| Весь этот обширный отдел «Синопсиса» Кигалы, начиная от Геннадия Схолария до патриарха Иеремии II, изложен этим историкомнепо Иерофею. Сафа, произнося свой неумолимый приговор над Кигалой, введен был в заблуждение как тем, что вообще Кигала походит на Иерофея, причем торопливый грек не взял на себя труд проверить, как далеко простирается это сходство, так и тем, что конец «Синопсиса» заимствован из «Хронографии» Иерофея, но на это есть уважительная причина, которой Сафа не понял. Мы сказали, что весь обширный отдел «Синопсиса», описывающий патриархов от Геннадия до Иеремии II, не заимствован из Иерофея; и это совершенно верно Дело невозможное сравнивать два труда — Кигалы и Иерофея во всех подробностях. Ограничимся одним примером. Говоря о патриархе Нифонте (конец XV в.), Кигала пишет, что родом он был пелопоннесец, что мать его была римлянка, или ромейка (Ρωμαα), утверждает, что одним из трех лиц, казненных в это патриаршество по приказанию султана, был иеромонах по имени Антоний (Σ. 448—449). Всех этих известий нет у Иерофея (Σ. 431 по изданию 1798 г.). (Другие примеры в том же роде приведем ниже, при удобном случае.) Спрашивается, каким образом Кигала, будучи, по словам Сафы, лишь плагиатором Иерофея, мог знать и писать такие вещи, которых не сообщает этот последний? Ларчик просто открывается: Иерофей и Кигала, описывая указанный отдел истории, пользовались одним и тем же источником — «Хронографией», сочиненной Дамаскином Студитом. (См. о Дамаскине в «Обзоре источников».) Если мы станем сравнивать Кигалу в тех случаях, где он отличается от Иерофея, с «Historia Patriarchica» в «Турко-Греции» (например, о патриархе Нифонте р. 139—140 этой «Historia»), несомненно, написанной по Дамаскину, то для нас станет ясно, что Кигала, как и Иерофей, имел один общий источник — и что поэтому-то Кигала, с одной стороны, походит на Иерофея, а с другой — отличается от него. Разница Кигалы от Иерофея оттого и получилась, что этот историк вовсе не компилировал Иерофея, а писал независимо от него, имея руководителем именно Дамаскина Студита. |
| Еще более необычно содержание иоакимовых грамот к великому князю и ко всем русским: они напоминают собой папские индульгенции. Патриарх «прощает» и разрешает великого князя и весь русский народ не только от «грехов» вообще, но и от какого-то «церковного связания», или «запрещения» 54 . Зачем понадобились такие грамоты? Откуда и кем наложено было на русских церковное запрещение? Не доходило ли дело до формального разрыва между Москвой и Константинополем? Правда, в 1454 г. мы видим на Руси какого-то «цареградского митрополита» Игнатия, но он, сколько можно судить по летописному известию, держится в стороне от Москвы и собирает милостыню только в Пскове и Новгороде». Пусть около того же времени и великий князь с митрополитом не один раз посылали в Царьград послов «о церковном исправлении», – но о результате этих посольств ничего неизвестно. Говорят еще об ответном послании митрополита Ионы к константинопольскому патриарху Геннадию Схоларию (1453 – 1459 г.), послании, свидетельствующем о добрых отношениях между нашей митрополией и патриархатом; но «это послание сохранилось без начала и без означения, каким нашим митрополитом 55 и к кому из патриархов оно написано». Издатели по догадке усвоили его митрополиту Ионе и адресовали патриарху Геннадию, тогда как, ввиду вышеизложенных фактов, оно с большей вероятностью может быть отнесено к числу документов по сношениям великого князя и митрополита Феодосия с иерусалимским патриархом. Словом, мы предполагаем, что сближение с отдаленным Иерусалимским вызвано было разрывом с Константинополем и что вышеуказанные грамоты патриарха Иоакима и подали повод к позднейшему сказанию и присылке восточными патриархами особой грамоты, с признанием автокефальности русской митрополии. И замечательно: в никоновской редакции сказания об учреждении патриаршества в России известие о присылке упомянутой грамоты изложено так: «того ради (т. е. вследствие завоевания Константинополя турками) единою посланием с четырми патриархи согласившеся, и по согласию прияша и русстии митрополити от палестинских патриарх власть, еже не ктому поставления ради приходити русским митрополитом в Константинград, но своими епископы избрание митрополие творити» 56 . |
