| На этом характеристика кончилась. Патриарх поднялся; по обычаю помолились перед голосованием. Голоса отбирали, начиная с младших по хиротонии,– с меня. Единогласно согласились. Итак, о.Борис - избранный епископ После, между м[итрополитом] Алексием Ленинградским и арх[иепископом] Алексием Казанским был разговор, к которому подошел я: очень возмущались нынешними монахами, которые, не смущаясь, просятся в епископы, высказывают нежелание идти туда или сюда и т. п. Тут вина и во мне, что я вовремя его не одергивал. Но о. Колчицкий говорил, что в Сталино есть 2 протоиерея-академиста, которые спуска ему не дадут, и это для него будет полезно. Я написал ему телеграмму-молнию: «Сегодня состоялось назначение Вас епископом Ворошиловградским. Поздравляю. Хиротония в Москве. Приезжайте незамедлительно. А. Г.». Но о. Н. Ф. Колчицкий после заседании по телефону стал согласовывать это с Советом, и получилось недоразумение: там сказали, что речь была вообще о посвящении Бориса, но не было указано место; по их мнению, наиболее желательно прежде всего назначить в Чернигов. О. Колчицкий хотел лично побывать в Совете и переговорить: если они не особенно настаивают на Чернигове, то лучше бы не расстраивать «дедушку» и оставить Ворошиловград. Колчицкому не хочется пускать Бориса в свою (Колчицкого) родную епархию. 24 марта . С утра получил деньги – 20 т[ысяч] – по аккредитивам и отвез Патриарху. Тот сообщил, что с Виком положение несколько изменилось. Совет настаивает на замещении прежде всего кафедры Черниговской. Поэтому порешили назначить Вика в Нежин – викарием Черниговским – и поручить ему временное управление епархией. Ленинград[ский] митрополит предлагал не упоминать об управлении епархией, чтобы это управление поручил ему экзарх, а то, пожалуй, Борис при его самоуправстве и считаться не будет с экзархом, но все-таки решили написать о поручении управления, а в указе упомянуть о том, что Экзарх укажет пределы... Поэтому моя телеграмма пошла только сегодня и без указания места назначения: «Состоялось назначение Вас епископом. Поздравляю. Приезжайте незамедлительно». Также и о. Колчицкий официально сообщил, что предлагается явиться в Патриархию, захватив клобук, митру, мантию и панагию. |
| Незадолго перед смертью шесть томов рукописей Бориса Садовского были приобретены Литературным музеем. До сих пор опубликованы лишь отдельные дневниковые записи и стихи 20–40-х годов, вошедшие в издание: «Борис Садовской. Стихотворения, рассказы в стихах, пьесы и монологи. Новая библиотека поэта. Малая серия. СПб., 2001». Среди стихотворений есть и шуточное, датированное 1940 годом. Чувство юмора не покидало Бориса Садовского даже в самые тяжкие времена, о чем можно судить по его стихотворному посланию к В.И. Лебедеву-Кумачу как депутату Верховного Совета РСФСР и «товарищу по перу»: Тов. Лебедев-Кумач, вы мой избранник И в то же время мой товарищ по перу. Послушайте, что Вам расскажет бедный странник, Гость обездоленный на жизненном пиру. Пишу я сорок лет. Мои произведенья – Четырнадцать весьма разнообразных книг. Рассказы, повести, статьи, стихотворенья. Мне скоро шестьдесят, и я уже старик. Был с Блоком, с Брюсовым союз мой неизменен. Я Маяковского знал юным удальцом. Еще в «Товарище» меня печатал Ленин, Отец которого дружил с моим отцом. Лет двадцать я без ног, но, несмотря на это, Три года на дому я лекции читал. Профессор красный я, а в звании поэта Союз писателей давно меня признал. В последние года в постель пришлось свалиться: Смерть хмурая ко мне так близко подошла, Но ожил и пишу. И как же не трудиться, Когда над головой полет орла, Когда истории и миру предписала Страна великая незыблемый закон, Когда Америка соседкой нашей стала, Покорена тайга и полюс побежден. Но Пушкин говорит, что для поэта нужен (Как, впрочем, и для всех трудящихся людей) Хороший сон, затем обильный добрый ужин. Литфонд же мне дает три сотенки рублей. Три сотни на меня и на жену больную. Пора о пенсии решиться хлопотать. Просил на лето я хоть сумму небольшую, Ее «товарищи» всё забывают дать. Так помогите мне подняться снова к свету, Певец отзывчивый на радость и тоску. Прошу немного я: спокойствия поэту, Обеда скромного больному старику. Знаменитый поэт-песенник Лебедев-Кумач, надо думать, помог «товарищу по перу» в оформлении пенсии вместо пособия Литфонда. Депутаты в ту пору были всесильны, хотя через год, во время эвакуации из Москвы, никакое депутатство не спасло самого Лебедева-Кумача, которого полгода продержали в казанской тюремной психушке за несколько гневных фраз в адрес Сталина, допустившего немцев к Москве. |
