| и заслуженному проф. Ф. Ф. Фортунатову. Варшава, 1902//ИОРЯС. 1903. Т. 8. Кн. 2. С. 366-403; Лавров П. А. Югославянская палеография. СПб., 1904. С. 34-36; он же. Палеографическое обозрение кирилловского письма//ЭСФ. 1914. Вып. 4.1. С. 26, 29, 40-42; Щепкин В. Н. Болонская Псалтырь. СПб., 1906. С. 60-86; Кульбакин С. М. Охридская рукопись Апостола кон. XII в.//Български старини. София, 1907. Кн. 3. С. 41-59; Ухова Т. Б. Миниатюры, орнамент и гравюры в собр. В. М. Ундольского//Зап. ОР ГБЛ. М., 1956. Т. 18. С. 64-141; Тихомиров Н. Б. Каталог русских и слав. пергаменных рукописей XI-XII вв., хранящихся в ОР ГБЛ. Ч. 1: XI в.//Зап. ОР ГБЛ. 1962. Т. 25. С. 148-149, 159-165; Мирчев К., Кодов Хр. Енински Апостол: Старобългарски паметник от XI в. София, 1965. С. 163-201; Мошин В. Палеографски албум на jyжhocлobehckomo кирилско писмо. Ckonje, 1966. С. 10, репр. 4; он же. Мысли о начале слав. письма и об архаическом периоде южнослав. письменности//Кирилометодиевскиот (старословенскиот) период и кирилометодиевска mpaдuцuja во Makeдohuja. Ckonje, 1988. С. 85-97; В. Околу на Ундолските листови//Македонски jaзuk. 1969. Год. 20. С. 175-178; она же В). Листовите на В. М. Ундолски//Симпозиум 1100-годишнина од смртта на Кирил Солунски. Ckonje, 1970. Кн. 2. С. 389-403; Тот И. Х. К изучению одноеровых памятников XI в.//Studia Slavica. Bdpst., 1978. T. 24. Fasc. 3/4. P. 248-249, 254-258; Куев К. М. Съдбата на старобългарските ръкописи през вековете. София, 1979. С. 84-85; 19862. С. 106-107; Джурова А. 1000 години българска ръкописна книга: Орнамент и миниатюра. София, 1981. С. 27, 37, табл. IX, 122; СКСРК, XI-XIII. С. 52-53; Десподова В., Славева Л. Македонски средновековни ракописи. Прилеп, 1988. [Кн.] 1. С. 74-75, 12; Велчева Б., Тодоров А. За нова хронология на раните славянски недатирани ръкописи//Славянска филология. София, 1993. Т. 21. С. 14-21. Е. А. Кузьминова Рубрики: Ключевые слова: ЕРМА [употребляются и менее точные варианты передачи имени как Ерм или Герм], автор «Пастыря», памятника раннехрист. письменности (приблизительно сер. II в.), традиционно причисляемого к лит-ре мужей апостольских |
| О. Лосского, развивая учение о чистом опыте как чистом доструктурном качественном основании познания, которое само непознаваемо и доступно лишь алогической формулировке. В этом Аскольдов старался найти примирение между спиритуализмом и наивно-реалистическим принятием действительности. 3 (16) апреля 1918 С. А. Аскольдов писал из Казани (куда он переехал из Петрограда) Вяч. Иванову в Москву: «Дорогой Вячеслав Иванович! Ваше пожелание написать статью в 3-недельный срок исполнить не смог... Но я все же сегодня закончил статью листа в 2–2 ½ и надо только ее переписать, на что потребуется дней пять, т. к. мне же это и придется проделывать. Рискованно посылать по почте, но я все же не имею иного способа Вам переслать. Имейте в виду, что пошлю Вам статью, не надписывая ее заглавия, так как это может заинтересовать с точки зрения политической цензуры, а цензоров теперь, конечно, не меньше, чем при старом режиме. А потому и прошу уже Вас по получении статьи надписать заголовок: «Религиозный смысл русской революции» (ОР ГБЛ, ф. 109, оп. 1, карт. И, ед. хр. 19, л. 7–7 об). И через неделю: «С перепиской у меня дело задержалось... Надеюсь, что в Вербную субботу отправлю Вам рукопись; все равно ведь до Пасхи уже к набору не приступят. Жена написала, что Вы выразили готовность взять на себя корректуру» (там же, л. 6). Жена С. А. Аскольдова – Е. А. Алексеева -Аскольдова – в описываемое время работала в Наркомате путей сообщения в Москве (ОР ГБЛ, ф. 25, оп. 1, папка 8, ед. хр. 6); 9 июня 1918 она присутствовала на рукоположении С. Н. Булгакова в сан. (Булгаков С. Н. Автобиографические заметки. Париж, 1946. С. 41–42). В письме от 16 (24) апреля Аскольдов сообщил об отсылке статьи и напомнил Вяч. Иванову о надписании заголовка и корректуре (ОР ГБЛ, ф. 109, оп. 1, карт. 11, ед. хр. 19, л. 9). Почтовый штемпель на конверте указывает, что письмо отправлено из Казани 30 апреля н. ст. Поэтому, видимо, Вяч. Иванов по его получении 8 мая принял 29 апреля за день окончания работы над статьей, что и отразила ее датировка в сборнике. |
