| Некоторые чтения евангельских рукописей лучше сохраняют первичный вид текста, чем Чудовский список (его чтение на первом месте): 7безумие: аселгия σλγεια 9предан предасться παραδδοται 10притек: предитек προσδραμν 10:29 никтоже: ниединъже οδες 13:1, 14:49 црьковь: святилище ερν Эти варианты формально представляют собою более близкую передачу греческого оригинала, они характерны для всей редакции в целом. Следовательно, эти три списка Четвероевангелия не являются копиями ЧНЗ, вместе с последним они восходят к общему архетипу. Вновь подтверждается вывод о том, что Чудовский список не является архетипическим (исходным) списком для заключенного в нем текста. Чудовский текст Нового Завета нашел, таким образом, сравнительно ограниченное распространение в рукописной традиции, поскольку он не мог стать и не стал официальным текстом Московской митрополии. Списки «четвертой» редакции, возникшей на славянском юге, получали с конца XIV в. все большее применение в церковно-литургической практике на Руси. Однако важно отметить, что при издании Острожской библии для текста Апокалипсиса был использован дополнительный рукописный источник с характерными чтениями Чудовской редакции. Похоже, что это был список вроде сохранившегося сегодня в БАН, Плюшкина 146, соединяющего в себе особенности Чудовской редакции с типичными южнославянскими чертами текста Апокалипсиса (см. § 15). § 13. Геннадиевская библия (ГБ) История славянской библейской филологии в значительной степени связана с изучением ГБ. И поскольку ГБ представляет собою полный свод всех книг Св. Писания, ее изучение проводится на фоне рукописной традиции и приводит к заключениям относительно истории библейского текста в целом. Иосиф Добровский в свой приезд в Москву в 1793 г. тщетно пытался получить доступ к этой рукописи, хранившейся в Синодальной библиотеке, ему пришлось довольствоваться Иоакимовской библией 1558 г. Добровский смог правильно указать, что ряд книг переведен с латинского оригинала. Некоторые книги (Иов, Пророки), по его мнению, были переведены у южных славян, остальные у восточных в XII в. и позже. Разумеется, перевод Четвероевангелия, Апостола и Псалтыри он считал делом Кирилла и Мефодия. Взгляды Добровского на историю славянской Библии рассмотрены не раз, см.: Михайлов 1912, с. CLXV1I-CXCU40;; Vajs 1929, s. 358–370; Ryba 1953, s. 197–226. |
| Среди вопросов кирилло-мефодиевского переводческого наследия самое большое внимание было уделено изучению Евангелия. Начало этой работы приходится на 1778 г., когда зачинатель славянской филологии Иосиф Добровский (1753–1829) для публикации пражских отрывков латинского текста Евангелия от Матфея использовал также и славянские рукописи. После знакомства с рукописными собраниями Москвы и Санкт-Петербурга зимой 1792/1793 г. Добровский пришел к выводу, что Кирилл, и Мефодий перевели Евангелие, Апостол и Псалтырь; он не делал еще различия между служебным и четьим типами этих книг. Он выдвинул тезис о существовании трех редакций текста: древней (antiqua) во главе с Галицким четвероевангелием 1144 г. (Галц.), средней (media) и поздней (postrema), составившей основу печатных изданий. 22 Выводы А. В. Горского и К. И. Невоструева относительно Евангелия, изложенные в 1855 г., в Описании (т. 1, с. 289 и сл., 326 и сл.) были таковы: а) апракос в древности был в большем употреблении, чем театр, б) тетр распространился из монастырей, в) в XIV-XV вв. на славянском юге или в Константинополе была проведена правка текста по греческим образцам, в результате чего получили преобладание более единообразные по тексту списки. Теория Добровского с дополнениями Горского и Невоструева была положена в основание большого труда Г. А. Воскресенского по изданию славянского текста Евангелия от Марка с использованием 112 списков (1894, 1896). Издание текста осуществлено в четыре столбца, согласно четырем его редакциям. Для первой редакции Воскресенский сохранил в качестве основного списка указанное Добровским Галц., несмотря на известность к тому времени Зогр. и Марн. Вторую