| Через два дня температура у Али упала, горло очистилось, глотать стало легко и появился аппетит. Кончилась вторая неделя ноября. Она решила, не откладывая, сразу идти на вокзал за билетами в Тулун. Лизин знакомый принес обещанные сто рублей, значит, с Алиными деньгами — сто пятьдесят. С головой закутанная в Лизин пуховый платок, вся в мыслях о дороге, о встрече, Аля повернула высоко приделанное кольцо в калитке забора, окаймлявшего домик, но при выходе на улицу столкнулась с человеком, шедшем ей навстречу и преградившим путь. Где она видела это лицо? Он стоял перед ней, ни на шаг не пропуская ее дальше. — Вы будете гражданка Воинова? — и на ее утверждение заявил непреложным, официальным тоном: — Вам придется вернуться обратно. И со мной. Она все еще не могла отрешиться от своей цели — вокзал, билет… и стояла перед ним как спросонья. — Я не понимаю… как же так? — сбивчиво начала она. — Я же собиралась… крайне некогда! Мне надо поскорее… — Ничего не поделать, гражданка Воинова. — Он по-прежнему стоял перед ней, не пуская ее дальше. — Но как же так? — дрожал ее голос. — Зачем это вам? Пустите меня. Я же ни причем. — Сейчас, сейчас мы все разъясним, и вы все поймете… — Слово «все» звучало подчеркнуто, и он начал слегка наступать на Алю, подталкивая ее обратно к калитке, как непослушного ребенка. В сенях Лиза чуть не упала от неожиданности. Аля опустилась на стул в полном безмолвии. Больной только что проснулся и внимательно смотрел на незнакомца. Тот был в штатском только на улице. Сбросив с себя пальто, он оказался в защитного цвета военной гимнастерке, при кобуре. Среднего роста, розовощекий, какого-то детского типа, голова острижена гладко по катышек, а глаза небольшие, серые, как-то перебегают с места на место — «сгибают глаза» — говорят про такой взгляд. Все в комнате, и Лиза с Алей, и Иван Александрович — втроем сразу же ощутили, что разлучены, вернее, отделены друг от друга. Все молчали, ожидая, что скажет гость. Он положил на стол небольшой портфель, достал бумагу и вечную ручку. |
| (602). О благотворном влиянии древнего монашества на жизнь иноческую». Статья Вишнякова в Душеполезном Чтении за 1860 год. – Автор между прочим ссылается на мнение св. И. Зл., по словам которого одно простое воззрение на жизнь иноческую способно было произвести в людях спасительную перемену». (938). О подвижниках, процветавших в Сирии и Месопотамии». Две статьи П. Сладкопевцева в Страннике за 1880 год. В первой статье автора, описывает общие черты жизни сирийских подвижников, заимствуя это описание из статьи о Златоусте, помещенной в Прибавлениях к Творениям св. отцов (часть XIV, стр. 198–204). – Во второй статье автор перечисляет главнейшие монастыри бывшие в окрестностях Антиохии, из коих в одном (Нагорном) св. И. Зл. полагал начало своей подвижнической жизни. Об апологетической деятельности св. И. Златоуста. (995). Обзор апологетических трудов восточных отцов и учителей церкви в IV и V вв.». Статья Цветкова в Прибавлениях к Творениям св. отец за XXV г, издания. Между прочим в ней передается содержание слова св. И. Зл. на память священномученика Вавилы. (605). Дух древних отцов церкви в борьбе с ересями и расколами. Рукописное курсовое сочинение студента Казанской академии Воинова. По автору отцы церкви обнаружили в борьбе с ересями и дух строгости – и дух любви. Таков характер деятельности св. Афанасия Алекс., Василия В., И. Зл. и папы Льва Великого . (959). Виноград церковный». Сочинение против беспоповцев игумена Парфения. (Москва 1865). В книге приводятся свидетельства отцов церкви (Св. И. Злат, и других) о необходимости для спасения принадлежности к церкви. – См. отзыв о книге в Страннике 1866 г. Миссионерские заботы св. И. Зл. (728). О свободе совести». Статья проф. Кипарисова в Прибавлениях к Творениям св. отец за 1881 г., том XXVIII. В ней между прочим сообщаются мнения св. И. Зл. о способах распространения христианства между язычниками (стр. 322–333) и о крещении (стр. 471–478). Попечительность св. И. Зл. о распространении евангелия между язычниками». Статья Левицкого в Прибавлениях к Творениям св. отец – том II. Большая часть статьи посвящена обзору отношений св. И. Зл. к язычникам в Антиохии и Константинополе. |
