| Теперь во многих местах Великороссии Авсенем называется канун Нового года. Авсен сближают с «овес» на том основании, что на Новый год посыпают овсом. Но в слове овес звук с принадлежит суффиксу (лит. aw-iza, лат. av-ena), тогда как в словах усень, авсень, с относится к корню ус. Санкр. ущ., жечь, от которого литовск. ausz-ti – светать, ausz-v – утренняя заря, т.е. зарево, предшествующее солнцу и звезда; санскр. ушас – заря, утро.. Корень уш имеет другую форму вас, которую находим, между прочим, в слове – весна… Отсюда понятно, почему день солнечного поворота на лето и само солнце могли называться Усенем 178 . Относительно упоминаемого в припевах к песням дид-ладо ничего утвердительно сказать не можем. Известно, что божества Лады не существовало 179 . Может быть, это тот самый дид-дед, который олицетворял собою на празднестве Ярилу: в некоторых местах, устраивая празднество в честь Ярилы, выбирали мужика, надевали ему на голову березовый венок, нашивали ленты на кафтан, давали в руки цветы 180 . Акад Голубинский полагает, что «дид» значит – великий 181 . В Слове св. Григория в Паисиевом сборнике упоминаются таинственные «буякини: малакию велми почитают, рекуще буюкини» 182 . В Слове того же св. Григория в Чудовском списке чтение такое: «килоу велми почитают рекуще боуякини» 183 . Соответствующее место в слове св. Григория по-гречески читается так: κα μαλακαν τμησαν κα θραστητα σεβσθησαν. И малакию чтоша и буесть почтоша», в буквальном переводе 184 . По-русски: и негу чтили и неустрашимость уважали. Итак, греческое слово θραστητα (неустрашимость) превоначально было переведено буесть; в Слове св. Григория в толцех буесть стала буякиней очевидно, исключительно только в силу созвучия. – Голубинский производит «буякиня» от слова буй, буевище, что значит кладбище; след. Буякини были духи женского рода, обитавшие на кладбищах 185 . Иначе говоря буякини – души умерших. Полагаем, что в Чудовском списке вместо килу следует читать вилу. Тогда получится такое чтение: вилу весьма почитают, называя буякиней. |
| стяжать Христа, Божию силу и Божию премудрость, «буй да бывает», по словам Апостола. Старайтесь сохранять то буйство, которое имеете, и стяжавать большее, не вдаваясь в многоразличный разум, который есть свидетельство пустоты душевной. Когда сестра Ваша будет входить с Вами в разговор, предлагая вопросы, как она предлагала и здесь И. маленькому о недоуменном, то на эти вопросы неполезно отвечать решением вопроса, а должно приводить ее к простоте и покаянию, решительно говоря, что занимающийся размышлениями о высоких предметах не может избежать заблуждения и, проводя, по мнению своему, духовную жизнь, будет далеко отстоять от пути спасения. Менее полезно узнать подробно небо и землю, чем познать свои недостатки и согрешения. Это последнее знание столько полезно, вместе столько высоко, что оно есть дар благодати, ниспосылаемой Богом и испрашиваемый молитвою. Человек собственными усилиями не может войти в это знание. Собственное усилие нужно, как свидетельство искренности желания получить от Бога знание. Свидетельствуйте это сестре Вашей, доказывая справедливость слов Ваших особенно первыми четырьмя главами 1-го послания к коринфянам. Недостатком уединения не скучайте. Обстоятельства, или правильнее, Промысл Божий, приводит Вас упражняться в услужении и утешении ближних Ваших. И трудитесь на этой ниве, на которой поставлены, не предаваясь, с одной стороны, развлечению, а, с другой, безрассудному усердию, при котором непременно вкрадывается мысль, что Вы доставляете утешение, что не Бог доставляет Вами утешение другим, а Вам быть утешением для других. Сладость уединения проистекает из исполнения Христовых заповедей, совершенных в общежитии. Наконец – Вы больны. Подобает тому, кто хочет приблизиться к Богу, пройти душою и телом сквозь многие скорби и болезни. Говорите болезням Вашим: «Придите, Богом посылаемые, помучьте грешное тело, пожгите его, потерзайте его за те беззакония, коих жилищем оно было!» К правилу безмерно не нудьтесь во время болезни: взамен его приносите Господу жертву хвалы и благодарения. |