| § 11. Искательство многими патриаршего престола и гибельные следствия сего искательства Обширные права и власть Константинопольского патриарха, а также влиятельное и почетное положение его в государстве естественно располагали многих из греческого духовенства к искательству патриаршего престола. А так как греки издавна отличались страстью к интригам и проискам всякого рода, то при искательстве патриаршего престола претенденты на него не стеснялись в выборе средств для достижения своих целей. Еще в правление Геннадия Схолария (1453–1459 гг.), в самое тяжелое для Константинопольской патриархии время, явились такие претенденты на патриарший престол; Геннадий, огорченный их происками, добровольно оставил кафедру. При четвертом преемнике Геннадия Марке (в 1469 г.) искательство патриаршего престола проявилось уже во всей силе. Первым выступил трапезундский монах Симеон. Он прибыл в Константинополь вместе с другими трапезундскими переселенцами после завоевания Трапезунда Магометом II в 1461 году. Здесь Симеон и его соотечественники, из которых некоторые приняли мусульманство, стали хлопотать о захвате патриаршего престола в свои руки. Воспользовавшись неудовольствием клириков на патриарха Марка, заботившегося о поддержании строгой церковной дисциплины, трапезундцы оклеветали его пред султаном и просили низложить его, а на место его поставить Симеона; при этом они поднесли султану 1000 червонцев, а Симеон отказался на будущее время от содержания, назначенного патриарху от казны. Магомет много смеялся над неразумием греков, которые не только предлагали ему деспотически поступать с патриархами, но еще платили за это деньги; однако согласился на их предложение, – низложил Марка и приказал поставить Симеона. С этого времени вошло уже в закон, чтобы каждый новый патриарх при вступлении на престол давал султану подарок – пескезий, сам не получая от казны содержания. Симеон недолго был патриархом; против него восстали на соборе очень многие греческие архиереи. Мачеха Магомета, христианка Мария, покончила волнения в патриархии возведением на престол своего духовника, одного митрополита, Дионисия (1470–1474 гг.), человека вполне достойного патриаршества, причем, чтобы получить разрешение султана, поднесла ему 2000 червонцев. |
| Между тем, по нашему мнению, решить подобные вопросы есть возможность. Для того, чтобы решить их нужно прежде всего уяснить себе: каким научным авторитетом обладает рассматриваемый «каталог» Икономоса (будем называть автора настоящим его именем)? Но и этим вопросом опять-таки никто не интересовался; исключение представляет К. Сата, но Сата у Икономоса разбирает слегка лишь хронологию некоторых патриархов турецкого периода, не принимая на себя труда ставить и решать другие вопросы касательно книги. Возьмём на себя труд определить научный авторитет изучаемого сочинения Икономоса. Едва ли нужно прибавлять, что сам Икономос отнюдь ни одной строчкой своего сочинения не помогает критику ориентироваться в тех вопросах, о которых у нас речь. Научный авторитет каждого исторического сочинения (помимо талантов автора) несомненно главнее всего зависит от источников, какими пользуется и как пользуется автор. Какие же источники Икономоса? Источники его не новы – и при некотором внимании их достаточно можно разглядеть. Начало рассматриваемой нами части «каталога,» т. е. рассказ о патриархе Геннадии Схоларии написан под влиянием византийского историка Франдзия, с некоторыми несущественными прибавками, которые могли остаться в голове автора от чтения разных книг в разное время, затем «каталог,» описывая правление константинопольских патриархов, начиная от преемника Геннадиева до Иеремии II, т. е. до 70-х годов XVI века, довольно рабски придерживается известного труда Дамаскина Студита (в переделке Малакса): Historia Patriarchica, причём по местам присоединяются мысли самого автора, т. е. Икономоса, но мысли малого научного значения. Там, где кончается рассказ о патриархах указанной Historia Patriarchica, составитель «каталога» берёт в руки «церковную историю» Мелетия афинского и выписывает из неё известия о константинопольских патриархах конца XVI и всего XVII века, привнося иногда сюда заметки о тех же патриархах из сочинения Досифея иерусалимского: «о патриархах Иерусалима». Но всё на свете имеет конец: наступил конец и тем источникам, из которых так легко было Икономосу выписывать известия касательно патриархов константинопольских конца XVI и XVII века. |