| Когда остатки его войска бросились в беспорядочное бегство, он сам поспешно бежал в Рыльск, но не удержался здесь и бежал далее, в Путивль, где и засел, собирая остатки своего войска. Каменный путивльский кремль давал ему отличную защиту. Но и в Путивле его положение было крайне опасным, и он уже хотел бежать в Польшу, но был удержан путивлянами, которые не ждали себе пощады от царя Бориса. Опасность в Путивле для него была так велика, что если бы войско московское могло сосредоточиться на осаде Рыльска и Путивля, ускорить своё движение и гнаться по пятам за самозванцем, то, конечно, успело бы взять оба города и захватить самого самозванца и тем положить конец походу „царя Димитрия» на „хлопа Бориса». К сожалению, этого не случилось. Окончательному успеху московского войска помешали успехи приверженцев самозванца на большом пространстве южной и западной окраин Московского государства, а также непригодность тогдашнего войска к продолжительным походам, изнурявшим его и вынуждавшим уходить из строя по недостатку запасов. После победы московское войско занялось осадой Рыльска. Здесь получен был строгий выговор царя за то, что войско упустило из своих рук самозванца и дало ему возможность снова усиливаться. Воеводы сняли осаду Рыльска и отошли в Комарицкую волость для отмщения её жителям за измену. Все ужасы этого мщения и грустные последствия его для самих мстителей картинно описал Масса в своих сказаниях о смутном времени. „Услыхав, – рассказывает он, – что Димитрий прошёл волость Комарицкую, все жители которой присягнули ему, Борис призвал к себе касимовского царя Симеона, бывшего некогда царевичем казанским... Этому Симеону Бекбулатовичу, как повелителю всех касимовских татар, приказано было собрать всех своих воинов, число которых приблизительно простиралось до 40.000 конных татар. Борис приказал ему с этим войском напасть на Комарицкую волость, всё жечь, грабить и опустошать, всех мужчин и старых женщин мучить ужасными пытками, а молодых женщин и детей продавать в вечное рабство и отсылать в Татарию. |
| б) Предложение о. ректора академии архимандрита Лаврентия: «Не благоугодно ли будет Совету академии поручить временное (до конца 189 7 / 8 учебного года) исполнение преподавательских обязанностей по кафедре истории философии, оставшейся вакантною за выходом в отставку заслуженного профессора Петра Казанского , тому же профессору Казанскому, изъявившему на это свое согласие». Справка: 1) По § 81 лит. а. п. 7 устава духовных академий «принятие мер к замещению преподавательских вакансий» значится в числе дел, окончательно решаемых самим Советом академии. 2) По § 60 того же устава за исполнение должности преподавателя по вакантной кафедре —432— выдается, по усмотрению Совета, с разрешения Епархиального Преосвященного, вознаграждение в размере, не превышающем жалованья доцента (900 руб. в год). Определили: 1) Переместить исправляющего должность доцента академии по кафедре еврейского языка и библейской археологии Павла Тихомирова, с 16 августа будущего 1898 года, на кафедру истории философии, оставшуюся вакантною за выходом в отставку заслуженного профессора академии Петра Казанского . 2) Временное (с 1-го числа декабря месяца 1897 года и до окончания текущего учебного года) исполнение преподавательских обязанностей по означенной вакантной кафедре истории философии поручить бывшему заслуженному профессору академии Петру Казанскому, с производством ему, согласно § 60 академического устава, вознаграждения из оклада 900 рублей в год. 3) Постановления сии представить на Архипастырское благоусмотрение и утверждение Его Высокопреосвященства. На сем журнале резолюция Высокопреосвященства: «Дек. 31. Статьи IV, VI, XI смотрены. – Утверждаются – профессор Григорий Воскресенский членом правления, а кандидат богословия Борис Забавин в должности помощника секретаря совета и правления академии. Согласен с постановлениями в статьях VIII и XX. Все прочее обращается к исполнению, и где нужно мое содействие, там оно обещается». Того же числа Присутствовали, под председательством ректора академии архимандрита Лаврентия, инспектор академии и. д. ординарного профессора архимандрит Арсений и члены Совета академии, кроме профессоров: В. Кипарисова , не присутствовавшего по болезни, и А. Введенского , находящегося в заграничной командировке. |
