| Геннадий стал главой миллета – греческой общины, наделенной правами самоуправляемого этнического меньшинства. Султан снабдил патриарха грамотой-фирманом, наделявшей его правами духовного и светского главы греческого населения Османской империи (мозаика с изображением Мехмеда II, вручающего фирман Геннадию, находится в здании Константинопольской Патриархии в Стамбуле). Влияние Константинопольского Патриархата среди христианской паствы империи было не только сохранено, но даже упрочено благодаря тому, что патриарх получил от султана не только церковную, но и некое подобие политической власти. В основу религиозно-политического устройства новообразованной империи был положен характерный для исламского мира принцип совмещения духовной и светской власти в одном лице. Турецкий султан, будучи абсолютным монархом и одновременно религиозным лидером империи, делегировал часть своих полномочий Константинопольскому патриарху, который стал посредником между султаном и христианским населением. Де-факто патриарх вынужден был выполнять функции проводника воли султана, что давало ему определенные привилегии внутри Османской империи, но лишало его какой-либо возможной церковной власти за ее пределами. На несколько последующих столетий судьба Константинопольского Патриархата оказалась неразрывно связанной с судьбой Османской империи. Хотя православное меньшинство получило по воле султана определенное место в структуре турецкого общества, вскоре стало ясно, что христианство воспринимается как второразрядная религия, а христиане – как граждане второго сорта. Они платили высокие налоги, носили особую одежду, Церкви была запрещена миссионерская деятельность, а обращение мусульманина в христианство рассматривалось как преступление. За право вступления в должность патриарх должен был платить султану огромную сумму денег, и, как правило, патриархом мог стать тот из претендентов, кто был способен больше заплатить. Султаны были, таким образом, заинтересованы в том, чтобы как можно чаще менять патриархов. Причиной частой смены патриархов были также внутренние нестроения в Константинопольском Патриархате и борьба за патриарший престол. Кроме того, любое проявление нелояльности по отношению к турецкому режиму жестоко каралось. В результате из 159 Константинопольских патриархов, занимавших престол между XV u XX веками, 105 были смещены турками, 27 вынужденно отреклись от престола, 6 были умерщвлены, и лишь 21 умер своей смертью , находясь на должности. Один и тот же человек мог стать патриархом и быть низложен несколько раз. |
| Марк, архиепископ Ефесский, живший в половине XV века. Его деятельность в пользу Православия и ревность по вере известны из истории флорентийской унии. На смертном одре он умолял патриарха Константинопольского Геннадия продолжать борьбу с латинянами. Из сочинений его известны: Послание о флорентийском соборе; Окружное послание ко всем живущим на земле о том же соборе; Рассуждение об освящении Святых Даров и другие. § 11. Ересь богомильская Ересь богомильская стоит в тесной связи с ересями павликианской и особенно евхитской, распространившимися в X и XI веках во Фракии. В своих системах павликиане и евхиты возобновили древние гностико-манихейские воззрения. Эти воззрения из Фракии распространились в соседней Болгарии и в XII веке сформировались здесь в особую еретическую систему, известную под именем богомильства 273 . От павликианства богомильство отличается, главным образом, тем, что два начала – доброе и злое – признает не самостоятельными, а подчиняет их еще высшему доброму существу, и в этом случае напоминает тот древний персидский дуализм, по которому доброе (Ормузд) и злое (Ариман) начала объединялись в одном вечном Верховном Существе (Церуане Акерене). От евхитства же богомильство отличается только полнотою и законченностью системы, так что составляет как бы дальнейшее развитие евхитства. Учение богомилов следующее. Высочайший Бог имел первородного сына Сатанаила, который занимал после Него первое место и начальствовал над всеми ангелами. Гордый сознанием своего могущества и славы, Сатанаил захотел сделаться независимым от Отца и с частью подчиненных ему духов возмутился против Него. За это он вместе с отложившимися духами низвержен был с неба. Но Сатанаил не смущается этим и задумывает основать свое независимое царство. Так как божественное достоинство и творческая сила не были еще отняты у него, то он сотворил из хаоса новое небо и новую землю. Вместе с тем он образовал и тело первого человека, Адама, но попытки его сообщить этому телу живую душу оказались неудачными. |
