| В самый разгар смотрин женихов на двор к Никифору Обадьину пришел царский постельничий Трифон Головин с ошеломляющим известием. Оказывается, царь Василий Шуйский давно положил глаз на Матрену Обадьину. Если родственники Матрены не будут против, то государь готов обвенчаться с нею уже этим летом. От такого известия у Никифора Обадьина поначалу отвисла нижняя челюсть и на несколько мгновений он лишился дара речи. Придя в себя, Никифор Обадьин, то смеясь, то плача, заверил Трифона Головина, что воля государя для него священна, поэтому он сам готов доставить свою дочь во дворец пред светлые царские очи. Собственно, при первом же визите царского постельничего в дом Никифора Обадьина все было решено и обговорено. Однако Трифону Головину пришлось наведаться в терем боярина Обадьина еще несколько раз, дабы обсудить и разрешить множество мелких вопросов и забот. Прежде всего Никифору Обадьину надлежало обдумать и принять условие Василия Шуйского, который был согласен сочетаться законным браком с Матреной Обадьиной лишь после того, как она родит от него сына. «Василию Шуйскому позарез нужен наследник, ибо братья его к государственным делам совершенно непригодны, – напрямик заявил боярину Обадьину Трифон Головин. – Государь желает удостовериться, что Матрена не бесплодна, а посему ей надлежит в ближайшие дни перебраться во дворец, чтобы делить с ним ложе». Никифор Обадьин без долгих колебаний согласился со всеми условиями Василия Шуйского. Супруга Никифора Обадьина Алевтина Игнатьевна была столь же завистлива и тщеславна, как и он сам. Она ни минуты не колебалась в том, чтобы отказать всем прочим женихам-боярам и отдать дочь в жены Василию Шуйскому. Придя в покои дочери, Алевтина Игнатьевна с сияющим лицом объявила Матрене: – Радуйся, душенька моя! К тебе посватался сам государь! Не зря я молилась Богородице денно и нощно, видать, дошли до нее мои молитвы. Ты станешь царицей, милая моя! Будешь жить во дворце без печали и забот, в роскоши, в окружении множества слуг… – Матушка, ты рехнулась, что ли?! – недовольно воскликнула Матрена, стремительно вскочив со стула и швырнув на пол покрывало, на котором она вышивала затейливый узор. – Государь уже глубокий старик! Не лягу я со стариком в постель. Лучше я повешусь! |
| Се бо нам всем образ бысть: воспрянем убо мы, иже в нечаянии лежащии, не сохраньшии своего обещания, да не когда 386 постигнет и нас прежде будущаго об. суда зде смерть люта и лютый ответ, неже тамо. Но, о Владыко всяческих, и долготерпя, не пролей на нас, согрешших Ти, праведнаго Своего прещения вскоре, но, презря наша вся согрешения, дай время исправлению ими же Сам веси Своими судьбами! Вемы бо, во-истинну вемы, яко можеши вся спасти, аще хощеши, ибо согрешихом, но от Тебе не отступихом, тварь бо есмя, и веруем в Тя, могущаго ны спасти. Аминь.192 [V]. Царство царя и великого князя Василия Ивановича Шуйского 387 Во время же последнее днешних времен Шуйского, порекла Василия, самоизбранна глаголема всеа Русии царя, на первых предержавных и преобладательнейших престолех без Божия, мню, Его избрания же и благоволения седша, ниже по общаго всеа Русии градов людцкаго совета себе составльша, но самоизволне и единем некоим присоединившимся ему сложением в мысль, напраснем в делех и словесех волкохищнем лжесиленьтияром, об. иже от перваго рабоименнаго в Росии царя Бориса, богопротивное ему некае тайнослужения угождение, не свойственне, ниже достойне, в синглитства чин нововводнаго, худородна же по всему Михалка Татищева 388 , – прежде бо некогда оному первоглаголанному Василию, о нем же зде слово, даже и до рукобиения всеродно той досаждая, миролюбообладателю первоцарю своему Борису чести ради сана получения си тому угождая, оного же Василья всеродна бесчестя: сея он предваршия ради своея вины ему лстивне 193 гонзнути хотя и обаче не получи. Оному препомянутому Василию на великую Росию всю без воля всеа земля люди по случаю некоему, спешне, елико возможе того скорость, от ту сущих токмо, иже в царствии 389 и граде людий без прекословия всякого от него нарещися первее во своем