| По аллее двигалось два встречных потока посетителей. Обилие молодежи и малочисленность иностранных туристов обращали на себя внимание. Здесь Лазарь в очередной раз отметил сдержанность японцев в выборе одежды: мужчины отдавали предпочтение костюмам и белым рубашкам, женщины и девушки — строгим юбкам и блузкам. Найти музей и находившийся рядом с ним небольшой палаточный городок оказалось нетрудно. Ряды палаток выстроились в тени парка между деревьев. Все палатки покрывал одинаковый синий полиэтилен, дорожки были начисто выметены. Вообще городок по своему устройству и порядку больше походил на военный лагерь, чем на пристанище бездомных. Лазарь в растерянности постоял минут пять около городка, ожидая увидеть кого-то из обитателей, но, так никого и не дождавшись, подошел к ближайшей палатке и подергал за полог, громко повторяя заученное приветствие по-японски. Сзади его окликнули по-русски, так что он оторопел: — Там никого сейчас нет. А вы что, русский? Он обернулся, перед ним стоял человек среднего роста в тельняшке навыпуск, темных брюках и стоптанных кроссовках. Его загоревшее обветренное лицо было явно славянского типа. Темно-русые волосы зачесаны набок. Мощные жилистые руки устало свисали вдоль туловища. — Да, русский. Как догадался? — Несложно. По акценту и по виду. — А ты откуда знаешь, что там никого нет? — Лазарь указал на палатку. — Так ведь, как в анекдоте про Соловья-разбойника, помните? «Живу я тут!», вот и знаю, — человек улыбнулся, и стало видно, что у него не хватает минимум половины зубов. — Сейчас все на заработках: кто побирается, кто по помойкам промышляет… Лазарь тоже улыбнулся, но не анекдоту, а тому, что нашел того, кого искал. Он представился: — Иван. А тебя как зовут? — Местные меня прозвали «сэн тио», что значит «капитан корабля», хотя я вовсе не капитан, просто для них наше имя «Юра» — странное. А вообще-то я и есть Юра. Бомжую тут понемногу, — он потупил взгляд и несмело протянул руку в ответ. «Точно, Юра!» — окончательно уверился Лазарь, энергично тряся руку нового знакомого, так что тот опешил. |
| Хабаровка и жизнь в ней До середины XIX века нынешний Хабаровск находился на нейтральной территории, не разграниченной между Китаем и Российской империей. Нам нужно было защищать свои восточные границы, и первыми сюда поехали военные, основав в 1858-м году Хабаровку как военный пост. К моменту приезда Мартьянова это был мужской городок: 3000 мужчин (из них половина – военные) и всего 870 женщин. Семьи были многодетные, и по улицам бегали почти тысяча детишек. Здесь также было много рабочих-китайцев (у прадедушки потом будет жить повар-китаец). Первым офицерам были обещаны выслуга лет, льготы, повышение в чинах, и многие только и ждали момента, чтобы вернуться назад – в европейскую часть России. Дмитрий Мартьянов тогда еще не знал, что проведет в Хабаровке большую часть своей жизни – более 40 лет. Вот он, молодой, статный, полный сил подпоручик, стоит на возвышенности и осматривает свое новое пристанище: высокий берег, красивый утес, холмы и чистые речки с галечным дном. Через речки переброшены мостики. К берегам жмутся деревянные дома жителей: в колодцах часто пропадает вода, и строятся ближе к реке. У каждого дома – все необходимое для жизни: огород, сараи для скота и птицы, ледник, сеновал. Несколько церквей, ведь без Бога – ни до порога. Торговая площадь, где обычно проходит главная пушная ярмарка края, гостиный двор. Почта и телеграф. Старый Хабаровск Военные постройки вокруг тоже все деревянные: солдатские казармы, артиллерийское хозяйство, домики офицеров и семейных солдат, провиантские склады, гауптвахта, лазарет. По Амуру и Уссури уже курсируют 14 пароходов. Вот такая Хабаровка. Как не похожа она на древний Псков и блестящий Санкт-Петербург! Перед Мартьяновым лежит юный городок, который на его глазах будет превращаться в крупный политический и культурный центр Дальнего Востока. Климат здесь оказался не очень хорошим, особенно досаждали летом мошка, гнус, комары – около Амура всегда было много этих паразитов. Слюна мошки очень ядовита и часто вызывала отек, зудела кожа, а при многочисленных укусах могла даже подняться температура. Спать приходилось под пологом, но нужно было служить, и Мартьянов честно служил. |