редакцию, которая соответствовала media Добровского, возглавило Мстиславово евангелие, полный апракос начала XII в. (Мет.), этой рукописи много трудов посвятил учитель Воскресенского Невоструев. В эту редакцию вошли почти исключительно полные апракосы, большая часть которых имеет русское происхождение, поэтому Воскресенский сделал вывод о русском происхождении полного апракоса как типа текста. Третью редакцию сформировал стоящий особняком Новый Завет святителя Алексея (ЧНЗ), которого не знал Добровский. Четвертая редакция – это postrema Добровского, во главе Воскресенский поставил древнейший известный ему датированный список этой редакции – Константинопольское евангелие 1383 г. (Конс), которому было посвящено особое внимание в Описании Горского и Невоструева (т. 1, с. 224–227, 254–256). Это группа поздних тетров, к которой относится Геннадиевская библия (ГБ) и которая легла в основу печатных изданий. После работ Воскресенского термин «четвертая редакция» получил довольно широкое распространение для обозначения завершающего этапа развития славянского рукописного текста. |
| В 1915 году при Петроградской Духовной Академии начала работать Комиссия по научному изданию славянской Библии, в которую входило около семидесяти русских ученых. Значение деятельности этой Комиссии было чрезвычайно велико. Евсеев в качестве фактического руководителя готовил к изданию Библию 1499 года, так называемую Геннадиевскую Библию, прочел в Комиссии целый ряд докладов, писал рецензии на критические издания Библейских текстов. В 1917 году Иван Евсеевич , будучи членом Поместного Собора, издал важную работу «Собор и Библия», где осветил вопросы, стоявшие перед Церковью в деле изучения и издания славянских и русских переводов Библии. В 1918 году Комиссия перешла в ведение Отделения русского языка и словесности Российской Академии наук, и И.Е. Евсеев стал научным сотрудником Отделения. Иван Евсеевич был членом Московского археологического общества, Общества истории и древностей российских при Московском университете, Московского археологического института, Подольского церковного историко-археологического общества, Витебской ученой архивной комиссии, Комиссии по описанию Синодального архива, почетным членом Псковского историко-археологического комитета. Черниговского Епархиального древлехранилища, Воронежского церковного историко-археологического комитета, участвовал в работе Комиссии по исправлению славянского текста богослужебных книг. В 1910 году Иван Евсеевич был удостоен золотой медали имени профессора А.А. Котляревского за критический разбор сочинения Г.А. Воскресенского о древнеславянском Апостоле. В 1914 году его избрали членом-корреспондентом Академии наук по Отделению русского языка и словесности. Современный исследователь К.И. Логачев, занимавшийся изучением научного наследия И.Е. Евсеева в Санкт-Петербургской Духовной Академии, писал: «Заслуги И.Е. Евсеева в развитии русской библеистики необычайно велики... Основное направление научной деятельности И.Е. Евсеева – изучение древнейших славянских переводов Библии. Он впервые определил те редакции греческого текста Библии, которые легли в основу древнейших славянских переводов, установил характерные черты кирилловского, мефодиевского и симеоновского переводов, создал научную историю библейского текста у славян... Историю славянской Библии Евсеев рассматривал в рамках общественной и культурной истории славянских народов. Текстологические и филологические выводы И.Е. Евсеева сохраняют свое значение до сих пор... И.Е. Евсеев является представителем той замечательной плеяды ученых-богословов, которые своими трудами прославили русскую богословскую науку. Его работы вошли в сокровищницу мировой библиологии». |