| 1 Из трагедии Антигона автор останавливается на характере самой Антигоны, отмечая в ее самопожертвование в пользу брата, приближение ее к христианскому идеалу любви и приводя слова ее о загробной жизни божественном правосудии. Но наряду с этими, из добрых помыслов совести вытекающими добрыми деяниями Антигоны ( Рим. 1:15 ), в нравственном характере ее достойно внимания и ее отношение к сестре, которой она не могла простить ее боязливой нерешительности. Каким –то холодом веет от этой самодовлеющей праведности идеализованной язычницы, не знающей любовного прощения. Это -то собственно, думается мне и важно отметить в нравственном характере Антигоны, важно отметить именно то, что она не могла даже знать этого слова прощение; ибо это слово –– Христово слово, с неба принесенное Им. Потому-то нам, привыкшим с детства слышать его, также важно иногда лицом к лицу в живых образах показать, как на самых высоких ступенях духовного развития естественному человеку, не просвещенному святым Евангелия и не облагодатствованному церковью трудно и даже прямо невозможно было самому подняться до благодати и истины, принесенных Христом. Еще яснее и потому достойнее нашего внимания в трагедии Антигона противоположение язычества христианству в отношении выведенных в трагедии лиц к самоубийству, которое представляется их сознанию естественным и ничуть не законно – преступным деянием. Нравственное бессилие чуется христианскому сердцу в этих решениях языческих героев. 2 О высоком научном достоинстве того двухтомного труда отца Бориса в одном из духовных Журналов (Чтения в Общ. Люб. Дух. Пр.) сказано между прочим так: «Не подлежит сомнению, что в ряду богословских работ, обнародование результатов, которых выпало на долю органа Казанской Академии (Прав. Соб., где первоначально печаталось исследование отца Бориса), наибольшею научностью и всесторонними достоинствами отличаются статьи бывшего профессора Казанской Академии, печатающаяся в Журнале под общим заглавием: «История христианского просвещения в его отношениях к древней греко-римской образованности». Хорошо известный своими разнообразными трудами всем интересующимся произведениям современной философско-богословской мысли, автор отмеченных нами статей поражает читателя широтою эрудиции и неутомимым трудолюбием. Не говоря уже о новейшей иностранной литературе, он, как видно, прекрасно изучил по подлинникам и древнюю греко – римскую литературу. Святоотеческие творения, сочинения других христианских писателей, классические произведения языческих авторов –– все и одинаково знакомы нашему автору. Намеченный им общий вопрос ученый автор рассматривает во всей его возможной полноте и многосторонности, не обходя молчанием ни одного предмета, так или иначе соприкасающегося с общей темой его капитального исследования. Намереваясь представить историю христианского просвещения, архимандрит Борис всюду старается сохранить беспристрастие истории. |
| Ты любил свою Almam Matrem – Академию с ее профессорами и студентами. Даже самый последний служитель в ней не чужд был твоих забот в тяжелые минуты душевной скорби и материальной нужды. Ты был слишком скромен и не делал добра напоказ. Мне известно, как ты, узнавши, что один из академических ординарных профессоров, скончался, оставив совершенно необеспеченную семью и 12 руб. денег на „все“, сразу послал семье покойного сто рублей с просьбой не говорить от кого... Таких случаев мне, как самому близкому к тебе человеку, известно много. Ты благотворил всем и всюду. Мне неизвестно ни одного благотворительного и просветительного учреждения по духовному ведомству и не по духовному только, на нужды которых ты не отозвался бы в числе первых. Ты мог быть богачом, но умираешь бедняком. В последнее время, получая только профессорскую пенсию, ты начинал даже нуждаться при самом скромном образе жизни. Не желая быть бременем для других ты, как добрый христианин, оставил себе небольшую сумму только на погребение, поминовение и памятник. Все свое состояние ты при жизни роздал нуждающимся, – безразлично родным и чужим, особенно на учащихся и в благотворительные учреждения. Ты щедрой рукой давал средства родным, молодым людям и девицам, – желавшим получить среднее и высшее образование… Иди же, добрый хозяин и мой дорогой наставник, к Хозяину Небесного Вертограда, который, зная твою христианскую жизнь, воздаст тебе по вере и делам твоим. Погребальная литургия совершена была Преосвящ. Анатолием в сослужении академического духовенства. На отпевание прибыли Высокопреосвященнейший Иаков, Архиепископ Казанский , и второй Казанский викарий Епископ Чебоксарский Борис. Отпевание носило величественный характер. Маститый Иерарх русской церкви со своими викариями возглавлял многочисленный сонм казанского духовенства, в числе которого находились заслуженнейший митрофорный протоиерей Е.