| Штаб бригады разместили в кишлаке Патта-Гиссар, в 1,2 км от берега Амударьи. Эмир бухарский Сеид Абдул-Ахад-хан выделил под строительство участок в 11 гектаров. Бригадный командир полковник М.М. Костевич, человек энергичный, принялся перестраивать кишлак в русский военный городок, который стали называть Новым Термезом. За 3-4 года образовалась большая площадь, от которой шли широкие улицы, а вдоль них казенные дома для офицеров, административные здания, баня и лазарет, офицерское собрание, магазины и торговые лавки. Архитектура некоторых зданий обращала на себя внимание путешественников. Городок обсадили деревьями и прочей зеленью, что создавало микроклимат в столь знойном регионе. Разбили городской сад. Среди плодовых и декоративных деревьев гуляли павлины, в пруду плавали лебеди . В 1920 - 1924 годах в составе Бухарской народной советской республики , с 1924 года – Узбекской ССР (с 1991 года - Республики Узбекистан ). Открыто движение по линиям Самсоново – Термез (1926), Термез – Джаркурган (1927), Термез – Курган-Тюбе (1974). С 1929 года - город. За годы советской власти превратился в значительный хозяйственный и культурный центр южного Узбекистана с промышленными предприятиями, педагогическим институтом и различными училищами, кинотеатрами, библиотеками, клубами и областным музеем. Термез был важной военной базой советских войск во время афганского конфликта 1979 - 1989. Основа городской экономики – сфера услуг. Ведущие сектора: адм., транспортные, финансовые услуги, торговля, обслуживание воен. объектов (несколько воинских частей, склады, учебные центры, стрельбища, госпиталь и др.). Термез – важная транзитная ж.-д. станция (в т. ч. транспортировка грузов в Афганистан). В городе имеются хлопкоочистительный завод, предприятия пищевой и лёгкой промышленности, выпуск телефонных аппаратов, деревообрабатывающего оборудования, стройматериалов и др. Часть населения занята выращиванием хлопка. В окрестностях Термеза – многочисленные древние поселения, в т. ч. Айртам с двумя буддийскими комплексами (первые века н. э.; каменные горельефы). |
| В 10 1/4 отправились в город и в крепость на заупокойную обедню. Завтракали у Мама на Елагине. По пути на жел. дорогу заехали в часовню Спасителя и простояли молебен. Вернулись в Царское Село в 3 1/4. Было ясно и морозно — около 5°. Погулял полчаса. Принял Григоровича и Тимашева. После чая — Горемыкина и Кривошеина. В 7 час. поехали ко всенощной с акафистом в нижней церкви. После обеда читал. Вечером исповедывались. 21-го октября. Вторник. Сподобились причаститься Св. Тайн в нижней церкви. После чая читал и принимал, также и доклад Сазонова. Завтракали в 12 1/2. Через час, простившись с своею семьею в вагоне, отправился в армию. День был морозный и солнечный. Со мною едут те же И еще Кира Нар[ышкин] и Саблин. Много читал. Принял доклад Сухомлинова. К вечеру мороз стал меньше. 22-го октября. Среда. Проснулся нехолодным дождевым утром. В 10 час. приехал в Минск. На станции был прием начальства и несколько депутаций. Ехал по городу в своем моторе с Сухомлиновым. После собора осмотрел лазарет для раненых в доме губернатора и военный полевой госпиталь на краю города. Уехал из Минска с опозданием в полчаса. Прибыл в Барановичи в 5 ч. Николаша встретил там и сел в поезд. В 5 1/4 был на Ставке. Принял ген. Рузского, Янушкевича и о. Шавельского. Обедал со всеми в 7 1/2. Видел Петю, кот. приехал из Галиции прямо с боевых позиций. После доклад по-прежнему. Вечером пил ранний чай и лег в 12 1/4. 