| чтения. Лат. «g» перед гласными непереднего ряда, как правило, передается как «г»: Asiongaber > Асионговер (2 Пар 8. 17), Envagan > Енъвагана (2 Езд 8. 45) и т. п. Однако в этой же позиции зафиксировано отсутствие слав. аналога буквы «g»: Gazer > Jaзep (1 Макк 5. 8) и Gabbai > Еваи (Неем 11. 8), последний пример соотносим с соответствием в чеш. переводе Библии (Praha, 1488): Gebbai. При передаче «g» в позиции перед гласными переднего ряда «г» зафиксировано наряду с «j»: Gersom > Герсонь (2 Пар 29. 12), Genthon > Енфон (Неем 10. 6), Agista > Аиста (3 Езд 5. 32). «H» получило 2 варианта отражения: «г»/«х» или отсутствие графемы: Hur > Гур (1 Пар 2. 20), Misahel > Мисагель (Неем 8. 4), Hore > Хоре (1 Пар 2. 43), Hiera > Хера (1 Пар 8. 7), Hus > Ус (1 Пар 1. 42), Heman > Емань (1 Пар 25. 1). Подобное прочтение «g» и чтение «h», произносившегося в средние века лишь в герм. и западнослав. языках, вместе восходят к чеш. способу чтения лат. текстов и соответствуют отражению данных фонем в чеш. средневек. переводе Библии. Кроме того, для Г. Б. характерна передача лат. «u» через слав. «о» в заимствованных из латыни словах, напр. «кардос» (2 Пар 25. 18; лат. cardus ), что также характерно для чеш. средневек. латыни. Встречающиеся в текстах лексические богемизмы часто сопровождаются рус. соответствиями на полях, напр. к слову «мста» (1 Пар 2. 23) дана глосса «городкы» (лат. oppida ; ср. чеш. msto - город). В лат. переводах Г. Б. присутствуют также лексические и грамматические заимствования из сербохорват. языка. Характерной особенностью перевода является употребление сербохорват. форм родительного падежа мн. ч. существительных жен. рода: «въсходы горах» (Иф 4. 6). На основании языковых данных большинство исследователей в нач. XX в. (А. И. Соболевский , Евсеев) считали переводчика Вениамина выходцем из Хорватии. В последние десятилетия получила распространение гипотеза о том, что Вениамин был чехом, а сербохорват. языковые элементы появились в переводе вслед. того, что в Эммаусском мон-ре использовались списки Библии на хорват. |
| 1490-х годах при дворе архиепископа Геннадия начала работать собранная им команда ученых книжников. За несколько лет они свели воедино и сверили все имевшиеся на Руси кирилло-мефодиевские и более поздние славянские переводы книг Библии. Недостающие книги были переведены с латинской Библии монахом-доминиканцем Вениамином. Эта полная Библия 1499 года получила название Геннадиевской. Чуть менее века спустя она легла в основу печатной Библии Ивана Федорова. «Апостол» Фронтиспис и заглавная страница " Апостола " , Москва, 1563/1564 гг. Иван Федоров, Петр Мстиславец. Экземпляр из Государственной публичной научно-технической библиотеки Сибирского отделения Российской академии наук В середине XVI века в Московской Руси разгорается заря эпохи печатного слова. С апреля 1563 по март 1564 года в палатах на Никольской улице Москвы Иван Федоров и Петр Тимофеевич Мстиславец печатали книгу «Апостол». Эти мастера сразу же вознесли русское книгопечатное искусство на высочайший уровень. «Апостол» украшен гравюрой с изображением евангелиста Луки, изящными орнаментами, полными символических смыслов. Оба первопечатника были горячими радетелями книжного просвещения. Послесловия и к «Апостолу», и ко второй их книге, «Часовнику», написанные Иваном Федоровым, проникнуты той же верой в благодатность письменного слова, что была и у древнерусских книжников. «Яко да украсится и исполнится царство его (Ивана IV. — Авт.) славою Божиею в печатных книгах». «Начало учения детем…» Страница из букваря Ивана Федорова. Львов, 1574 Позднее Иван Федоров писал, что цель его трудов — «по свету рассеивать и всем раздавать духовную пищу». В 1574 году он издал во Львове азбуку: «Начало учения детем, хотящим разумети писание». От всего тиража этого первого восточнославянского букваря остался лишь один экземпляр. На Руси b XVI веке бытовали рукописные азбуки, но они вовсе не сохранились. Обычно же детей учили грамоте по «Часовнику» и Псалтири. Но федоровская азбука — это и первый печатный учебник славянской грамматики. Кроме алфавита, она учит спряжениям и склонениям, ударениям и придыханиям в произношении, правописанию сложных слов. Ученикам, учителям и родителям предназначены молитвы и наставления из Писания, помещенные здесь же. Русский первопечатник, обращаясь к читателям, советует воспитывать детей «в милости, в благоразумии, в смиреномудрии, в кротости, в долготерпении, приемлюще друг друга и прощение дарующе». |
