| Видение Божественного Света и его различение от сатанинских подражаний не занимает значительного места в «Житии пр. Антония». Указания на это могут быть, однако, найдены в нем. Так, пр. Антоний рассказывает, как бесы «пришли однажды в темноте, имея с собою видимость света, и говорили: «Мы пришли посветить тебе, Антоний!» Но я, закрыв мои глаза, молился. И свет нечестивых погас немедленно» 26 . Обстоятельство, что Антоний закрыл свои глаза с целью избежать видение бесовского света, позволяет нам заключать, что этот свет был, по-видимому, вещественным. То же самое «Житие» повествует нам, однако, как Господь пришел однажды Сам на помощь к Антонию во время одной страшной борьбы с бесами. Антоний «посмотрев вверх… увидел крышу как бы раскрываемую и некий луч света, нисходящий к нему» 27 . Это описание поразительно напоминает нам некоторые видения Божественного Света великого мистика одиннадцатого века пр. Симеона Нового Богослова 28 : «Бесы внезапно исчезли, телесная боль сразу прекратилась… Антоний, чувствуя помощь… молился явившемуся видению, говоря: «Где Ты был? Почему Ты мне не явился сначала, чтобы прекратить мои боли?» И к нему был голос: «Антоний, Я был здесь, но Я ждал, дабы увидеть твою борьбу " " 29 . Мы не должны, однако, предполагать, что различение духов является таким простым делом. Оно легко и возможно, «когда Бог дает нам это», как мы уже об этом упоминали. Другими словами, это не чисто естественная способность, но прежде всего дар Божий. Антоний говорит сам: «Должно молиться… чтобы получить дар различения духов, дабы, как написано, мы не веровали бы всякому духу» 30 . Может возникнуть вопрос, как злые духи могут нам вредить, если их сила была сломлена Господом на Кресте? Конечно, только с позволения Божия могут они нас искушать для нашей собственной пользы. И, если они преуспевают причинить нам вред, это бывает всегда по нашей вине. Мы даем им силу нашим нерадением. Сатана сам признает это в «Житии». Он является Антонию и признается в своей слабости. Но он протестует против обвинения, будто бы это он искушает монахов. «Это не я, – говорит он, – кто причиняет им затруднения, но они сами смущают себя, ибо я стал бессильным» 31 . |
| Итак, он всегда имел эту молитву (euchén – С. 116. 16–18). Даже будучи совершенно больным, почти до самой смерти, Досифей старался сохранить эту непрестанную молитву. Его духовный отец поддерживал его в этом усилии, говоря ему: «Позаботься о молитве. Смотри, не потеряй ее». Он часто спрашивал: «Как молитва?» («Pôs é euché?» С. 116. 19, 21 и 24). Только когда Досифей совершенно ослабел и признался, что больше не может держать молитву, ему было сказано заменить ее простым ощущением присутствия Божия. Таким образом, мы имеем здесь полный текст Иисусовой молитвы с прибавлением слов «Боже наш» и «помоги мне». Другие рукописи опускают первое прибавление и разделяют молитву на две части (С. 116, прим.). Такое разделение часто встречается в позднейшей традиции, например у Григория Синаита , XIV в. (М. 150. 1316 А). В вопросе о дате этого «Жития» мы отсылаем к его издателю (С. 89–92); Досифей умер до 540 г. «Житие», историческое, простое и почти без чудесного элемента, было написано очень скоро после его смерти, около 560–570 гг. Оно дошло до нас в сокращенной редакции VIII века. Автор ее, по всей очевидности, верно сохранил характер первоначального «Жития». Место об «Иисусовой молитве» прекрасно подходит к общему контексту и, конечно, принадлежало к первоначальной редакции. Мы можем поэтому заключить, что непрерывное занятие «Иисусовой молитвой» и употребление ее полного традиционного текста были уже предметами обучения в общежительных монастырях Палестины в середине VI века. Существование прибавок и различных версий в рукописях указывает, однако, что словесная формулировка молитвы в это время еще не была окончательно закреплена. В позднейшей практике текст стал, скорее, более кратким. 2 В качестве дальнейшего доказательства мы приводим «Весьма полезное слово об авве Филимоне» – «Péri toû abbâ Philémonos lgos рапý ophélimos». Этот важный текст практически неизвестен на Западе, так как он был издан только в «Филокалии» (изд. 1782г. Т. II. С. 485–495; изд. 1893 г. С. 347–354. |