| Опять ясное указание, что Малакс сам написал «Патриаршую историю» и притом не беспристрастно, наприм. изобразил Иоасафа в чертах непривлекательных, вопреки справедливости, по суждению Феодосия Зигомала? Как тут быть? Сам Малакс отрекается от написания им Патриаршей истории, а Зигомала, современник, ясно приписывает ему этот труд! Не смотря на такое прямое и, по-видимому, авторитетное показание Феодосия Зигомала, – мы должны отрицать происхождение хроники от Малакса, как её автора. Прав сам Малакс и не прав патриарший протонатарий – Зигомала. Впрочем, оставим неправильные показания этого последнего на его совести, не вдаваясь в дальнейшие разъяснения по этому вопросу. В недавнее время открылось одно очень внушительной важности обстоятельство, которое окончательно разъяснило тёмный вопрос об авторе «Патриаршей истории», обстоятельство, которое, однако ж, сколько знаем, совсем осталось неизвестным в русской учёной литературе, по крайней мере мы не встречали никаких указаний на него здесь, и потому оно должно явиться новинкой для русской исторической науки. Открыта рукопись, с которой списывал и переводил Мануил Малакс. Этим открытием наука обязана афинскому учёному Константину Сате. Рукопись найдена Сатою в святогробской библиотеке в Константинополе (она помечена 569 и заключает в себе ту самую патриаршую историю, которую прежде с некоторым правдоподобием приписывали по её происхождению Малаксу. Автором рассматриваемой «Истории» был митрополит навпактский и артский, по имени Дамаскин Студит. Его труд заглавляется: «о патриархах константинопольских (περ τν σοι πατριρχευσαν ες Κωνσταντινοπολιν) от времён Константина Великого до нашего времени». Труд —522— окончен написанием в 1572 году. Для доказательства мысли, что Малакс списал с готовой Патриаршей истории безвестного Дамаскина Студита, Сата приводит две больших выдержки – одну из рукописи Дамаскина, а другую из книги Малакса; тожество оказывается очень точным. Мы однако-ж не совсем понимаем, почему Сата ограничился приведением лишь одного места (в котором идёт речь об обстоятельствах перенесения патриаршей резиденции при патриархе Геннадии от храма Св. |
| А от Тебя явилось для имевших и имеющих благое устроение – и просвещение духа, и очищение и целомудрие тела, и вечной жизни твердое и известное упование. О, Священный Храме, в Котором чудесным образом совершилось примирение Бога и людей: Божества, потерпевшего соединиться с тварью и, будучи превысшим и таковым оставаясь, 270 снизойти к общению с худшим; ибо казалось невозможным или не обожествить то, что было воспринято, или не подавить то, что было божественным; и не иная какая цель была подобного человеколюбия, как та, чтобы так облагородить и привлечь человека к лучшему уделу. О, Начало и Вступление в любомудрие о Христе! Ибо в Твоем лице человеку подобало прийти в совершенство – прежде усовершенствования во Христе: дабы не только от самого прекрасного, что только есть в естестве, явился с небес Человек ( βροτς), и не только красоте Кореня соответствовал именно Такой Человек, Который превосходил бы других людей только Божеством и образом жизни, соответствующим Богу, восхотевшему жить человеком, именно так жить, как Он желал, чтобы в начале мира жил человек, – но, также, что еще более вероятно, чтобы Ты явила пример для избравших любомудрие: так что, если бы кто и возымел сомнение относительно возможностей естества, то мог бы иметь перед очами Твой пример. Ибо Рожденный от Тебя, смирив Себя до образа раба и горчайших страданий, Твоим примером возбуждает тех, которые последовали за Ним, и являет их вновь укрепленными величием и силой Божества: тех, которые хотя и полагали бы, что в руках человека следовать доброму произволению, но считали бы, что человеку не свойственно обладать той силой, которая необходима для преодоления трудностей при совершении добрых дел; а приобрести ее – нелегко. Его произволение, когда Он был на земле, хотя, воистину, было человеческой волей, какая и у иных людей, однако, это была и воля Самого Бога, избравшего, образовавшего и исполнившего и делами осуществившего, – воле Которого во всем сшествует могущество. Но Тебе – предпочесть и совершить лучшее, было чисто человеческой и согласной естеству заслугой. |
