| Вместе с бывшими Императором и Императрицей на тех же условиях отправились в Тобольск по собственному желанию их дети и некоторые приближенные к ним лица». Свиту составляли ген. ад. Татищев, гофм. кн. Долгоруков, лейб-медик Боткин, воспитатель наследника Жильяр, фрейлина гр. Гендрикова, гофлектрисса Шнейдер (позднее прибыли преп. анг. языка Гибс, доктор Деревенко и фрейлина бар. Буксгевден). Нет никаких данных, подтверждающих свидетельство Бьюкенена, что «дети, которым было предложено на выбор жить с имп. Марией Фед. в Крыму или сопровождать своих родителей в Тобольск, выбрали последнее, хотя их предостерегали, что им придется подчиниться режиму, установленному для Государя и Государыни». Почему правительство промедлило пять дней с официальным опубликованием своего решения? Фактически никакого секрета, по крайней мере для Петербурга, не было и никакого протеста со стороны «крайне левых» отъезд императорской семьи не вызвал. И не вызвал потому, как определенно явствует из заметок в большевистских газетах (петербургской и московской «Правды» и «Соц. Дем.»), появившихся уже 1 августа, что этот выезд рассматривался как прямая ссылка Царя в Сибирь. Большевистская печать лишь негодовала на условия, при которых проходит эта «ссылка»: «Не страшно ехать в ссылку, имея в своем распоряжении 4 х поваров и 15 лакеев…» «Рабочие и солдаты голодные сидят в Крестах, а во избежание продовольственных затруднений за царской семьей едут два поезда с провизией» и т.д. Для большевистской печати нет сомнения в том, что «формально» Царь направлен в Тобольск для более строгого заключения. После отъезда из Царского, как уже было указано, во всех газетах появилось несколько запоздалое описание, не всегда точное: отъезд императорской семьи из Царского Села в изложении бесед журналистов с министрами, включая и главу правительства, помечался сутками позже (т.е. в ночь на 2-е августа). «Министры не скрывают своего недовольства, – сообщал корреспондент «Рус. Вед.», – по поводу появившихся в некоторых газетах сообщения о переводе б. |
| Вот два примера. До английского посольства дошел слух, что тов. мин. ин. д. вместо Арцимовича будет назначен посол в Португалии Боткин (брат лейб-медика), имевший репутацию дипломата «недружелюбно настроенного к Англии» (слова Нератова). Против назначения «известного германофила» Бьюкенен тотчас же заявил протест. Штюрмер поспешил заверить английского посла, что о назначении Боткина «не было и речи», как он формулировал свой ответ в докладе Царю 21 августа 344 . Между тем то, что назначение Боткина предполагалось, совершенно очевидно следует из докладов того же Штюрмера, когда намечался и преемник ему на посольском посту. Вместо Арцимовича был назначен чиновник особых поручений при Сазонове Половцев поддерживавший «очень дружественные отношения с английским посольством и часто бывавший там» (Нератов). Это был «друг» Бьюкенена по выражению Штюрмера 345 . Другой дипломатический инцидент – по существу своему совершенно пустяковый – более красочен. В субсидируемой из рептильного фонда газетке небезызвестного Булацеля (прежнего редактора «Русского Знамени»), не имевшей никакого авторитета и мало кем читаемой (один из представителей прогр. блока, член Гос. Совета Ермолов так охарактеризовал эту печать: «гадость, но влияния не имеет») – в «Российском Гражданине», в августе появилась статейка, которая была признана английским послом «весьма оскорбительной» для английской армии. Затронула Бьюкенена фраза, что «с начала войны британская армия успела продвинуться всего на несколько сот метров». Бьюкенен не только выступил с большим опровержением в печати («Нов. Вр.» 11 авг.), не только выразил министру ин. дел «свое возмущение по поводу того, что подобная статья могла быть пропущена цензурою», но и «потребовал печатного опровержения со стороны автора» 346 . «Штюрмер, – вспоминает посол, – колебался, говоря, что он бессилен в этом деле 347 . Я настаивал и, наконец, он заявил, что пришлет ко мне Булацеля. Я сказал последнему, когда он явился, то, что думал о нем и о его статье, но потребовалось больше часа времени, чтобы заставить его согласиться напечатать приготовленное мною опровержение. |