| Я стал спорить, но тут вмешался другой человек, сидевший сзади меня, за другим столом: « Он прав, штаб Шестой армии действительно в Вологде». Мой следователь был посрамлен, но далее он попытался поймать меня на вопросе о плотниках. « Расскажите, как бы Вы начали нанимать плотников? Ну, с чего бы начали?» Этот вопрос меня поставил в затруднительное положение. Надо сказать, по правде, я понятия не имел как это делается. Но, тем не менее, уверенно сказал: « Да пошел бы в местный совет, навел бы у них справки о плотниках. А потом мне помог бы мой спутник по командировке, он лучше знает техническую сторону». На мое счастье следователь тоже не имел никакого понятия, как нанимают плотников, и не был в состоянии углубляться в детали. Наконец, дошло до самого опасного момента в моем рассказе. Я глухо и без указания дат сказал: « Из Льгова я поехал в Коренево...» Я опасался, что следователь посмотрит на дату моего пропуска и скажет: « А что Вы делали, пять дней? Где были?» Но, по милости Божией, ему и в голову не пришло это, а я, конечно, не стал сам рассказывать о моем двукратном путешествии Дмитриев – Льгов-Коренево, потом село Селино и Снагость. Все же я был вынужден упомянуть о «путешествии за солью». Но по всему было видно, что хоть моя злополучная карта и находилась у него под руками, на столе, следователь был не в состоянии определить расстояние между Селино и Коренево. Меду тем расстояние между этими пунктами было в сто верст. Ну, а поэтому мои рассказы с отклонениями показались ему незначительными. После этого началась вторая часть допроса: социальное происхождение. Ответы мои я обдумал заранее. « Чем занимался Ваш отец?» – « Он был служащим Морозовской мануфактуры в Орехово-Зуево», – ответил я. (В этом была частичная правда. Мой отец действительно после революции был одним из директоров нашей бывшей, семейной мануфактуры) « Кем? Директором?» усмехнувшись, спросил следователь. (Как, неужели он, поймал меня? Удивительно, как он попал в самую точку!) « Нет, счетоводом», отвечаю я. |
| Однако 1 ноября, на третий день моего пребывания атмосфера резко изменилась. Вокруг нас заговорили, что « Красные приближаются!» В городе началась поспешная эвакуация. По улицам тянулись бесконечные обозы со всяким скарбом и отступающими в спешке солдатами. Я сам всего этого видеть не мог, лежал, но мне это непрерывно рассказывали больные в палате и медсестры. Тут я стал требовать от персонала о моей немедленной эвакуации. Они обратились в лазарет, но выяснилось, что уже эвакуировали всех раненных, а меня как лежащего в другом месте, просто забыли. Я понимал, что если город будет занят красными, то меня конечно вычислят, что я доброволец и немедленно расстреляют. Положение мое становилось трагическим. Меня нужно отправить на вокзал, в трех верстах от города, но во всем Льгове невозможно найти лошадь, а добраться пешком я не могу. Больничный персонал прекрасно понимает в какой ситуации я оказался, а потому стараются как могут. Нашли лошадь в пожарной команде, посылают за ней человека, но по дороге какой-то военный насильно отнимает ее, несмотря на все протесты служащего, который говорит, что она для раненного. Опять неудача! А тут тревожные разговоры: « Сегодня до темноты красные будут в городе!» Как я уже наблюдал много раз, настроения лежащих со мною больных изменяется по обстоятельствам. « Ну что ж, – говорит один из них, – значит, снова Советы. Ничего, жили при них, и опять поживем!» Слышаться и другие голоса, совсем странные: « Так эта война из-за земли вышла. Белые земли не дадут». И все это с какой-то унылой покорностью, без всякого энтузиазма. В отдалении слышится артиллерийская стрельба. Я все более нервничаю, требую, чтобы меня эвакуировали, угрожаю, умоляю, почти плачу. « Понятно, комментируют больные, – никому неохота, чтобы тебя убили красные». Больничный персонал делает все, что в их силах, но откуда им взять лошадь? Ставят человека у входа в больницу, чтобы тот останавливал проезжающие подводы. Каждый раз просит захватить раненного дроздовца. Долгое время безрезультатно. Все спешат, паника, каждый занят собой. |
