| – Может, ты это тоже называешь «бумажечкой»? – отец Платон, немного придя в себя, теперь смотрел на Мишку надменно и с презрением. Он сразу невзлюбил его, приехав в скит. Он не мог понять, что держало этого здоровяка в такой глуши, и от непонимания видел в Мишкином присутствии недобрый умысел. Но еще больше он не любил Варфоломея – всегда немытого, нечесаного, в рваных лохмотьях, с грязными, годами нестрижеными ногтями, дурно пахнущего лесной гнилью и псиной от постоянного соседства с дикими обитателями. Но больше всего отца Платона раздражало то, что этот оборванец появлялся всегда в тот момент, когда на встречу с отцом архимандритом в обитель на дорогих иномарках приезжали знатные гости. Варфоломей появлялся всегда некстати, крутился вокруг гостей, заглядывая им чуть не в рот, что-то канюча, над чем-то посмеиваясь, вызывая у приезжих господ смущение и брезгливость. Те старались каким-то образом отгородиться от этого надоедливого чудака, но тот, напротив, ставал еще более откровеннее в своем чудачестве. Отец Платон был рад убрать из скита обоих – и Мишку, и Варфоломея, но старцы не позволяли ему. – Что скажете, сударь? – с насмешкой спросил отец Платон, теперь уже наслаждаясь своим превосходством. – И много еще у вас таких «бумажечек» на растопку? Может, поделитесь? Подкинете малость? Мишка заметил, что Варфоломей притих и, теперь повернувшись к стоящему к нему спиной отцу Платону, следил за обоими. Ему стало обидно за своего друга. Он без тени смущения посмотрел в глаза архимандриту и чуть улыбнулся. – Много-немного, а держим на всяк случай. Поди, не в городах живем, не в столицах, где полно киосков с газетами да журналами. Варфоломей, а ну покажи, сколько там еще этого добра? Не вставая с пола, Варфоломей как-то по-собачьи, на четвереньках, подполз к сумке и вытряхнул оттуда остаток лежавшей там пачки с долларами, а потом так же приковылял к Мишке и протянул ему. – «Тонны» на две с половиной потянет, – Мишка взглянул на пачку оценивающим взглядом, а потом бросил ее назад Варфоломею. – Я думал, ты давно спалил. |
| Мишка подвинулся к отцу Платону еще ближе, давая чувствовать свою поддержку и понимание. – Отец Платон, – он хотел найти для страдающей души архимандрита теплые слова, – зато теперь мы сроднились навеки. Как бойцы спецназа. Через боевое крещение. Теперь нам ничего не страшно. Отец Платон распрямил спину и, все так же стоя на коленях, обнял Мишку. – Хороший ты парень. Я поначалу думал, что ты… А ты… Помолись за меня, грешника… – И ты за меня тоже, отец Платон. Уезжаю я. Архимандрит быстро взглянул на Мишку. – Ненадолго, – поняв его, шепотом ответил Мишка. – На родину к матери. Проведать надо, а то волнуется. Смотаюсь туда и назад. А то не дай Бог опять что-нибудь случится. Он тихо поднялся с колен и, оставив отца Платона, пошел собираться в дорогу. Когда Мишка вошел к себе, Варфоломей даже не взглянул в его сторону. Он сидел насупленный возле печки и бросал в огонь спичку за спичкой, наблюдая за тем, как они вспыхивают там. Поняв нехорошее настроение своего друга, Мишка подошел сзади и обнял его за плечи. – Я ж не навсегда, – сказал он ему на самое ухо. – Проведаю своих – и назад. А ты следи за порядком, зверюшек своих прикармливай. Они у тебя смышленые. В углу под печкой слышалось тихое повизгивание двух волчат, которых Варфоломей нашел в лесу. – Да, и вот еще что… Мишка взял лежавшее на столе красивое подарочное издание Евангелия. – Ты все равно ходишь в деревню. Отнеси эту книгу… Ну, помнишь девчонку, у которой мы печку ладили? Оксана… Отдай ей. Скажи, что от меня… Потом порылся в пакете с фотографиями и, выбрав одну из них, где он стоял в боевом снаряжении перед походом в горы, вложил между страницами. – Только не забудь… А я быстренько. Туда – и назад. Даже соскучиться не успеешь. … За окном показались знакомые места: лес, замерзшая лента Золотоношки, заснеженные поля. Мишка быстро собрался и пошел в тамбур, оставив теплое и уютное купе, в котором он провел почти двое суток пути. Его охватило радостное волнение от близкой встречи с родными, друзьями, которых давно не видел. |
