| Однажды он сильно ушибся и послал слуг своих к идолу Ваалу спросить его, выздоровеет ли он. Но посланных встретил на дороге пророк Илия и грозно спросил их: «разве у Израиля нет Бога, что вы идете к Ваалу? Скажите царю: за то, что ты не обратился к Богу истинному, ты не встанешь с постели, а умрешь на ней». Когда Охозия узнал об этом, он страшно прогневался на Илию и послал за ним пятьдесят воинов с начальником. Илия был на горе Кармилской, когда посланные пришли взять его. Начальник отряда гордо крикнул ему: «человек Божий! царь приказывает тебе сойти». С негодованием посмотрел пророк на этих жалких людей, преданных идолам, готовых на всякое злое дело ради угождения царю. И отвечал пророк: «если я человек Божий, то пусть сойдет с неба огонь и попалит тебя и воинов твоих». И тотчас огонь небесный упал на воинов и сжег их. Послан был за Илиею другой отряд, но и его постигла та же участь. Тогда царь послал третий отряд, но начальник его был человек верующий, который со смирением просил пророка не взыскивать с него, человека подневольного. Тогда Илия сошел с горы и, пришедши к Охозии, безбоязненно обличил его в идолопоклонстве и предсказал ему смерть. Так и случилось: Охозия не встал с своей постели. Приблизилось время пророку Божию Илии расстаться с землею. Господь открыл это ему заранее, и Илия пошел с Елисеем на место, назначенное ему Богом. Дорогою, не желая славы людской, он два раза предлагал Елисею оставить его одного. Но Елисей, зная по внушению Св. Духа, что ему недолго видеть своего учителя, не захотел расстаться с ним. Другие ученики пророческие тоже знали о скором взятии Илии на небо и издали сопутствовали двум пророкам. Вот, виден стал и Иордан, и пророки подошли к воде. Моста здесь не было, но праведникам покорна бывает природа. Илия ударил по воде своею верхнею одеждою – милотью, и река расступилась, и пророки перешли по дну на ее другой берег. Тогда река потекла по-прежнему. Предчувствуя близость своего переселения на небо, Илия сказал Елисею: «проси у меня, чего тебе нужно, пока я не взят». |
| Филис, получив все по своему желанию, прежде всего ласками и разного рода повышениями возбудил в войске воинственный жар; в то же время он дарил деньги, лошадей, оружие и кубки; а однажды даже снял с себя пояс и подарил его одному воину, а другому – свой кинжал; ничем не отличал себя от воинов и обещал им после войны почести и подарки, смотря по трудам каждого. Потом умолял их удерживаться от всякой обиды. Он раздал множество денег и священникам, чтобы они молились пред Богом за войско и за него самого. Сверх того он нашел нужным, прежде чем выступить из столицы, отправить нарочитых тайно осмотреть неприятельский лагерь, чтобы не произвесть движения наобум. Узнав же, что Халил третьего дня послал на грабеж 1000 пеших воинов и 200 конных, все людей отборных, и что они опустошили все поля около Визии и возвращаются назад с огромною добычею, он выступил со всею поспешностью, имея в виду напасть на неприятелей, пока они еще в дороге вместе с добычей и пока не соединились с своими. На третий день по выходе из предместий столицы он приходит к реке, которая у туземцев зовется Ксирогипсом. Здесь было поле ровное и очень удобное для расположения палаток и для сражения. Поэтому, расположившись лагерем здесь, он отдал надлежащие приказания полкам, ротам, передней и задней частям войска с их начальниками. Постоянно ободрял он воинов ласковым словом, провозглашал за них заздравные тосты и делал все, чем можно возбудить в человеке хорошее расположение духа. Прошло два дня, и вот в полночь являются лазутчики с известием, что неприятели идут неподалеку со множеством награбленной добычи, которая состоит из мужчин, женщин, детей и скота. С восходом солнечным появились и неприятели; еще издали они увидели лагерь своих противников, сверкающий блеском оружия, и потому, остановившись на месте, начали готовиться к сражению. Прежде всего они поставили свои повозки вкруг, и внутри его вместе с остальною добычею поместили связанных пленных. Потом, посыпав головы землей и воздев руки к небу, взялись за оружие. |