| 12 сентября 1889 г. М. П. Чехов извещал из Москвы двоюродного брата в Таганроге: «У нас теперь три драматических театра: 1. Горевой, 2. Абрамовой и 3. Корша. Четвертый – императорский (Малый). Смотри – не хочу! Во всех трех каждый день жарят Антошины пьесы: у Горевой – „Предложение“, у Абрамовой – „Медведь“, а у Корша – „Иванов“» (ЛН, стр. 857). В конце 80 – начале 90-х гг. шутка «Медведь» ставилась также в Харькове, Киеве, Полтаве, Новочеркасске, Таганроге, Ревеле, Кронштадте, Томске, Иркутске, Тифлисе, Ярославле, Иваново-Вознесенске, Воронеже, Костроме, Симбирске, Пензе. 20 декабря 1889 г. В. В. Билибин писал Чехову: «„Медведь“ и „Предложение“ завоевали всю Россию» (ГБЛ). Самое значительное произведение, созданное Чеховым-драматургом в 80-е гг., – пьеса «Иванов». В этом томе помещена ранняя редакция этой пьесы (написана и поставлена на сцене в 1887 г.), отнесенная Чеховым к жанру «комедии». В 1888 и 1889 гг. пьеса переделывалась, в результате чего была создана другая редакция, где все действие концентрируется вокруг центрального героя. И произошла коренная перестройка жанрово-стилистической структуры пьесы, которую Чехов назвал теперь уже «драмой». Текст ее печатается в т. XII. Некоторым современникам ранняя редакция пьесы казалась более удачной и нравилась больше, чем окончательная. Например, артист В. Н. Давыдов поначалу даже отказывался играть в «драме» и безусловное предпочтение отдавал «комедии», которую в свое время принял горячо и с восторгом (письмо Чехову от 22 января 1889 г. – ГБЛ). Позже артистка М. А. Крестовская, несмотря на то что на сцене уже прочно утвердился текст «драмы», все-таки просила Чехова выслать для спектакля в Вологде не «драму», где, по ее мнению, «очень много пропусков в роли Иванова и вообще урезок в пьесе», а непременно первоначальную редакцию (3 октября 1896 г. – ГБЛ). Замышляя эту пьесу, Чехов «лелеял дерзкую мечту суммировать всё то, что доселе писалось о ноющих и тоскующих людях, и своим „Ивановым“ положить предел этим писаньям» (Суворину, 7 января 1889 г.). |
| Почти все рассказы и повести, публикуемые в настоящем томе, включены автором в собрание сочинений, изданное А. Ф. Марксом. «Ионыч», «Случай из практики», «По делам службы», «Душечка», «Новая дача» напечатаны в т. IX (1901) и публикуются по этому тексту. Готовя второе издание – приложение к «Ниве», А. Ф. Маркс в письме от 19 марта 1903 г. просил у Чехова разрешения включить произведения, которые не вошли в первое десятитомное издание и предназначались для XI, дополнительного тома, во второе издание. Рассказы, о которых шла речь – «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви», «Дама с собачкой», «В овраге», «На святках», «Архиерей», – включены в т. XII второго издания (приложение к «Ниве»), вышедший в свет при жизни писателя (1903). XI том первого издания увидел свет лишь в 1906 году; к незначительным изменениям в тексте, которые были сделаны при наборе этого тома, Чехов отношения не имел. На этом основании упомянутые семь рассказов и повестей печатаются по тексту т. XII второго издания, правленного автором (см. примечания к рассказу «Человек в футляре», стр. 371 наст. тома). По тексту гранок печатается рассказ «У знакомых», не включенный Чеховым в собрание