| Работали слуги придворные, Митрополитовы, Боярские и все жители без исключения, кроме чиновников или знатных граждан, и в Июне кончили; а в следующем году, Маия 16, после крестного хода и молебна, отпетого Митрополитом, Петрок Малой, новокрещеный Италиянец, заложил около рва каменную стену и четыре башни с воротами Сретенскими (Никольскими), Троицкими (Ильинскими), Всесвятскими (Варварскими) и Козмодемьянскими на Великой улице. Сей город был назван по-Татарски Китаем, или средним, как изъясняют. Кроме двух крепостей на Литовской границе, Елена основала 1) в Мещере город Мокшан, на месте, издревле именуемом Мурунза, 2) Буй город в Костромском уезде; 3) крепость Балахну у Соли, где прежде находился посад; 4) Пронск на старом городище. Владимир, Ярославль, Тверь, пожаром обращенные в пепел, были снова выстроены; Темников перенесен на удобнейшее место; Устюг и Софийскую сторону в Новегороде окружили стенами; Вологду укрепили и распространили. Правительница, зная главную потребность Государства столь обширного и столь мало населенного, вызывала жителей из Литвы, давала им земли, преимущества, льготу и не жалела казны для искупления многих Россиян, увлекаемых Татарами в плен: для чего требовала вспоможения от Духовенства и богатых монастырей. Например, Архиепископ Макарий (в 1534 году) послал ей с своей Епархии 700 рублей, говоря: «душа человеческая дороже золота». Сей умный Владыка Новогородский, пользуясь уважением Двора, ездил в Москву не только молиться с Митрополитом о благоденствии России, но и способствовать оному мудрыми советами в Государственной Думе. Но Елена ни благоразумием своей внешней политики, ни многими достохвальными делами внутри Государства не могла угодить народу: тиранство и беззаконная, уже всем явная любовь ее к Князю Ивану Телепневу-Оболенскому возбуждали к ней ненависть и даже презрение, от коего ни власть, ни строгость не спасают Венценосца, если святая добродетель отвращает от него лицо свое. Народ безмолвствовал на стогнах: тем более говорили в тесном, для тиранов непроницаемом кругу семейств и дружества о несчастии видеть соблазн на троне. |
| Вспоминал он, как говорил, первых времён усобицы. Тогда напускал десять соколов на стаю лебедей, и какую лебедь настигали – та первой и пела песнь старому Ярославу, храброму Мстиславу, что зарезал Редедю пред полками касожскими, прекрасному Роману Святославичу. Боян же, братия, не десять соколов на стаю лебедей напускал, но свои вещие персты на живые струны воскладал, а они уже сами князьям славу рокотали. Начнём же, братья, повесть эту от старого Владимира до нынешнего Игоря, который скрепил ум силою своею и поострил сердце своё мужеством, исполнившись ратного духа, навёл свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую. Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел, что оно тьмою воинов его прикрыло. И сказал Игорь дружине своей: «Братья и дружина! Лучше убитым быть, чем плененным быть; так сядем, братья, на борзых коней да посмотрим на синий Дон». Страсть князю ум охватила, и желание отведать Дон Великий заслонило ему предзнаменование. «Хочу, сказал, копье преломить на границе поля Половецкого, с вами, русичи, хочу либо голову сложить, либо шлемом испить из Дона». О Боян, соловей старого времени! Вот бы ты походы эти воспел, скача, соловей, по мысленному древу, летая умом под облаками, свивая славу обоих половин этого времени, рыща по тропе Трояна через поля на горы. Так бы пришлось внуку Велеса воспеть тогда песнь Игорю: «Не буря соколов занесла через поля широкие – стаи галок несутся к Дону Великому». Или так запел бы ты, вещий Боян, Велесов внук: «Кони ржут за Сулой – звенит слава в Киеве. Трубы трубят в Новгороде, стоят стяги в Путивле!» Игорь ждет милого брата Всеволода. И сказал ему буй тур Всеволод: " Один брат, один свет светлый – ты, Игорь! Оба мы Святославичи! Седлай же, брат, своих борзых коней, а мои-то готовы, уже оседланы у Курска. А мои-то куряне опытные воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены, пути им ведомы, овраги им знаемы, луки у них натянуты, колчаны отворены; сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю славы». |