| Евгений Боткин: с царем до конца Доктора, расстрелянного вместе с царской семьей, причислили к лику святых Елена Горбачева Источник: Русская планета Русская Православная Церковь канонизировала Евгения Боткина — врача, который не покинул императора в его смертный час и был расстрелян вместе с ним и его семьей в Екатеринбурге. Биографию нового подвижника вспоминает «Русская планета». Семья императора Несмотря на то что династия Боткиных верой и правдой служила сразу двум российским императорам — Александру II и Александру III, Евгений Боткин получил должность лейб-медика (придворного медика) не из-за достижений своих именитых предков (его отцом был знаменитый доктор Сергей Петрович Боткин, в честь которого названа одна из центральных больниц в Москве). Когда в 1907 году место главного врача императорской семьи освободилось, императрица Александра Федоровна сказала, что хочет видеть в этом качестве Боткина. Когда ей сказали, что в Петербурге есть два медика с такой фамилией, она добавила: «Того, что был на войне!» Боткин отправился на войну добровольцем. К тому моменту он достиг неплохих успехов во врачебной карьере, был женат, имел четверых детей. В годы Русско-японской войны он координировал работу медицинских частей при российской армии. Должность административная, но Боткин, несмотря на это, предпочитал больше времени проводить на передовой и не боялся в случае чего исполнять роль ротного фельдшера, помогая солдатам прямо на поле боя. За свои труды он был награжден офицерскими боевыми орденами, а после окончания войны написал книгу «Свет и тени Русско-японской войны». Эта книга и привела Боткина к должности лейб-медика императорской семьи. После ее прочтения Александра Федоровна никого, кроме него, в качестве императорского врача и видеть не хотела. Императрица выбрала Евгения Боткина еще по одной причине — болезнь цесаревича Алексея. Как врач Боткин изучал иммунологию, а также свойства крови. Следить за здоровьем молодого цесаревича, больного гемофилией, стало одной из главных его обязанностей при императорском дворе. |
| После смерти Петра Кононовича в 1853 году старшие братья обеспечили всех членов семьи, кто не занимался чайным делом, и дружно выделили 100 тысяч рублей приданого для сестры Марии, которая в 1857 году вышла замуж за А.А. Фета: на эти деньги и было куплено поэтом имение в Орловской губернии. Другая их сестра, Екатерина Петровна, стала женой фабриканта Ивана Васильевича Щукина, так что знаменитый коллекционер французского импрессионизма Сергей Иванович Щукин и великий собиратель предметов русской старины Петр Иванович Щукин приходились внуками Петру Кононовичу Боткину. Фактическим же главой чайной фирмы стал Петр Петрович Боткин, прирожденный купец и очень набожный человек. Он был усердным старостой своей приходской Успенской церкви на Покровке, следил за состоянием здания храма и удовлетворял все его материальные нужды. А после освящения храма Христа Спасителя стал и его старостой: эту должность традиционно занимали состоятельные купцы, имевшие возможность на свои средства обеспечивать храм всем необходимым и поддерживать его в исправности. Современники запомнили, как Петр Боткин-младший чтил Владимирскую икону Божией Матери и всегда по дороге заходил в Успенский собор, чтобы поклониться ей. Он помогал строить православные храмы даже в… Аргентине. В 1887 году православные жители Буэнос-Айреса, среди которых были и выходцы из России, обратились к Александру III с просьбой устроить им православную церковь. Просьба со временем была исполнена: сам Николай II с вдовствующей императрицей Марией Федоровной внесли пожертвование на этот храм, а в числе других благотворителей был и П.