ему дворе, потом же и поставитися царю; ниже первопрестольнейшему 390 наречений его возвести, да не противословие кое в людех будет, но яко просталюдина тогда святителя вмени: токмо последи ему о нем изъви. Колико можаше той безстудством об. сия тому сотворити, никому же ему смеющу возбранити, ли прекословити в такове превелии делеси! Спешнейши же и бесчестнейши и сугубее того от высоты престола ниизвержения сего самовенечника бысть, – послежде о нем же паки с прочими пространнее инде слово скажет, – иже ум имущим рыдание о сем, неже смех, от безумных же и от врагов несмиряемых земли рустей бысть насмеяние велико. |
| Между тем великого гетмана ждал новый триумф. Движимая страхом перед шапками Лжедмитрия II и мятежной московской чернью, польская партия предложила Жолкевскому занять столицу. Конечно, только этого и домогался гетман. 9 октября 1610 года он уже пишет королю из Кремля, уведомляя Сигизмунда о своей неожиданной и бескровной победе. Очевидно, Жолкевский чувствовал себя настоящим господином положения. Достаточно сказать, что он добился выдачи ему Василия Шуйского с обоими братьями. Теперь судьба их всецело зависела от него. Надеяться на помощь соотечественников Шуйским было уже нечего. Несомненно, присутствие Жолкевского в Москве было крайне необходимо. Тем не менее ему пришлось самому отправиться в Смоленск к Сигизмунду. Пока король не утверди договора и условий избрания Владислава, было преждевременно торжествовать победу. А гетман опасался колебаний и даже предвидел возможность серьезных осложнении с этой стороны. Опасаясь таких препятствий, он и хотел во что бы то ни стало лично переговорить обо всем с Сигизмундом. 8 ноября Жолкевский прибыл в лагерь короля. Вместе с собой он привез Василия Шуйского. Бывший «тиран», как называл его Симонетта. ехал на простой телеге. Это было лучшим свидетельством превратностей судьбы, которая в то время была так немилостива к злополучной России. Последующие дни были посвящены деловым беседам. Сигизмунд осыпал Жолкевского самыми горячими похвалами. Однако победитель Москвы увидел довольно скоро, что его договор с Москвой едва ли удостоится должного внимания. В конце того же 1610 года сошел со сцены и другой противник Сигизмунда, Лжедмитрий II. Правда, он был бедствием и для Русского государства. Во всяком случае, от его гибели русские выигрывали больше, нежели поляки. Дело в том, что после смерти Вора процесс национального объединения России пошел ускоренным ходом. Как известно, Лжедмитрий женился на Марине. Однако этот союз не возвысил ни внешнего престижа, ни нравственного авторитета темного искателя приключений. Сами сторонники Вора признаются, что он остался тем, кем и был. |
| Книга пятая. Поляки в кремле Глава I. Война с Россией 1609-1618 гг. 1609 год ознаменован был в Польше резким поворотом внешней политики на новый путь. Эта перемена отразилась и на настроении Ватикана. Римская курия последовала примеру Кракова. Почти всегда попытки договора или союза между державами завершались враждебным столкновением заинтересованных сторон. Такой исход имела и проблематичная дружба короля Сигизмунда с Дмитрием I. В конце концов, она разрешилась войной. Никогда, казалось, обстоятельства не были более благоприятны для поляков. Сперва, как будто сами, русские шли навстречу Сигизмунду, желая сближения обоих государств. Как помнит читатель, уже в конце 1605 года соответствующие шаги были предприняты от имени группы бояр Безобразовым; лица, уполномочившие этого посла, стремились возможно скорее избавиться от Дмитрия. С тех пор отношения такого рода не прекращались. Конечно, они велись тайком, причем направление их было совершенно противоположно официальным нотам. В то время не существовало еще секретной дипломатии. Людовик XV не успел дать ее образца. Тем не менее весьма нередко одни и те же лица без зазрения совести вели двойную игру. Другими словами, одно они заявляли публично, и совершенно иное говорили с глазу на глаз. Именно такое положение создалось в 1606 г., когда князь Волконский прибыл к польскому двору с уведомлением об избрании