| Первый полный стихотворный перевод «Одиссеи» на русский язык появился лини» спустя двадцать лет после перевода «Илиады», в 1849 году. Это был перевод В. Л. Жуковского, над которым поэт работал с 1842 года. Еще раньше – в 1829 году – Жуковский напечатал несколько отрывков из «Илиады», переведенных с немецких переводов И.Г. Фосса и Хр. Штольберга. Перевод «Одиссеи» В.Л. Жуковский, не знавший греческого языка, также выполнил по немецком) подстрочнику, сделанному для него дюссельдорфским ученым Грасгофом. Перевод Жуковского лишен филологической точности, в нем есть и ошибки: «архаизация» достигается введением многочисленных понятий из древнерусского быта, совершенно чуждых гомеровском) миру. И все же поэтичность целого, гармоничность стиха, пластичность передачи образов ставят перевод Жуковского значительно выше переводов его более поздних соперников. В 1896 год)’ вышел полный стихотворный перевод «Илиады», выполненный II. Минским; гладкий и удобочитаемый, этот перевод все же уступает в силе и монументальности переводу 11.И. Гнедича. В советское время поэмы Гомера перевел В. В. Вересаев (обе они изданы посмертно: «Илиада» – в 1949 г., «Одиссея» – в 1953 г.). В своих переводах, приближенных к современному языку, В.В. Вересаев широко использовал те строки из переводов Гнедича и Жуковского, которые казались ему удачными. Таким образом, считать его перевод самостоятельным нельзя. В 1949 году перевод «Одиссеи», выполненный П. Шуйским, вышел в издательстве Свердловского государственного университета имени Л.М. Горького. В настоящем издании перевод В. Л. Жуковского, печатается по изданию: «Одиссея». Перевод В.Л. Жуковского. Москва: Гослитиздат, 1959. Песнь первая Стих 11. Все уж другие – ахейские вожди, воевавшие под Троей; об их похождениях рассказывала эпическая поэма “Возвращения”, не дошедшая до нас. Стих 24. Бог светоносный – бог солнца Гелиос. Стих 35. Атрид. – Имеется в виду Агамемнон. Стих 50. Пуп моря – остров, лежащий среди моря, вдали от берегов. Стих 88. Густовласых – правильнее “длинновласых”: длинные волосы отличали не только свободных от рабов, но и знатных от незнатных. |
| Настроение умов в Москве не было благоприятно для Шуйского. Многие уже сжились с мыслью, что пусть спор между Шуйским и призраком Димитрия тянется дольше. Москвичи с совестью попокладливее, увидя, что двое называются царями – один в Москве, а другой в Тушине, решили что из этого можно извлекать выгоды. Давши присягу Шуйскому, переходили в Тушино. Тушинский царек хотя и был царем черни, которой он делал всевозможные, незаконные поблажки, но к нему переходили и знатные люди. Московские люди подумывали как им быть, если Димитрий возьмет город. «И впрямь, видно он настоящей, когда к нему чиновные люди идут» – говорили в народной толпе. – Что же, бояре и дворяне учинили смуту, а не мы; они подняли народ, людей царских перебили, самого царя прогнали, а мы ничего не знаем. Так и скажем!». В Москве были убеждены, что войска тушинского царя – грозная боевая сила. Страх перед ним, и предчувствие его торжества, вредно отзывались на подданных царя Василия. Шатание умов бывало и раньше, а теперь измена, открытый переход от Шуйского в Тушино усилились. При отпадении своих подданных, уклонении некоторых от защиты Москвы, Шуйскому казалось вернейшим средством избавиться от тушинского соперника, заключить мирный договор с поляками, и при посредстве польских послов удалить поляков, служивших тушинскому царьку. 25-го июля 1608 года было заключено с польским королем перемирие на три года и одиннадцать месяцев. Самозванец укрепился в Тушине, и ни один поляк, вопреки договора, не оставил тушинский стан. А Шуйский, по заключенному договору, отпустил из Москвы всех поляков, в том числе и Мнишков. Шуйскому показалось опасным оставлять в Москве поляков, оставшихся после погрома с самозванцем, особенно Марину и отца ее. И до них дошел слух, что Димитрий жив, и это им было очень приятно. Они уже надеялись, что как только этот Димитрий будет близко, народ восстанет за него и их освободит. А с другой стороны это же для них было и опасно. Те из москвичей, которые не хотели Димитрия и считали слух о его спасении выдумкою, могли побить пленных поляков. 26 августа Юрий Мнишек с Мариною были увезены в Ярославль. Часть поляков была отправлена в Польшу, a другие знатные поляки разосланы по разным городам. |