| Сказали Боян и Ходына, Святославовы песнотворцы старого времени Ярослава, и Олега-князя любимцы: «Тяжко голове без плеч, беда и телу без головы» – так и Русской земле без Игоря. Солнце светится на небе, – а Игорь князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае, – вьются голоса их через море до Киева. Игорь едет по Боричеву ко святой Богородице Пирогощей. Села рады, грады веселы. Певши песнь старым князьям, потом и молодым петь: «Слава Игорю Святославичу, Буй туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Здравы будьте, князья и дружина, Борясь за христиан против нашествий поганых! Князьям слава и дружине! Аминь. Слово о полку Игореве (перевод К.Д. Бальмонта) Нам начать не благо ль, братья, песню старыми словами, Песнь, как полк в поход повел он, славный Игорь Святославич? По былинам лет тех бывших, не по замыслу Баяна, Эту песнь зачнем мы, братья. Он, Баян, певец тот вещий, Коль кому восхочет песни, белкой он течет по древу, По земле он серым волком и орлом под облак сизым. Вспомнит быль времен тех первых, об усобицах сказанья, Соколов пускает десять к лебединой стае белой, Чуть домчится первый сокол, лебедь первая закличет, – И певучим словом песни Ярослав проходит старый, И в певучем слове песни восстает Мстислав тот храбрый, Он, зарезавший Редедю пред косожскими полками, И Роман тот Святославич, в песне он красиволикий. А Баян пускал не десять соколов проворных, братья, К лебединой стае белой не летел поспешный сокол, Нет, он вещие на струны возлагал персты, и звонко Князю, избранному песней, струны славу рокотали. Так начнем же, братья, повесть, от Владимира начало И до Игоря, что ныне ум напряг свой, ум-твердыню, Заострил свое он сердце, ратным мужеством наполнив, И привел свои полки он до земли до Половецкой, Да отмстит, и мщеньем правым, он за Русскую за землю. Тут взглянул на солнце Игорь, солнце светлое на небе, Видит он – от солнца черной тьмою воинство покрыто. И сказал к своей дружине Игорь: «Братья и дружина, Лучше быть мечом сраженным, чем в бою быть полоненным. На коней на борзых сядем, Дона синего посмотрим!» |
| VII По поступлении в обитель отец Архипп пять лет не имел у себя келлии, приметаясь на пекарне, вменяя себя за ничто перед человеками: спал он или на грязном каменном полу и на угольях лицом в угол, или на полке перед столом, при самом входе в пекарню. Иногда нарочно рассыпал муку, разливал воду или ронял тесто. Начнут его ругать, а он кланяется и у всех просит прощения. Таким образом он заставлял выходить наружу скрывающиеся внутри страсти, уничтожал их собственным смирением и уничижением себя перед другими. Одежду подвижник носил порванную, грязную. От простуды и долгого стояния в храме у него на ногах образовывались отеки, обыкновенных сапог одеть было невозможно. Он некоторое время носил на одной ноге сапог, на другой валенок, потом ходил в опорках, которые по виду были настолько плохими, что никто не поднял бы их на дороге. Впоследствии отец Архипп ходил или в больших валенках или в особо для него сшитых просторных сапогах. Часто старец тер лицо руками или ерошил волосы на голове. Все это подавало повод называть его юродивым, безумным, прельщенным. Он не отрицал этих названий, умея искусно ими укрыться от тех, кто не искал у него совета и не желал принести ему душевную пользу. Посему о. Архипп говаривал: «Лучше всего дураком быть, да надобно уметь им сделаться». Тем, кто называл его прельщенным, он говорил: «Прости меня, я прельщенный», перед теми, кто считал его юродивым, он показывал себя безумным. Но действительно безумный действует бессознательно, а этого не было заметно у о. Архиппа. Безумный говорит и делает разные глупости, ему только свойственные, но в то же время не признает себя безумным; о. Архипп, напротив, сознавал, что сам по себе он ничто, и без Бога ничего не может сделать, а исполнял очень мудро все требуемое иноческими уставами. Скорее можно назвать глупым знающего доброе, говорящего о добре и его не делающего, чем называющего себя юродивым и делающего все доброе разумно. Отец Архипп был лишь исполнителем слов Священного Писания: “аще кто мнится мудр быти в вас в веке сем, буй да бывает, яко да премудр будет» (1Кор.3:18—19), «зане буее Божие премудрее человеков есть и немощное Божие крепчае человек есть» (1 Кор.1:25). Юродство свое старец совершенно оставил, как нам кажется, только по вступлении в меру бесстрастия. Однако для неразумных и в этом состоянии он казался неразумным, особенно тем, кто не знал аскетических требований святых отцов или отречение от греховных и плотских удовольствий считали буйством. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance Дайвер от Бога 11 мин., 17.02.2015 В мае на Балтике холодно. Иногда ледяной ветер, пронизывающий до костей, серо-синее низкое небо. Иногда выходит солнце и окружающий мир поражает своей красотой, покоем и безграничностью. Влажность, холодные брызги под бортом корабля. Отличная погода для погружения в воду, температура которой колеблется от +2 до +4 ºC. Потому что полный штиль, качки нет, спокойное море расстилается бездной на 360 градусов по всему горизонту. Так бывает редко и такие моменты нельзя упускать. Даже если приходится просыпаться в четыре утра. Нужно ловить «окно» в погоде. Экспедиционный катер стал над объектом примерно в 180 км от Санкт-Петербурга и всего в нескольких морских милях от острова Гогланд, практически на самой границе Российской Федерации. Команда готовится к спуску на дно, надеваются костюмы, проверяется оборудование, все готово, и — прыжок в ледяную воду. В руках фонари, может быть, в это погружение повезет и ребята найдут то, ради чего они вот уже почти 10 лет по несколько раз в год отправляются на это тяжелое и трудное дело. Поиск затонувших кораблей. Константин Богданов Прежде чем начать погружение под воду, ищут объект гидролокатором. Если повезет — несколько часов, если нет — дней. В маленьком помещении на корме за экраном сидит Женя Тутынин, следящий за изображением на мониторе. Он по рации командует капитану, каким курсом лучше пройти, чтобы найти, а потом поточнее «прописать» объект. Вправо, разворот. Еще раз «пишут» эту точку левым бортом. Как только появляется изображение, похожее на затонувший корабль, члены команды бросают буй, отмечая место предполагаемой находки. По этому ходовику дайверы опускаются на дно. А внизу может оказаться, что гидролокатор зацепил просто большой камень, скальный выход или кусок железа. На борту капитан и члены команды следят за погружением, фиксируют время ухода под воду каждого. Как только дайвер погружается под воду, он принадлежит лишь себе, никакой связи с внешним миром, не видно ни зги. Только мощные фонари вырывают из темноты очертания объекта. В этой кромешной темноте человек находится до двух с половиной часов (в зависимости от оборудования, от температуры воды и от глубины погружения). При этом на самом объекте, если он найдется, времени мало, в среднем минут 20-30 — большая часть уходит на погружение и всплытие. Погружаются в паре. Это обязательное требование безопасности. Да и с учетом условий погружения предпочитают страховать друг друга. Общаются между собой при помощи жестов — сигналов пальцами в свете фонаря. |
| Так бы пелась тогда песнь Игорю, того внуку: «Не буря соколов занесла через поля широкие – стаи галок несутся к Дону Великому». Или так бы запел ты, вещий Боян, внук Велеса: «Кони ржут за Сулой – звенит слава в Киеве. Трубы трубят в Новегороде, стоят стяги в Путивле». Игорь ждет милого брата Всеволода. И сказал ему Буй Тур Всеволод: «Один брат, один свет светлый – ты, Игорь! Оба мы Святославичи! Седлай же, брат, своих борзых коней, а мои-то готовы, уже оседланы у Курска. А мои-то куряне опытные воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены, пути им ведомы, овраги им знаемы, луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли навострены; сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю – славы». Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поха по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заступаше, нощь стонущи ему грозою птичь убуди, свистъ звринъ въста, 178 збися Дивъ, кличетъ връху древа, 179 велитъ послушати земли незнаем, Влъз, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, 180 и теб, Тьмутораканьскыи блъванъ. 181 А Половци неготовами дорогами побгоша къ Дону Великому. Крычатъ тлгы полунощы, рци, лебеди роспущени. Тогда вступил Игорь-князь в золотое стремя и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заграждало, ночь стонами грозы птиц пробудила, свист звериный поднялся, встрепенулся Див, кличет на вершине дерева, велит послушать земле неведомой, Волге, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тмутороканский идол. А половцы непроторенными дорогами помчались к Дону Великому. Кричат телеги в полуночи, словно лебеди вспугнутые. Игорь къ Дону вои ведетъ. Уже бо бды его пасетъ птиць по дубию, влъци грозу въсрожатъ по яругамъ, орли клектомъ на кости зври зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты. А Игорь к Дону войско ведет. Уже беду его подстерегают птицы по дубравам, волки грозу накликают по оврагам, орлы клектом зверей на кости зовут, лисицы брешут на червленые щиты. О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси! О Русская земля! Уже ты за холмом! |