| Вернувшись в город, наши добровольцы наперебой рассказывают друг другу, что видели ночью, как шел бой. Те, кто оставался в городе, зажигали свечи перед иконами и молились о нашей победе. Выясняется, что когда случилось ночное нападение, у нас под стражей находилось двое молодых пленных красноармейца из местных жителей. Подозревалось, что они активные коммунисты, а потому их прислали в офицерскую роту на доследование. Их было совершенно не возможно охранять во время ночного боя. Решено было убить их. Приказали им лечь на землю. Лежащих ударили штыком в спину, между лопаток. Они громко кричали. Ударили второй раз, убили окончательно. Я молча слушал этот тяжелый рассказ. Конечно, ничто не может поколебать мою веру в Белое дело, но все же тяжело. Глава 2. На переломе Октябрь уж наступил. А.С. Пушкин. Позиции на реке Нерусе были самым северным пунктом продвижения нашей офицерской роты на пути в Москву. Линия фронта проходила еще севернее, верстах в двадцати в максимальный момент наступления 49 . На следующий день, 28 сентября, под вечер, наша рота была отведена из Дмитровска в большое село Орловской губернии Упорой, что на полпути между Дмитровском и станцией Комаричи. Это передвижение было для меня неожиданным и непонятным, настолько я был уверен в непрерывности нашего продвижения вперед. Я был огорчен. На самом деле этот наш откат на Упорой был началом если не отступления, то во всяком случае топтания на месте и даже медленного осаживания назад. Так мы простояли около двух недель, потом опять двинулись; то вперед, то назад, все по грязным осенним дорогам, в слякоть, дождь и снег. Это улиточное движение по кругу: Упорой, Комарчи и через месяц 27 октября, наши войска докатились до Дмитриева (Льговского) 50 . С десятого октября погода резко переменилась, гнилая осень сменилась необычайно ранней зимой, выпал снег, стояли десятиградусные морозы. Для нас, меня в особенности с моей легкой шинелью, летним плащом и парусиновой железнодорожной фуражкой, грянувшие морозы были настоящим бедствием. |
| 38 Этот лесок отмечен на подробной карте Генштаба. Не в нем ли находился пред тем « штаб бригады», куда меня было приказано отвести? 39 Назывались эти деревни: Звеняга и Пушкарево. Это я выяснил уже много лет спустя, рассматривая карту той местности. 41 Это были самурцы, наступавшие на Дмитриев в это утро с юга (см. прим. 27) Они не знали что Дмитриев был взят еще накануне отрядом Туркула, шедшим с запада. (Туркул. стр. 121) 42 Так я переживал полвека тому назад избавление из красного плена. Помню все мои переживания и радость избавления. С благодарностью и любовью вспоминаю тех русских людей, которые сочувствовали и помогали мне на протяжении этого времени: крестьянку, напоившую меня молоком и грустившую о моей участи, матроса в «рваных брюках», незаметно давшего мне ломоть хлеба, конвоира, успокаивавшего меня и оставившего свободным, моих созаключенных «мужичков» и конечно отца Павла. В таких людях вечная моя любовь и память о старой России. 43 Второй офицерский стрелковый полк ген. Дроздовского выделен из Первого и сформирован в июне 1919 года в Харькове после занятия его белыми. В упоминаемых мною примечаниях Туркула и Кравченко описываются боевые действия доблестных дроздовцев в Гражданскую войну (начиная от Ясс в феврале 1918 г.) 44 Офицерские роты стали образовываться в добровольческой армии в конце лета 1919 года, когда даже в так называемых «офицерских полках» большинство воинских чинов состояло из мобилизованных солдат. Офицерские роты обыкновенно держались в ближайшем резерве и вводились в бой только в критических обстоятельствах. Целью их образования было сохранять офицерский состав от чрезмерных потерь, а так же выделять из него нужные командные кадры для формирования новых частей, восполнять потери в офицерах. 45 Дмитриев был взят белыми за два дня до этого, но потом утрачен. См. у Кравченко: « 21-го сентября красные повели наступление на г. Дмитриев и было заняли город, но к 17-ти часам контрнаступлением наших частей вновь выбиты, и город был окончательно занят нашими частями» (стр.289). Очевидно, что полученное известие относилось ко второму взятию города белыми. В их руках он оставался более месяца. |
| Караульных было человек десять. Во главе их – начальник типа унтер-офицера или фельдфебеля старой армии, примкнувшего к большевикам. Он держал себя сдержанно, с военной выправкой, был сдержан в движениях, а в лице его было что-то жесткое. Среди других выделялись два матроса, о которых я уже говорил. Один, « Черноморский флот» – молчаливый и скорее добрый человек, давший мне буханку хлеба. Другой, «Красный террор» – законченный коммунист-фанатик и извращенно жестокий человек. Он был отнюдь не взбалмошным, как комендант в Рыльске, а наоборот, внешне сдержан, аккуратно одет в матросскую форму. « Давно мне что-то не попадался под руку офицер, рассуждал он с другим караульным. -Попадись он мне сейчас, так я бы ему показал». Один из мужичков, со свойственным соединением хитрецы и наивности, спрашивает его: « Что это за слова