23-го октября. Четверг. Сегодня около 4 час. была получена телеграмма об общем отступлении австрийцев от всего Сана. В 10 ч. в домике у поезда Николаши слушал доклад по сводке донесений. В 11 час. принял Пантелеева. После завтрака сидел с Петей, кот. рассказывал о преб[ыв]ании в Галиции. Сделал прогулку с Н. П. [Саблиным]. В 6час. был благодарственный молебен. После обеда читал бумаги. 24-го октября. Пятница. Простоял чудный тихий морозный день. После утреннего доклада в домике, сделал прогулку до завтрака кругом. В 2 1/2 пошел в расположение лейб-гусарского полка, вызвал полк на площадку, поблагодарил его за боевую службу и осмотрел казарму моего эскадрона. Прошел через военный городок и смотрел выводку лошадей 2-го эскадрона. Вернулся в поезд очень довольный. В 6 ч. принял кн. Щербатова. После обеда читал. Поиграл в кости. 25-го октября. Суббота. |
| Трудно обживались казашата в роте и казарме. Им сочувствовали, помогали чем могли, выводили “в люди”. Первый батальон тем временем бросили на выкатку леса из Оби. В устье речки Бердь в лед вмерзли плоты, предназначенные двадцать первому полку для строительных и хозяйственных нужд. Но прежние роты, заготовив и сплавив лес, не успели его выкатить на берег, потому как спешно были отправлены на фронт. Молодцы из первой и второй рот, знакомые с лесной работой, отдалбливали пешнями и ломами плоты, разрубали деревянные скрепы, цепляли удавкой троса или цепи конец бревна, к цепи привязывали длинную веревку, тягловая команда, крича: “Взяли! Взяли! Взяли!” — волокла обледенелое бревно на берег, к яру, скатывала бревна в штабеля, откуда на лошадях они увозились в военный городок. Выгрузкой из реки и погрузкой леса на сани-передки руководил Щусь, ему помогал Яшкин. В песчаном яру под оголенно свисающими кореньями сосен построена землянка с окном и печью. Осенью здесь была пристань, на нее принимали грузы и новобранцев, прибывавших по реке в полк, тогда в землянке дневалил военный наряд. Ныне на дощаных нарах по ту и другую сторону резво гудящей печки валялись взводный и помкомвзвода. Землянка не пустовала. Первым в ней оказался Леха Булдаков. Он в резиновых броднях работал черпалом, так он себя именовал, — цеплял бревна цепью и привязывал к цепи веревку. Выполнив эту ответственную работу, Булдаков блажил на всю реку: “Взяли! Взяли! Взяли! Хоп, симбирбумбия!” Действо это скоро его утомило, он нечаянно оступился в полынью, черпанул в бродни ледяной воды, сказал: “Закуривай, курачи, кто не курит, тот дрочи!” — пришлепал в землянку, разулся, выбросил бродни на улицу. Их на лету подхватил Бабенко. Скосоротив лицо, черпало сушил штаны, портянки и кальсоны, повествуя о том, как он ишачил на “Марии Ульяновой”, сколько дров перетаскал, вина выпил и пассажирок поудовольствовал. Булдаков против многих своих юных сослуживцев, будучи им ровесником, когда-то успел прожить большую, насыщенную жизнь, тогда как те прыщи, как их обзывал Булдаков, жизнь еще и не распочали. |
| На другой день они выехали. Весна уже вступила в свои права, реки, особенно Скрва и Дрвенца, разлились и замедляли путешествие, так что только на десятый день после выезда из Плоцка Мацько со спутниками переехал границу и очутился в Броднице. Это был чистенький и опрятный городок, но уже при въезде чувствовалась железная немецкая рука – на огромной каменной виселице, воздвигнутой за городом у дороги в Горченицу , качались тела повешенных, среди которых была одна женщина. На сторожевой башне и на замке развевалось знамя с кровавой рукой на белом поле. Самого комтура путники не застали; с частью стражи он во главе окрестной