| Другая заметная группа эмигрантов находилась в составе так называемого «Казачьего стана», сформированного генералами Красновым и Шкуро под контролем немцев. Часть из них побывала на Восточном фронте, однако в 1943 г. «стан» в полном составе был переброшен в Италию для несения в основном охранной службы. В казачьей дивизии Г. Панвица в Югославии служили как казаки и их дети из эмиграции, так и советские граждане, ушедшие с немцами из казачьих районов СССР. К советскому предателю Власову пристали лишь отдельные личности из числа белых беженцев. Большинство в русском зарубежье не пошло за Гитлером. Около 60 процентов из рассматриваемой категории беженцев первой волны заняли позицию отказа от поддержки воюющих сторон какими-либо действиями, но симпатии выражались по нарастающей только в отношении одной из них – Советского Союза. Как отмечалось в отчёте Дирекции полиции Болгарии в августе 1943года, «эмигранты помнят о своем русском происхождении, радуются победам Красной армии даже тогда, когда боятся большевизма». Многие эмигранты и их дети внесли свой вклад в победе над фашизмом. Свыше 10 процентов лиц призывного возраста сражались в армиях Франции, Англии, США, во французских, бельгийских, сербских, чешских, итальянских отрядах или подпольных группах Сопротивления некоммунистического толка. Только во французской армии воевало около 3000 тысяч человек, более 250 погибли в боях в Северной Африке и Нормандии. Замечательный поэт русского зарубежья, есаул Войска Донского Николай Туроверов, четырежды раненый на фронтах Гражданской войны, в годы Второй мировой был капитаном французской армии, героически сражался в Северной Африке, был тяжело ранен, награждён боевым орденом армии Франции. С началом Великой Отечественной войны часть эмигрантов (1.5– 2 процента) включилась в движение Сопротивления, организованного левыми силами. Это были в первую очередь дети белых эмигрантов, выросшие в Югославии, Болгарии, Греции, Франции, попавшие под влияние коммунистической идеологии. Но были среди них и идейные противники коммунизма, вступившие в партизанские отряды и подпольные группы, исходя из сугубо антифашистских и патриотических побуждений. Отпрыск знаменитого аристократического рода, известный в последующем учёный-филолог Илья Голенищев-Кутузов, воевал у партизан Тито в Югославии, прошёл через гестапо и концентрационный лагерь. |
| Уведомлений, однако, очень долго не было. Чрез два с небольшим месяца после этого письма, именно 24 января 1808 г., преосвященный Евгений был переведен на вологодскую епископскую кафедру, откуда в первый раз писал Хвостову только уже в декабре (20 ч.) 1811 г. (если, впрочем, не затеряны его письма, адресованный к графу в период 1808–1810 гг.). Но о Словаре здесь ни слова (стр. 142–3). О нем Болховитинов заговаривает лишь в 1813 г., в письме от 24 апреля (стр. 144), при чем, как узнаем ниже, имеет в виду приготовленный уже к печати Словарь. Касательно занятий этим последним вологодского епископа сохранилось очень мало известий, находящихся исключительно в письмах его к профессору Городчанинову. К нему Евгений адресуется в 1809 г. (в 1808г. вовсе не адресовался по словарному вопросу) в мае (4 и 31-го), июле (26) и августе (30), и каждый раз хлопочет о приобретении биографий московских профессоров, в корпорации коих тогда состоял бывший казанский адъюнкт, – о духовных же писателях и помину нет (Сб. ст. Акад. Наук, т. V, вып. I, стр. 19–20). В 1810 г. опять ничего не пишет ему о Словарях. И только уже 3 июля 1811 г. извещает своего корреспондента: «Словарь мой спит, ибо и без него дела много. А попечитель московского Университета (П. И. Голенищев-Кутузов) 488 просит его печатать и отдать «Обществу Истории и Древностей Российских» доканчивать его», (стр. 20). Но преосвященный труженик, как мог, сам докончил свою долголетнюю работу. В конце хранящейся наполках императорской публичной библиотеки рукописи «Словаря исторического о российских писателях» (буквы К-Ф=Кашин-Фомин: духовные и светские авторы вместе) Евгений собственноручно написал: «кончено 1812 г. сентября, а начато (печататься?) 