такие на фуражке? Название корабля?» « Нет, это наша программа», – отвечает тот со снисходительным выражением лица. Остальные караульные были почти все молодые красноармейцы, малограмотные хлопцы, может быть и не плохие по природе, но развращенные службой во всяких «военно-контрольных пунктах» и подобных учреждениях. Некоторые из них вели себя распущенно, одуренные большевицкой пропагандой они походили на придурковатых. И на всех лицах какая-то «каинова печать». Во всяком случае, своим обликом они отличались от мобилизованных красноармейцев с их простыми русскими лицами, с которыми мне пришлось встречаться. Один из караульных особенно часто ругался по-матери. Желая на него воздействовать, один из мужичков говорит ему: « Ты знаешь, ведь за тем и сделали революцию, чтобы люди не ругались по-матери». « Неправда, – возмущается караульный, – если бы это было так, то за матерную ругань расстреливали бы. Однако не расстреливают». Другому юному караульному, обедавшему в нашем присутствии в теплушке из своего котелка (нас никакими обедами не кормили), мужички стали с укором говорить: « Что ж ты не перекрестишься перед едой?». Он что-то пробурчал в ответ, но на следующий день сам, правда, конфузясь и смущаясь, перекрестился ко всеобщему одобрению мужичков. |
| Как рассказывает, профессор А.Б. Билимович, возглавлявший при генерале Деникине Управление земледелия и землеустройства, впоследствии он «не мог себе простить, что, управляя этой важной стороной жизни Юга России и имея возможность повлиять на разрешение этого принципиального вопроса в нужном направлении, не решился разработать более радикальной программы земельного устройства России, и настоять на ее немедленном проведении в жизнь» (Б. Пылин. стр. 145–146). Упоминая далее о земельной реформе в Крыму при Врангеле, Пылин замечает: « Будь это сделано, когда мы были под Орлом, возможно, исход борьбы был бы другой» (там же). Большевицкая пропаганда воспользовалась, конечно, « Правилами о сборе урожая» для дискредитирования Белой армии в глазах крестьян. (См., передовицу «Правды» от 16 сентября 1919 г. «Урожай помещику») 55 Как видно из дневника офицера Первой Дроздовской батареи Соловьева (Кравченко, стр. 310–311), «наша конница», находившаяся западнее Дмитриева в направлении на Севск, «внезапно отошла», открыв дорогу красным, которые очутились «верстах в двух от Дмитриева». Началась поспешная эвакуация находившихся на станции военных грузов. А через несколько часов Красная армия разбили дроздовские роты защищавшие станцию с запада. О приближении красных в Дмитриеве стало известно с 8 часов утра, и странно, что в комендатуре нас не предупредили о положении. Отмечу, что напавшие на Дмитриев с запада большевики входили в состав 14-ой советской армии Уборевича, расстрелянного вместе с Тухачевским в 1937 году. 56 Я совершенно не представлял себе тогда всю серьезность положения на фонте, которое создалось из-за численного перевеса красных и ряда их успехов в неравных боях. Более того моя наивность доходила до того, что я не понимал, как это красные могут бить и побеждать белых! 57 Удар белым был нанесен теперь с северо-востока Ударной группой Мартусевича, состоявшей из латышской стрелковой дивизии и кавалерии Червонных казаков – всего 10 тысяч штыков и сабель. Ей удалось прорвать 20 октября фронт белых в районе шоссе Кромы-Фатекс. |
| Затруднений мы не встретили, и, насколько помню нам тут же выдали нужную бумагу. Выходя из здания, я был опять охвачен грустными мыслями: какая громадная организация и какое это преимущество – из центра руководить всеми военными сообщениями. Можно ли то же самое сказать о Белых? Нет, перед нами не Красная гвардия семнадцатого года! Отправляемся оттуда за получением билетов. Но тут происходит неожиданная задержка. Служащие нам говорят, что билеты не готовы, что они не могут их так сразу приготовить, вот приходите завтра или даже послезавтра. Меня это крайне не устраивало. Моя командировка в определенную местность, а сейчас она сравнительно близко от фронта, но положение каждый день меняется. Деникин может продвинуться вперед или отступить, тогда весь план моего перехода к Белым рухнет, нельзя терять ни одного дня с отъездом. Конечно, всего этого я тогда им не сказал, но в несколько повышенном и настойчивом тоне стал говорить, что железная дорога, которая меня командировала, имеет большое военно-стратегическое значение, мост должен быть построен в срочном порядке, а потому всякая