| Самоотверженность и самопожертвование традиционных просветителей привлекли к ним сердца соотечественников. Трудолюбие и неутомимая работа на износ – основные средства, с помощью которых просветители стремились к достижению поставленных целей. Ради просвещения соотечественников Косма Этолийский, отказавшись от всего, отправился в долгий, утомительный и опасный путь по Балканскому полуострову: «И теперь, по милости Господа нашего Иисуса Христа, у меня нет ни кошелька, ни сундука, ни дома, ни другой рясы, кроме той, которая на меня надета» . Он сам становился примером самоотверженной любви к ближнему , о которой рассказывал в своих поучениях, призывая и соотечественников последовать за ним: «Моя работа – ваша работа, работа для нашей веры и народа» . Собственным примером святой Косма словно подчеркивал: для спасения Отечества необходим кропотливый и самоотверженный труд, включающий в себя самопожертвование и понимание важности национального возрождения. «Если ты стал монахом – борись, чтобы стать светом и примером для мирян» , – эти слова Никодима Святогорца вполне отражают принцип, на котором традиционные просветители основывали свою деятельность. В надежде найти деньги на издание своих книг, Макарий Коринфский месяцами жил в густонаселенном и шумном городе Смирна. Он терпел множество лишений, с трудом добывал средства себе на пропитание, вынужден был оставить привычную аскетическую обстановку и окунуться в сложную жизнь огромного города. Работоспособность Никодима Святогорца также производила на современников неизгладимое впечатление. Бессонные ночи в библиотеках подорвали его здоровье. В последние годы жизни он был мучим тяжелым недугом, несмотря на который продолжал архивную работу и публикацию своих произведений. Обширнейшая издательская деятельность Афанасия Паросского также была обусловлена его работоспособностью и забвением собственных интересов перед лицом стоявших пред ним просветительских задач. Этот призыв к подвигу и самопожертвованию и стал в конце концов тем толчком, с которого началось греческое освободительное движение. |
| 9 М. Анней Лукан (39 г. н. э. – 65 г. н. э.) – известный римский поэт эпического жанра, автор поэмы «Фарсалия, или О гражданской войне» и множества других несохранившихся литературных произведений. Его поэма, проникнутая пафосом обличения тирании, изобилующая риторическими отступлениями, была популярна и в средние века. 10 Финикийским цветом – пурпурным, или темно-красным. Предполагают, что само греческое слово φονιξ (встречается у Гомера) первоначально обозначало этот цвет, а затем перешло на финиковую пальму и самих ханаанеев, которые специализировались на окраске тканей в этот цвет. (См. Харден Д. Финикийцы. – М.: Центр- полиграф, 2002.) Мы сегодня заголовки частей, глав и разделов уже не пишем красным цветом, но термин «красная строка» для первой строки абзаца еще сохраняем. 11 Кадм, сын Лгенора, перенес буквы из Финикии в Грецию. Очевидное хронологическое несоответствие: если финикийские буквы в Грецию привез Кадм, то из Греции в Египет их никак не могла занести Но, которая приходилась Кадму прапрабабкой (через Ливию, дочь Эпафа (Аписа)). Ио, дочь Инаха, была возлюбленной Зевса. Ее превращение в корову и бегство в Египет от козней Геры было излюбленною темою античных писателей и художников. В эллинистическом Египте она отождествлялась с древнеегипетской богиней Исидой (Исет). Кадм, сын финикийского царя Агенора, занимаясь поисками своей похищенной сестры Европы, попал в Грецию, в Беотию, где основал город Фивы. Подробнее о Кадме, Но и других мифологических персонажах см. Apoll., Bibl., III, 4, 1–2 и II, 1, 3, а также Ovid., Met., 747. Считая, что египтяне использовали греческие буквы, Исидор, конечно, смешивает демотическое письмо древнего и эллинистического Египта. Кроме того, согласно современным археологическим данным греки стали использовать финикийский алфавит в начале VIII века, то есть намного позже основания Фив (Кадмси), которое, если верить «Паросскому мрамору», состоялось в конце XVI в. 12 Названия букв греческого алфавита почти все происходили от семитских названий и были непонятны уже грекам. В данном фрагменте приводятся принятые сегодня их названия, хотя они принадлежат византийскому периоду, когда сформировались имена «э-псилон» (простое э), «ю-псилон» (простое ю), «о-микрон» (краткое о), о-мега (долгое о). |