| Отца они решили бросить: он бы не смог доехать. Его хотели оставить в вот-вот открывающемся стационаре для дистрофиков Союза писателей. В Ленинграде положение немного начинало улучшаться, и для писателей и ученых, умирающих от голода, начинают открываться «стационары», где их «в отрыве от семьи» (всех не накормишь!) немножко подкармливали. В Доме писателя готовили уже помещение для умиравших писателей. Диетической сестрой там должна была быть И. Н. Томашевская. Открытие стационара откладывалось, а эшелон должен был уже отправляться дорогой смерти. И вот Жура (дочь) и Евгения Константиновна (жена) вынесли Василия Леонидовича из квартиры, привязали к сидению финских санок и повезли через Неву на улицу Воинова. В стационаре они встретили И. Н. Томашевскую и умоляли ее взять Василия Леонидовича. Она решительно отказалась: стационар должен был открыться через несколько дней, а чем кормить его эти несколько дней? И вот тогда жена и дочь подбросили Василия Леонидовича. Они оставили его внизу — в полуподвале, где сейчас гардероб, а сами ушли. Потом вернулись, украдкой смотрели на него, подглядывали за ним — брошенным на смерть. Что пережили они и что пережил он! Когда в открывшемся стационаре Василия Леонидовича навестила Таня Крюкова, он говорил ей: «Понимаешь, Таня, эти мерзавки подглядывали за мной, они прятались от меня!» Василия Леонидовича нашла Ирина Николаевна Томашевская. Она отрывала хлеб от своего мужа и сына, чтобы подкормить Василия Леонидовича, а когда в стационаре организовалось питание, делала все, чтобы спасти его жизнь, но у него была необратимая стадия дистрофии. Необратимая стадия — эта та стадия голодания, когда человеку уже не хочется есть, он и не может есть: его организм ест самого себя, съедает себя. Человек умирает от истощения, сколько бы его ни кормили. Василий Леонидович умер, когда ему уже было что есть. Таня к нему заходила: он походил на глубокого старика, голос его был глух, он был совершенно сед. Но мозг умирает последним: он работал. Он работал над своей докторской диссертацией! С собой у него был портфель с черновиками. |
| Ответ Олега Михайловича был совершенно неожиданным: – Он помогает достойным людям. А я к достойным себя не причисляю. Я абсолютно не церковный человек. – Но вы же сняли о нем два документальных фильма! Такое не бывает случайным. – Да, он оставил в моей жизни след. Я по-другому стал себя понимать, жить стал по-другому. Хотя особенно с ним не общался – даже во время съемок. – Как же у вас жизнь изменилась? – Чудодейственным образом… За 40 лет, которые прошли после моей первой встречи с владыкой, я ни разу не встретил никого, подобного ему. Знаете, некоторые говорят о нем: это был сверхчеловек. Как раз наоборот: достоинство владыки самое главное состояло в том, что он был обыкновенным человеком. Он умел слушать человека, умел какими-то внутренними силами поставить его в правильное русло. Насколько я понял из рассказа Олега Воинова, общение с владыкой заставило его жить по законам совести, а не партийной этики, которая в советские годы часто ее подменяла. Как ни парадоксально, но он до сих пор считает себя «неисправимым коммунистом», но старается подражать «лучшему человеку» – владыке Питириму. Кинорежиссер