| С наступлением вечера назначенной ночи предатели, закупив большое количество крепкого вина, напоили им соседних сторожей, так что те погрузились в глубочайший сон и, если бы не дышали, ничем не отличались бы от мертвых. В полночь имевшие при себе лестницу подступили к стене; предатели посредством веревки, опущенной сверху, тотчас же подняли лестницу на стену и по ней приняли к себе восемнадцать вооруженных воинов. Последние, спустившись вниз, легко выломали ворота, называемые Романовыми 273 , после чего и остальная часть войска вместе с царем беспрепятственно взошла в город. Но я едва не опустил вот чего. Когда солнце почти уже зашло и византийские ворота были заперты, кто-то из ближайших мест прибежал, едва переводя дух, и, стуча в ворота, обращенные к Гиролимне, громко звал кого-нибудь из находящихся внутри; когда же увидел, что вышли к нему, сказал, что сейчас только видел множество воинов молодого царя, поспешно приближающихся к городским стенам и в направлении к Романовым воротам. Эта весть привела в величайший страх и смущение старика-царя. Он хотел было, отворив ворота, выслать как можно больше воинов, чтобы они сторожили всю стену, обращенную к суше от одного взморья до другого. Но великий логофет помешал этому, представив, что недостойно великой души доверять таким пустым слухам и вестям, внушенным трусостью, так как или известие несправедливо, или глупы те, которые хотят сделать такую попытку, когда и стены, и ворота так защищены. Неприятели, говорил он, если решатся теперь проникнуть в город, испытают то же, что испытал бы каждый, ударив ногой в гвоздь. Логофет говорил так или потому, что был несведущ в воинских делах, или потому, что сам Бог на этот раз отнял у него разум, чтобы исполнилось наконец божественное определение о старике-царе и его делах. Не прошла еще третья часть ночи, как снова к гиролимнийским воротам прибежала толпа подгородных поселян и объявила сторожам, что за Романовыми воротами собралось множество людей. Эта весть опять и еще с большею силою привела царя в страх и смущение; он сердитым голосом сказал великому логофету: «Ты просто железо. |
| Посему царь на скорую руку посылает против него кесаря Стратигопула, дав ему немного побольше восьмисот вифинских воинов и поручив в случае нужды набрать потребное количество во Фракии и Македонии. Кроме того, приказал ему мимоходом пройти с вифинскими воинами чрез византийские предместья, чтобы несколько потревожить византийских латинян и не давать им покоя и свободы выходить за стены по усмотрению, но держать их в постоянном страхе, как бы заключенными в темнице. Переправившись чрез Пропонтиду, кесарь располагается лагерем у Регия. Здесь он встречается с некоторыми торговыми людьми 123 , по великим и неисповедимым судьбам всеустрояющего Промысла. Он часто благоволит не ко множеству коней и воинов, а содействует и дарует величайшие победы малой силе, которая не может льстить себя большими надеждами. Обилие оружия и других вещей, необходимых для войны, нередко обольщает надеждою и не позволяет легко возноситься горе ко Владыке жизни и смерти, но по большей части гнет и тянет к земле, не давая оторваться от ней. Напротив, скудость необходимого делает нас легкими, как будто поднимает на воздух и побуждает пламеннее просить небесной помощи. Потому-то одни, понадеявшись на многое, не получали ничего; а другие, потеряв на себя всякую надежду, одерживали величайшие победы. Вот и теперь: три царя – никак не меньше – много раз со многими тысячами нападали на Константинополь и удалялись без успеха, не могли даже подойти к самым стенам, а кесарь овладел им, не имея при себе ни целой тысячи воинов, ни какого-нибудь стенобитного орудия, ни вереницы машин, но положившись лишь единственно на божественную помощь. Дело было так. Встретившись с теми людьми, – они были по происхождению римляне, а по месту жительства константинопольцы, но проживали за городом для молотьбы и уборки хлеба, – кесарь расспросил их и о силе латинян, сколько ее и какова она, и обо всем, что следовало узнать ему, как полководцу, много раз бывавшему в подобных обстоятельствах. Те же, давно тяготясь латинским ярмом и желая лучше жить с единоплеменниками, чем с иноземцами, встречу с кесарем приняли, как самое лучшее для себя предзнаменование, обстоятельно рассказали ему обо всем, весьма легко согласились предать город и получили обещание больших наград за предложенное содействие. |