1805 г.»; некоторые биографии в этом продолжении, особенно в начале, писаны самим Евгением и почти все им исправлены и дополнены. В сентябре (25 числа) 1814 г. 489 ученый иерарх, по этому поводу, и писал уже Городчанинову: «Словарь давно весь кончил и отослал в московское общество истории» (стр. |
| К чести, к истине и добру любовь; Но в сердцах он умел и каменных Насаждать семена благих плодов. Он мне другом был, благодетелем; Много ль в мире найдешь отцов таких! О Нева! ты была свидетелем И невинности и забав моих; Зрела игры мои вседневные, Возрастание сил и чувств моих, И способности все душевные Развернулися у брегов твоих. В 1811 году с образованием «Беседы любителей русского слова» Шишкова–Державина вошел в число ее почетных членов. После 1821 года, выйдя в отставку, жил в Твери и занимался «писательством для себя». Здесь его дочери Авдотье и суждено было встретиться с опальным поэтом Федором Глинкой. Преложение молитв Отче наш О Отче, сущий в небесах! Да Имя ввек Твое святится! Да царствует во всех сердцах; Твоя да воля совершится В сем мире и во всех мирах, Насущный хлеб нам даруй в подкрепленье И наши долги нам оставь, Как нашим должникам творим мы отпущенье, Не ввергни нас во искушенье И от лукавого избавь! Царю Небесный Царю небесный! Утешитель! Дух истинный! Везде всесущий Исполнитель! Сокровище благих! Податель живота! Вселися в нас, чтоб вся прешла нечистота; Твоею благостью рабов Твоих настави И души наши Ты избави. Житейское море Ирмос Житейское море зря напастьми возмущенно, Пришед в пристанище Твое, и в Твой покой, Из глубины души взываю я смиренно: О Боже! возведи от тли живот Ты мой! Духовные стихотворения К вере Луч драгоценный Веры святой! Ум мой смущенный Ты успокой. Скуки с досадой Все утиши; Буди отрадой Бедной души! Сам я с собою Часто в борьбе; Нет мне покою В горькой судьбе. Суетна слава, Почести льстят; Тленность, забава Сердце мутят. Дух горделивый Замыслы рвут, Разум строптивый Знаньем надут. Сколько тревоги В тленном пути! Где же дороги К щастью найти? Нет, не химера, Щастье, покой, Кроткая Вера! Все ты вмещаешь Райски плоды. Ты услаждаешь Скорби, беды; В том совершенство, В ком ты горишь; Мир и блаженство Сердцу даришь. Сладки законы, Сладок твой путь; Учишь ты стоны Внемля вздохнуть; Учишь ты слезы Горьки стирать, Алчным с трапезы |
| I 8). Все только что сказанное есть чистейший неоплатонизм. У Макробия, не слишком склонного к апофатике, нет только плотиновского учения о безмысленном экстазе. Зато, как и Плотин, свое учение об обожении души он сочетал с пифагорейско–платоновской идеей метемпсихоза, что вызвало в средние века решительную критику со стороны Манегольда Лаутенбаха (XI в.). В споре с одним из почитателей Макробия, Вольфгельмом Кельнским, Мангольд осуждал и другие восходящие к классической античности идеи Макробия: – учение о макрои микрокосмосе, учение о взаимном порядке четырех элементов, идею шарообразности Земли и существования антиподов. Одобрительно отзываясь о концепции происхождения души, изложенной в «Тимее», Манегольд отверг попытки Макробия выяснить детали платоновской психогонии и теории воплощения. Была