| е. перестали бы быть присущей ему частью); и следовало найти способ исцелить этот сугубый грех, соответствующий сугубой болезни, так как невозможно было удостоить Божией дружбе тех, которые еще несли на себе знаки вражды к Нему, ни сделать общниками чистоты нечистых, и видеть сияние Божие тем, кто был объят мраком греха. Но против первого и общего греха, на который дерзнули Первые люди, справедливо числящегося за всеми сущими после них, было некое прямое лекарство, (которое заключалось в том, чтобы) уплатить за грех и чтобы стали те, которые по своей воле споткнулись (и впали в грех), стали причастными этой доброй воли и общей праведностью исцелили общее нарушение закона, 88 и послушанием сняли непослушание, и неуместное вожделение возместили добровольными страданиями, что, конечно, мало для того, чтобы смочь освободить человеческое естество от обвинений (вины) в неблагодарности, но что должно было стать только известным поводом для взыскующей Божией Правды, чем подвигнутая, Она воззвала бы заблудших. Что же касается индивидуального греха каждого человека, то тем, кто освобожден от общего (первородного) и величайшего греха, весьма легко с презрением побороть его в себе; однако им подобало следовать определенному образу жизни и порядку, так, чтобы, имея его своей целью, бежать от греха, сообразоваться же с добродетелью, будучи и словами и делами побуждаемыми к ней; потому что как ни для кого из бывших прежде людей личная праведность ничего не могла дать для освобождения их от общего греха и постигших вследствие его бедствий, так и после сего, когда первородный грех снят, никакой от этого нет пользы для живущих во грехе и своей распущенностью губящих значение общего блага. Итак, в этих вот и столь великих лекарствах нуждалось естество; 89 но само по себе оно было бессильно в отношении и того и другого; во-первых, потому что невозможно было, чтобы все живущие, вместе собравшись, возмогли уплатить общий долг, а тем более – чтобы вместе с ними возмогли это сделать и бывшие и будущие поколения, которым всем в равной степени долженствовало явить, что наступила Весна свободы, и которых всех общий Владыка определил спасти; и невозможно было, чтобы кто-то или пожелал бы один принять на себя воздаяние общего долга, что было бы, конечно, делом великого человеколюбия, или чтобы кого-то желавшего так поступить оказалось бы достаточно для того, чтобы он один за всех принял на себя вину всех людей – что, действительно, было бы знаком величайшей силы и достоинства, весьма превышающего всех. |
| 15 . Итак, если бы на них двоих остановились эти бедствия, они все равно доставили бы позор и своему потомству, – тем, что оно происходит от дурных родителей, – и самим себе, если бы в то время, как дети благоденствуют, они, их родители, находились в бедственном положении – и это было бы меньшим злом; ныне же, как это и свойственно семенам, они передали своему потомству не только природу, но и ее немощь (недостатки), и таким образом бедствие стало наследственным, и позор греха обрушивается на их чад; и сугубое зло у виновников всего этого состояло в том, что они не только самих себя, но и всех происшедших от них предали нерадению. Итак, этот мир наполнился людьми, приявшими вышереченное начало и пользующимися временем; наполняется же ничуть не меньше и нечистотою; и как разрослось человечество, так возросла и мера зла (греха); так, когда уже составились племена, люди стали предаваться странным и даже противоречащим самим себе учениям, уже не говоря о том, что противоречащим истинным учениям (это вполне относилось к большинству людей), 66 а та часть из них, которая казалась благочестиво мыслящей, однако, не крепко держалась веры, но легко и по малому поводу переходила к безумствованию других людей, и не поступала так, как это следовало благочестивым, но кровопролитиями и убийствами и гневом друг на друга, и вместе с этим всеми наихудшими образами жизни растлевала благочестивое верование; о высшем же счастье у них не было и понятия, но одни ограничивали человеческое счастье удовольствиями, другие – почестями, а иные – богатством, а другие – той или иной из тленных вещей. Это все ростки первого греха и плоды, соответствующие таковым семенам. 16 . Таким образом, эта жизнь стала нарушенной во всем и пошла помимо Божией цели; поскольку же долженствовало выйти из этого образа жизни и сразу же перейти к другому, совершенному образу, ведь все было во много раз хуже условий первой 67 жизни, так что справедливо можно сказать, производя сравнение, что образ жизни в те времена был во всех отношениях наихудший (потому что если лишь у избранных он представлялся почтенным, однако в общем порядке он был враждебным и уклонившимся от Бога), 68 то тот образ жизни, который последовал за тем, является наилучшим. |