П. Боткин. Все это способствовало успеху чаеторговли: боткинская фирма процветала. У П.П. Боткина была очень редкая черта: он не носил усы и бороду – главнейший купеческий признак, но с ним охотно имели дело самые патриархальные купцы. Отличался набожностью и Дмитрий Петрович Боткин, один из старших сыновей Петра Кононовича. Женившись на Софье Мазуриной, внучке известного московского городского головы, он обзавелся и собственным домом, в который каждый год привозили для молебна чудотворную Иверскую икону и образ Спаса из кремлевской часовни у Спасских ворот. Дмитрий Петрович жертвовал средства на благоукрашение Корсунско-Богородицкого собора –главного храма города Торопца, родного для Боткиных. Его святыню – Корсунскую икону Божией Матери – подарила Торопцу полоцкая княжна в память о своем венчании с Александром Невским. Сам Дмитрий Петрович собирал картины, одним из первых в России увлекшись живописью Коро, Курбе и Милле. Будучи дружен с Павлом Третьяковым, он нередко помогал ему в подборе полотен. А его брат Михаил Боткин сам обнаружил способности к рисованию и поступил в петербургскую Академию художеств, где учился у Ф. Бруни (расписывавшего храм Христа Спасителя), получил звание академика исторической живописи и в 1882 году был назначен членом Комиссии по реставрации придворного кремлевского Благовещенского собора. |
| Кресту, пригласил и всех бывших в квартире сделать то же самое. Благословил он всех, маме сказал, что она добра, мне то же самое, сестре не помню что, но тоже хорошее. Одну лишь кухарку не допустил о. Иоанн поцеловать святой Крест, сказав ей, что она этого не достойна. Впоследствии оказалось, что она была воровкой. Затем мы пригласили о. Иоанна пить чай в столовую, и здесь произошел интересный инцидент. Отец боялся, что если С. П. Боткин 72 узнает о том, что его посетил о. Иоанн, то он, Боткин, обидится и больше не станет навещать его. Вследствие этого был отдан курьезный приказ швейцару: в том случае, если Сергей Петрович приедет, сказать ему, что отца дома нет. Курьезен был этот приказ уже по тому одному, что папа никуда не выезжал, так как ему тем же Боткиным было запрещено выходить на воздух зимой. Кроме того, мы не учли того обстоятельства, что раз к кому-нибудь заезжал о. Иоанн, то весть об этом моментально облетала всю округу и около кареты его собиралась громадная толпа народа, ожидавшего его благословения. Так оно случилось и на этот раз. Едва весть о визите к нам батюшки разнеслась по околотку, как вся часть Литейного пр., на которой мы жили, оказалась запруженной народом. С. П. Боткин как раз в это самое время задумал навестить отца и немало удивился и даже, как он нам рассказывал после, побоялся, не умер ли папа, когда увидел перед домом такую толпу народа. Осведомившись у первого же встречного человека о причине такого скопления толпы, он, конечно, узнал, в чем дело, и понял, что батюшка наверное у нас, а потому, не слушая запутанных объяснений швейцара, прямо пошел наверх и, так как двери квартиры заперты не были, вошел в прихожую, снял шубу и появился в столовой. Трудно описать то смущение, которое овладело всеми нами, когда в дверях появилась высокая, плотная фигура С. П. Воцарилось неловкое молчание. Один о. Иоанн был, видимо, приятно удивлен, увидев профессора. Он встал и с доброй улыбкой обнял Боткина. – Ай, ай, ваше превосходительство, – укоризненно начал по адресу папы Сергей Петрович, – как вам не стыдно скрывать от меня моего друга, о. |