рассказал мне, как трудно ему было пропагандировать действия владыки в годы советской власти, боровшейся с Православием. За эту пропаганду он сам подвергался нападкам, потому что был членом КПСС. Но, похоже, что только ему и могли простить такие «уклонения» в творчестве, беспартийного же давно бы сослали в лагерь для инакомыслящих, а его фильм исчез бы навсегда. Этот «абсолютно не церковный» человек считает своим долгом как можно больше рассказывать зрителям о митрополите Питириме. Было время, когда действовало негласное указание: не показывать владыку на экране. Но любимого митрополита продолжали снимать некоторые кинооператоры и фотографы. Именно в этот период был снят уникальный материал, который потом использовал Олег Воинов, создавая фильм «И душа с душою говорит» – свой второй фильм о владыке. Сейчас проходят первые показы этого фильма в закрытых аудиториях. И кинорежиссер счастлив, что фильм благотворно действует на зрителей. Как, впрочем, и его первый фильм. |
| Представил и поручную 30 ноября 1709 г., записанную у крепостных дел со свидетельством подьячего Шуйской приказной избы. В Судном приказе отставлен приговор воеводы, потому что в судных речах ответчик просил себе поверстного сроку на поставку людей и крепостей, а ему не дано, а дать следовало. В подобных случаях дела не отсылались, кажется, к воеводе для нового вершенья, а перевершались в самом приказе. В помете сказано только: дать срок истцу и ответчику. Дело 21 1709 г. декабрь. Между Кондыревым и Воиновым о Масловском дворе, на Кулишках. Дело началось в 206 г. в марте в Земском приказе по челобитью стряпчего Кормового Дворца Воинова о дворе дяди его родного, о записке его за ним по данной Патриаршего Разряда. В августе 207 г. Воинов, – что на том его дворе живет и владеет стольник Кондырев не знамо по каким крепостям, – чтоб допросить его и истребовать крепости. Сыскан крестьянин Кондырева и сказал, что господин его в деревне Колязни. В январе сыскан другой крестьянин; сказал, что Кондырев на Москве, лежит болен. (Розыск, а не суд). Воинов просит взять его с понятыми. Послан подьячий с решеточными приказчиками по наказу. Под- ячий в письме написал, что ходил на двор с понятыми; жена Кондырева вышла на крыльцо и сказала, что муж уехал в Вологду,– а люди все больны. Подьячий послан в другой раз. Кондырев оказался болен и сказал, что выздоровев станет к допросу. В феврале Кондырев просит: он владеет по купчей отца своего от Верещагина; затем более не в чем его допрашивать; а пусть Воинов положит свои крепости, и тогда уже он, Кондырев, положить свою улику на те крепости. Помета: на кого бьет челом допросить и крепости положить, и из записных купчих книг выписать. Но не выписано, потому что нет крепостей от Кондырева. А Воинов положил свою, и против них выписано. В марте Воинов просит: взять Кондырева и собрать поруки, что он положить свои крепости и улику. Велено допросить Кондырева на дворе старому подьячему о крепости его и взять список. Но Воинов бьет челом: Кондырев умер; допросите жену его. |
| Усилия — успешные. Обрели. Беззвучие достигалось легко: если женщины задавали возле тюремного окошка или перед столом прокурора излишние вопросы или между собою разговаривали чуть громче шепота — справочное окошко захлопывалось, дверь в прокурорский кабинет запиралась. Надолго? А как вздумается. Потому и боялись разговаривать, расспрашивать громко, настойчиво: ведь если ты будешь себя тихо держать, из окошка могут швырнуть тебе желанную кость — весть, а заговоришь погромче, и захлопнется окно и ты снова погрузишься в безвестие. Ты — и она, и она, и она, и все. В комнатушках деревянного флигеля возле тюрьмы на Шпалерной, 25 (ул. Воинова); в огромных многооконных и многоколонных