| Дополнительной мотивацией к нападению большевиков на Белогорское подворье стали подозрения властей в желании белогорских монахов свергнуть советскую власть в Перми руками возвращавшихся с фронта сибирских казачьих формирований. Очевидно, отец Григорий поддерживал почтовую связь с офицерами казачьих войск. Узнав о возвращении казаков с фронта в Сибирь, он сообщил об этом своим прихожанам. По городу была распространена отпечатанная листовка, в которой белогорские монахи призывали население Перми «оказать помощь фронтовикам и достойно встретить казаков — защитников Отечества». Этот документ попал в руки губернского исполкома и руководства Красной гвардии и вызвал сильное беспокойство советских властей 15 . Обследование помещений и составление описи монастырских кладовых большевики решили выполнить руками членов общественной организации «Союз увечных воинов и инвалидов», созданной в разгар Первой мировой войны. Это были демобилизованные из армии солдаты-калеки, которым было некуда деваться и нечего есть. До Октябрьского переворота их содержание ложилось на плечи местного самоуправления. Однако новые власти превратили несчастных инвалидов в послушное орудие исполнения своих преступных замыслов. Возможно, воины-инвалиды были привлечены к этой операции с тем расчетом, что патриотично настроенные белогорские монахи, всегда с особым сочувствием относившиеся к защитникам Отечества, подчинятся и не окажут серьезного сопротивления. 7/20 февраля делегация Союза увечных воинов и инвалидов появилась в Белогорском подворье. На вопрос, имеются ли у них продукты, монахи ответили отрицательно. Предъявив документ, разрешающий осмотр помещений, инвалиды потребовали отворить двери кладовых подворья. В ходе осмотра были обнаружены спрятанные монахами «под видом мусора» большое количество крупы, сахар, мед и другие продукты. На следующий день, 8/21 февраля, четыре члена Союза увечных воинов и инвалидов в сопровождении вооруженных красногвардейцев вновь отправились на подворье, чтобы произвести опись найденных продуктов и имущества в помещениях. Однако монахи не позволили им сделать это. Один из монахов ударом увесистой палки серьезно ранил инвалида. |
| Разделив с личным составом 84-го Ширванского полка тяготы длительного похода к намеченному месту предстоящей дислокации (1844,5 версты за 115 сут.), полковой священник Г. И. Мансветов неустанно занимался необходимым по чину его должности духовным окормлением воинов. История не сохранила текста религиозно-нравственных поучений отца Григория в период его походного марша от Омской крепости до г. Казани. Однако в истории военного духовенства отмечается оригинальный труд духовного писателя и ученого-богослова протоиерея Г. И. Мансветова . Речь идет о «Сборнике кратких христианских поучений к воинам», составленном по материалам проповедей полкового священника 84-го Ширванского полка перед личным составом 24-й пехотной дивизии, произнесенных в 1810 и 1811 гг. и оказавших огромное воспитательное значение для воинов в сражениях 1812 г. 7 . «По причине особой пользы и назидательности поучений отца Григория, военное начальство приказывало унтер-офицерам переписывать их в тетради для прочтения воинам в свободное от службы время, а в 1829 году напутственные речи обер-священника были отпечатаны для всеобщего ознакомления в полках и учебных командах», – отмечает В. М. Котков В последующем сборник христианских поучений Г. И. Мансветова в соответствии с Высочайшим повелением переиздавался четыре раза. В свод основных религиозно-нравственных положений Сборника, ориентированных делу воинского воспитания, вошли следующие: наличие армии в государстве определяется тем, что она призвана защищать веру, царя и Отечество; положение воина важно и почетно; защищать Отечество его избрал «Промысел Небесный»; «государь представляет в своем лице Самого Высочайшего Бога; он есть Отец Отечества»; убийство противника на войне грехом не является; убивать «брата по плоти» следует без ожесточения; поверженному противнику следует даровать пощаду; грабеж и мародерство строго запрещаются; к иноверческим храмам противника необходимо относиться с уважением; войны начинают люди, а оканчивает их Сам Бог , который, как правило, помогает правому; |