| – А что есть, то и будем есть, – весело хохотнул он. – От борща бы не отказался, котлеток или пельмешек… Теперь хохотнул официант: – Простите, но тут не заводская столовая. Профсоюзным борщом и тухлыми котлетами гостей не потчуем. А вот, к примеру, фирменный стейк, барбекю можем предложить. – Бар.., – попытался повторить странное для себя слово Мишка. – А если проще, что это за фрукт? – Что вы, что вы! – зашептал официант. – Это французский деликатес, по-особому жареное мясо. – Другое дело, – Мишка опять с подозрением посмотрел на женоподобного официанта, меньше всего похожего на морского волка. – Так бы сразу. Раз мясо, да еще жареное, то подавай сюда скорее, а то я уже изголодался. – А под мясо что подавать? – официант приготовился записывать заказ. – Давай-ка, братец, хорошего пивка для рывка, а там видно будет. Мне спешить некуда. – Рекомендую чудную водочку, – официант снова стал похож на красну девицу. – Супер-пупер! Только для вас! Самая что ни на есть настоящая украинская горилочка. «Холодный Яр»! Смею уверить, что такой вы еще не пробовали. – Так что кота за хвост тянуть, – Мишка аж крякнул в предвкушении всего, о чем говорил официант, – прямо сейчас и попробую. Грамм триста, да под пивко. Думаю, не «заштормит». – Думаю, что все равно «заштормит». У нас такая программа, такой клуб, что тут всех «штормит». Вот увидите! И скрылся в глубине зала, оставив, наконец-то, Мишку одного. Только теперь он смог осмотреться по сторонам и все спокойно разглядеть. Это был самый обычный подвал, перестроенный и переделанный предприимчивыми хозяевами под развлекательный клуб. Весь его стиль соответствовал духу пиратского корабля. Главный зал, где собирались гости, был отделан маренным дубом темного цвета и действительно очень напоминал корабельный трюм, разбитый по обе стороны от центрального прохода и частично выдвинутой вперед сцены множеством отдельных отсеков, где и сидели посетители клуба. Единственное, что мало соответствовало корабельной правде, – так это черные иллюминаторы, расположенные в каждом отсеке. |
| Через весь потолок тянулись толстые канаты; они же свисали со стен, переплетаясь между собой в сложные морские узлы. Гости сидели на тяжелых дубовых табуретах за такими же дубовыми столами. На самих столах стояли оригинальные подсвечники: старые бутылки, закапанные свечками. Но зажигать свечи пока не было нужды: через частично прозрачный потолок струился мягкий свет. Сцена была задрапирована под наполненный ветром парус, через который просматривались очертания мачты, веревочных лестниц и замысловатых корабельных креплений. Там же, на сцене, висела рында – корабельный колокол, больше похожий на те, что висят в церквях, а с самой сцены одним концом свисал якорь, судя по всему, действительно снятый с какого-то корабля или же поднятый со дна. По обеим сторонам от сцены были два небольших подиума с шестами. Вокруг одного из них уже «работала» стриптизерша: ее тело извивалось в эротических движениях, а сама она была необыкновенно легка и пластична. В том же углу готовились к вечерней программе ди–джеи. Очень низкие басы ритмичной музыки и буханье барабана, заполнявшее весь зал, им не мешали: они были в наушниках и что-то сосредоточенно рассматривали в мониторе стоящего перед ними портативного компьютера. Зал постепенно наполнялся. Это были завсегдатаи клуба, давно знавшие друг друга. Они весело смеялись, что-то оживленно обсуждали, сдвигали столы, хаотично расхаживали. Но Мишка по-прежнему сидел один, наслаждаясь новой обстановкой. Он уже сумел оценить изысканный вкус украинской горилки «Холодный Яр» и теперь доедал кусок принесенного жареного – прямо с огня – мяса. «Мясо как мясо, – он силился вспомнить, как же называлось это блюдо. – Горячее – уже не сырое. Вот и весь фокус». Он почти доел, как свет вдруг стал медленно гаснуть, и металлический голос из динамиков, чеканя каждое слово, торжественно возгласил: – Зажгите свечи, дамы и господа. Мы начинаем! Все начали зажигать огарки свечей, торчавшие из бутылок. Зажег и Мишка. Клуб погрузился в полумрак. Стихло барабанное буханье. И лишь клубы сигаретного дыма плавали над огоньками свечей, окрашивая людей и стены в мистические тона. |