А. Малов, старейший сослуживец П. В-ча (из IX кур. Академии 1862 г.), три архимандрита, множество протоиереев и иереев бывших сослуживцев (прот. Н. П. Виноградов ) учеников и почитателей П. В-ча. При многочисленности присутствующих на погребении и торжественности самого отпевания все время чувствовалось какое-то величавое спокойствие, гармонирующее с личностью покойника. Прекрасно пел хор сорганизовавшийся из студентов Академии, еще не выбывших из Казани. Пред отпеванием Преосвящ. Ректор Академии сказал теплое слово над покойником: |
| Волкову было приказано (посылался за пустым делом в Кремль) осмотреть, что делается в городе. Приказал Борис Алексеевич Голицын, — он дневал и ночевал теперь в Преображенском. Сонное житье там кончилось. Петр прискакал с Переяславского озера, как подмененный. О прежних забавах и не заикнуться. На Казанскую, вернувшись домой, он так бесновался, — едва отпоили с уголька… Ближними теперь к нему были Лев Кириллович и Борис Голицын. Постоянно, запершись с ним, шептались, — и Петр их слушал. Потешным войскам прибавили кормовых, выдали новые кушаки и рукавицы, — деньги на это заняли на Кукуе. Без десятка вооруженных стольников Петр не выходил ни на двор, ни в поле. И все будто озирался через плечо, будто не доверял, в каждого вонзался взором. Сегодня, когда Волков садился на коня, Петр крикнул в окошко: — Софья будет спрашивать про меня, — молчи… На дыбу поднимут, молчи… Оглянув пустынную площадь, Волков тронул рысцой… «Стой, стой!» — страшно закричали из темноты. Наперерез бежал рослый стрелец, таща со спины самопал. «Куда ты, тудыть…» — схватил лошадь под уздцы… — Но, но постерегись, я царский стольник… Стрелец свистнул в палец. Подбежали еще пятеро… «Кто таков?..» — «Стольник?..» — «Его нам и надо…» «Сам залетел…» Окружили, повели к избе. Там при свете костра Волков признал в рослом стрельце Овсея Ржова. Поджался, — дело плохо. Овсей, — не выпуская узды: — Эй, кто резвый, сбегайте, поищите Никиту Гладкого… Двое нехотя пошли. Стрельцы поднимались от костра, с завалины съезжей избы, откидывая рогожки, вылезали из телег. Собралось их около полусотни. Стояли не шумно, будто это дело их не касалось. Волков осмелел: — Нехорошо поступаете, стрельцы… По две головы, что ли, у вас?.. Я везу царский указ — хватаете: это воровство, измена… — Замолчи, — Овсей замахнулся самопалом. Старый стрелец остановил его: — Не трогай, он человек подневольный. — То-то, что я подневольный. Я царю слуга. А вы кому слуги? Смотрите, стрельцы, не прогадайте. Был хорош Хованский, а что с ним сделали? Были вы хороши, а где столб на Красной площади, где ваши вольности? |
| Перед мною предстал тогда молодой, высокий и сухой по внешнему виду товарищ по курсу, в высшей степени скромный (до застенчивости), деликатный в обращении, которого как будто даже стесняла наша предупредительность в отношении к нему, а идеализация им предстоявшего ему жизненного подвига производила на всех нас впечатление чего-то из ряда вон выходящего, казалось – необычного в годы жизнерадостной, полной всяких даже несбыточных мечтаний, юности. Талантливый и готовившийся к ученой деятельности лучший магистрант академии собирался ехать в качестве простого миссионера в малоизвестную еще в то время у нас Японию! Но мы, конечно, не знали движений и образа мыслей юного ревнителя миссионерских подвигов и потому с изумлением смотрели на его неутолимую жажду подвигов. А в действительности эта жажда подвигов была у него глубокая, непонятная только для лиц другого круга интересов, привыкших нередко односторонне относиться к разномыслию других с точки зрение своих специальных воззрений или подчас модных господствующих воззрений времени и пр. Почивший святитель наш Борис уже и тогда, в годы студенческой юности, наметил себе тот путь самоотречение, который старался осуществить в течение всей своей последующей жизни. Правда, хлопоты Вл.Вл. Плотникова в то время о поступлении в японскую миссию почему-то не увенчались успехом, и он, отказавшись от предложение занять академическую приват-доцентуру по русской словесности, решился ехать в свою родную томскую семинарию на свой специальный академический предмет (по русской словесности и соединенным с нею в семинарии предметам) и оставался там в течение 4 лет до авг. 1884 г. Однако, живя и в Томске, молодой преподаватель семинарии не покидал своих ученых академических занятий: он готовил свой магистерский труд и доставлял для печати статьи не только в «Томские Епарх. Вед.», но в «Филол. Записки» и др. Когда за смертию много обещавшего преподавателя метафизики в казанской академии П.А. Милославского освободилась его кафедра, то вакантную кафедру совет академии предложил Вл.Вл. |