| Политические и иные взгляды Е.С. Боткина во многом определялись его происхождением, родственными связями, ближайшим окружением и знакомствами. Недаром говорится: скажи мне, кто твой друг, и я тебе скажу, кто ты. Дочь Евгения Сергеевича вспоминала посещение летом 1914 г. московского дома «папиной кузины» - «старого гнезда Боткиных, в то время когда они еще были чаеторговцами»: «Нас дружески принимали две младшие дочери дома, две старшие давно были замужем. С мальчиками мы не нашли общего языка, - в разговорах они выражали свои политические мнения, которые казались нам слишком смелыми. В нашем присутствии они всё время выражали восхищение своим дядей, несменяемым председателем Думы Гучковым» . (В действительности А.И. Гучков был председателем в одной лишь III Думе с марта 1910 г. по март 1911 г.) Известно, что тетка А.И. Гучкова, Анна Ефимовна еще в 1861 г. вышла замуж за В.П. Боткина. Это было т.н. первое породнение двух известных купеческих семей. «Именно чай, - вспоминает один из членов этой семьи, - был в основе огромного состояния Боткиных. У Петра Кононовича, продолжившего семейное дело, от двух жен было двадцать пять детей. [...] Василий Петрович, старший сын, был известным русским публицистом, другом Белинского и Герцена, собеседником Карла Маркса» . В.П. Боткин и сам «был известен как литератор, критик и переводчик [...] В доме В.П. Боткина в Петроверигском переулке жил Т.Н. Грановский и происходили собрания знаменитого кружка. Сестра его была замужем за А.А. Фетом, его старший брат Сергей Петрович стал всероссийским медицинским светилом» . (Этот-то С.П. Боткин (1832†1889) и стал отцом Лейб-медика Е.С. Боткина.) Второе породнение Боткиных с Гучковыми произошло в 1887 г., 26 лет спустя после первого. Сын И.Е. Гучкова (брата А.Е. Боткиной) Николай (брат пресловутого А.И. Гучкова) женился на дочери главы товарищества чайной торговли «Петр Боткин и сыновья» - Вере. (Почти все паи этого акционерного предприятия «принадлежали трем семьям - Боткиным, Гучковым и Остроуховым. Товарищество вело как крупнооптовую, так и розничную торговлю чаем, кофе, рафинадом и сахарным песком» .) Супруги Н.И. и В.П. Гучковы поселились в родовом гнезде Боткиных - в доме 4 в Петроверигском переулке. |
| Другими не менее знаменитыми прихожанами Успенской церкви были чаеторговцы Боткины, тоже успешно постигшие «чайную истину» Москвы – их фамильный дом находился в Петроверигском переулке, дом 4. Фирма, основанная купцом Петром Кононовичем Боткиным, еще в екатерининские времена, была самым известным поставщиком китайского чая, особенно любимого в старой Москве. В середине XIX века Боткины одними из первых стали завозить диковинный индийский и цейлонский чай, который тогда только осваивали на своих плантациях англичане. Чаеторговля была главным фамильным делом Боткиных, но из их рода происходили и меценаты, и художники, и врачи. Одним из сыновей основателя фирмы был знаменитый Сергей Петрович Боткин, чье имя носит теперь известная московская больница. Долгие годы он успешно лечил в Петербурге больного М. Е. Салтыкова-Щедрина и продлил ему жизнь. А его сын, Евгений Сергеевич Боткин, последний русский лейб-медик, до конца остался верным государю Николаю II и вместе с ним принял мученическую смерть в Ипатьевском доме. Другой известный сын чаеторговца, Петр Петрович Боткин, принявший после смерти отца фамильное дело, также был старостой Успенской церкви на Покровке и одновременно старостой кремлевского Архангельского собора, а потом и храма Христа Спасителя. Он был очень набожным, и необычным, хотя прирожденным купцом, целыми днями просиживавшим в Гостином дворе, где вел очень серьезные торговые операции. При этом богомольный купец не носил усы и бороду, что было большой редкостью в среде православного купечества. Одна