залах Большого Дома у Литейного моста; в Военной прокуратуре на Литейном; возле Крестов на Выборгской стороне; в Гражданской прокуратуре на улице Гоголя; в Пересыльной тюрьме возле вокзала — владычествовала тишина. Только безропотно покоряясь тишине, можно было сохранить надежду на малейшее известие: выбыл? здесь? Разрешены ему деньги или не разрешены? Следствие еще ведется, или приговор уже вынесен? Надеясь на крохи известий, немели — прочно... Система невыдачи справок налажена была отлично и работала без перебоев. Вопросы хоть и шелестящие, тихие, но тревожные, отчаянные: здоров ли? болен? Когда же кончится это недоразумение и он вернется домой, ведь он невиновный? Когда же нам разрешат наконец свидеться? Когда передать вещи?.. Ответы безжизненные, стереотипные, и их наперечет: «выбыл»; «дело следствием ведется»; «дело следствием окончено, обратитесь в прокуратуру». В прокуратуре, военной или невоенной, объявляют приговор: кому «8 лет», кому «5 лет» — ну это еще слава богу, потому что хоть свидание дадут накануне этапа и примут вещи в Пересыльной тюрьме, и ни жену, ни мать не вышлют, только с работы сгонят — а хуже всего: «10 лет дальних лагерей без права переписки с полной конфискацией имущества». Тогда ничего не разрешат: ни вещей, ни свидания, и сама жди ночных визитеров — уже за тобой! — или путевки в степь. |
| — Арсений, вы просто рохля какой-то… Я вас не понимаю и не берусь понимать. Ваше прямое дело помочь брату, а вы уступаете свои услуги чужому. Других врачей разве нет? Почему — именно вас? Я и в толк не возьму — как это вас назначить? Прок-то какой от вас? Воображаю, что вы там можете назаведывать! Какой вы администратор? Курам на смех! Какие у них были мотивы назначить именно такого тюфяка? — Радость моя, это каких-то всего две-три недельки. В такой короткий срок и тюфяк… может что-либо… — Напакостить, это верно… У вас билет на руках, больной брат едет за тысячу верст — и вы не могли им представить довода? — Ангелок, как бы я мог им осветить положение? Абсурд… Я им и так, и сяк спервоначалу: Урал, говорю, еду на Урал. А потом сразу меня назначили и ни про какой Урал не вспомнили. Притом, знаете, что мне пришло еще в голову? Что все неспроста в жизни. Сколько бы денег ушло на мою дорогу? И вы еще заняли около трехсот. А сейчас я вдвойне подработаю, и мы с вами пошлем основательную посылку. Билет мы сразу продадим, сегодня же. Сразу же на вокзал, к кассе. Я откровенно скажу, дорогая, как меня по службе назначили заменять, что-то от души отлегло. Н. В. встала во весь рост, смерила деверя царственно-гневным взором. — Отдайте билет! — Я… я его продам, дорогая, не беспокойтесь, сейчас же… Впрочем, достал билет из блокнота, отдал его и тихо вышел из комнаты. Н. В. прилегла, зарыла лицо в подушку и замерла от досады и гнева. 4 Матовая семидесятисвечовая лампа под зеленым плоским колпаком, такая знакомая по всем учреждениям, школьным классам, больницам, канцеляриям, мягко и уютно освещала большой стол, на нем поставленный шкапчик с открытыми полочками, с расставленными на них баночками с притертыми пробками. С другой стороны, ламповый свет падал на десятки согнутых дня расфасовки бумажек, на маленькие янтарного цвета весики, что качались из стороны в сторону на тоненьких шнурочках, пока не приходили в равновесие. Зоркие молодые глаза следили за точностью и тотчас же ссыпали порошок за порошком на бумажку. Ламповый свет обливал все стороны стола, всю деятельность. После расфасовки порошков шла наклейка ярлычков, дальше — проверка взвешивания наркотических, ею заведывал провизор. За столом сидело четверо фельдшериц-практиканток, весною окончивших техникум, из них — Аля Воинова — на фасовке порошков. Ее мысль всецело угнездилась в кодеиновую дозу… и ни о чем другом она не помышляла. Неровен час, опять заволнует голос провизора, как было недавно с люминалом: «Проверьте ваши весы, без ножа меня режете, — кричал, 0,1, 0,1 и вдруг — 0,2! Откуда взяла такое 0,2? Я спрашиваю — откуда оно взялось? Вы взвешиваете картошку, огурцы или наркотики? Я вас спрашиваю — вы на рынке или в аптеке?». |