им отвергнута также и причудливая астрология Макробия 231 . Однако из комментария Макробия, пожалуй, именно психогония и астрология в наибольшей мере запечатлелись в памяти средних веков. По мнению этого языческого экзегета, все спо–Собности, которые имеет в своем земном существовании, были получены ею от живых небесных тел. Когда в результате отъединения от мировой души человеческие души низвергались с горних высей на землю, они, падая вниз, пересекали все небесные сферы, от каждой из которых и получили различные способности: от Сатурна – ум и рассудительность, от Юпитера – силу действования, от Марса – мужество, от Венеры – желания, от Солнца – чувствительность, от Меркурия – способность речи, от Луны – способность роста и размножения 8ошп. I 12). Кроме комментария на «Сон Сципиона» огромной популярностью в средние века пользовались Макробиевы «Сатурналии» – диалог, написанный в подражание платоновскому «Пиру». Участниками диалога Макробий делает своих выдающихся современников: Квинта Аврелия Симмаха – вождя сенаторской антихристианской партии и тонкого стилиста, Сервия – знаменитого комментатора «Энеиды», философа Евстахия и др. В «Сатурналиях» сообщалось много сведений о языческой философии, особенно о неоплатонизме. Но что еще важнее, в этом произведении Макробий, следуя Сервию, предложил неоплатоническую интерпретацию Вергилия, чем содействовал утверждению средневекового образа Вергилия не только как поэта, но и как философа и теолога, ни в чем не уступающего греческим мудрецам. Как верно заметил И. Н. Голенищев–Кутузов, Макробий «находит в поэзии все то, что в ней обнаруживают средние века: теологию, аллегорию, всезнание, риторику. Само представление о поэте и его целях в диалоге Макробия чрезвычайно близко средневековому идеалу поэта, творящего миры, ведущего к моральным высям, открывающего в аллегориях скрытый смысл Вселенной, поучающего, как Вергилий» 232 . Открытие в стихах «Энеиды» символического смысла было совершенно в духе христианской экзегетики, подобным же образом толковавшей стихи Библии. «Сатурналии» Макробия укрепляли убеждение в универсальности метода экзегезы. |
| Но возвращаемся к роману. Красот, равных или подходящих по своему значению к выписанному нами образчику, немало заключается в пятом томе «Войны и мира», и выписывать их мы не можем в нашей, по необходимости ограниченной в своих размерах, статье. Дорожа местом, мы должны оставить романическое положение лиц и обратиться к историческим картинам отечественной войны, нарисованным автором с большим мастерством и с удивительною чуткостью. Этим мы смело надеемся доставить много интереса всем нашим читателям, которые не успели еще сами прочесть пятого тома «Войны и мира», а таких должно быть немало по всем углам и захолустьям русского царства, куда заходит наша газета и куда дорогой роман графа Толстого, при всем его громадном у нас успехе, попадет, вероятно, еще весьма не скоро. Может быть, военные специалисты найдут в деталях военных описаний графа Толстого много такого, за что они снова найдут возможным сделать автору замечания и укоризны вроде тех, какие ему уже были от них сделаны, но, по истине говоря, нас мало занимают эти детали. Мы ценим в военных картинах Толстого то яркое и правдивое освещение, при котором он нам показывает марши, стычки, движения; нам нравится самый дух этих описаний, в котором волею-неволею чувствуется веяние духа правды, дышащего на нас через художника. II. Князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов Прежде всего, пятый том занимающего нас сочинения по преимуществу есть том самый военный. В этом томе