Василия Шуйского, которого Польше предлагалось признать законным государем. Что могло быть естественнее подобной миссии? Однако кое-кто из поляков узнал об истинной ее цели. В тесном кругу посвященных в тайну Волконского заявили, что бояре решили низложить Василия Шуйского; вместо него они готовы избрать Сигизмунда или его сына Владислава. Сам посол заявил себя горячим сторонником польской кандидатуры. Он только просил показать ему королевича. В конце концов, все устроилось к его удовольствию. Некоторое время спустя в Краков прибыл новый уполномоченный. Его прислала та же самая группа бояр; на этот раз она подтверждала уже известные свои предложения. С удивительным простодушием доверенный бояр признавался, что Лжедмитрий II является только орудием, которым они пользуются против Шуйского. Он просил короля двинуть свои войска к границе. По его словам, Сигизмунду помогут завладеть всем Русским государством без всякого сопротивления и излишнего шума. Королю не стоило бы большого труда припомнить, что то же самое обещали когда-то московские люди первому самозванцу. Конечно, это могло быть для него весьма важным предостережением... Обо всем этом мы узнаем от нунция Симонетта. Источником его сведений был, несомненно, сам король. |
| Что касается до порядка мест, занимаемых боярами в Думе, то о нем прежде всего можно получить сведения из сношений литовских панов разных с боярами: но этими сведениями нужно пользоваться, однако, с большою осторожностию, ибо паны при отправлении своих послов и грамот сообразовались иногда не с порядком мест, но с особенным значением, особенною приближенностию бояр к государю. В 1552 году литовские паны присылали посла к князю Ивану Михайловичу Шуйскому и боярину и дворецкому Даниле Романовичу Юрьеву, в 1555 – к князю Ивану Михайловичу Шуйскому. В переписке о мире гетмана Ходкевича с московским воеводою в Ливонии, Иваном Петровичем Федоровичем (Челядниным), наивысшею радою московскою называются: боярин и воевода наивысший, наместник владимирский, князь Иван Дмитриевич Бельский; боярин и наместник Великого Новгорода, князь Иван Федорович Мстиславский; боярин и наместник казанский, князь Василий Михайлович Глинский; боярин и наместник тверской, Данило Романович Юрьевича-Захарьина. Между боярами, участвовавшими в соборном совещании 1566 года, не встречаем уже имен князя Василия Глинского и Данилы Романовича: здесь за Бельским и Мстиславским следует Иван Петрович Яковля (Челяднин), потом князь Иван Иванович Пронский, Иван Большой и Иван Меньшой Васильевичи Шереметевы, князь Василий Семенович Серебряного, Никита Романович Юрьев, князь Михайла Иванович Воротынский, Иван Михайлович Воронцов, Михайла Яковлевич Морозов, Василий Михайлович Юрьев, Иван Яковлевич Чоботов, Василий Дмитриевич Данилов, Василий Юрьевич Малый, Семен Васильевич Яковля. Здесь видим представителей старинных московских боярских родов: двоих членов рода Акинфова – Ивана Петровича Челяднина и Ивана Яковлевича Чоботова; четырех членов рода Кошкиных – Никиту Романовича и Василья Михайловича Юрьевых, Ивана Большого и Ивана Меньшого Шереметевых (происходивших от Федора Кошки чрез Константина Александровича Беззубцева); одного Воронцова, одного Морозова; Даниловы вели свой род от князей смоленских, служивших у немцев и потом выехавших к Ивану Калите; что же касается до боярина Малого, то это – потомок известных Траханиотовых, выезжих греков. Шуйских не встречаем в это время между боярами: князь Иван Михайлович умер, князь Петр Иванович погиб в битве с литовцами в 1564 году; а другие члены этой фамилии были еще молоды, и потому встречаем их между дворянами первой статьи, именно князей Ивана Андреевича, знаменитого впоследствии Ивана Петровича и Василия Федоровича. Между этими дворянами первой статьи 61 член некняжеских фамилий и 33 княжеских; из дворян второй статьи 89 членов некняжеских фамилий и только 11 княжеских. Предка знаменитых впоследствии князей Стародубских-Пожарских, князя Ивана Васильевича, встречаем в описываемое время, именно в 1547 году, наместником переяславским. |