| Прибыв на место захоронения, работники ГУЛАГа специальными крючьями вытаскивают умерших и сваливают в братскую могилу. У изобретения советского гения Исайи Давидовича Берга есть издержки: после каждого рабочего рейса душегубку приходится отмывать водой из шланга, потому что у убиваемых таким способом людей наблюдается рвота. Сколько товарищ Берг получил за своё «изобретение», неизвестно, да это и не имеет значения. Главное – то, что в данном случае мы видим хорошего ученика, достойного своего учителя – дьявола 418 . А теперь вспомним слова поэта – «горлана и главаря»: Плюнем в лицо той белой слякоти, Сюсюкающей о зверствах Чека! 419 (Маяковский застрелился в 1930-м году, таким образом избежав расстрела в 1937-м). И действительно, чего там сюсюкать! Ещё до прихода к власти Гитлер говорил: «Мы должны быть безжалостными! Я не собираюсь превращать концлагеря в исправительные учреждения. Террор – вот что является наиболее эффективным инструментом. Я не стану изображать из себя благодетеля только ради того, чтобы не оскорбить многочисленных бестолковых буржуазных неженок» 420 . ... Вернёмся в «город трёх революций», где «каждый камень Ленина знает». Чёрная «Волга» идёт мимо центрального входа – он не для задержанных, а для своих. Наши двери – слева, по улице Воинова (ныне – снова Шпалерная). Внутри дежурит охранник: по инструкции нужно предъявить паспорт и повестку-пропуск. Но как быть с беспаспортным? И комитетчики «берут всё на себя»: проводят задержанного в «святая святых» под свою личную ответственность. Поднимаемся на лифте на пятый этаж. В те годы это мрачное здание было поделено между МВД и КГВ. Первые три этажа – милиция, всё, что выше – госбезопасность. С отдельными лифтами и лестничными клетками: «Ибо иудеи с самарянами не общаются» ( Ин. 4:9 ). (До 2004 г., пока МВД не переехало в отдельное здание, на Большом доме была только одна вывеска: «Управление МВД». А бойцы невидимого фронта прятались в тени: попробуй отыщи!) До 2004 г. чекисты не имели в Большом доме своего «парадного подъезда». Вход с Литейного был закреплён за ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленобласти, которые в память о былых объединениях органов госбезопасности и внутренних дел продолжали занимать часть БД. Три этажа, где располагались сотрудники ГУВД, были полностью изолированы от «соседей» – на них даже не останавливались лифты. Сейчас, вселившись в освободившуюся часть здания, чекисты сделали лёгкий косметический ремонт (должны же все этажи выглядеть в едином стиле), а поднимающихся по главной лестнице теперь сразу строго осматривает Ф.Э. Дзержинский. Бюсты Железного Феликса можно встретить и в других местах здания. (Это как если бы в нынешнем берлинском ведомстве по охране Конституции стояли изваяния рейхсфюрера Генриха Гиммлера.) |
| Такое перемещение центра тяжести с достоинства человека на задачи культуры, конечно, христианством принято и тем более одобрено не может быть. Принять его значило бы унизить человека до простой только персти земной, до животного. Принять его значило бы и религию низвести до тешащей человека культуры и убить в нем устремление к высокому, истинному, прекрасному. Принять его не может и сама культура, как выразительница высших устремлений человека, как касание иных миров, как средство преодоления тления и тины жизни и преображения земли. Принять не может и разум человеческий, всегда человеку и в нем самом, и в окружающей его природе открывающий мир идеальный, Божественный и побуждающий реализовать его... Поэтому-то так сильно, звучно, настойчиво и громко раздается протест со стороны людей культуры, со стороны многих представителей нашего интеллигентного общества, протест против культуры в современном, неистинном понимании ее, протест во имя спасения достоинства культуры и истинного высокого значения её (Весьма характерны рассуждения по содержанию докладов В.