шляхты выехал в Мальборк. Это объяснил Мацьку старый, слепой на оба глаза крестоносец, который был когда-то комтуром Бродницы, привязался к этим местам и доживал в замке остаток своих дней. Когда местный капеллан прочитал старому крестоносцу письмо Лихтенштейна, он радушно принял Мацька; живя среди польского населения, старик прекрасно изъяснялся по-польски, и с ним легко было разговориться. Оказалось, что шесть недель назад крестоносец ездил в Мальборк, куда его как опытного рыцаря вызвали на военный совет, и знал поэтому, что творится в столице. Когда Мацько спросил, не слыхал ли он там про молодого польского рыцаря, старый крестоносец сказал, что слыхал, как звали его, позабыл, но помнит, что этот рыцарь сперва всех удивил тем, что, невзирая на молодые годы, был уже опоясан, а потом удачно сражался на ристалище, которое великий магистр устроил, по обычаю, для иноземных гостей перед выступлением в военный поход. Старик вспомнил даже, что этого рыцаря полюбил и взял под особое свое покровительство храбрый и благородный брат магистра, Ульрих фон Юнгинген, и дал ему охранные грамоты, с которыми юноша, кажется, уехал потом на восток. Этим вестям Мацько очень обрадовался; он нимало не сомневался в том, что молодой рыцарь был Збышко. Теперь не было надобности ехать в Мальборк: если даже великий госпитальер или другие оставшиеся в Мальборке старшие братья и рыцари могли дать еще более подробные указания, то они все равно не знали, где сейчас Збышко. Впрочем, сам Мацько отлично знал, где можно найти племянника: нетрудно было догадаться, что он либо кружит где-то около Щитно, либо, не найдя там Дануси, разыскивает ее в более отдаленных восточных замках и комтуриях. |
| В то же время, операция считается не завершенной, так как ни Ржев, ни Сычевка не были освобождены, а значит, главная цель не была достигнута. В качестве причин незавершенности операции называются климатические условия - дожди и недостаток сил и средств. Опять же почти всегда приводятся слова Г.К. Жукова, в те дни командующего войсками Западного фронта, а с 5 августа координировавшего действия войск двух фронтов: «Если бы в нашем распоряжении были одна-две армии, можно было бы во взаимодействии с Калининским фронтом... не только разгромить ржевскую группировку, но всю ржевско-вяземскую группировку немецких войск...». В рамках этой операции упоминалось мощное встречное сражение, когда обеими сторонами в бой были введены все войска, предназначенные для действий на зубцовском, сычевском и кармановском направлениях. По данным начальника штаба 20-й армии генерал-майора Л.М. Сандалова, Западный фронт ввел в бой 800 танков, а с немецкой стороны в сражении участвовало 700 танков, то есть с обеих сторон 1500 танков. И это на год раньше знаменитого Прохоровского сражения! Но подробно это сражение никогда не освещалось. Лишь в 1990-е годы появились публикации с острой критикой использования танков в этом сражении. Общие потери фронтов в операции, по официальным данным, составили 193 683 человека. По накалу, по ожесточенности, по методам ведения, потерям августовско-сентябрьские бои в районе Ржева газеты обеих сторон в те дни сравнивали с боями под Сталинградом. И. Эренбург, бывший в Ржеве в сентябре, писал позднее в своих воспоминаниях, используя фронтовые репортажи: «Мне не удалось побывать у Сталинграда... Но Ржева я не забуду. Может быть, были наступления, стоившие больше человеческих жизней, но не было, кажется, другого, столь печального - неделями шли бои за пять-шесть обломанных деревьев, за стенку разбитого дома да крохотный бугорок... Наши заняли аэродром, а военный городок был в руках немцев... В штабах лежали карты с квадратами города, но порой от улиц не было следа... Несколько раз я слышал немецкие песни, отдельные слова - враги копошились в таких же окопах...» Немецкий военный журналист Ю. Шуддекопф в октябре 1942 г. в статье «Засов Ржев» писал: «В двух местах достигло Волги немецкое наступление на Востоке: у стен Сталинграда и у Ржева... То, что разворачивается у Сталинграда..., происходит в меньших масштабах у Ржева уже почти год. Почти день в день год назад немецкие войска в первый раз достигли Волги... С тех пор три больших сражения развернулись за кусок земли в верхнем течение Волги - и идет четвертое, самое ожесточенное, не прекращающееся уже больше двух месяцев». |