сочинений, по журнальному тексту – «Невеста», рассказ, опубликованный в декабрьском номере «Журнала для всех» за 1903 г. и поэтому в прижизненное собрание сочинений не вошедший. Из рукописных материалов к рассказам и повестям настоящего тома сохранились (кроме записных книжек): 1) беловой автограф рассказа «У знакомых», без 10-й стр. (ИРЛИ) и гранки этого рассказа с авторской правкой (ГПБ); 2) беловой автограф рассказа «Ионыч» (ЦГАЛИ); 3) последняя страница черновой рукописи четвертой главы рассказа «Дама с собачкой» (ГЛМ); 4) черновой автограф рассказа «Невеста» и беловой автограф с поправками (ГБЛ); гранки 1-й и 2-й корректур с исправлениями (ИРЛИ); 5) автограф незаконченного произведения «Расстройство компенсации» (ГБЛ), 6) автограф рассказа «Калека», также оставшегося незавершенным (ГБЛ); 7) печатные вырезки ранних рассказов с правкой – «Из записной книжки Ивана Иваныча (Мысли и заметки)» (ЦГАЛИ). |
| Повесть вызвала противоречивые отклики друзей и знакомых писателя. Плещеев в письме от 10 мая 1888 г. назвал повесть «прекрасной вещицей». «Скуки я не ощутил ни малейшей, читая „Огни“. Щеглов тоже» (ГБЛ; ЛН, т. 68, стр. 321). В письме Ал. П. Чехова к М. П. Чеховой от 8 июля 1888 г. брат передает слова Д. В. Григоровича: «„Огни“ чрезвычайно нравятся всем. Все смыслящие жалеют, что такая прекрасная вещь прошла в летней книжке журнала. Будь это зимою – наделала бы вещица шуму» (М. П. Чехова. Из далекого прошлого. М., 1960, стр. 53). «Читал Ваши „Огни“ – очень они мне понравились…» – писал Чехову М. Вернер 8 августа 1888 г. (ГБЛ). Понравились «Огни» и критику П. Н. Островскому (брату драматурга), о чем сообщил Чехову Плещеев в письме от 23 июня 1888 г.: «В „Огнях“ он находит материал для большой повести и жалеет, что Вы недостаточно разработали прекрасную идею, положенную в основании их» (ГБЛ; Слово, сб. 2, стр. 248). Однако Чехов получал и отрицательные отзывы о повести. Так, Лейкин 26 июля 1888 г. писал: «…в „Огнях“ как будто и не Вы» (ГБЛ). Недоумение и неудовлетворенность вызвала финальная фраза повести. Леонтьев (Щеглов) писал Чехову 29 мая 1888 г.: «Вашей последней повестью „Огни“ я не совсем удовлетворен. Что я ее проглотил одним глотком – об этом не может быть разговору, потому что всё, что Вы пишете, так аппетитно-реально, что глотается легко и приятно, но финал: „Ничего не разберешь на этом свете!“ – обрывочен, дело писателя именно разобраться, в особенности в душе героя, а то его психика не выяснена» (ГБЛ). 9 июня Чехов ответил Леонтьеву (Щеглову): «Относительно конца моих „Огней“ я позволю себе не согласиться с Вами. Не дело психолога понимать то, чего он не понимает. Паче сего, не дело психолога делать вид, что он понимает то, чего не понимает никто. Мы не будем шарлатанить и станем заявлять прямо, что на этом свете ничего не разберешь. Всё знают и всё понимают только дураки да шарлатаны». Суворин, которому Плещеев выслал «Огни» 10 мая, в недошедшем до нас письме, видимо, также писал о том, что вопрос о философии пессимизма недостаточно ясно решен в повести. Чехов возражал ему в письме от 30 мая: «Вы пишете, что ни разговор о пессимизме, ни повесть Кисочки нимало не подвигают и не решают вопроса о пессимизме. Мне кажется, что не беллетристы должны решать такие вопросы, как бог, пессимизм и т. п.». Говоря далее о требовании Леонтьева «разобраться» в том, что видит художник, Чехов снова повторяет: «Но я с ним не согласен. Пишущим людям, особливо художникам, пора уже сознаться, что на этом свете ничего не разберешь, как когда-то сознался Сократ и как сознавался Вольтер Если же художник, которому толпа верит, решится заявить, что он ничего не понимает из того, что видит, то уж это одно составит большое знание в области мысли и большой шаг вперед». |