В. Розанова и Н.А. Бердяева на бывших в 1907 году собраниях религиозно-философского общества (см.: Записки Санкт-Петербургского религиозно-философского общества, вып. II, 1908). И ещё весьма интересны книжки А. Мейера " Религия и культура " (Спб., 1909), С. Воинова " Христианство и культура " (М., 1911). Интересна в своем роде и книжка В.В. Розанова " Религия и культура " ). Патриотизм и христианская любовь ко всем Патриотизм и космополитизм Патриотизмом называется любовь к отечеству. Под последней разумеется любовь к тому месту, где каждый из нас родился и вырос, где находятся могилы наших предков, с чем, следовательно, соединяются различные воспоминания детства и молодости. А так как каждый из нас живет не одиноко и оторвано от всех, а среди своего народа, то под отечеством принято разуметь не только самую территорию, но и народ, среди которого мы выросли и воспитание получили и частью которого, следовательно, являемся. Это самое общее, так сказать, внешнее, чувственное определение отечества. |
| По той же промемории, от морового поветрия уцелело 23 человека из Русских да 74 из Слободских Черкасов. А в 1722 году оказывалось сверх того: а) под ведением управителя Воинова 94 человека Русских, которые пришли в Цареборисов «из разных городов» после моровой язвы; б) под ведением сотника Андрея Самборского – казаков Изюмского полка «новопришлых их гетманских городов из Слободских полков, которые пришли после морового поветрия, 229 человек». Следовательно, в 1722 году было всего 420 человек. По исповедной росписи 1737 года было при Николаевском храме: 20 душ муж. 20 жен. духовных; 114 муж., 84 жен. душ служащих казаков; 148 муж., 120 жен. посполитых; 210 муж., 158 жен. однодворцев; 352 муж., 292 жен. подданных черкасов, а всего 849 муж., 674 жен. душ. В 1739 году было 9 муж., 7 жен. душ духовных; 128 муж., 116 жен. казаков; 111 муж., 94 жен. посполитых; 92 муж., 77 жен. однодворцев; 77 муж., 74 жен. подданых черкасов, а всего 417 муж., 368 жен. душ. Следовательно убавилось на половину. Это значит, что чума и в 1738 году опустошила Цареборисовский приход. В 1847 году от холеры умерло здесь только 5 человек, но от кори умерло 48 младенцев. В 1848 году от холеры умерло 109 человек; цинга в 1849 году похитила 22 человека. Что касается до бедствий, какие испытал город Борисов, впадая, по выражению пророка, в руки человеческие, то прежде всего надобно сказать, что во время всеобщего расстройства России, самозванец Лже-Пётр в 1610 году занимал Цареборисов, и Цареборисовские стрельцы, волею или неволею, ходили тогда вместе с ним в Путивль, а оттуда в Тулу, где самозванец был разбит и пойман. После того Борисов город несколько времени оставался в запустении, и оттого долго назывался Борисовым городищем, даже и после занятия его стражею, которую видим здесь в 1633 году. Со времени построения Чугуевской крепости, т.е. с 1639 года, в Борисов присылали стрельцов и станичников из Чугуева, для наблюдения за Татарами. Но так как, по одному положению своему на край степей Крымских, Борисов был опасным местом: то Чугуевцы неохотно отправлялись сюда, и несколько раз испрашивали себе, как милости Божьей, увольнения от содержания стражи в Борисове. |
|
|