| Сильную борьбу с губными старостами в царствование Михаила выдерживали жители города Шуи: в 1614 году они жаловались на губного старосту Калачева: «В прошлом 1612 году приехал в Шую губной староста Посник Калачев и начал на нас, посадских людишек, похваляться поклепом и подметом, и наученьем, язычною молкою, велит нам к себе носить корм всегда, хлеб, мясо, рыбу, мед, вино, начал загонять к себе на двор животину всякую, бить, посадские люди от его насильства разбрелись, посадские дворы запустели; а мы того Посника в губные старосты не выбирали». Последнее обстоятельство объясняется тем, что Калачев приехал в Шую еще в Смутное время, в 1612 году. В 1618 году жаловались на сыщика Беклемишева и губного старосту Кроткого, что они научают колодников взводить напрасные обвинения на посадских людей, воров и разбойников выпускают на выкуп из тюрьмы, и от этого умышленья Шуя становится пуста; сами отпустят своих людей, потом схватят их как беглых, да и научают оговаривать посадских людей. В 1621 году произошла ссора между шуйским воеводою и губными старостами: воевода доносил, что по нераденью губных старост колодники из тюрьмы разбежались и что, мстя за этот донос, губные старосты сажают его воеводиных крестьян в тюрьму понапрасну: губные старосты жаловались, что воевода вступает в их дела, не выдает им преступников, и одного из них, старост, приказывал бить батогами и ослопами; духовенство и посадские люди на обыске объявили, что воевода никогда не бивал губного старосту. Любопытно, что этот обвиненный миром в клевете губной староста Волков остался на своем месте; в 1622 году ему и товарищу его Кишкину царь запретил вступаться в дело, если на посаде грешною мерою учинится смерть, который человек удавится или ушибется, или, напившись пьян, сгорит, или утонет, или рекою мертвый человек подплывет под посад, или кто между собой одерется хмельным делом, потому что губные старосты, придираясь к этим делам, сажали посадских людей в тюрьму и чинили им убытки великие. На Кишкина шуяне подали челобитную в 1635 году, что он не дает посадским людям, которых оговорил разбойник, очных ставок с оговорщиком и не дает пытать последнего для своей бездельной корысти. |
| #lx_718114 #lx_718114 .lx_home_button #lx_718114 .lx_home_button svg #lx_718114 .lx_home_button svg path #lx_718114 .lx_home_button:hover #lx_718114 #lx_718114 .lx_close_button #lx_718114 .lx_close_button .lx_close_button_text #lx_718114 .lx_no_click #lx_718114[data-height="" ] .lx_close_button #ya-site-form0 .ya-site-suggest#ya-site-form0 .ya-site-suggest-popup#ya-site-form0 .ya-site-suggest__opera-gap#ya-site-form0 .ya-site-suggest-list#ya-site-form0 .ya-site-suggest__iframe#ya-site-form0 .ya-site-suggest-items#ya-site-form0 .ya-site-suggest-items li#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem#ya-site-form0 a.ya-site-suggest-elem:link,#ya-site-form0 a.ya-site-suggest-elem:visitedhtml body #ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem-link,html body #ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem:link#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem:hover,html body #ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_state_hover#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_nav:hover,#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_nav .ya-site-suggest__link#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_translate .ya-site-suggest__link#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem .ya-site-suggest__info#ya-site-form0 .ya-site-suggest-elem_selected#ya-site-form0 .ya-site-suggest__fact#ya-site-form0 .ya-site-suggest__highlight Закрыть Деулинский мир – «не славный, однако в тогдашних обстоятельствах благодетельный» Тихомир Павлов 03:06 09.12.2023 118 Время на чтение 8 минут Источник: Одна Родина Нет в истории Государства Российского более трагического периода, чем времена Смуты, когда на кону стояло само его существование. Даже более чем драматические события 1237 года, начала монгольского нашествия на Русь с востока, или 1941-го, когда на СССР устремились орды европейских захватчиков с запада, не идут в сравнение с реалиями конца XVI – начала XVII веков: Российская держава была предана тогда самим её главой, царём Василием Шуйским, небезосновательно считавшимся в народе «ненастоящим», присягнувшим на верность завоевателю, королю Речи Посполитой Сигизмунду (вскоре после чего предатель умер в заключении в Гостынинском замке), и «седмочисленными боярами» – «временным правительством» из представителей семи знатнейших родов, призвавшими на русский престол польского королевича Владислава, сына монарха, и открывшими полякам ворота не только Москвы, но и самого Кремля. |
| Боярин был спокоен за исход дела. Обыск в Угличе он провел энергично и умело — недаром до ссылки возглавлял московский Судный приказ. Да и помощники были хороши — окольничий Андрей Петрович Клешнин, ставленник Годуновых, человек при дворе тертый, сидел сейчас на лавке у стены, ничем не выделяясь среди прочих членов Думы. Весьма способными оказались еще двое помощников, не присутствовавших на заседании: поместный дьяк Елизарий Вылузгин, хорошо знавший Углич, и посольский подьячий, который писал большую часть зачитываемого ныне свитка, — этого малого Вылузгин нашел недавно, когда вел переговоры с поляками. Шуйский был доволен, что оказался в Москве к нужному моменту. Впрочем, это совпадение наводило на размышления, заставлявшие невольно восхищаться предусмотрительностью Годунова. Трагедия в Угличе произошла 15 мая. На следующий день в Москве уже знали, что, как только маленький царевич упал во дворе своего дворца с перерезанным горлом, угличане ударили в набат и перебили тех, кого подозревали в убийстве: присланного из Москвы дьяка Михаила Битяговского, его племянника Никиту Качалова, сына мамки царевича Осипа Волохова и еще несколько человек. Угличане обвиняли в убийстве царевича Бориса Годунова. Но уже 18 мая в восставший город въехал и быстро навел порядок пристав Темир Засецкий, а 19 мая прибыла представительная комиссия во главе с Шуйским и посланный от патриарха митрополит Сарский и Подонский Геласий. Шуйский действовал умело и энергично, к тому же он еще в Москве продумал ответ на главный вопрос обыска: " Коим обычаем царевича Дмитрия не стало? " Нужны были свидетели, чтобы отвечать: " Царевич тешился с жильцами, с робятки маленькими, в тычку ножем, пришла на него немочь падучая, и бросило его на землю, и било его долго, и он накололся ножем сам " . Постановка такого прямого вопроса была вполне законной и широко применялась в обыскной практике XVI в. Надо было лишь подобрать людей, которые ответят " да " и не будут досаждать сыщикам своими мнениями. Шуйский и его товарищи нашли подходящих людей среди тех, кто был лично ответствен за безопасность царевича и порядок в городе, кто мог весьма и весьма пострадать, вызвав гнев обыскной комиссии. Это были чиновники местной администрации, дворовые люди и военно-служилая челядь. Обыск начали с расспросов старших дворовых: ключников, подключников, сытников, стряпчих, детей боярских, пищиков (писцов) и т. п. Они бодро подтверждали версию Шуйского, ссылаясь при этом друг на друга. За ними последовали игумен Давыд, истопники, сторожа, подьячие, повара, хлебники, мобилизованные на царскую работу посошные люди, губной староста и рассыльщики. |