| Именно Л. Б. Яворской обещал Чехов пьесу, в которой намечались черты будущей «Чайки». В письме 2 февраля 1894 г. она ему напоминала: «Надеюсь, Вы помните данное мне обещание написать для меня одноактную пьесу. Сюжет Вы мне рассказали, он до того увлекателен, что я до сих пор под обаянием его и решила почему-то, что пьеса будет называться: „Грезы“. Это отвечает заключительному слову графини: „Сон“» (ГБЛ, частично приведено в Летописи, стр. 356. Ср. конец II действия «Чайки» с репликой героини «Сон!»). Можно предположить, что в образе Аркадиной могли отразиться и некоторые черты актрисы Суворинского театра Людмилы Ивановны Озеровой (см. письмо Чехова Суворину 5 мая 1895 г., где он выражает желание посмотреть ее на сцене и познакомиться). Позднее он запишет о ней в дневнике: «Актриса, воображающая себя великой, необразованная и немножко вульгарная» (запись 22 февраля 1897 г.). Л. Озерова не раз подчеркивала свою причастность к чеховской «Чайке». 27 февраля 1897 г. она писала: «Не могу передать Вам того впечатления, которое произвела на меня наша Чайка» (ГБЛ). Обращения Озеровой к Чехову в письмах («Единственный!») напоминают слова Аркадиной, обращенные к Тригорину («Ты единственная надежда России»). Приведенные примеры, относящиеся по большей части к 1894–1895 годам, конечно, не исчерпывают всего материала – жизненных фактов и впечатлений, – отразившегося в «Чайке». Закончив в ноябре 1895 г. «Чайку», Чехов послал рукопись из Мелихова в Москву для перепечатки на ремингтоне. 1 декабря 1895 г. Суворина он извещал: «…свою пьесу я давно уже послал в Москву, и о ней ни слуху, ни духу». Приехав в Москву, Чехов 6 декабря решил послать Суворину автограф, вновь говоря о возможности «самых коренных изменений»: «Если бы экземпляр был печатный, то я попросил бы дать прочесть и Потапенке». Но на другой день пьеса была перепечатана, и Суворину был отправлен машинописный текст. В начале 1896 г. пьеса переделывалась. «Я вожусь с пьесой. Переделываю», – писал Чехов брату Александру Павловичу. 15 марта новая рукопись была передана в цензуру. 8 апреля Чехов просил Потапенко вернуть черновой экземпляр (вероятно, тот, что был послан в декабре Суворину): «Что и как моя пьеса? Если черновой экземпляр освободился, то пришли мне его заказною бандеролью». Потапенко выполнил просьбу: «Посылаю черновую», – сообщал он в одном из недатированных (относящихся к апрелю 1896 г.) писем (ГБЛ). |
| Но временами он успокаивал себя и говорил: – Пусть на сцене все будет так же сложно и так же вместе с тем просто, как и в жизни. Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни…» («Театр и искусство», 1904, стр. 521). Завершая работу над «Лешим», Чехов отметил близость пьесы к «роману» и одновременно преобладание в ней «сплошной лирики» (А. Плещееву, 30 сентября 1889 г.). Он соглашался, что пьеса, «должно быть, несносна по конструкции» (Суворину, 1 ноября 1889 г.), и причину неудачи объяснял тем, что писал «без учителя и опыта» (приведено в ответном письме П. М. Свободина 31 октября 1889 г. – Записки ГБЛ, вып. 16, стр. 213). «Леший» был встречен в театрально-литературных кругах очень сдержанно. А. П. Ленский, Вл. И. Немирович-Данченко, Суворин, Плещеев, И. Л. Леонтьев (Щеглов) отмечали «несценичность» пьесы. Члены «импровизированного» Театрально-литературного комитета (И. Всеволожский. Д. В. Григорович, А. А. Потехин, Н. Ф. Сазонов) единогласно забраковали ее: «Хорошо, поразительно хорошо, но до такой степени странно, – говорили они, – повесть, прекрасная повесть, но не комедия» (письмо Свободина 10 октября 1889 г. – Записки ГБЛ, вып. 16, стр. 206). Леонтьев (Щеглов), основываясь на отзывах других лиц, называл пьесу лишь «великолепным материалом» и писал Чехову, что «пренебрегать законами сцены, логично выросшими на почве Мольера и Грибоедова, – нельзя, нельзя и нельзя!!!» (25 марта 1890 г. – ГБЛ). Немирович-Данченко вспоминал, что успех «Лешего» на сцене (премьера – 27 декабря 1889 г.) был «сдержанным», и добавлял: «И в сценической форме у автора мне казалось что-то не все благополучно» (Из прошлого, стр. 32). Другой очевидец премьеры отмечал, что хотя «некоторые моменты „Лешего“ глубоко взволновали, нашли отклик в душе», но «в общем до публики спектакль не дошел, и вторая драма, полная тончайшей прелести, глубины, взволнованности, особой чеховской мудрости, быстро исчезла со сцены, была ограничена самыми немногими представлениями» (Ник. Эфрос. Московский Художественный театр. 1898–1923. М., 1924, стр. 26). |
| Посылая Чехову 23 марта 1902 г. свои «отчеты», А. П. Саломон писал: «Позволю себе покорнейше просить Вас принять эти две работы как дань моего глубокого уважения к Вашим трудам по исследованию Сахалина, трудам, которые одинаково принадлежат и русской науке и русской литературе» (ГБЛ). Современники Чехова не раз отмечали, что многое на Сахалине и после путешествия писателя не изменилось («Владивосток», 1898, 24, 10 мая, 14 июня; 1899, 28 февраля; 1900, 19 марта). Но некоторые склонны были расценивать как уступку общественному мнению, активизированному книгой Чехова, частные реформы, проведенные русским правительством в 1890-е – начало 1900-х гг.: отмена телесных наказаний женщин (1893 г.), изменение закона о браках ссыльных (1893 г.), назначение от казны сумм на содержание детских приютов (1895 г.), отмена вечной ссылки и пожизненной каторги (1899 г.), отмена плетей и бритья головы (1903 г.) («Тюремный вестник», 1893, 1894, 1895, 1899, «Владивосток», 1899, 28, 14 февраля, 11 июля). В середине 1890-х годов, также не без воздействия книги Чехова, пробудился интерес к Сахалину и за границей. На V Международном тюремном конгрессе (1895 г.) русским представителям неоднократно задавали вопросы о постановке дела на Сахалине («Протокол заседания». – «Тюремный вестник». 1897, К. де-Шариер сообщал Чехову 19 августа 1897 г. о своей сестре-писательнице, проживающей в Швейцарии, которая, наслышавшись о «талантливых трудах» Чехова, особенно об «Острове Сахалине» и «Мужиках», просит разрешения перевести на французский язык эти произведения (ГБЛ). А. Ф. Маркс извещал Чехова 2 декабря 1902 г.: «Посылаю Вам XI выпуск Petermanns Mitteilungen, в котором Вам интересно будет прочесть отзыв об „Острове Сахалине“ (Beilage 690)» (ГБЛ). Речь шла о рецензии на работу Фр. Иммануэля «Остров Сахалин» (Fr. Immanuel. Die Insel Sachalin), представляющую собою научное, географическо-статистическое и этнографическое описание Сахалина – свод научных данных – в связи с тем интересом, который возбудил остров благодаря некоторым русским путевым очеркам. Передавая содержание работы, рецензент писал о «Сахалине» Чехова и высказывал сожаление, что богатая по материалу книга эта – выдающееся явление в истории русской литературы, – еще не переведена на западноевропейские языки (Mitteilungen aus justus perthes geographischer Anstalt, 1902, 47. Band, Beilage 690, S. 200–201). |