| Авраам жил недалеко от нынешней турецко-сирийской границы в городе Ур Халдейский (сейчас это турецкий город Шанлы Урфа, а еще он назывался Эдессой). Именно Авраам и станет отцом нового народа, евреев. По указанию Божьему Авраам вместе со своей красавицей-женой Саррой (Сарой), со своим племянником Лотом, со своими слугами и с многочисленными отарами коз, проделав путь в 900 километров, приходит сюда, на Святую Землю, она же земля Ханаанская. Он проходит Ханаан с севера на юг, то здесь, то там разбивая свой палаточный городок и нигде не задерживаясь надолго. Потом Авраам со своими спутниками посещают Египет, а затем снова возвращаются в Ханаан, только теперь караван пришельцев движется в обратном направлении, с юга на север… Это было небольшое вступление. А теперь поговорим о Войне царей. Война царей Война царей – первый международный военный конфликт, описанный в Священном Писании Около четырех тысяч лет назад в Святой Земле, которая называлась тогда землей Ханаанской, в долине Сиддим, находившейся там, где сейчас Мертвое море, столкнулись в кровавой сече девять царей. События эти – первый международный военный конфликт, описанный в Священном Писании. Некоторые даже называют этот конфликт «первой мировой войной», но это, конечно, преувеличение. Библеисты используют термин «Война царей». Пять царей ханаанских были вчистую разбиты четырьмя северными царями, пришедшими в Ханаан с севера, из Междуречья. Возможно, вы помните названия пяти печально известных городов Ханаана: Содом, Гоморра, Адма, Севоим и Сигор, – расположенных в цветущей, похожей на райский сад, богато орошаемой водой Сиддимской долине. Жители этого Пятиградья даже на фоне общего нравственного упадка потомков Хамовых выделялись своей развращенностью и вероломством, особенно же склонностью ко всякого рода извращениям славились города Содом и Гоморра. Двенадцать лет царьки ханаанского Пятиградья были вынуждены платить дань иноземному властителю Кедор-Лаомеру, царю Элама. А на тринадцатый год они взбунтовались. А еще через год войска четырех царей Междуречья – самого Кедор-Лаомера Эламского и троих его союзников – двинулись в карательный поход против бунтовщиков. |
| Полк по боевой тревоге вывели из казарм на рассвете. Пока собирались, пока выстроились, пересчитались, перепроверились, отыскали засонь и самовольщиков, собрали разгильдяев, среди которых, конечно же, скрывался и Петька Мусиков, и закаленный в борьбе со всякими порядками бес Булдаков. Петька Мусиков успел уже толкнуть вторую пару белья, новые портянки, подшлемник, обожрался картофельными лепешками и скандально доказывал, что все это лоскутье ему в походе не нужное, кушать же охота, потому как заморили его в запасном полку, обожрало его в роте советское командование. Дневальные заволокли Петьку обратно в каменную казарму, надавали пинкарей. Он орал и матерился на весь военный городок. Но вот наконец-то унялся и Петька Мусиков, стоит в строю вроде как вместе со всеми, слушает напутственную речь какого-то важного комиссара, на самом деле дремлет, порыгивая, пуская горячий дух в новые валенки. У оратора рожа по габаритам мало чем отличается от старорежимных казарм, из алого кирпича сложенных. В разъеме комсоставского полушубка видны