| Помимо вечной проблемы – монофизитства, в царствование св. Маврикия неожиданно (впрочем, так ли уж неожиданно?) возникли серьёзные разногласия с Римским престолом, который в 590 г. занял папа св. Григорий Великий . Конечно, свою лепту в тот холодок, которым покрылись отношения между Константинополем и Римом, внесли и внешнеполитические обстоятельства, о которых будет сказано ниже. Но главное заключалось в двух событиях, по-разному воспринятых на Востоке и Западе. Вечно озабоченный поиском денег для ведения войны с внешними врагами, крайне недовольный тем, что многие римские воины, ещё не выслужившие полный срок службы, покидали армию и уходили в монастыри, император издал в 593 г. соответствующий эдикт. Согласно этому документу, всем государственным служащим, включая солдат, запрещалось совмещать службу с духовным званием. Конечно, ничего необычного в этом правиле нет, но св. Григорий Великий , искренне испытывающий особую любовь к монашеству, горячо воспротивился царскому указу. Понтифик обратился ко многим влиятельным сановникам с просьбой воздействовать на императора, чтобы тот отменил свой закон, усиливал давление и на самого царя. Политика папы была далеко не безуспешной: нуждаясь в авторитете св. Григория Великого для упрочения своего положения в Италии в период войны с лангобардами, св. Маврикий пошёл ему навстречу и отменил столь ненавистный апостолику закон. Кроме того, монашество в Константинополе стало уже той силой, с которой нельзя было не считаться. Мир был восстановлен, но некоторое недовольство друг другом у папы и императора осталось. В этом споре трудно принять сторону апостолика. Чрезвычайно благочестивый, император тем не менее не мог не заметить, сколько сил и средств у государства забирает монашество, куда рекой текли многие боеспособные люди молодого возраста. На реплику папы императору: «Я, ваш недостойный слуга, знаю многих воинов, которые, обратившись на служение Богу, совершили много чудес», один историк не без остроумия и оснований отметил: «Папа не подумал, что самым приличным чудом для этих набожных воинов было бы, если бы они отразили варваров и тем самым спасли своих сограждан от разграбления и плена» 455 . |
| Этот городок имел значение гавани обширного и богатого приморского города Птолемаиды. Дело в том, что около Птолемаиды по причине небольшой глубины моря и сильного прибоя морских волн не было удобной якорной стоянки для кораблей; хотя, правда, и Гефа была и доселе остается плохою гаванью 1729 , но все таки она преимуществовала сравнительно с Птолемаидой, и именно возле нее обычно стояли корабли на якоре 1730 . Миновав Гефу, свв. путешественники направились по закругленной прибрежной дороге Аккского залива. Шумные волны морские далеко раскатывались по песчаному, отлогому берегу долины 1731 . Наконец, дорога подошла к издревле знаменитому Кисону. – Это была одна из самых больших, после Иордана, рек Палестины; начинаясь своим главным рукавом у горы Фавора 1732 , Кисон на —169— своем довольно значительном протяжении 1733 , принимает несколько притоков 1734 , прорезывает Ездрилонскую равнину и одним устьем впадает в Аккский залив. Хотя на основании слов известной песни Деворы: «поток Киссон увлек их (т. е. побитых воинов Сисары), поток Кедумим, поток Киссон» 1735 у не видавшего этого потока возникает представление о нем, как о большой и быстро текущей реке, однако на самом деле Кисон не был таковым. В Палестине множество речек существует только зимою, наполняясь дождевою водою и или совершенно пересыхают летом, или мелеют до самой последней степени. К числу последних принадлежал и Кисон. Необыкновенно многоводный, быстрый, шумный и бурливый зимою, он грозно несется к морю, неся по своему извилистому руслу в своих нижних слоях целые пласты песку 1736 . Но вот проходят дожди – мелеет и Кисон; наступает жаркое лето – и недавно многоводный Кисон обращается в узенькую речку с необыкновенно чистой и прозрачной водой, которая тихо журчит у мягких берегов; в летнее время его обычно переходят в —170— брод 1737 , и несомненно, если не было поблизости моста, то таким же образом перешли его и свв. путники. Миновав это место, некогда обагренное кровью воинов Сисары 1738 и нечестивых жрецов Ваала 1739 , свв. |