| - Мы не собирались ставить такой спектакль. У нас были другие планы, но пришлось прервать работу с ними, потому что к нам обратился фонд по постановке памятника свт.Гермогену, в лице Г.В.Ананьиной - руководителя Фонда. Она предложила поставить в некотором роде спектакль-памятник свщмч.Гермогену. Я отношусь к т. наз. «датским» спектаклям - постановкам, приуроченным к определенным датам - отрицательно, но здесь случилось совпадение полученного задания с моими внутренними установками. Личность Гермогена значима не только для истории, но и для нынешних дней. Это тема непростая. В свое время М.Горький говорил, что пришло время нужды в героическом. Думаю, это время никогда не уходило. Сейчас время смутное, есть потребность в такой личности, которая не просто утверждает положительные ценности – но личности, реально существовавшей, чтобы она своим жизненным подвигом утвердила идеи, на которых мы должны стоять – иначе просто не выстоим. И на основе не просто восхищения этой личностью, но и понимания необходимости ее в современном мире – это начало дало импульс откликнуться на это предложение. Хотя оно было фантастическое в том смысле, что надо было меньше, чем за год, написать пьесу на основе сложнейшего материала и успеть поставить ее к 4 ноября. Мы не успели, мы успели поставить ее в 2013 г. , к дню прославления свт. Гермогена - 25 мая. Это была колоссальная, труднейшая работа, по многим компонентам – это был период Смуты, меняется четыре царя, и каждый царь – это эпоха. Хотя Лжедмитрий I как царь существовал меньше года, но все равно, это особый период. Что касается личности Василия Шуйского - она обычно освещается негативно: Трусливый царь, и так далее. Хотя в той сложной ситуации эта личность неоднозначна. Я построил спектакль на основе не просто сопоставления, а взаимодействия буквально «царского пути» Василия Шуйского, который рвался к царской власти – и получил ее - и царского пути в том высоком смысле, в котором говорит о нашем человеческом пути Господь. Т.е. царский путь святителя Гермогена. И вот на этом сопоставлении – на нем строится конфликт всего спектакля, и выявляется то самое существенное, что нам хотелось сказать этим спектаклем. Спектакль сейчас идет в те дни, когда мы поминаем свт.Гермогена – т.е. 4 ноября, 1 или 2 марта и 25 мая. Сложности наши состоят в том, что нам приходится играть на разных площадках, потому что более двух лет назад у нас произошел пожар, играть в своем Театре русской драмы мы не имеем возможности. А этот спектакль, его бытие осложняется определенными техническими требованиями, которые не все театры могут нам предоставить. Так что не так часто мы его играем, но для нас этот спектакль – сверхзначимый. Для нашей труппы, для нашего театра. |
| Поэтому указание на права его на престол представлялись значительной натяжкой, тем более, что не было доказательств, что при переходе престола в старшую линию Великих князей именно Василий Шуйский являлся ближайшим наследником. Еще неверным было утверждение, что избрание произведено «всеми людьми Московского Государства. Даже если под Московским Государством подразумевать не все Царство, а лишь ядро его – первоначальное Московское Княжество, то и тут не было правильного избрания, а князь Василий Шуйский был выкрикнут толпой москвичей. Возвращавшийся в Россию из турецкого плена холоп Иван Болотников, встретившись в Польше с одним из приближенных Лжедимитрия, был уверен им, что спасенный Царь скрывается там. Явившись в Россию, Болотников стал собирать войско в защиту законного Царя, и восстание против Шуйского охватило вскоре весь юг России. Войско Болотникова состояло из холопов и крестьян, так как Болотников, сам холоп, поднимая восстание за Царя, в то же время призывал к уничтожению боярства и крепостных порядков. В Рязани же собралось для восстановления на престол Димитрия дворянское ополчение под предводительством братьев Ляпуновых. Из юго-восточных степей двинулся еще и третий отряд под предводительством Лжепетра. Еше в последние дни царствования Лжедимитрия терский казак Илейка объявил, что он, в действительности, сын