автор даже чаще отказывает себе в очевидной для него потребности покидать порою нить рассказа и уноситься в область рассуждений — так сказать, пофилософствовать. Только в начале две первые главы первой части пятого тома имеют такие этюды, по поводу которых стоило бы нечто заметить, но на которых нам в газете также не пора останавливаться. Говоря о манере автора философствовать, мы просим не заподозрить нас в том, что мы ставим это в укор гр. Толстому. Мы как нельзя более далеки от этого. Мы вполне разделяем мнение другого нашего даровитого романиста, Ив. |
| Прозрел бы истины желанную денницу. Но детской веры луч в душе моей давно Угаснул, как в глуши костер, людьми забытый. И червь сомнения, холодный, ядовитый, – Незваный чуждый гость, – гнездится смело в ней. И точит сердце он язвительной мечтою, Что жизни труд и шум – безплодная игра, И дразнит бедный ум далекой красотою – Нетленным призраком свободы и добра. Так жить нельзя! В разумности притворной, С тоской в душе и холодом в крови, Без юности, без веры животворной, Без жгучих мук и счастия любви, Без тихих слез и громкого веселья, В томлении немого забытья, В унынии разврата и безделья… Нет, други, нет – так дольше жить нельзя! Сомнений ночь отрады не приносит, Клевет и лжи наскучили слова, Померкший взор лучей и солнца просит, Усталый дух алкает Божества. Но не прозреть нам к солнцу сквозь тумана, Но не найти нам Бога в дальной тьме: Нас держит власть победного обмана, Как узников в оковах и тюрьме. Не веет в мир мечты живой дыханье, Творящих сил иссякнула струя, И лишь одно не умерло сознанье – Не то призыв, не то воспоминанье, – Оно твердит: так дольше жить нельзя! 7 декабря 1884 Для битвы честной и суровой С неправдой, злобою и тьмой Мне Бог дал мысль, мне Бог дал Слово, Свой мощный стяг, Свой меч святой. Я их принял из Божьей длани Как жизни дар, как солнца свет, – И пусть в пылу на поле брани Нарушу я любви завет; Пусть, правый путь во тьме теряя, Я грех свершу, как блудный сын, – Господень суд не упреждая, Да не коснется власть земная Того, в чем властен Бог един! Да, – наложить на разум цепи И слово может умертвить Лишь тот, кто властен вихрю в степи И грому в небе запретить! 1884 В Ливадии Благоговением и трепетом объятый, В молитвенной тиши вхожу я в тот покой, Где Царь – великий Царь , от мира Богом взятый, Окончил путь земной. То не роскошный храм, и не богатством тленным Сверкающий чертог, утеха праздных глаз; В приюте ласковом, приветном и смиренном Лишь светит крест Христов на месте том священном, Где праведник угас. Но к этому кресту стеклися все дороги, |
| См.: Татаркевич В. Античная эстетика, с. 293-294. 628 См.: Голенищев-Кутузов И. Н. Средневековая латинская литература Италии. М., 1972, с. 58; Meter G. Die sieben freien Künste im Mittelalter. Einsiedeln, 1886. 629 См.: Assunto R. Die Theorie des Schönen im Mittelalter. Köln, 1963, S. 19. 630 О тенденциях религиозной утилитаризации «свободных наук» у Августина см.: Grabmann M. Op. cit., S. 126-129. 631 Августин воспринял эту традицию от Варрона (см.: Alfaric В. P. Op. cit., p. 445). 632 Это же членение он сохранил и в поздний период (см.: De doctr. chr. II, 27; Enar. in ps. 150, 8). 633 Подробнее об этом Августин писал в трактате «О музыке» (см. гл. V). 634 Позже Августин будет упрекать себя за излишнюю увлеченность «свободными науками» (Retr. I, 3, 2). 635 Перев. В. П. Зубова цит. по: ПМЭМ, т. I, с. 275. 636 Там же, с. 267. 637 Ср.: Tatarkiewicz W. Op. cit., s. 66-67; 337. 