| Работа острожских редакторов была также нацелена на достижение лингвистической правильности. Перед создателями Геннадиевского свода стояла задача «фиксации наличного актуального текста Священного Писания в церковнославянском переводе» (Иннокентий (Павлов). 2001. C. 43), а не его языковой нормализации. При подготовке Геннадиевской Библии не была проведена последовательная лингвистическая правка, язык этого кодекса представляет собой «довольно пестрое наслоение разновременных переводов» ( Евсеев. 1916. C. 21), сочетает некнижные формы («отклонения в сторону русского языка» - Фостер. 2001. C. 31-33) с тенденцией к архаизации. Книгопечатание как новая форма копирования текста предъявляло особые требования к стандартизации языка, поэтому для редакторов Острожской Библии задача языковой нормализации была очень важна. Она решалась, во-первых, через ликвидацию языковых « », т. е. немотивированной вариативности. Последовательная унификация составляет основное содержание редакторской работы на графико-орфографическом и грамматическом уровнях. Так, книжники устраняют варьирование графем и и и в позиции абсолютного начала слова, устанавливая в качестве нормативных написания с и преодолевают разнобой именных и глагольных форм (род. ед. ч. и род. мн. ч. и им. мн. ч. м. р. причастий и императив 2 л. мн. ч. и имперфект и и т. п.). Исправлены грамматические ошибки, допущенные в Геннадиевской Библии в отношении собственно книжных форм, не имевших аналогов в живом языке (вокатива, двойственного числа, простых претеритов, кратких действительных причастий и др.). На лексико-семантическом уровне справа заключалась в последовательном устранении латинизмов, попавших в Геннадиевскую Библию из Вульгаты (ср. ), и некнижных лексем (ср. ). После выхода в свет Острожская Библия получила значение языкового образца и определила дальнейшее развитие библейской К. с. у правосл. славян. Этот свод стал основой всех последующих публикаций слав. Библии - Московской Библии 1663 г., Елизаветинской Библии 1751 г. |
| 184. Заставка, л. 153 185. Заставка, л. 87 Обе рамки четырехугольные, массивной работы, вроде тех, какие бывают для картин. Одна из них по черному фону украшена, согласно принятой в рукописи орнаментации, желтыми пучками травы, другая – по синему фону, будто по мрамору с белыми жилками, тоже в стиле прочих украшений, убрана внизу белыми веточками, сплетенными в гирлянду; эту синюю рамку окружает другая, черная с желтыми крапинами и пятнами, на манер тоже мрамора. Хотя обе они тяжелы и неуклюжи, но существенно отличаются от общепринятых в нашей рукописной орнаментации тем же натурализмом, который господствует во всей рукописи. 10 . Только дважды сделал мастер отступление от усвоенного им орнамента из трав и допустил изображение человеческой фигуры, именно (рис. 186) на л. 41, в снимке 34, в упомянутой выше заставке и в соответствующей ей (рис. 187) заглавной букве Б. В Описании Троицких рукописей первая фигура названа Соломоном, а вторая Давидом. Обе эти фигуры, как и две другие во второй половине рукописи, о которых будет сказано в своем месте, отличаются своим иконописным и живописным стилем от фантастических сплетений с обезображенными человеческими фигурами в орнаменте тератологическом. Что касается до особенностей в типе Давида, состоящих в венце на образец шишака и в отсутствии сияния, или нимба, то этиособенности его типа встречаются и в других позднейших памятниках русской старины 104 . Соломон, тоже без сияния, отличается от Давида отсутствием бороды и колпаком на голове. Кроме того, сверх подира на нем верхнее одеяние с рукавами, которые короче и шире, чем обыкновенно у нас в старину принято. 