Царя Феодора Иоанновича Петр, родившийся в 1592 году и подмененный Борисом Годуновым на скончавшуюся девочку Феодосию. Лжедимитрий понял, что открыто бороться с новым самозванцем нельзя, так как наследником Феодора Иоанновича должен бы быть его сын, а не брат, и в случае столкновения его с Лжепетром войско и народ могут перейти на сторону последнего. Поэтому он обратился к Лжепетру с приглашением прибыть в Москву, распорядившись, чтобы его встречали с подобающими почестями. Однако по пути в Москву Лжепетр узнал о гибели своего мнимого дяди и остановился. Теперь же он соединился с Болотниковым для борьбы с их общим врагом – воцарившимся в Москве князем Василием Шуйским. Соединенные ополчения Ляпуновых, Болотникова и Лжепетра двинулись на Москву. Ляпуновы увидели вскоре, что отряды Болотникова, хотя идут под знаменем восстановления законной власти, но в то же время настроены против теперешних порядков на Руси, а по приемам мало отличаются от разбойничьих шаек. К тому же они усомнились в действительном спасении Димитрия и, не желая дальше участвовать в разрушении Русского Государства, признали Царя Василия и покорились ему. После этого войска Василия Шуйского осадили Болотникова и Лжепетра в Туле и принудили их к сдаче. Оба они были казнены, хотя Болотников и уверял, что действовал все время из желания верно служить законному Царю Димитрию, но теперь, оставленный им без помощи «на произвол судьбы», он так же верно будет служить Царю Василию. |
| Мстиславский, казалось, более других имел права, но он мало того, что отказывался от престола сам, да еще порицал вообще избрание царя из русских; он был из таких, которые боялись, чтобы внезапное возвышение одного рода над другими не возбудило междоусобия и зависти между родами; лучше, казалось ему, выбрать государя из иностранных царствующих родов. Невелико было число таких, что готовы были возвратить престол Шуйскому, но на это соглашался, однако, по отвращению к иноземщине, сам патриарх Гермоген; это показывают писанные им уже после того грамоты, где он увещевал признать снова царем сверженного Василия, а если уже нельзя было возвратить венец Шуйскому, патриарх все-таки был за то, чтобы его отдать не иноземцу, а своему православному, и склонялся более всего к избранию в таком случае Василия Голицына. Но против мысли об избрании царя из туземных родов сильно говорили обстоятельства: прежде, чем успеют в Москве собраться на дело избрания, Жолкевский будет под столицею. Москве, как говорит пословица, было – куда ни кинь, все клин. Неизбежно приходилось избирать польского королевича. В таких обстоятельствах Мстиславский собрал бояр и дворян за город и начал представлять необходимость вручить корону Владиславу, но с тем, чтобы он принял греческую веру, а потому послать к Жолкевскому и просить его скорое пособить против вора. Одни из угрожавших Москве врагов делались ей союзниками и могли избавить ее от других врагов: это уже была выгода. Жолкевский подходил. За милю от Москвы, на Сетуни, 23 июля утром, остановилось польское войско: передовой отряд приблизился к окраине города. Русские думали было, что это отряд из войска вора пробирается на другую сторону города, и начали стрелять, но скоро убедились, что это не те поляки, что служат вору, а другие, которых звала сторона Мстиславского. Тогда из польского отряда вышли вперед русские; их сейчас узнали соотечественники по одеждам; то были: Иван Салтыков, Валуев, сдавшийся в Цареве Займище, Мосальский и другие. Когда они подошли к московским людям и начали по русскому обычаю целоваться, то поляки заметили, что они плакали. |