| 350 Smith. Collectanea. Narratio p. 30. Досифей. " I στορα кн. 11, σελ. 1170. Мафа. «Исторический список Константинопольских патриархов». «Христианское Чтение» 1862 г., ч. I, стр. 636. 352 Об этом братстве и школе, находившейся при нем, см. у Аскоченского: «Киев с древнейшим его училищем академиею», ч. I, стр. 38 – 40. См. у Харламповича: «Западно-русские православные школы XVI и начала XVII в.», стр. 341 – 346. 353 Эта грамота помещена в «Памятниках, изданных временною комиссиею для разбора древних актов», стр. 36 – 54. 368 Этот устав помещен в «Памятниках», изд. времен. комиссиею для разбора древ. актов», стр. 95 – 120. 376 Это письмо помещено у Аймона в Narratio historica turbarum, quas iesuitae adversus Cyrullum patriarcham moverunt, p. 211 – 214. Cp. Смит. Narratio, p. 31 – 32. 386 Мелетий. κκλησιαστικ στορα, σελ. 447. Phillippi Сургии Chronicon р. 450 – 451, Досифей. " Ιστορα, кн. 1, σελ. 1170. 389 Мелетий. κκλ. στορα т. III, σελ. 447. Досифей " Ιστορα περ τν ν ’И εροσαλμοιν πατριαρχευσντων, кн. XI, σελ. 1170. 414 Инициатива в деле заведения типографии в Константинополе принадлежит, несомненно, самому Кириллу Лукарису. В письме к нидерландцу Фесту Гоммию от 3 ноября 1627 года Кирилл благодарит его за то, что он внушил ему мысль завести типографию и извещает, что Метакса уже начал свою работу. См. выдержку из этого письма у Пихлера. Geschichte Protestantismus, р. 136. Примечание: Антоний Легер также приписывает Кириллу Лукарису инициативу в этом деле. Smith. Collectanea. Fragmentum, p. 82. 415 По свидетельству Досифея, кроме сочинений самого Кирилла Лукариса в типографии Метаксы были «напечатаны синтагмы Паламы и Схолария (Геннадия), разговоры Маргуния об исхождении Св. Духа, некоторые письма Мелетия Александрийского (Пигаса) и монаха Варлаама против чистилища, Гавриила Филадельфийского о пяти разностях» (между латинянами и православными). " Ιστορα, кн. XI, σελ. 1074. 416 Smith. Collectanea. Narratio, рр. 35 – 41. Ср. ibid. Fragmentum р. 82. Ср. Аймон. Monuments, рр. 217 – 223. Ср. Муравьев. Сношения России, ч. II, стран. 334 – 335. Гейнекций. «Abbildung», р. 203 – 204. Ср. Мафа. «Исторический список Константинопольских патриархов». «Христианское Чтение» 1862 г., ч. 1, стр. 636 – 637. Рассказывает об этом событии, разумеется, под своим углом зрения Лев Алляций. De ecclesiae occidentalis atque orientalis perpetua consensione. Lib. III, cap. XI, p. 1072 – 1073. |
| Что же касается до школ низших и средних, то из дошедших до нас исторических свидетельств видно, что такие школы существовали у греков. Низшие, первоначальные школы существовали у греков в значительном количестве с давнего времени, еще до падения Константинополя. Такие школы первоначально заводимы были при кафедрах епископских для образования грамотных священников, а потом и вообще при храмах, чтобы удовлетворять потребности первоначального христианского образования. Такие школы продолжали существовать и после падения Константинополя. В них обучали детей грамоте и потом знакомили с употреблением всех необходимых при богослужении книг, с целью приготовления лиц для низшего клира. Устройство этих школ было самое простое: в них был один класс и один учитель из клириков или монахов. Как многочисленны были эти школы, положительно сказать нельзя; но принимая во внимание известную страсть греков к учению, нетрудность заведения и простоту школ, принимая во внимание, что за невозможностью построить для училища особое здание у греков с древнего времени был обычай пользоваться для этой цели храмами или церквями, а с другой стороны, что за отсутствием других учителей должность эту всегда мог принимать на себя приходской священник, – с вероятностью можно предполагать, что школ этих было весьма много и что они существовали при большей части церквей, особенно в городах. Средние школы или гимназии, как обыкновенно назывались средние греческие училища, устраивались с более обширным объемом обучения. Такова, прежде всего, была патриаршая школа в Константинополе. Первоначально она заведена была, вероятно, с целью приготовления образованных людей на архиерейские кафедры. Основание ее приписывают патриарху Геннадию и Матфею Камариоту, сыну священника из Фессалоники. Говорят, что еще до падения Царьграда Камариот был здесь учителем философии и в числе знатных слушателей его был и сам Георгий Схоларий. Став теперь первым учителем новой патриаршей школы, Камариот учил в ней греческой словесности и философии. |