| Снимок амурского тигра признан лучшим на престижном конкурсе фотографий дикой природы 14 октября, 2020. Новостная служба Российскому фотографу помогали специалисты нацпарка «Земля леопарда» 14 октября. ПРАВМИР. Снимок российского фотографа признан лучшим на конкурсе фотографий дикой природы (Wildlife Photographer of the Year) Лондонского музея естественной истории. Фотограф Сергей Горшков снял амурского тигра в национальном парке «Земля леопарда» в Приморье. На фотографии редчайшее животное обнимает вековую пихту, чтобы пометить дерево своим ароматом. Посмотреть эту публикацию в Instagram Как рассказали в нацпарке, фотограф в при поддержке профессиональных гидов «Земли леопарда» сделал снимок с помощью профессиональной камеры с датчиком движения. По совету специалистов, он установил камеру у дерева с запахами, шерстью тигра и следами его когтей. Фото было выбрано из 49 тысяч работ, поданных на конкурс. Российский участник впервые стал победителем в номинации этого крупнейшего в мире конкурса снимков дикой природы. Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Материалы по теме 19 марта, 2024 6 февраля, 2024 28 января, 2024 9 января, 2024 8 января, 2024 25 ноября, 2023 20 ноября, 2023 7 октября, 2023 23 сентября, 2023 Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира. Давайте дружить! |
| Официально насельники детприёмника делились на четыре уровня: самые старшие, просто старшие, средние и младшие. Возрастная разница между уровнями составляла два-три года. Неофициально, по внутреннему раскладу, главные старшаки именовали себя пацанами, следующие старшие назывались шкетами. Жили они вместе на четвёртом этаже и занимали несколько палат-камер. Мы же — средние, дошкольники от шести до восьми лет, обзывались козявками и обитали в двух палатах третьего этажа. Против нас, через лестницу, также в двух палатах, содержались мальки-зародыши — моложе шести лет, на нашем языке называемые колупами. Принадлежавшая им половина закрывалась на замок, и видели мы их только в столовке или во дворе, и то через зарешеченные окна. На дверях палат нацарапаны были наши прозвания: пацаны, шкеты, козявы, колупы. Левую сторону второго этажа занимали столовка, по-нашему — хавалка, или хряпалка, и кухня. С правой стороны, как раз под нами, находился большой актовый зал имени Дзержинского с портретом Феликса Эдмундовича на центральной стене. Под ним стоял длинный стол президиума, застеленный красным полотнищем, а перед столом — ряды скамеек. Зал этот почти всегда пустовал. Только по праздникам нас сгоняли туда и выстраивали в честь торжеств и приехавшего начальства. За стеной с портретом козлобородого Феликса помещалась ещё одна порядочная комната — для собраний воспиталов и начальников детприёмника. Там никто из нас не был, но мы знали, что вохра по выходным дням и праздникам пьянствовала и веселилась за спиной своего легендарного вождя. На боковых стенах зала висели две громадные картины в рамах — «Сталин в Туруханском крае» и «Молодой вождь среди бакинских рабочих», по-пацаньи — «Сходка блатных», или «Откачка прав». На пути в столовую между первым и вторым этажами, на фанерном пьедестале, размалёванном под тёмно-красный мрамор, стоял белый гипсовый бюст дедушки Ленина в окружении горшков с цветами, втихаря называемый у нас «Лыской в саду». Накануне Дня Победы его вдруг покрасили бронзухой, и преступное хулиганьё тут же переименовало его в «Бронзовик на отдыхе». |