186. Заставка, л. 41 187. Буква Б, л. 41 11 . По общему распределению и по подробностям, состоящим из листвы, окружающей человеческую фигуру, эта заставка принадлежит к одному стилю с заставкой, которой начинается знаменитая Геннадиевская Библия 1499 г., хранящаяся в Синодальной Библиотеке 105 . Но Троицкая – представляет только одни разрозненные элементы, даже разбросанные как ни попало, с намеренными искажениями формы листов, для пестроты раскрашенных разными красками, между которыми на одном из них, будто на копне, сидит человеческая фигура. Напротив того, заставка Геннадиевской Библии имеет вид как бы цельной картины. «По золотому фону из одного корня идут четыре ветви зеленого куста: две крайние широко раскидываются по обе стороны со своими цветами и листвой, а две средние образуют овал, в котором на седалище восседает Моисей перед столом и пишет книгу. При корне этого куста изображена какая-то красная масса, которая в виде пламени расходится красными же лучами, подернутыми по концам серебром, будто языки пламени: подробность, может быть, намекающая не неопалимую купину» 106 . То, что в Троицкой заставке остановилось только в смутных, невыясненных зачатках, то при других, более благоприятных условиях, но с меньшей смелостью в попытках к натурализму, дало более прочные результаты, оправдавшиеся живучестью в их последующем развитии. |
| Впрочем, касаться элементарных сведений о Геннадиевской Библии и о многом другом, что вносится в учебники русской истории и литературы, было бы крайне неуместно в таком ученом журнале, как «Критическое Обозрение», если бы я не был вызван, на то самым содержанием книги, которую разбираю. Геннадиевская Библия дает нам точку отправления в истории русского орнамента XVI и XVII века, поскольку орнамент этих столетий, сообща с литературой и живописью, подчиняется влиянию западному. Об этом орнаменте, как о пограничной черте, отделяющей древнерусский стиль от позднейшего, было уже упомянуто в моей первой статье. Но, чтобы определить значение сказанного орнамента, надобно вопрос обобщить в кратком историческом изложении, имеющем целью характеризовать те стили, которые господствуют в русской рукописной орнаментации в XV, XVI и XVII столетиях; а так как в этом позднейшем периоде рукопись и старопечатная книга состоят во взаимном влиянии, то я непременно должен коснуться того же взаимного отношения и между орнаментацией рукописной и старопечатной. Древний тератологический или чудовищный стиль с XV в. до конца XII в. был у нас заменен тремя стилями. Я называю их болгаро-сербским или византийско-славянским, фряжским или западным, и собственно византийским. Рассмотрю каждый в отдельности. 1) Стиль болгаро-сербский. Хотя он происхождения византийского и встречается и в рукописях, и в старопечатных книгах греческих, но преимущественно усвоен он в заставках южнославянских и русских рукописей, а также в славянских старопечатных книгах, изданных в Венеции, Кракове, Угровлахии и в южнославянских типографиях, потому и имеет право называться более болгаро-сербским или южнославянским, нежели византийским. С первого взгляда заставки эти напоминают стиль тератологический, особенно в угровлахийских изданиях: то же сплетение, только не змеиных хвостов, а ремней и веток; но звери, чудовища и человеческие фигуры отсутствуют. Не одушевленные живыми существами, сплетения эти можно бы было отнести к тем ранним византийским заставкам, из коих потом развивался наш стиль тератологический, мало-по-малу населяя переплеты изображениями животных и людей, если бы только этот болгаро-сербский орнамент не усвоил себе однообразной господствующей формы вплетающихся друг в друга кружков, иногда очень туго стянутых узлами, в один ярус или в два, даже и в три, и притом каждый из рядов или ярусов также друг с другом сплетаются. |