| А от Тебя явилось для имевших и имеющих благое устроение – и просвещение духа, и очищение и целомудрие тела, и вечной жизни твердое и известное упование. О, Священный Храме, в Котором чудесным образом совершилось примирение Бога и людей: Божества, потерпевшего соединиться с тварью и, будучи превысшим и таковым оставаясь, 270 снизойти к общению с худшим; ибо казалось невозможным или не обожествить то, что было воспринято, или не подавить то, что было божественным; и не иная какая цель была подобного человеколюбия, как та, чтобы так облагородить и привлечь человека к лучшему уделу. О, Начало и Вступление в любомудрие о Христе! Ибо в Твоем лице человеку подобало прийти в совершенство – прежде усовершенствования во Христе: дабы не только от самого прекрасного, что только есть в естестве, явился с небес Человек ( βροτς), и не только красоте Кореня соответствовал именно Такой Человек, Который превосходил бы других людей только Божеством и образом жизни, соответствующим Богу, восхотевшему жить человеком, именно так жить, как Он желал, чтобы в начале мира жил человек, – но, также, что еще более вероятно, чтобы Ты явила пример для избравших любомудрие: так что, если бы кто и возымел сомнение относительно возможностей естества, то мог бы иметь перед очами Твой пример. Ибо Рожденный от Тебя, смирив Себя до образа раба и горчайших страданий, Твоим примером возбуждает тех, которые последовали за Ним, и являет их вновь укрепленными величием и силой Божества: тех, которые хотя и полагали бы, что в руках человека следовать доброму произволению, но считали бы, что человеку не свойственно обладать той силой, которая необходима для преодоления трудностей при совершении добрых дел; а приобрести ее – нелегко. Его произволение, когда Он был на земле, хотя, воистину, было человеческой волей, какая и у иных людей, однако, это была и воля Самого Бога, избравшего, образовавшего и исполнившего и делами осуществившего, – воле Которого во всем сшествует могущество. Но Тебе – предпочесть и совершить лучшее, было чисто человеческой и согласной естеству заслугой. |
| е. перестали бы быть присущей ему частью); и следовало найти способ исцелить этот сугубый грех, соответствующий сугубой болезни, так как невозможно было удостоить Божией дружбе тех, которые еще несли на себе знаки вражды к Нему, ни сделать общниками чистоты нечистых, и видеть сияние Божие тем, кто был объят мраком греха. Но против первого и общего греха, на который дерзнули Первые люди, справедливо числящегося за всеми сущими после них, было некое прямое лекарство, (которое заключалось в том, чтобы) уплатить за грех и чтобы стали те, которые по своей воле споткнулись (и впали в грех), стали причастными этой доброй воли и общей праведностью исцелили общее нарушение закона, 88 и послушанием сняли непослушание, и неуместное вожделение возместили добровольными страданиями, что, конечно, мало для того, чтобы смочь освободить человеческое естество от обвинений (вины) в неблагодарности, но что должно было стать только известным поводом для взыскующей Божией Правды, чем подвигнутая, Она воззвала бы заблудших. Что же касается индивидуального греха каждого человека, то тем, кто освобожден от общего (первородного) и величайшего греха, весьма легко с презрением побороть его в себе; однако им подобало следовать определенному образу жизни и порядку, так, чтобы, имея его своей целью, бежать от греха, сообразоваться же с добродетелью, будучи и словами и делами побуждаемыми к ней; потому что как ни для кого из бывших прежде людей личная праведность ничего не могла дать для освобождения их от общего греха и постигших вследствие его бедствий, так и после сего, когда первородный грех снят, никакой от этого нет пользы для живущих во грехе и своей распущенностью губящих значение общего блага. Итак, в этих вот и столь великих лекарствах нуждалось естество; 89 но само по себе оно было бессильно в отношении и того и другого; во-первых, потому что невозможно было, чтобы все живущие, вместе собравшись, возмогли уплатить общий долг, а тем более – чтобы вместе с ними возмогли это сделать и бывшие и будущие поколения, которым всем в равной степени долженствовало явить, что наступила Весна свободы, и которых всех общий Владыка определил спасти; и невозможно было, чтобы кто-то или пожелал бы один принять на себя воздаяние общего долга, что было бы, конечно, делом великого человеколюбия, или чтобы кого-то желавшего так поступить оказалось бы достаточно для того, чтобы он один за всех принял на себя вину всех людей – что, действительно, было бы знаком величайшей силы и достоинства, весьма превышающего всех. |