| Но в этом рассказе встречаем смешное искажение: отравительница вместо Екатерины названа Христиною; по всем вероятностям, это имя образовалось из слова крестины или крестинный пир, на котором занемог Скопин. Как бы то ни было, смерть Скопина была самым тяжелым, решительным ударом для Шуйского. И прежде не любили, не уважали Василия, видели в нем царя несчастного, Богом не благословенного; по Скопин примирил царя с народом, давши последнему твердую надежду на лучшее будущее. И вот этого примирителя теперь не было более, и, что всего хуже, шла молва, что сам царь из зависти и злобы лишил себя и царство крепкой опоры. Для народа удар был тем тяжелее, что он последовал в то время, когда возродилась надежда на лучшее будущее, на умилостивление небесное; подобные удары обыкновенно отнимают последний дух, последние силы. Будущее для народа нисколько уже не связывалось теперь с фамилиею Шуйских: царь стар и бездетен, наследник – князь Дмитрий, которого и прежде не могли любить и уважать, а теперь обвиняли в отравлении племянника: известно, как по смерти любимого человека начинают любить все им любимое и преследовать все, бывшее ему неприятным и враждебным; понятно, следовательно, какое чувство должны были питать к Дмитрию Шуйскому по смерти Скопина. Говорят, что народ плакал по князе Михаиле точно так же, как плакал по царе Феодоре Ивановиче: действительно, можно сказать, что Скопин был последний из Рюриковичей, венчанный в сердцах народа; в другой раз дом Рюрика пресекался на престоле московском. Когда таким образом порвана была связь русских людей с Шуйским, когда взоры многих невольно и тревожно обращались в разные стороны, ища опоры для будущего, раздался голос, призывавший к выходу из тяжелого, безотрадного положения: то был голос знакомый, голос Ляпунова. Незадолго перед тем, когда большинство своею привязанностию указывало на Скопина, как на желанного наследника престола, Ляпунов не хотел дожидаться и предложил Скопину престол при жизни царя Василия, тогда как это дело, если бы Скопин согласился на него, могло только усилить Смуту, а не прекратить ее: здесь Ляпунов всего лучше показал, что его целию, действовал ли он сознательно или бессознательно, не было прекращение Смутного времени. |
| Из одного письма узнаем, что старый Мнишек уехал из Тушина в сердцах на дочь, не дал ей благословения. Из этого же письма узнаем об ее отношениях ко второму мужу: она просит отца, чтоб тот напомнил об ней Лжедимитрию, напомнил о любви и уважении, какое он должен был оказывать жене своей. В другом письме Марина говорит: «О делах моих не знаю, что писать, кроме того, что в них одно отлагательство со дня на день: нет ни в чем исполнения; со мною поступают так же, как и при вас, а не так, как было обещано при отъезде вашем. Я хотела послать к вам своих людей, но им надобно дать денег на пищу, а денег у меня нет». Но дух ее не ослабевал, она не хотела отказываться от цели, для которой пожертвовала всем, переезжая из стана Сапеги в Тушино; самая великость жертв, ею принесенных, делала цель эту для нее еще драгоценнее и отнимала возможность возвратиться назад. В ответ родственнику своему Стадницкому, который уведомлял ее о вступлении короля в московские пределы, Марина писала: «Крепко надеюсь на бога, защитника притесненных, что он скоро объявит суд свой праведный над изменником и неприятелем нашим (Шуйским)». В этом письме собственною рукою приписала: «Кого Бог осветит раз, тот будет всегда светел. Солнце не теряет своего блеска потому только, что иногда черные облака его заслоняют». Эти слова Марина прибавила потому, что Стадницкий в письме своем не дал ей царского титула. Замечательно письмо ее к королю, в котором она прибегает под его защиту и желает счастливого окончания его предприятиям; Марина пишет: «Разумеется, ни с кем счастье так не играло, как со мною: из шляхетского рода возвысило оно меня на престол московский и с престола ввергнуло в жестокое заключение. После этого, как будто желая потешить меня некоторою свободою, привело меня в такое состояние, которое хуже самого рабства, и теперь нахожусь в таком положении, в каком, по моему достоинству, не могу жить спокойно. Если счастие лишило меня всего, то осталось при мне, однако, право мое на престол московский, утвержденное моею коронациею, признанием меня истинною и законною наследницею, признанием, скрепленным двойною присягою всех сословий и провинций Московского государства». |