| Задумался младший брат и еще злее за работу принялся. И братья своим делом занялись. Один тес-доски пилит, другой горшки-плошки лепит. Опять пришло время на базар ехать. Опять младший просит братьев счастье испытать. Братья видят — нечем лапти похаять, а хают: — Для тебя только, как для меньшого… Авось грош с полушкой заработаешь. Большой базар собрался. Братья свой товар расставили, народ зазывают: — А вот горшки, плошки!.. — Кому тес, бруски, доски!.. А про лапти ни слова. Потому как их они до базара не довезли, по дороге продали. Чуть не все в новых лаптях ходят да похваливают: — Ах, какая обужа! Сапоги снимешь — лапти обуешь. До чего хороши, до чего легки да увертисты. Лапти хвалят, а от горшков с тесом нос воротят. Из милости доски на дрова взяли, а горшками с плошками дорогу вымостили. И то польза. Приехали братья с обновками да с гостинцами, лапотными деньгами похваливаются: — Ах, как доски ходко шли! — А горшки нарасхват. Не нахвалится народ: до чего хороши, легки да увертисты… Ну, конечно, и лапти кое-какие продали. Вот тебе, братец, выручка. Подали они меньшому брату полтинник с денежкой. Младший брат от радости заплясал, песни запел. — Ну, теперь я, братцы, самоходные лапти плести начну, которые вперед денег ходят. «Плети, дурень, плети. Мы тебя опять оплетем». Посмеялись над лапотным мастером братья и за дело принялись. Они все-таки не совсем бессовестные были. Хотелось старшему брату хоть одну доску выпилить, которая в дело пойдет. И среднему перед собой совестно было, что его горшками дорогу мостят. Тоже стараться стал. Опять пришло время на базар ехать. Горшки, доски на воз погрузили, под лапти три подводы наняли. — Давай, младший братец, услужим тебе. Может, два полтинника да две денежки привезем. А он наотрез: — Нет. Не хочу я больше срамить вас своей лапотной работой. — Да что ты, братец! Да мы для тебя хоть в огонь, хоть в воду. На все согласны. Ты у нас меньшой. А младший свое: — Зарок я дал самоходные лапти сплести. — Какие такие самоходные? Ты что? |
| (здесь строка истлела)… купленая; убране каразиевое белое, за два червоных купленое; горшков мидяных два, – горшок по полкопы грошей; панвей дви – по подкопы грошей; узголовий скураных мишцовых дви – за копу грошей купленые; ложников домовое работы шесть – ложник по двадцати грошей; кожухов бараних новых пять – кожух по пятдесят грошей; плахот черчатых шесть – плахта по полкопы грошей, а чорных плахот чотыри – плаха по дванадцати грошей; книга псалтира, за сорок грошей купленая; Шестоденец книга, за копу грошей купленая; книга Треод цвитная, за две копе грошей купленая; книга Требник, за копу грошей купленая; кошуль женских ткацких чотыри – кошуля по золотому, а простых кошуль шесть – кошуля по дванадцати грошей; музских кошуль тонких пят – кошуля по дванадцати грошей; рантухов ткацких шесть – рантух по двадцати грешей, – а простых рантухов три – рантух по девяти грошей; перин дви – по копи грошей; подушок пять – подушка по золотому; опанча московская за два золотых; обрусов ткацких чотыри – обрус по полкопи грошей; простых обрусов пятдесят локот, по чотыри гроши локот; основы з утком локот пятдесят – грошей осмдесят стояло; прядива готового чотыриста – сто по десяти грошей; чепцов десять – чепец по чотыри грошей; чепец шитый – за двадцать грошей; сокер три – подкопы грошей; кос три – за золотый; серпов десять – шестнадцать грошей коштовали; михов осм – мих по чотыри гроши; седло зо всим за сто грошей купленое; возок и два коши, далем за них сорок грошей; збожя засеяного моего нажал жита двесте коп; пшеницы пятдесят коп, овса сто и двадцать коп, гречки шестдесят коп, проса десять коп, прядива шесть коп; так теж ктому еще и в дому начиня домового, яко в гумни и на огородех, живностей всяких – того всего шкодую себе золотых на пятдесят» (Архив, ч. 1, т. 6, стр. 96–99). Ещё оно, – как имение Лаврентия Древинского, – упоминается в акте от 17 января 1630 года в фундушевой записи чашника земли Волынской Лаврентия Древинского на содержание православных церквей в его имениях – в сёлах Пашове, Пулганах и Кокорове, а также Братской Луцкой церкви и состоящего при ней шпиталя, монастыря Почаевского и шпиталя Кременецкого (Архив, ч. |
