, чем Христос сказал: не судите и не осуждайте, Он говорит: не противься злому, переносите зло, делайте добро всем. Пред этими же словами, по Матфею, Он повторяет слова иудейского уголовного кодекса, око за око, зуб за зуб. Сославшись на этот закон Он и говорит: вы же не делайте так, а затем тотчас же изрекает: не судите. Стало быть, здесь Христос говорит именно про человеческий уголовный закон и его-то отрицает словами: не судите. Кроме того, по Луке, Он говорит не только: не судите, но: не судите и не осуждайте. Прибавление последнего слова, имеющего почти то же значение, должно же выражать собою что-нибудь. Прибавление этого слова могло иметь только одну цель выяснение смысла, в каком употреблено первое слово. Если бы Он хотел сказать, не пересуживайте ваших ближних, то Он и не прибавил бы этого слова. Но, может быть, Христос все-таки не думал про суды, говоря так, и я нахожу лишь свою мысль в Его словах, означающих совсем другое? Справляюсь с тем, как первые ученики Христа, апостолы, смотрели на человеческие суды, признавали ли, одобряли ли их? В 11–12-м стихах IV главы говорит ап. Иаков: 1253 не злословьте друг друга, братия; кто злословит брата, или судит брата своего, тот злословит закон и судит закон; а если ты судишь закон, то ты не исполнитель закона, а судья. Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубит, а ты кто, который судишь другого. Греческое слово, переданное словом «злословит», есть καταλαλω. Не справляясь с лексиконом, можно видеть, что слово это значит «обвинять». И действительно, таково его значение, в чем может убедиться каждый по справке с лексиконом. Переведено же, кто злословит своего брата, тот злословит закон. Невольно возникает вопрос, почему же это так? Сколько бы я ни злословил моего брата, все же я не злословлю закона. Но коль скоро я сужу и обвиняю судом брата, то, очевидно, что я чрез то самое обвиняю закон Христа, т.е. я считаю закон Христа недостаточным и обвиняю или сужу закон. Тогда ясно, что я уже не исполняю Его закона и сам являюсь судьей. Судья же, говорит Апостол, тот, кто может спасти. Как же я, не будучи в состоянии спасти, могу быть судьей и наказывать? Все это место говорит о человеческом суде и отвергает его. |
|
|