| 13. Так все происходило доселе, а что последовало за сим, рассказывают неодинаково: бывшие, равно как и не бывшие на войне, соглашаются один на то, другой на другое. Одни говорят, что Юлиана застрелили персы, когда он, в одно из беспорядочных нападений, вне себя бросался туда и сюда, и что с ним случилось нечто подобное участи Кира, сына Парисатова, который с десятью тысячами войска напал на брата своего Артаксеркса и, сражаясь отважно, утратил победу по своей запальчивости. Другие рассказывают о нем следующее: Юлиан взошел на один высокий холм, чтобы с него, как с башни, обозреть все войско и узнать, сколько осталось в сражении. Когда же войско, сверх чаяния, показалось ему весьма многочисленным, – как человек, завидующий спасенью своих воинов, сказал он: «Как будет досадно, если всех их поведем в римскую землю!» Один из воинов, раздраженный такими словами, не удержал досады и поразил его в чрево, не заботясь о сохранении своей жизни. А некоторые говорят, что на сие отважился один из тех иноземных шутов, которые следуют за войском для разогнания скуки и для потехи на пирах. Иные же отдают сию честь одному сарацину. Как бы то ни было, Юлиан получает действительно благовременный удар и спасительный для целого мира; одним сечением меча наказывается он за сечение многих утроб, которым нечестиво веровал. И дивлюсь, как этот суетный человек, думавший, что может все знать посредством рассекаемых утроб, не предузнал сего одного, то есть удара в собственную свою утробу. 14. Неприлично умалчивать и о сем поступке его, который, кроме многого другого, неоспоримо доказывает его неистовство. Юлиан лежал на берегу реки и страдал от раны. Поелику же знал, что многие из прославившихся прежде него, чтобы почли их чем-то выше человека, посредством некоторых хитростей исчезали из среды людей и за то признаны богами, то и он, плененный желанием подобной славы, притом стыдясь самого рода смерти, бесславно постигающей его за собственное безрассудство, – что замышляет, что делает? Его нечестие не прекращается и с жизнью! Он покушается броситься в реку и для сего употребляет помощниками людей, верных ему и участников в его тайнах. И если бы один из царских евнухов, догадавшийся в чем дело и объяснивший другим, из отвращения к злодеянию не воспрепятствовал намерению, то, может быть, из бедствующего Юлиана явился бы еще новый бог для людей неразумных. Но он так царствовал, так предводил войском, так оканчивает и жизнь! |
| Теперь сами посудите, как мне их собирать. Ведь надо у сына человеческа власть просить. Но сын человеческий должен сам знать, что без власти его нельзя из зубов зверя 92 вырывать. Зверь может всех воинов моих потерзать. Мне придётся и телеграммы рассылать, а в иные страны и письма посылать, а много придётся и самому разъезжать, а может быть, придётся и послов своих посылать, чтобы скорей воинов собрать. Мне хотелось бы скоро царский указ 93 получать. Теперь довольно писать, только нужно адрес прописать. Адрес мой: В Екатеринославскую губернию, на Станцию Дебальцево, в почтовое отделение, в село Ольховатку, получить Василию Даниленко. А что вы просите, чтобы чаще писал, писаря ещё не нанимал, а братьев грамотных ещё отец мне не посылал. А когда Господь мне даст, чтобы получить мне власть, тогда и писаря я найму, и буду вам часто писать. А теперь буду Господа Бога просить, что нужно, то мне известить. А как письмо это не захватит братца Увара дома, то письма не держить, а в след его пустить. Сие письмо ему одному принадлежит. Я тоже, как получу известие от него, то на встречу ему письмо пущу. Господь наш во плоти под законом страдает, и все члены его в законе гвоздями пригвождены. Свящ. М. Тифлов (Продолжение следует). Из миссионерской полемики Боголюбов Д. Беседа со штундо-баптистами о почитании святых икон//Миссионерское обозрение. 1902 г. 1. С. 129–151 I. В селе Подлипном издавна проживали молокане. Они были люди мирные. Совращением православных в свою секту не занимались. „Веруй всяк по-своему“, – вот было их правилом. В последние годы Подлипновские молокане однако резко изменились. Они перешли в штунду. Стали грубы и дерзки с миром; повели настоящую войну и против православной Церкви. – С особой ненавистью относились они к святым иконам. Случалось, что они глумились над православными образами; называли их „идолами“ и „истуканами“. Дело зашло далеко. В Подлипном завелись колеблющиеся в самых благонадёжных православных семьях. Это обстоятельство заставило меня ехать на беседы с подлипновским народом. |
|
|