| Это был отец Агапит. Дурылин назвал себя, и он пригласил нас в свою комнату. Небольшая его комната с койкой и столиком была особенно светла и утопала в цветах. В углу стоял образ Царицы Небесной, у которой горела большая лампада и стояло несколько горшков цветущих гиацинтов и нарциссов, которых отец архимандрит был чрезвычайный любитель. Разговор шел об отце Амвросии, его прозорливости. О том, что им была предсказана великая скорбь в первые десятилетия XX века. Отец архимандрит говорил тихо и с трудом благодаря преклонному возрасту, ему было около девяноста лет. Биографии старца Амвросия у него не оказалось, но он обещал Сергею Николаевичу достать ее в ближайшее время у одного из своих духовных детей. Пробыли мы у отца архимандрита около часа и, не желая утруждать его, простились с ним. Сергей Николаевич еще раз через несколько дней посетил отца архимандрита и застал его в постели, он тогда заболел своей смертельной болезнью, воспалением легких, простудившись на всенощной во Введенской церкви. Книгу свою отец архимандрит завещал Сергею Николаевичу, и после его смерти он получил ее. Вот то немногое, что оставила мне память о моем пребывании в Оптиной Пустыни. Но кроме ликов образов, прекрасной природы, кроме звуков колоколов и песнопений в моей душе остались неизъяснимые светлые блики ее святыни. В минуты недоумений и скорбей, в минуты тоски и горя я всегда внимаю этому свету великой обители, и легче становится мне идти по трудному пути жизни.» Внутренняя духовная жизнь архимандрита Агапита была глубоко сокрыта от окружающих. О том, какой высоты молитвенного делания он достиг, красноречиво свидетельствует эпизод с его четками, записанный Н. А.Павлови ч: «О старце Агапите очаровательно рассказывала сиделка Дунечка, ходившая за ним в больнице. Однажды она тихонько сняла его четки с перекладины постели, где они всегда висели, и взяла их с собой в храм. «Вот-то, – думает, – помолюсь я по его четкам!» Старец Агапит словно бы и не заметил, как она четки брала. Стоит Дунечка в церкви, пробует молиться по его четкам, а ее в сон клонит. |
| Поставил я у себя кровать, стол, комод, стульев парочку, образ повесил. Правда, есть квартиры и лучше, — может быть, есть и гораздо лучшие, — да удобство-то главное; ведь это я всё для удобства, и вы не думайте, что для другого чего-нибудь. Ваше окошко напротив, через двор; и двор-то узенький, вас мимоходом увидишь — всё веселее мне, горемычному, да и дешевле. У нас здесь самая последняя комната, со столом, тридцать пять рублей ассигнациями стоит . Не по карману! А моя квартира стоит мне семь рублей ассигнациями, да стол пять целковых: вот двадцать четыре с полтиною, а прежде ровно тридцать платил, зато во многом себе отказывал; чай пивал не всегда, а теперь вот и на чай и на сахар выгадал. Оно, знаете ли, родная моя, чаю не пить как-то стыдно; здесь всё народ достаточный, так и стыдно. Ради чужих и пьешь его, Варенька, для вида, для тона; а по мне всё равно, я не прихотлив. Положите так, для карманных денег — всё сколько-нибудь требуется — ну, сапожишки какие-нибудь, платьишко — много ль останется? Вот и всё мое жалованье. Я-то не ропщу и доволен. Оно достаточно. Вот уже несколько лет достаточно; награждения тоже бывают. Ну, прощайте, мой ангельчик. Я там купил парочку горшков с бальзаминчиком и гераньку — недорого. А вы, может быть, и резеду любите? Так и резеда есть, вы напишите; да, знаете ли, всё как можно подробнее напишите. Вы, впрочем, не думайте чего-нибудь и не сомневайтесь, маточка, обо мне, что я такую комнату нанял. Нет, это удобство заставило, и одно удобство соблазнило меня. Я ведь, маточка, деньги коплю, откладываю; у меня денежка водится. Вы не смотрите на то, что я такой тихонький, что, кажется, муха меня крылом перешибет. Нет, маточка, я про себя не промах, и характера совершенно такого, как прилично твердой и безмятежной души человеку. Прощайте, мой ангельчик! Расписался я вам чуть не на двух листах, а на службу давно пора. Целую ваши пальчики, маточка, и пребываю вашим нижайшим слугою и вернейшим другом Макаром Девушкиным. P. S. Об одном прошу: отвечайте мне, ангельчик мой, как можно подробнее. |
|
|