| Потому что, конечно, Дева радуется всему этому, и тем более близкому Ей и дорогому, чем иное прочее, лобзает (приемлет) же (наш) дар, хотя бы он был и весьма малый, однако соответственный силам дающего его; радуется же Она не за Себя, приемля дары от иных, а также сплетения похвальных речей 42 (потому что у Нее нужда в приносимых Ей от нас дарах ничуть не большая, чем у солнечных лучей, как мог бы кто сказать, нужда в светильниках, зажигаемых на земле для того, чтобы прибавить им большую светозарность); но Она желает, чтобы облагодетельствованные Ею всегда помнили о Ее дарах и со своей стороны старались воздать за них; желает же Она этого как бы из опасения, чтобы не остались скрытыми те, кто растлевает неразумием благоразумных, и не подъяли эти последующего наказания за неблагодарность, и в результате всего дело служения и любви, долженствующие Ей с их стороны, не ослабело. И посмотри вот, по справедливости Она этим может оказать им большую пользу: потому что здесь 43 следует принять во внимание: и первое достоинство (Первозданных), и преступление (ими заповеди Божией), и побудившего их к сему (диавола), и, как бы назвал кто это, человеколюбивое наказание (Божие, наложенное на человека), а затем – Владычнее сострадание (к нам) и добродетель Девы, и все относящееся к этому, и одно (именно добродетель) следует возлюбить, а другое (именно грех) возненавидеть вместе с отцом его (диаволом), и нечто – всеми средствами сохранять, и, поистине, воссылать славу за него Оказавшему нам такое великое человеколюбие, а иное, вот, как до такой степени прекрасное и как не могущее быть превзойденным, восхвалять в песнях и, насколько есть силы, хорошо осознавать добродетель и во всем следовать ей. И, вот, Дева желает, чтобы обо всем этом мы позаботились, и невозможно, чтобы те, которые во многом лучше нас, не исполнили все это сполна, а остальным Она допускает, чтобы, служа Ей и почитая Ее, они были приемлемы и участвовали в таинствах, и благосклонно приемлет от каждого из них их (похвальные) речи, хотя самая сущность их (таинства) и значение их, как и все благодатные дарования Ее, стоят настолько вне пределов достижения, что это невозможно и выразить, а высоту добродетели Ее постигнуть невозможно. |
| 257 Отнюдь не меньше этого угнетает и терзает видящих это, с одной стороны, чувство сострадания к братьям, а с другой – страх за самих себя. И действительно, Истина побеждает и при таком перевесе со стороны сил лжи, и хотя побеждает, будучи побеждаемой, 258 однако ей всячески долженствует их преодолеть. Да, все эти ужасы своими преизбытками исчерпали всякий источник слез; и то, что видим, просто невероятно, а то, что, верим, действительно произошло, приводит в смятение прежде, чем подвигнуть в скорбь и превратить нас в какие-то обледенелые камни, только молчанием и трепетом выражающие наше страдание, так что мы уже и не в силах молиться Богу об избавлении от этих зол, ибо, подавленные величиной несчастья, мы даже и это утеряли. 62 . Ужели же, в действительности, некоторыми отдельными лицами среди безупречно державшихся Благочестия создались понятия, противоречащие установленным мнениям; именно: у этих людей, у которых нет ни малейшего заблуждения относительно догматов о Боге и о предметах веры, возникло мнение, что якобы невозможно преуспеть и спастись, если не отвергнуться от всего мира и даже от самих себя, как от неких злоумышленников и врагов, весьма завлекающих в свои сети? Но разве ради таковых единиц, могущих это осуществить, была обновлена вся (человеческая) природа и отверзается Рай , с древних пор заключенный? Ужели, кроме этого малого числа людей, мир удерживается в состоянии (духовного) рабства и еще не началась перемена к лучшему состоянию, и человечество еще не пришло «в свободу славы чад Божиих», как говорит Павел? 259 – Но эти блага скорее следует приписать премудрости Божией и благости Его и Твоему состраданию к людям, и они отвечают нашим надеждам, насколько об этих вещах можно заключить, будучи человеком, не постигающим глубин Божиих судеб, лучше же сказать: не способным вкусить оные блага, которые превосходят всякий ум и слово в обычных условиях; это – то, что мы приготовились вкратце сказать об этих вещах, а также и о бедствии христиан, и это тревожит нашу душу и настраивает нас так говорить. |