638 В. Татаркевич писал по этому поводу: «Если он сохранил теорию подражания, то лишь соединяя с убеждением, что искусство ищет красоты. При этом он так преобразил ее, что она перестала быть выражением натурализма, а стала его противоположностью. Допуская, что каждый предмет имеет свою красоту, что в каждом находятся следы красоты, он утверждал, что если искусство подражает предметам, то не в целом, но только в меру отыскания в них и усиления этих следов» (Tatarkiewicz W. Op. cit., s. 67). 639 Ibid., s. 67-68. 640 См. подробнее: Бычков В. В. Эстетика поздней античности, с. 171; 173. 641 См.: Perry В. Е. The Ancient Romances: A Literary-Historical Account of Their Origins. Berkeley; Los Angeles, 1967. 642 Плиний Младший. Письма. M.; Л., 1950, с. 289. 643 См. : Бычков В. В. Античные традиции в эстетике раннего Августина - Традиция в истории культуры. М., 1978, с. 103, сн. 21. 644 Ср.: Svoboda К. Op. cit., p. 101, 137. 645 Анализ художественной специфики этого отрывка см. у Э. Ауэрбаха (Указ. соч.. с. 85-93). 646 См.: Часть первая, гл. III/2 (зрелищные искусства); специально об эстетике римского цирка и амфитеатра см.: Лосев А. Ф. Эллинистически-римская эстетика I-II вв. н. э. М.: Изд. МГУ, 1979, с. 45-55. 647 |
| Aszese und Mystik m der Vaterzeit. Freiburg. 1939; Lossky V Essai sur la theologie mystique de L " eghse de L " Onent. Pans. 1944; Beck H. – G. Kirche und theologische Literatur lm byzantinischen Reich. Munchen. 1959. 48 О ней подробнее см.: Бычков В. В. Эстетика поздней античности. II-III века. М., 1981. С. 166–201. 69 См.: Голенищев-Кутузов И. Н. Средневековая латинская литература Италии. М., 1972, с. 58; Meier G. Die sieben freien Kunste im Mittelalter. Einsiedeln. 1886. 79 См. посвященную этой проблеме статью: Wulff О. Das Raum-erlebnis des Naosim Spiegel der Ekphrasis//BZ, Bd 30, S. 531–539. 80 См.: Spatantiker Gemadezyklus in Gaza. Des Prokopios von Gaza Ecphrasis eiconos. Herausgeg. und erklart Paul Fri-edlander. Citta del Vaticano. 1939, S. 95. Далее цит. по этому изданию, с указанием параграфа в тексте. 90 См.: Ostrogorsky G. Studien zur Geschichte des byzantini-schen Bilderstreites. Breslau. 1929 (repr. Amsterdam. 1964); Der byzantinische Bilderstreit. Leipzig. 1980; Stein D. Der Beginn des byzantinischen Bilderstreites und seine Entwicklung bis in die 40-er Jahres des. 8. Jahrhunderts. Miinchen. 1980; Suttner E. Chr. Die theologischen Motive im Bilderstreit//La legittimita del culto delle icone. Bari. 1988, p. 53–70. 91 Об иконоборчестве см.: Alexander P. J. The Iconoclastic Council of St. Sophia (815) and its Definition//DOP. 1953, N 7, p. 35–66; Der byzantinische Bilderstreit. Giitersloh. 1968; Textus byzantinos ad iconomachinam pertinentes. Ed. H. Hennephof. Leiden. " 969. 92 См.: Mansi XIII 36С; Vita Stephani//PG, 100, 445D- 446A, 454D; Лазарев В. Н. История византийской живописи. М., 1947. Т. I, с. 66–67; Cormack R. The Arts during the Age of Iconoclasm//Iconoclasm. Birmingham. 1977, p. 35–44; Epstein A. W. The «Iconoclast Churces of Cappadocia//ibid., p. 103–111. В храмах допускалась даже светская развлекательная музыка. См.: Mansi XII 978В. 93 Подробнее о нем см.: Thiimmel Η. G. Eusebios Brief an Kaiserin Konstantia//Klio. 1984. N 1, S. 210–222. 96 Gero S. |