| Коллекции Е. были взяты под охрану советской властью. Большую роль в их поступлении в Гос. Румянцевский музей (в 1925-1992 ГБЛ, ныне РГБ) сыграл зав. отд-нием рукописей и старопечатных книг музея Георгиевский. 19 дек. 1917 г. он обратился к и. о. наркома имуществ П. П. Малиновскому, возглавлявшему Комиссию по охране памятников старины и художественных сокровищ при Моссовете, с просьбой принять срочные меры для охраны имущества Е. 28 дек. 1917 г. Малиновский выдал мандат на прием научного и художественного имущества Е. на временное хранение в Румянцевский музей. В янв. 1918 г. были подготовлены «охранительные» описи собрания Е. В Румянцевский музей была вывезена большая часть рукописей, а также часть икон, предметов мелкой пластики и кириллических книг, оставшаяся часть коллекции должна была временно храниться в доме Е. Вскоре на основании декрета СНК РСФСР, по которому все завещания в пользу религ. общин были аннулированы, а дальние родственники лишены права наследования, коллекция Е. была национализирована и объявлена гос. достоянием. 3 марта 1919 г. руководство Румянцевского музея обратилось в Моссовет с просьбой о передаче их музею «в полную собственность», ходатайство было удовлетворено. В февр. 1921 г. в музей были перевезены остававшиеся в доме Е. рукописи, старопечатные книги и б-ка. В 1923 г. иконы и предметы мелкой пластики из собрания Е. были переданы Историческому музею, в Румянцевском музее осталось 66 икон «для сравнительного изучения рукописных миниатюр и иконописных изображений». Впосл. часть икон из ГИМ и иконы из ГБЛ перешли в Третьяковскую галерею. После образования в ГБЛ отдела редких книг ему были переданы кириллические книги из коллекции Е., к 1979 г. в его фондах хранилось более 500 изданий кириллической печати XV-XVIII вв., в т. ч. 349 московских, 70 белорус. (гл. обр. старообрядческих) и более 100 укр. изданий из собрания Е. (часть книг собрания была передана в б-ку Новосибирского ун-та, дублеты попали в др. б-ки страны). Рукописи и архив Е. в наст. время составляют фонд 98 ОР РГБ. Собрание славяно-русских рукописей |
| В Москве «Предложение» было поставлено 3 сентября 1889 г. – в театре Горевой, только что открывшемся (в тот же вечер шла «Гроза» Островского). Рецензент «Московских ведомостей» С. Васильев (критически отзывавшийся раньше о «Медведе» в театре Корша) теперь заметил, что «Предложение» – «очень свежая и милая безделка»: «Это очень забавная маленькая вещь, написанная с несомненным сценическим талантом и прекрасно разыгранная гг. Сашиным (Ломов) и Волховским (Чубуков). Роль дочери играет г-жа Велизарий; первый выход ее был очень хорош; в дальнейшем ходе пьесы исполнительница суетилась несколько более чем нужно» (С. Васильев. Театральная хроника. – «Московские ведомости», 1889, 4 сентября, После нескольких спектаклей водевиль был снят с репертуара по желанию Чехова. 18 сентября он заметил в письме Леонтьеву (Щеглову): «С моими водевилями целая революция. „Предложение“ шло у Горевой – я снял с репертуара». За два дня до этого П. Д. Боборыкин (заведовавший в ту пору в театре Горевой репертуаром) написал Чехову: «Я передал Горевой Вашу просьбу Препятствовать она Вам не будет, а я могу только пожалеть о том, что Вам у нас не понравилось. Против пустоты залы я не имею иных средств, кроме репертуара и труппы: репертуар – мой только с 18 сентября; труппа была составлена хозяйкой театра, а не мною» (ГБЛ). В Александринском театре «Предложение» впервые было поставлено 12 сентября 1889 г. Свободин сообщал Чехову, что пьеса «до слез нравится публике», и добавлял о первом спектакле: « Публика непременно желала вызвать с нами вместе автора и до того настоятельно, что покорнейшему слуге Вашему пришлось, наконец, доложить, что автора в театре нет…» (ГБЛ). Позднее Свободин в письме к Чехову высказал свое мнение о водевилях, в которых играл: «Что же касается изящного и талантливого пустяка „Медведя“ и такового же „Предложения“, так это даже удивительно, какой черт научает Вас так писать для театра, в котором Вы… хотел сказать, ничего не смыслите, да уж бог с Вами! Так мастерски писали и пишут лучшие европейские писатели Вот чем и объясняется „бессмертие и неоколевание“ „Медведя“ и „Предложения“» (ГБЛ). |
|
|