из его дочерей – Надежда вышла замуж за известного художника Илью Остроухова (в чьем доме в Трубниковском переулке был устроен смотр проектов памятника Гоголю и чья художественная коллекция составила основу нынешнего иконописного отдела Государственной Третьяковской галереи). Вторая дочь – Вера стала женой Н. И. Гучкова, московского городского головы, который способствовал открытию Народного университета имени А. Л. Шанявского – эту идею многие встретили в штыки. Он был родным братом знаменитого А. И. Гучкова, лидера партии «октябристов» и военного министра Временного правительства, который в трагическом марте 1917 года вместе с В. В. Шульгиным принимал в Ставке у Николая II акт об отречении от престола. |
| Наконец отец Иоанн закончил свою молитву и, дав отцу приложиться к святому кресту, пригласил и всех бывших в квартире сделать то же самое. Благословил он всех, маме сказал, что она добра, мне то же самое, сестре – не помню что, но тоже хорошее. Одну лишь кухарку не допустил отец Иоанн поцеловать святой крест, сказав ей, что она этого не достойна. Впоследствии оказалось, что она была воровкой. Затем мы пригласили отца Иоанна пить чай в столовую, и здесь произошел интересный инцидент. Отец боялся, что если С.П. Боткин узнает о том, что его посетил отец Иоанн, то он, Боткин, обидится и больше не станет навещать его. Вследствие этого был отдан курьезный приказ швейцару: в том случае, если Сергей Петрович приедет, сказать ему, что отца дома нет. Курьезен был этот приказ уже по тому одному, что папа никуда не выезжал, так как ему тем же Боткиным было запрещено выходить на воздух зимой. Кроме того, мы не учли того обстоятельства, что раз к кому-нибудь заезжал отец Иоанн, то весть об этом моментально облетала всю округу и около кареты его собиралась громадная толпа народа, ожидавшего его благословения. Так оно случилось и на этот раз. Едва весть о визите к нам Батюшки разнеслась по околотку, как вся часть Литейного проспекта, на которой мы жили, оказалась запруженной народом. С.П. Боткин как раз в это самое время задумал навестить отца и немало удивился и даже, как он нам рассказывал после, побоялся, не умер ли папа, когда увидел перед домом такую толпу народа. Осведомившись у первого же встречного человека о причине такого скопления толпы, он, конечно, узнал, в чем дело, и понял, что Батюшка, наверное, у нас, а потому, не слушая запутанных объяснений швейцара, прямо пошел наверх и, так как двери квартиры заперты не были, вошел в прихожую, снял шубу и появился в столовой. Трудно описать то смущение, которое овладело всеми нами, когда в дверях появилась высокая, плотная фигура С.П. Воцарилось неловкое молчание. Один отец Иоанн был, видимо, приятно удивлен, увидев профессора. Он встал и с доброй улыбкой обнял Боткина. |
| Лейб-хирург Сергей Петрович Фёдоров Между тем фигура Евгения Сергеевича не столь проста и однозначна, как это может показаться при первом поверхностном взгляде. Подобно своему коллеге профессору С.П. Федорову, доктор Е.С. Боткин придерживался либеральных взглядов. «Это был умный, либерально настроенный господин, - отмечала подруга Императрицы Ю.А. Ден. - ...Его политические воззрения поначалу расходились с идеологией монархистов...» Так же, как и профессор С.П. Федоров , Е.С. Боткин использовал свое положение для иных, не связанных с исполнением профессиональных обязанностей, целей. Так, его дочь пишет, что однажды Евгений Сергеевич «убедился, что необходимо назначение сильного, интеллигентного и неподкупного человека в Святейший Синод, чтобы остановить всё возрастающее влияние Распутина. [...] Когда этот пост стал вакантным, мой отец употребил всё свое влияние, чтобы выдвинуть одного из своих друзей Сергея Лукьянова - абсолютно преданного Монархии, очень смелого человека. Он был бывшим студентом моего деда и не имел никаких связей при Дворе и в духовной среде. Как выдающийся патолог, он обладал интеллигентностью и исключительной способностью логически мыслить. [...] Его прямолинейность завоевала уважение Столыпина, который был также очень дружен с моим отцом» . Вот, оказывается, кому, помимо П.