| Иван Васильевич во время наших с ним встреч разных лет и даже десятилетий любил вспоминать о первых своих шагах молодого ученого в отделе древних рукописей Государственного Исторического музея, где он трудился под руководством таких выдающихся наставниц старой палеографической школы, как Марфа Вячеславовна Щепкина и Татьяна Николаевна Протасьева. Его рассказы особо меня возбуждали еще и потому, что и сам я однажды в течение двух или трех недель наслаждался работой и одновременно лицезрением стародавних книг под руководством двух этих чудесных русских женщин. Но об этом дай Бог еще написать. А во время рассказов Ивана Васильевича мы с ним мысленно совершали пешую прогулку от Пашкова холма к парадному подъезду ГИМа, что на Красной площади. Но если в реальности пеший путь вдоль державных стен и башен занял бы у нас от силы минут десять, то беседа позволила мне как-то заметить Лёвочкину, что Кремль уже более полувека не отпускает от себя бывшего пограничника, но лишь перевел его служение в иной ранг, при котором доверено оберегать уже не пяди и версты земные, не ее леса, воды и недра, а сами духовные скрепы страны. Рейтинг: 7.9 Голосов: 9 Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 скрыть способы оплаты Смотри также Комментарии Юрий 12 февраля 2023, 18:21 1985 год. Иван Васильевич принимает в своей " келье " редких рукописей ГИМа Владыку Питирима, архимандрита Иннокентия. и меня, служку, подвязавшегося в помощь изданию ТСЛ. Бережно вынесена из запасника фонда - Царственная книга и Геннадиевская Библия. Еще бережнее переворачиваем каждый пергаментный лист подложив под сторонку дцку. Воздыхаем и дивимся каждой миниатюре и буквице. В этот день решено готовить возможность факсимильных изданий этих книг совместно с Археографической комиссией РАН. Но труд сей, как оказалось позднее, стал неподъемен на тот момент, как для Издательского отдела Патриархии, так и для Академии наук. Только в наше время Лицевой Летописный Свод будет издан в количестве 50 э сергей романов 7 июня 2014, 12:07 Я прослушал лекции Иван Васильевича в Пашковъ доме РГБ, да и сейчас слушаю записи лекций...Вечная ему память!!! |
| Протоиерей Андрей Юревич, сам будучи художником и архитектором, высоко оценил работы Л. Ратнер. Он обнаруживает в этой графике «мастерство и детское чистое видение мира, которое Лиля сумела сохранить, хотя жизнь ее была непростой ». Но главное в этом ветхозаветном цикле – «глубокое погружение в Слово Божие, которое видно в каждой детали», отметил о. Андрей. Он посоветовал смотреть эту выставку особым образом: не торопясь, погружаться в смысл, соотнося каждое изображение с соответствующим библейским тексом, находя для себя все новые и новые грани. Он выразил надежду, что графика Л. Ратнер займет свое место в Музее современного христианского искусства . Искусствовед Ирина Языкова считает своего давнего друга Лилию Ратнер «особым человеком». «Нельзя сказать, что она -- только художник, или прекрасный преподаватель, или замечательный катехизатор. Лиля – это личность-космос, в ней много всего уживается, и одно в другое перетекает. Ветхий Завет -- это ее глубинное, она его чувствует особо: любит, знает и открывает новые грани», -- сказал И. Языкова. Она напомнила, что полный текст Библии появился на Руси сравнительно поздно (конец XV в., так называемая Геннадиевская Библия; первая печатная Библия – 1580 г., Острог, Иван Федоров). Это дало «мощный культурный взрыв»: в частности, это хорошо видно по сформировавшемуся в это же время «высокому» иконостасу, где два чина посвящены Ветхому Завету и лишь один -- Новому Завету. Однако «до сих пор в русской культуре Ветхий Завет так и не открыт», считает И. Языкова. По ее наблюдениям, даже церковные люди «сторонятся» Ветхого Завета, некоторые говорят: там «другой» Бог – суровый, карающий… «Но это один Бог! Если мы не войдем в Ветхий Завет, мы не поймем, что в Новом Завете Бог хотел нам сказать. «Прививка» Ветхого Завета сегодня очень важна», --отметила выступавшая. Рисунки Лили Ратнер помогают услышать ветхозаветные тексты так, как будто они написаны для сегодняшнего человека, здесь и сейчас. «Лиля смогла уловить это соединение вечности и времени. «Пророки» -- тема неисчерпаемая, она открывает важные, сущностные вещи для сегодняшнего дня. Лиля говорит, что художники – как сейсмографы, они чувствуют «подземные толчки». Она сама – такой художник, который слышит Слово Божье и открывает его для нас», -- заключила искусствовед. |
|
|