| Подлинный просветительский пафос отчётливо зазвучал в одах M. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова (“Письмо к девицам г. Нелидовой и г. Борщовой”), Я. Б. Княжнина (“Послание к российским питомцам свободных художеств”), M. H. Муравьёва. Обращаясь к будущим гражданам, авторы од утверждали силу и пользу просвещения, скромность и труд, высоту духовного совершенства. В своих стихотворениях M. M. Херасков (“К дитяти”), Г. А. Хованский (“Послание к детям Николушке и Грушиньке”), П. И. Голенищев-Кутузов (“Пятилетнему мальчику”), И. И. Дмитриев (“К младенцу”), рисуя раннее детство как самый счастливый период в жизни, время невинных шалостей, душевной чистоты, хотели подготовить человека к будущим житейским невзгодам и соблазнам. Помочь детям разобраться в устройстве мироздания, в целях и смысле человеческой деятельности стремился А. Т. Болотов в книге “Детская философия, или Нравоучительные разговоры между одною госпожою и её детьми”. Написанная понятно и живо, книга учила узнавать и любить природу, знакомила детей с основными положениями системы Коперника. Большую популярность имела также пьеса Болотова “Несчастные сироты”, положившая начало детской драматургии. Настольной книгой всей читающей России стал “Письмовник” Н. Г. Курганова (наиб. полное — 4 изд., 1790). 18 в. ознаменовался появлением первого русского журнала для детей “Детское чтение для сердца и разума” (1785–89 г.г.), на котором воспитывалось несколько поколений. Цель и назначение журнала его издатель Н. И. Новиков видел в том, чтобы способствовать воспитанию добрых граждан, помочь развитию тех чувств, без которых “человек в жизни благополучен и доволен быть не может”. В соответствии с этой программой в произведениях русской и переводной литературы, помещавшихся на страницах журнала, внушались благородные идеалы: человек ценился только в силу его личных достоинств, всякое насилие подвергалось осуждению (“Дамон и Пифиас”, “Великодушие в низком состоянии”, “Переписка отца с сыном о деревенской жизни”, “О подражании родителям” и др.). |
| 6 Генрих Сенкевич, талантливый писатель и тонкий психолог, в своем, глубоко задуманном романе: Без догмата, пишет: «Конечно, я знал, что любовные треволнения могут порождать различные муки, но недостаточно верил в это. Я не думал, чтоб они могли быть так реальны и так невыносимы. Только теперь я понял разницу между глаголами знать, и верить, только теперь понял слова одного французского писателя: «мы знаем, что должны умереть, но не верим в это». – Вопрос об отношении человека к смерти есть один из интереснейших вопросов психологии, к сожалению, очень мало разработанный, хотя научная разработка его подготовлена литературою, быть может, в бльшей степени, чем разработка какого бы то ни было другого вопроса. Интерес здесь заключается не только в том, чтобы проследить переход предвоображения смерти в живое предъощущение ее, но также и в том, чтобы установить скалу психологических оттенков в характере и форм этого предъощущения, в зависимости от индивидуальных особенностей люден. Различия же здесь несомненно существуют и при том весьма глубокие и характерные. Одним смерть представляется событием не только не страшным, но даже радостным, как конец земных страданий и рассвет новой жизни, нового обновленного бытия: : Я в жизни обмирал и чувство это знаю, : Где мукам всем конец и сладок томный хмель: : Вот почему я вас без страха ожидаю, : Ночь безрассветная и вечная постель! (Фет) Или еще: : Смерть витала надо мною. : Но не было в душе ни страха, ни печали, : И гостью грозную улыбкой встретил я. : Я смерти видел взгляд Великая отрада : Выла в спокойствии ее немого взгляда: : В нем чуялся душе неслыханный привет, : В нем брезжил на земле невиданный рассвет. (Граф Голенищев-Кутузов) Другие, напротив, относятся к смерти, как к событию грозному и тяжелому, глубоко смущающему и тревожащему: : Мне мысль о смерти тяжела : Не то, чтоб жизнь была мила; : Жить скучно – горе, да сомненье. : Беда извне, внутри мученье, – : Да вот, когда воображу, : Что мертвый я в гробу лежу, : Что крышкою его накрыли, |
|
|