А. Столыпина, обязаны мы появлением на посту Обер-прокурора Св. Синода рационалиста-невера С.М. Лукьянова. Вскоре, правда, выяснилось, что быть «выдающимся патологом», вовсе не одно и то же, что разбираться в церковных вопросах. По отзыву митрополита Евлогия (Георгиевского), Сергей Михайлович «не знал ни Церкви, ни народа» . Резкое недовольство его деятельностью выражено в одном из частных писем владыки Серафима (Чичагова) (16.5.1910): «Пока Ст[олыпин] и Лукьянов - в силе, можно ли помышлять о восстановлении Синода? Государство совсем придавило Церковь и катастрофа неизбежна» . Использовавшийся П.А. Столыпиным в качестве одной из немногих своих креатур в антираспутинской кампании (вполне соответствовавшей также видам Е.С. Боткина), С.М. Лукьянов был, в конце концов, отставлен 2 мая 1911 г. от должности, вопреки тому, что совершенно безосновательно пишут, даже и до сих пор, некоторые ангажированные исследователи, вовсе не за неприятие Царского Друга, а за допущение им спровоцированного иеромонахом Илиодором и поддержанного епископом Гермогеном т.н. «Царицынского скандала» . |
| Царя с семьей в каторжную тюрьму и арестовать губернского комиссара». Естественно, что правительственный комиссар абсолютно не видел необходимости прибегать к такой мере. Было бы ошибочно психологию, создавшуюся в переходное время (Панкратов оставил свой пост 24 января), переносить на те первые месяцы, когда существовала старая революционная власть, формально определявшая юридическое положение «царственных пленников» в Тобольске. Панкратова «крайне тревожило» непонимание положения дел со стороны Царя и свиты, настаивавших на прогулках. Но удивительным образом он не считал нужным сообщить Царю свои опасения («сообщать обо всем этом бывшему Царю не приходилось, – говорит он). Почему? 259 Заключенные не разделяли этих опасений и делали ответственным за неразрешение прогулок только Панкратова, тем более что на этой почве создалось непонятное недоразумение. Очевидно, еще в начале комиссарства Панкратова при очередном разговоре о прогулках с доктором Боткиным и трафаретной ссылке Панкратова на опасность прогулок и на то, что ему «права» на это «не дано», Боткин сказал: «Тогда я сам буду ходатайствовать перед Врем. Правительством». «Я не протестую. Хлопочите», – ответил Панкратов. И вот в записи Николая II 29 октября читаем: «На днях Е. Р. Боткин получил от Керенского бумагу, из которой мы узнали, что прогулки за городом нам разрешены. На вопрос Боткина, когда они могут начаться, Панкратов, наконец, ответил, что теперь о них не может быть речи из-за какой-то непонятной боязни за нашу безопасность. Все были этим ответом до крайности возмущены». Получение такой бумаги Боткиным очень невероятно, хотя дочь Боткина, прибывшая в Тобольск 14-го и тщетно добивавшаяся разрешения посещать семью под благовидным предлогом «общих уроков», это подтверждает, – впрочем, в качестве мемуариста она достаточно безответственна. Невероятно, чтобы Панкратов умолчал о таком разрешении, тем более что при своей природной мягкости, имея разрешение, он, конечно, уступил бы настояниям семьи и переборол бы и свои больше теоретические опасения, и противодействие своего помощника, если таковое было бы, и, возможно, оппозицию солдатского «комитета». Человек, переживший всю томительную тоску многолетнего одиночного тюремного заключения и не озлобившийся, как никто другой, мог понимать радость жизни и восприятие свободы. |
|
|