| В Москве уже сведали, что в Кремле что-то делается, и толпы за толпами валили к Лобному, так что когда приехал туда патриарх и надобно было объяснить, в чем дело, то народ уже не помещался на площади. Тогда Ляпунов, Хомутов и Салтыков закричали, чтоб все шли на просторное место, за Москву-реку, к Серпуховским воротам, туда же должен был отправиться вместе с ними и патриарх. Здесь бояре, дворяне, гости и торговые лучшие люди советовали, как бы Московскому государству не быть в разоренье и расхищенье: пришли под Московское государство поляки и литва, а с другой стороны – калужский вор с русскими людьми, и Московскому государству с обеих сторон стало тесно. Бояре и всякие люди приговорили: бить челом государю царю Василью Ивановичу, чтоб он, государь, царство оставил для того, что кровь многая льется, а в народе говорят, что он, государь, несчастлив и города украинские, которые отступили к вору, его, государя, на царство не хотят же. В народе сопротивления не было, сопротивлялись немногие бояре, но недолго, сопротивлялся патриарх, но его не послушали. Во дворец отправился свояк царский, князь Иван Михайлович Воротынский, просить Василия, чтоб оставил государство и взял себе в удел Нижний Новгород. На эту просьбу, объявленную боярином от имени всего московского народа, Василий должен был согласиться и выехал с женою в прежний свой боярский дом. От кратковременного, исполненного смутами царствования Шуйского мы не вправе ожидать обилия внутренних правительственных распоряжений: большую часть царствования Шуйский провел в осаде, во время которой правительственная деятельность его должна была ограничиваться одною Москвою. Он дал несколько тарханных грамот церквам и монастырям, распорядился, чтоб монастыри давали содержание священно – и церковнослужителям дворцовых сел, бежавшим от воров. На первом плане стоял вопрос крестьянский и холопский. Мы видели временную меру Годунова – позволение переходить крестьянам между мелкими землевладельцами; более ли двух лет эта мера имела действие, решить нельзя, ибо в известном нам распоряжении Лжедимитрия о крестьянах ничего о ней не говорится, хотя, с другой стороны, на основании этого распоряжения нельзя решительно утверждать, что годуновская мера не имела более силы, ибо распоряжение Лжедимитрия насчет иска крестьян могло относиться к тем лицам, между которыми крестьянский переход был запрещен и при Годунове. |
| Немного дней спустя пришла из Вологды грамата, где тот же Никита Пушкин уговаривал стоять за царя Василия. Дошла к устюжанам весть, что уже восстало много городов против вора. Надеясь, что дело Шуйского пойдет успешно, они целовали крест стоять за царя Василия и положили с посада и со всего уезда собрать по десяти человек с сохи. Лучшие люди снаряжали воинов от себя наймом; иные шли «охочими своими головами». Нарочные побежали в Соль-Вычегодскую, Пермь, Вятку, с граматами. В Соли-Вычегодской собрали с малой сошки (80 четв. посева) по четыре человека, а братья Строгановы (Максим, Никита, Андрей, Петр) по 5 человек с сошки 163 . Вслед за Устюгом и Солью-Вычегодскою, поселения на берегах Сухоны, Выми, Сысолы, поднялись, собрали ратных людей и отправили на соединение с сольвычегодцами 164 . Собранные отряды шли в Вологду, а оттуда в Галич, или же прямо в Галич и Кострому. Между тем, с другой стороны восстание получало силу. Нижний и Казань упорно не поддавались вору, хотя кругом их города и волости передались ему. Боярин Федор Шереметев, стоявший до того времени в Бальчике под Астраханью, прибыл в Казань с своим полком. В Нижнем были воеводами Алек. Андреев, Репнин и Андрей Михайлов. Алябьев. Последний заправлял тогда всем и поддерживал покорность царю Василию. Нижегородцы списались с Шереметевым. По их просьбе, Шереметев прислал из Казани отряд, состоявший, кроме дворян и детей боярских, из татар и башкирцев. Алябьев составил еще местное ополчение: в него, кроме русских служилых дворян, детей боярских и стрельцов, вошли иноземцы. Там были немцы, волохи, турки, сербы. Эти иноземцы в разные времена взяты были в плен в предшествовавшие польские войны, поселены в Нижегородском крае, наделены поместьями и, обжившись, вошли уже в русскую жизнь. Некоторые из них были сведущее московских людей в ратном деле и теперь пригодились. С такими силами Алябьев пошел на Балахну, и требовал, чтобы этот город отпал от вора и признал власть Шуйского. Когда он доходил до Балахны, балахонцы вышли к нему на встречу из своего города, 8 декабря вступили в бой, были разбиты, потеряли знамена, наряд и набаты. |
|
|