| 855 «В Московском дворце Государя – говорит I. Кобенцель 1575 г. – «так много золота и серебра, что почти не возможно сосчитать всех сосудов». Покорение царств Казанского и Астраханского, обогатив казну Московского Царя, доставила ему новыя средства украсить чертоги его и столицу, превращенную в пепелище 1547 г. Но он, разделив государство на Земщину и Опричину, перенес двор свой из Кремника в Белый город, где построил себе крепость, обнесенную каменными стенами. Потом название Опричина заменено словом Двор. 856 При нашествии Крымского Хана Девлет-Гирея в 1571 году, Мая 24, вся Москва сгорела, на дворе Государевом ничего не осталось: «в Грановитой, в проходной, в набережной и иных палатах прутье железное толстое, что кладено крепости для на связки, перегорело и переломалось от жару». Кремлевские здания оставались, большею частию, в развалинах до тех пор, как Цари Феодор и Борис Годунов возобновили их, расширив и украсив двор Царский; тогда пристроены были к Золотой и Грановитой палатам Столовая и Панихидная; на своем дворе Борис поставил высокие каменные палаты с садом позади их, сломанные в 1807 году. Дворец украшениями своими возбуждал удивление в чужестранцах; Царская казна славилась несметным множеством золота и серебра. «Дворец, по свидетельству Елассонского Архиепископа Арсения, блистал золотом; в приемной зале над престолом стоял образ Богоматери, мозаически составленный из яхонтов, алмазов, сапфиров, топазов и других драгоценных камней и жемчугу. Близь престола стоял массивный золотой шар, изображавший всю землю. Потолок во дворце, покрытый золотом, походил на полушарие. Везде там видны были картины, обои и искусно сделанные рощи, виноградники, грозды, розы и разные птицы. В палате Царицы Ирины висел превосходной работы лев, державший в лапах змею, к коей привешено было множество прекрасных канделябров, сплетенных на подобие корзины. Эта палата украшалась мозаическими образами Богоматери с Предвечным младенцем, Ангелов, Иерархов, Мучеников и Св. Угодников. Все они блистали дорогими каменьями и жемчугами». |
| Слишком много перемен для пятилетнего ректорства Преосв. Антония. Неудивительно поэтому, что главная тяжесть инспекции лежала на нем. О. Михаил (Грибановский) 430 , один из самых лучших воспитанников нашей академии выпуска 1884 г., даровитый и симпатичный по характеру, пользовался расположением и уважением студентов. О. Антоний (Храповицкий) 431 , также очень даровитый наш питомец выпуска 1885 г., был популярен между студентами, стоял очень близко к ним и располагал их к принятию монашества. О. Михаил (Ермаков), из воспитанников Киевской академии 1887 г., кандидат ее 432 , близко и крепко держался Преосв. Антония, веря в его звезду, в чем и не ошибся. После Преосв. Антония (Вадковского) назначен был, в 1892 г., ректором архимандрит Борис (Плотников) 433 , магистр Казанской академии (вып. 1880 г.), человек прекрасной души, благородного характера, заявивший себя немалым количеством печатных трудов. О нем Преосв. Антоний сказал нам, что его преемник будет «крепльший» его, разумея большую, чем его, научную компетентность архимандрита Бориса. К сожалению, новый ректор далеко не отличался ни крепостью физического здоровья, ни энергией и твердостью характера. Болезненный, очень вялый, довольно бесхарактерный, он был плохим председателем совета и правления. Заседания того и другого, в особенности правления, при отсутствии всякой к ним подготовки со стороны ректора, длились в бесконечность, правления – по пять и более часов (с 11, 12-ти часов дня до 5-ти часов вечера), совета – правда, не более обычного времени (от 6 часов до 9½ часов вечера), но это потому, что нельзя было их продолжить долее (в 10 часов вечера запирались ворота Лавры, через которую нам нужно было проходить для возвращения по домам); не будь этого обстоятельства, нам приходилось бы просиживать всю ночь, да и в таком случае едва ли успевали бы решить все дела, назначенные на заседание. При обсуждении советских дел неурядица царила страшная. Архимандрит Борис пробыл ректором очень недолго, с небольшим один только год (с 30 октября 1892 г. по 13 декабря 1893 г.). |
|
|