| Венедикт. Но, говорят, ты нашел способ примирить эти два мнения, то есть: что и от Сына исходит Дух Святой, и что не исходит и от Сына. Евлогий. Не так я прост, чтоб пускать такие россказни и думать, будто противоречивое может быть согласовано; а напротив ты, говорят, соединяешь эти мнения, применяя для склейки их не знаю что. Я ж не так искусен, чтобы в короткое время выделывать столь необычайные вещи. Говори же, как хочешь объединить столь отличные предметы и какою выдумкою? Потому что было бы чудом, если ты нашел нечто подобное, столь долго не примеченное отцами нашими. Венедикт. Но если хочешь, чтоб я тебе открыл это, вот охотно говорю: не достаточно ли тебе исповедания нашего перед вами, что веруем в одни и теже истины? Евлогий. Какие? Венедикт. Ради мира, человече, принимай эту речь без исследования. Евлогий. Смешную вещь говоришь, если делами Веры мы станем заниматься с большею беспечностью, чем какими-нибудь привременными, и без проверки уступать тому, кто покушается обмануть нас. Берем же в учители должного самих Латинян, которые, когда наши во Флоренции предложили им определение первого (вселенского) собора и изречение Кирилла (александрийского), не захотели принять так себе, без околичностей, но послали двенадцать запросов по поводу высказанного и требовали ответа 7 . И вот, когда они не предоставили нам под выражениями святых разуметь про себя если бы что противное им (Латинянам) мыслили, как они, по крайней мере, думали, мы позволим тебе хитрить и обманывать, выкладывая из своего мешка что ни случится? Венедикт. Итак, говорю – какие: что от Отца исходит Дух. Потому что это несомненно исповедуешь в символе. Евлогий. А ты и это исповедуешь, и ничего дальше? Венедикт. Разъясняю приложением «и от Сына». Евлогий. Как же веруешь одинаково с нами, которые считаем твое пояснение негодным, а наоборот истинным считаем противоположное, что не исходит и от Сына, и из-за этого расходимся уже много времени? Затем, для чего с такими околичностями говоришь, что веруешь одинаково с нами? Скажи только исповедание свое, и этого для нас довольно; то есть – исповедай тоже самое. Разве не исповедовать это значит говорить то же самое? С другой же стороны и неудобовразумительно разумному слуху сказанное тобою, что согласишься веровать одинаково с нами. |
| Н. Не об этом говорю; но где пребываешь, говоря проще? П. Не думал я, что ты по-простонародному говоришь «проводишь время» вместо «жить где-нибудь»; но теперь понимаю тебя. Теперь же спрашиваешь несколько о другом против прежнего. Итак, я нахожусь здесь, пока не уйду. Н. И не это хочу знать. П. Что же? Н. Где располагаешь отдыхать? П. Где конечно случится на пути, и где нужно мне остановиться при наступлении вечера. Н. Клянусь небом, ударю тебя палкой за то, что насмехаешься. П. Не станешь же бить отвечающего надлежащим образом. Но пусть и я несколько погрешаю против чистоты языка; все-таки хочу вывести тебя из затруднения. Конечно ты желаешь знать, какое у меня жилище и в какой части города, где я обыкновенно живу большую часть времени, сплю и все остальное делаю по домашнему? Н. Именно; как нескоро ты сообразил! П. И какая тебе нужда знать? А может быть и знаешь хорошо. Помню, ты часто приходил в мой дом, оставался там довольное время и беседовал со мною о том, чем я тогда был озабочен. Разве что ты забыл это от теперешнего счастья. Н. Как кажется, я забыл об этом, если конечно говоришь правду. Впрочем, я хотел и завтра сойтись с тобою, если даст Бог; потому что ощутил великую пользу от нынешнего собеседования, а это не о многих сказать могу. Но я представлю некий другой способ единения. Или порицаешь заботу о нем каким бы то ни было образом? П. Стану хвалить, если – надлежащим образом; а выискивать надлежащее должно не тебе только, а всем, не увлекаясь снова человеческими вымыслами и не притворно заключая мир, и не уступая мирским требованиям по страху или нужде, но обсуждая дела церковные соборно и канонически, хотя бы происходящее было неприятно кому-нибудь. Н. Весьма хорошо говоришь, и сам я так предпочитаю. Потому отказываюсь от сказанного прежде, так как и сам сознаю большую в том запутанность. А о догмате желаю нечто узнать от тебя; надеюсь и в этом отношении получить от тебя великую пользу. Потому что если сможешь разрешить все, что тревожит и смущает меня, то уже не будет никакой возможности не переменить своего мнения и мне, подобно иным. |
|
|