| Еще тридцать лет назад в деревне были живы и активно задействованы предметы старого быта: коромысла, деревянные маслобойки, сделанные из ствола сосны, деревянные корыта для скота. В каждом доме, правда уже все больше на чердаке, хранились прялки и ткацкие станки. Это в частных хозяйствах. А в колхозе в каждой второй деревне была ферма, стоял скот. Колхозное стадо было стихийным бедствием для огородников. От «паствы» вечно и безнадежно пьяных сельских пастырей строили сложные системы заграждений, снабжая их колючей проволокой. Зато каждое утро в шесть часов с нашей фермы в райцентр под названием Буй шел молоковоз, и можно было, попросившись к шоферу Виктору Иванычу в кабину, смотаться в город. А по субботам в клубе были танцы и драки. Одним словом, в деревне была жизнь, были жители, и вот эти-то деревенские жители кормили Россию. Но вот помню: взрослые, собираясь в деревню, в отдельном пакете берут круги варено-копченой «Краковской», несколько пачек азербайджанского чая, баночку растворимого напитка «Лето», пару баночек шпрот. С какой благодарностью наши деревенские знакомые принимали эти нехитрые дары! Да, у них были полные подвалы малинового варенья и соленых чернушек (на стол они подавались в сметане), у них были свое молоко и творог. Но «магазинного» они были лишены начисто. А ведь жили не в полной изоляции от мира, и телевизоры кое у кого уже были. Знали, что бывает кофе, что городские балуются колбаской, и, конечно, хотелось всего этого. Что же предлагали тем, кто кормил Россию, сельские магазины? Однажды нас с двоюродной сестрой — нам было по десять лет — отправили на тракторе в соседнее село в магазин, поручив купить хлеба и — наивные родители — чая. Домой мы вернулись, победоносно держа в руках по венику и по пакетику лаврового листа: мы купили все, что было в магазине. На самом деле хлеб с утра был, но к нашему приезду его уже раскупили на корм телятам. А больше ничего в магазине и не водилось. Вот так и жили советские колхозники в конце семидесятых: в достатке было лишь то, что дает земля и лес. А промтовары — от резиновых сапог до холодильников — все это было мечтой, мечтой о городе, о «настоящей жизни». Пройдет десять лет, и их дети уйдут в город за этой мечтой, оставив вымирающие деревни и зарастающие мелколесьем поля. Впрочем, восстанавливая социальную справедливость, крестьянин всегда тащил с фермы, из колхоза все, что можно было утащить. Недавно один мой деревенский знакомый, характеризуя со свойственной селянам едкостью соседа, сказал: «Да он же бригадиром на ферме работал, за всю жизнь в магазине ни лампочки не купил, ни гвоздика». |
| —248— мере истины, об общественном и личном счастье, о борьбе с современным язычеством и Японией, о материальной культуре, о прогрессе“ и т. д. У большинства текст истолкован или неправильно, или слишком односторонне. Благодаря отсутствию ограничений и разъяснений подобное объяснение слова Божия с церковной кафедры может многих приводить в немалое смущение. Так напр. некоторые писали: „рационализм и есть та премудрость мира, которая в очах Божиих является безумием; проповедь неповиновения властям, старшим, свободное сожитие с женой и есть безумие у Бога; премудрость мира сего – бесовская; премудрость, направленная к устроению земной жизни, безумие; вся земная мудрость пред Богом – одно безумие; тот буй, кто не хочет знать никого кроме себя; под мудростью разумеются высокоумие и самомнение: мудрость – суетная языческая учёность, суетное стремление низвести христианские откровенные истины на степень истин человеческих“ и т. д. Для характеристики общего строя рассуждений, писавших можно привести следующие строки. Так один своих слушателей назидает: „мирская мудрость оправдывает все греховные стремления человеческой природы, усыпляет совесть и обеляет самые ужасные преступления против Бога и ближних. Такая мудрость, конечно, безумие, буйство в очах Божиих. Мудрость мира сего не даёт ничего ценного. Серафим Саровский вменил в ничто мудрость и стал великим. Не поверил молодой Прохор ей. И много, много у нас таких людей, возненавидевших всякую мудрость мира сего“. Из подобных посылок обыкновенно следует определённое заключение: „итак, отвергнем словом и делом земную, бесовскую мудрость, приводящую лишь к гибели, потому что она безумие“... Вообще в проповедях мало отразилось христианское настроение писавших, которое должно отличаться ясностью, основательностью, глубиной, живостью, жизненностью, увлекать и очаровывать каждого слушателя. Казалось, в большинстве случаев, что проповеди писали не живые люди, а какие-то бездушные машины или дрессированные выучки. Так все в них стереотипно, шаблонно, схоластично. Монотонное, хрийное изложение не обвеяно не только живым |
|
|