золотистые, празднично сверкающие звезды, в остальном же политический начальник одет во все походное, боевое, хотя ни в каких походах он не бывал и ходить, тем более ездить, не собирался, однако всем своим видом, полевой амуницией показывал, что сердцем и телом, распирающим форменную одежду, он там, в сражающихся рядах, да что в рядах, он, как на плакатах, — впереди их, с обнаженной саблей в одной руке и со знаменем в другой. И вдохновленные его пламенным словом, идут за ним патриотические массы в кровавый бой и готовы умереть за него, за Родину все до единого. “Шкура! — очнувшись от сладкой дремоты, икнул Петька Мусиков. — На тебе бы, на курве, бревна возить, а ты языком молотишь…” И кабы один разгильдяй, кабы только несознательный элемент Петька Мусиков так думал — так думали многие бойцы, однако большинство и думать-то себе не разрешало, полагая, что так оно и должно быть: одним морды в тылу наедать, другим умирать в боевых окопах. Пока, надсаживаясь, все более багровея от словесных усилий, выбрасывая пар из свежеобритой пасти, кричал оратор про Родину, про партию, про долг, про родного отца всех народов, но в первую голову про героические сражения, кипящие там — указывал он на запад, — с обратной стороны, с востока, выкатилось солнышко и, проморгавшись со сна, начало пялиться на многолюдный военный строй. |
| Поселок Печенга – это Ленинградский военный округ, самая северная точка, одна из самых северных, это сто пятьдесят километров севернее Мурманска. Маленький военный городок, четырнадцать домов, но там развернута дивизия была плюс морская пехота в «Спутнике», где готовились ребята к Чечне. Меня хотели поставить начальником отделения, но я поработала два месяца и поняла, что моей квалификации детского хирурга не хватает. И что слова «солдат это как ребенок, только побольше», которые сказали мне как напутствие, не срабатывают. Отнюдь, патология совсем другая. Там в основном травматизм шел, с которым я не сталкивалась как детский хирург. По-разному, знаете ли, болеют детишки в восемнадцать и в шесть лет. В общем, за пять лет я сменила трех начальников отделений и трех командиров госпиталей. Там никто долго не выживал, там сразу искали возможности, и поднимали связи, чтобы перевестись. А у меня не было ни возможностей, ни связей, ведь я в Ленинграде была пришлая, чужая, с Байконура, поэтому я и служила. Я боготворю людей, которые там со мной служили, наш госпиталь каждый день маленький подвиг совершал. У нас там было всего пять врачей, и мы на себе тянули всю медицинскую службу этого уголка Севера. Я выжила там только благодаря тем, кто со мной трудился, и это без пафоса. Я подружилась с гражданскими врачами Заполярья, и они приезжали по первому зову, вот они – герои настоящие, гражданские хирурги. Когда я им звонила и говорила, что у нас огнестрельное ранение живота, а у меня опыта такого мало, и они приезжали и помогали, и спасали. Инфекционист, лор-врач, стоматолог, гинеколог, терапевт – все вместе работали. У меня даже зубной врач ассистировал на операции, я ему говорю: «Держи крючки», – и он стоит, держит. И там все работали за идею, никто ни про какие поблажки и уступки и не говорил, все рассуждали: «Если не ты, то кто же». Понимаете, место очень многое определяет в человеке. В Питере я потом редко такое видела. Вот про таких людей и надо писать, не только про меня. А в 1999 году я вернулась в Петербург подполковником. И когда рассматривался вопрос о квартире, мое звание сыграло свою роль. Это сейчас военным дают жилье, а в те годы шансов было мало. И председатель комиссии мне сказал: «Все учтут. И то, что вы первая женщина – подполковник медицинской службы, которая увольняется, и то, что вы получили звание, служа не телефонисткой на Дворцовой площади, а в отдаленном гарнизоне». |
|
|