задержка с билетами недопустима, вы будите, ответственны, если меня задержите. Речь моя имела полный успех. Нам тут же приготовили и выдали билеты. Окрыленный успехом, я пошел вместе с моим спутником в последнюю и самую страшную инстанцию: отдел ВЧК по выдаче пропусков в прифронтовую полосу. В газетах незадолго до этого было напечатано постановление Совнаркома об образовании прифронтовой полосы размером в 150 верст от линии фронта. Там вводилось военное положение, и для въезда в нее по служебным надобностям требовалось особое разрешение ВЧК. Нарушители подвергались ответственности по законам военного времени. А в ЦУПВОСО мне сказали, что Дмитриев, куда меня командировали, находится в пределах прифронтовой полосы. Итак, мы не без страха в душе отправились на Лубянскую площадь. Что там находится «чрезвычайка», мы, конечно, знали, но в каком именно здании, нам было неизвестно. Слава Богу, до сих пор мне не приходилось иметь дело с этим учреждением. На площади спросили милиционера, где ВЧК? Он молча указал пальцем на подъезд большого здания страхового общества «Россия», выходящего на Лубянскую площадь. Мы вошли. У входа часового не было, и нас никто не окликнул, пройдя несколько шагов, стали подниматься по широкой лестнице, имевшей всего несколько ступеней. Дальше была площадка, и на ней против нас нечто вроде высокого прилавка, за которым сидело двое мужчин. «Вам что нужно?» – спросил один из них, как только мы приблизились к этому прилавку. «Нам нужен пропуск для проезда в прифронтовую полосу». – «Предъявите документы», – сказал чекист. Просмотрев их, он вернул их нам и сказал: «Это не здесь, а в Отделе выдачи пропусков. В другом здании, тут поблизости». |
| Толпа двигается вдоль Невского проспекта по направлению Николаевского вокзала. На этот раз никто ей не препятствует. Все больше и больше красных флагов. Появляются целые красные полотнища с теми же лозунгами: «Долой самодержавие! Долой войну!» Толпа заполняет почти всю ширину Невского проспекта, простирается далеко на горизонт. Но не все идут посредине улицы с процессией. Много народу стоит на тротуаре, они не двигаются. Преимущественно интеллигенция, люди «прилично» одетые, но есть и простые люди, питерские обыватели, служащие, лавочники.... Они стоят неподвижно, молча, лицом к проходящей толпе. Внимательно, с серьезными лицами смотрят на нее, но ничем себя не проявляют – ни сочувствием, ни одобрением. Это вызывает неудовольствие у демонстрантов. Начинаются крики, провокации. «Что вы там стоите на панели? – кричат из толпы, – идите, присоединяйтесь к нам!». Люди на тротуаре, однако, никак не реагируют. Раздраженные крики из толпы усиливаются: «Долой с панелей! Буржуи, долой с панелей! Прочь с дороги!» Но Люди на тротуарах продолжают неподвижно стоять и мрачно смотреть на демонстрантов. Видно, что угрозы их не пугают Толпа идет дальше. Проходим мимо редакции газеты «День», самой левой из тогдашних легальных петроградских газет. На балкон второго этажа высыпали служащие газеты, с полтора десятка. Машут какими-то платками, почему-то из черной материи, видно красных флагов не успели припасти. Приветствуют демонстрантов. В ответ жидкие выкрики: «Да здравствует газета «День»!» (У большевиков эта газета была не в почете. Меньшевицкого духа!) Слышу вокруг нелепые разговоры, поразившие меня своим невежеством (и это несмотря на мое тогдашнее сочувствие происходящему): «Сейчас ни один буржуй не выйдет на улицу без револьвера в кармане» Или: «От войны буржуи только наживаются. Самый последний лавочник получает сейчас более восьмисот процентов прибыли со своего товара». Но раздаются и более благоразумные голоса. Пожилой рабочий с умным лицом, сразу видно – положительный тип, говорит: «Я понимаю, почему немцы с их Вильгельмом должны теперь радоваться, тому, что у нас начались беспорядки. Это им на руку. Нехорошо во время войны устраивать бунты. Но что поделаешь? Довели нас до всего этого все те же Штюрмеры. Как им доверить ведение войны?» Подходим к Знаменской площади, против Николаевского вокзала. Со стороны Лиговки приближается пехотная воинская часть с ружьями за плечами, походными сумками и т.д. Идут рядами, направляются на вокзал. Рядом с ними офицеры. Видно, их привезли на вокзал для отправки на фронт. Все больше пожилые, многие с бородами. Агитаторы из толпы стараются их пропагандировать, кричат им: «Долой войну!» Но солдаты не обращают на них никакого внимания. Молча продолжают шагать рядами. |
|
|