| С другой стороны, послы должны были войти в сношение с самим Шуйским и начальными людьми в Москве, передать им грамоты королевские. Грамота к Шуйскому (от 12 ноября 1609 года н. с.) начинается упреком за дурной поступок с послами польскими при восстании на самозванца, потом король продолжает: «Ты заключил перемирие с этими послами нашими, вымогая из них силою, по своей воле дела трудные, чтобы мы свели своих людей, которые против воли нашей в землю Московскую вошли с человеком москвичом, называющимся Димитрием Ивановичем; ты велел нашим послам целовать на этом крест; но мы этого условия не приняли, и ты к нам послов своих за подтверждением перемирия не прислал, и сам разными способами его нарушил: людей наших, в Москве задержанных и в заточенье разосланных, ты до 28 сентября 1608 года на рубеже не поставил, как было договорено, иных до сих пор задержал, а некоторых после перемирья велел побить, за невинно побитых людей наших и за разграбление имущества их удовлетворения не сделал; сверх того, с неприятелем нашим Карлом Зюдерманландским ссылался, казною ему против нас помогал. Мы, однако, хотим Московское государство успокоить и для того отправляем к людям нашим, которые стоят под Москвою таборами, послов наших великих, пана Станислава Стадницкого с товарищами, и тебе об этом объявляем, чтобы ты боярам своим думным велел с нашими послами съехаться на безопасном месте под Москвою и о добрых делах договор постановить для унятия этой войны в Московском государстве. Грамоты к патриарху и всему духовенству заключали в себе следующее: «Так как в государстве Московском с давнего времени идет большая смута и разлитие крови христианской, то мы, сжалившись, пришли сами своею головою не для того, чтобы желали большей смуты и пролития крови христианской в вашем государстве, но для того, чтоб это великое государство успокоилось. Если захотите нашу королевскую ласку с благодарностию принять и быть под нашею рукою, то уверяем вас нашим господарским истинным словом, что веру вашу православную правдивую греческую, все уставы церковные и все обычаи старинные, цело и ненарушимо будем держать, не только оставим при вас старые отчины и пожалования, но сверх того всякою честью, вольностию и многим жалованьем вас, церкви божии и монастыри одаривать будем». |
| Собранные недолго раздумывали; Шуйский чрез своих агентов давно подготовил себе партию, и люди этой партии были теперь у него. «Мы на все согласны! – сказали они. – Мы присягаем вместе жить и умирать! Будем тебе, князь Василий Иванович, и вам, бояре, послушны; одномышленно спасем Москву от еретиков безбожных. Назначь нам день, когда дело делать!» Шуйский сказал: «Я для спасения веры православной готов теперь принять над вами начальство. Ступайте и подберите людей, чтоб были готовы. Ночью с пятницы на субботу чтоб были отмечены дома, где стоят поляки... Утром рано в субботу, как услышите набатный звон, пусть все бегут и кричат, что поляки хотят убить царя и думных людей, а Москву взять в свою волю; и так по всем улицам, чтоб кричали. Народ услышит, бросится на поляков; а мы тем временем, как будто спасать царя, бросимся в Кремль и покончим его там 369 . Если не удастся, и мы пострадаем, то купим себе венец непобедимый и жизнь вечную; а когда будем спасены, то вера христианская будет спасена вовеки» 370 . В заключение Шуйский и бояре надавали всем множество обещаний; сулили дворянам города в управление, повышения по службе, гостям и торговым людям