| 15 . Итак, если бы на них двоих остановились эти бедствия, они все равно доставили бы позор и своему потомству, – тем, что оно происходит от дурных родителей, – и самим себе, если бы в то время, как дети благоденствуют, они, их родители, находились в бедственном положении – и это было бы меньшим злом; ныне же, как это и свойственно семенам, они передали своему потомству не только природу, но и ее немощь (недостатки), и таким образом бедствие стало наследственным, и позор греха обрушивается на их чад; и сугубое зло у виновников всего этого состояло в том, что они не только самих себя, но и всех происшедших от них предали нерадению. Итак, этот мир наполнился людьми, приявшими вышереченное начало и пользующимися временем; наполняется же ничуть не меньше и нечистотою; и как разрослось человечество, так возросла и мера зла (греха); так, когда уже составились племена, люди стали предаваться странным и даже противоречащим самим себе учениям, уже не говоря о том, что противоречащим истинным учениям (это вполне относилось к большинству людей), 66 а та часть из них, которая казалась благочестиво мыслящей, однако, не крепко держалась веры, но легко и по малому поводу переходила к безумствованию других людей, и не поступала так, как это следовало благочестивым, но кровопролитиями и убийствами и гневом друг на друга, и вместе с этим всеми наихудшими образами жизни растлевала благочестивое верование; о высшем же счастье у них не было и понятия, но одни ограничивали человеческое счастье удовольствиями, другие – почестями, а иные – богатством, а другие – той или иной из тленных вещей. Это все ростки первого греха и плоды, соответствующие таковым семенам. 16 . Таким образом, эта жизнь стала нарушенной во всем и пошла помимо Божией цели; поскольку же долженствовало выйти из этого образа жизни и сразу же перейти к другому, совершенному образу, ведь все было во много раз хуже условий первой 67 жизни, так что справедливо можно сказать, производя сравнение, что образ жизни в те времена был во всех отношениях наихудший (потому что если лишь у избранных он представлялся почтенным, однако в общем порядке он был враждебным и уклонившимся от Бога), 68 то тот образ жизни, который последовал за тем, является наилучшим. |
| Потому что, конечно, Дева радуется всему этому, и тем более близкому Ей и дорогому, чем иное прочее, лобзает (приемлет) же (наш) дар, хотя бы он был и весьма малый, однако соответственный силам дающего его; радуется же Она не за Себя, приемля дары от иных, а также сплетения похвальных речей 42 (потому что у Нее нужда в приносимых Ей от нас дарах ничуть не большая, чем у солнечных лучей, как мог бы кто сказать, нужда в светильниках, зажигаемых на земле для того, чтобы прибавить им большую светозарность); но Она желает, чтобы облагодетельствованные Ею всегда помнили о Ее дарах и со своей стороны старались воздать за них; желает же Она этого как бы из опасения, чтобы не остались скрытыми те, кто растлевает неразумием благоразумных, и не подъяли эти последующего наказания за неблагодарность, и в результате всего дело служения и любви, долженствующие Ей с их стороны, не ослабело. И посмотри вот, по справедливости Она этим может оказать им большую пользу: потому что здесь 43 следует принять во внимание: и первое достоинство (Первозданных), и преступление (ими заповеди Божией), и побудившего их к сему (диавола), и, как бы назвал кто это, человеколюбивое наказание (Божие, наложенное на человека), а затем – Владычнее сострадание (к нам) и добродетель Девы, и все относящееся к этому, и одно (именно добродетель) следует возлюбить, а другое (именно грех) возненавидеть вместе с отцом его (диаволом), и нечто – всеми средствами сохранять, и, поистине, воссылать славу за него Оказавшему нам такое великое человеколюбие, а иное, вот, как до такой степени прекрасное и как не могущее быть превзойденным, восхвалять в песнях и, насколько есть силы, хорошо осознавать добродетель и во всем следовать ей. И, вот, Дева желает, чтобы обо всем этом мы позаботились, и невозможно, чтобы те, которые во многом лучше нас, не исполнили все это сполна, а остальным Она допускает, чтобы, служа Ей и почитая Ее, они были приемлемы и участвовали в таинствах, и благосклонно приемлет от каждого из них их (похвальные) речи, хотя самая сущность их (таинства) и значение их, как и все благодатные дарования Ее, стоят настолько вне пределов достижения, что это невозможно и выразить, а высоту добродетели Ее постигнуть невозможно. |
|
|