льготы. Положили, чтоб после низвержения самозванца не мстить никому и не поминать старого. У Шуйских были большие поместья и вотчины; из них они вызвали нарочно своих людей как будто для того, чтоб видеть царскую свадьбу 371 , и они были им помощниками. Для исполнения замысла достаточно было и нескольких сот человек при беспечности царя. Бывшие с Шуйским имели у себя приятелей и слуг, которые были готовы идти за ними. Вступившие в заговор гости, и торговые люди рассевали ненависть к полякам между торговым людом; дворяне – между дворянами и детьми боярскими, прибывшими в войске в Москву. Всего войска, конечно, нельзя было возмутить: его было, говорят, под Москвою тысяч до восемнадцати. Шуйский расчел, что нужно только, чтоб народ пустился бить поляков; а это было легко. Это отвлечет народ от Кремля; а как разделаются с царем, тогда можно будет именем оскорбляемой веры, при пособии духовенства уверить народ в справедливости убийства. |
| 4). Так как государев родословец 1555 года есть произведение деятелей «избранной рады» и только случайно остановился на 43 главе с падением Адашевых, то он, а равно и Бархатная книга не составляют свода всех древних и знатных фамилий русского дворянства или правильнее думных и служивых людей Московского Государства. Пропуск хотя бы таких фамилий, как Селивановы, Ивашкины, Сунбуловы, Сакмышевы, Шетневы, Собакины, Нагие, Мелюковы, Беклемишевы, Кондыревы и мн. другие, когда уже внесены Хвостовы, Новосильцевы, Адашевы – является чем-то случайным. На это указывает и немедленное появление частных родословных книг, пополнявших официальною. 2 «О местничестве», стр. 396: «что в этой родословной книге есть ошибки, это общеизвестно. Мы сами их не раз отмечали». 3 «Опыты изучения русских древностей», ч. I. (М. 1872), стр. 531: «Состав Бархатной книги трудно понять: родословия так запутаны и перепутаны, что иной раз недостанет никакого терпения отыскать желаемое». 4 Дело Ивана Осиповича Полева с князем Василием Григорьевичем Щербатовым, Русский Исторический Сборник, т. II, стр. 93. 5 Дело боярина князя Василья Юрьевича Голицина с боярином князем Иваном Петровичем Шуйским, см. ibidem, стр. 27. 6 Счетное дело Василья Никитина сына Пушкина с Ондреем Осиповичем Плещеевым, Временник, кн. XIV, см. стр. 119. 7 Ibidem, стр. 152. В разрядной книге П. Ф. Лихачева под 7116 (1608) годом (стр. 520): «...в болшом полку боярин князь Иван Семенович Куракин да Григорей Григорьев сын Сулемша Пушкин...». 14 Рукопись собрания графа А. С. Уварова (in folio), поступила из библиотеки И. П. Сахарова. Родословная книга эта писана на 189 листах Александрийской бумаги, скорописью в 1677–78 гг; и состоит из 81 главы (рукописи подобной, отличной от других, редакции находятся еще в библиотеке Арх. Мин. Иностр. Дел в Москве, музее Общества Любителей Древней Письменности (наприм; CXLI) и т. д.). 20 Памятники Дипломатических Сношений, т. I, ст. 1487. Акты Археографической Экспедиции, т. I, стр. 336. 22 Это заметил еще В. Берх, который в предисловии к книжке своей: «систематические списки боярам, окольничим и думным дворянам» (Спб. 1833. 8) относительно Бархатной книги отмечает: «Составляя царствование царя Алексея Михайловича, занимался я весьма много родословием Морозовых, но не мог пользоваться Бархатною книгою, потому что не нашел даже в оной имен Ивана Васильевича и Бориса Ивановича Морозовых, которые были знаменитейшими государственными мужами при первых двух царях из дома Романовых. Издатели Бархатной книги говорят, что от Морозовых пошел род Салтыковых; но это бездоказательно. Далее говорят они, что род Морозовых пресекся: но когда, о том не упомянуто. Мы знаем, что Борис Иванович скончался в 1662 году; но были ли у него дети, не известно. По всей вероятности можно полагать, что не было, следовательно им и кончился род Морозовых; но в Бархатной книге сказано: Иван Волга бездетен. Да Юрьи. И Морозовых род пресекся» (стр. VII и VIII). |
|
|