| В начале этого раздела необходимо остановиться на причинах, обусловивших популярность традиционалистов и способствовавших повсеместному распространению их взглядов. Слушателей привлекали самоотверженность и самопожертвование традиционных просветителей, их уверенность в своей правоте. Трудолюбие и неутомимая работа на износ – основные средства, с помощью которых они стремились к достижению поставленных целей. Ради просвещения соотечественников Косма Этолийский отказался от всех своих личных интересов и отправился в долгий, утомительный и опасный путь по Балканскому полуострову: «И теперь, по милости Господа нашего Иисуса Христа, у меня нет ни кошелька, ни сундука, ни дома, ни другой рясы, кроме той, которая на меня надета» 773 . Таким образом, он сам становился примером самоотверженной любви к ближнему 774 , о которой рассказывал в своих поучениях, тем самым призывая соотечественников последовать за ним: «Моя работа – ваша работа, работа для нашей веры и нации» 775 . Собственным примером Косма словно подчёркивал – для спасения нации необходим кропотливый и самоотверженный труд, включающий в себя самопожертвование и понимание важности национального возрождения 776 . «Если ты стал монахом – борись, чтобы стать светом и примером для мирян» 777 , эти слова Никодима Святогорца вполне отражают принцип, на котором традиционные просветители основывали свою деятельность. В надежде найти деньги на издание своих книг, Макарий Коринфский месяцами жил в густонаселённом и шумном городе Смирна. Он терпел множество лишений, с трудом добывал средства себе на пропитание, вынужден был оставить привычную аскетическую обстановку и окунуться в сложную жизнь огромного города. Работоспособность Никодима Святогорца также производила на современников неизгладимое впечатление. Бессонные ночи в библиотеках подорвали его здоровье. В последние годы жизни он был мучим тяжёлым недугом, несмотря на который продолжал свою архивную работу и публикацию своих произведений. Обширнейшая издательская деятельность Афанасия Паросского также была обусловлена его работоспособностью и забвением собственных интересов перед лицом стоявших пред ним просветительских задач 778 . Пожалуй, призыв к подвигу и самопожертвованию и стал главным вкладом традиционалистов в освободительное движение. |
| 305 3десь разумеются, по-видимому, неоплатоники (см.: Röhricht. Die Seelenlehre des Arnobius. Hamburg, 1893. S. 30). 313 То есть хотя бы он был таким, каким признают человека последователи Платона и пифагорейцы, по мнению которых люди рождаются одаренными всеми высшими духовными способностями и получают все знания через воспоминание о том, что души их знали до переселения в человеческие тела. 319 Скала на острове Паросе, из которой добывали мрамор, известный под именем Паросского (ср. Vergil. Aen. VI, 471). 321 Пролетариями в Риме назывались граждане из низшего, беднейшего класса, не платившие податей, но обязанные нести воинскую повинность. 322 Здесь имеется в виду capite censi – низший, беднейший класс граждан, вносимых в списки поименно, без указания стоимости имущества. 323 Арнобий понимает бессмертие в том смысле, в каком оно усвояется Богу, и отождествляет его с божественностью, вследствие чего он делает ошибочное заключение о вере в бессмертие душ (по природе), как могущей приводить к безнравственности. 324 Арнобий имеет в виду те виды наказаний, которым подвергались в аду, по представлениям древних, преступники, и в частности, сказания об Иксионе, по которым он в аду был прикреплен к огненному, быстро и беспрерывно вращающемуся колесу. 325 Здесь имеются в виду сказания о загробных мучениях Тантала, который должен был трепетать ежеминутно, видя над головой у себя нависшую, готовую обрушиться скалу. Такое же наказание некоторыми сказаниями приписывается Иксиону. 326 Арнобий под влиянием, по-видимому, этики Платона главными задачами философии признает этические (см.: Röhricht. Op. cit. S. 52). 330 Хотя Арнобий признает Бога Творцом всего существующего (И, 2), но в II, 47 и II, 58 он сознается в своем незнании о том, кто творец душ, а в данном месте (II, 36; ср. II, 46 и 48) он, под влиянием, может быть, «Тимея» (Tim. 40–41) и в духе гностицизма и неоплатонизма (см.: FYancke. Die Psychologie und Rekenntnislehre d. Arnobius. Lpz., 1878. S. 11; Leckelt. Op. cit. S. 15; Röhricht. Op. cit. S. 57–58), признает души происшедшими не от Бога, а от низшего творца, высказывая это в смысле предположения, исходящего главным образом из представления о человеке как о слишком жалком и порочном существе, которое не могло быть создало Богом, как совершеннейшим Существом (см. след, главу и далее). |
| Моя ученица оказалась довольно послушной, однако очень рассеянной девочкой; она была совершенно не приучена к регулярным занятиям. Я почувствовала, что не следует на первых порах слишком принуждать ее; поэтому, когда мы вдоволь наговорились и немного позанимались, — кстати, наступил полдень, — я позволила ей вернуться к няне, а сама решила до обеда сделать несколько набросков, которые были нужны мне для занятий с нею. Когда я поднималась наверх, чтобы взять папку и карандаши, миссис Фэйрфакс окликнула меня. — Вероятно, ваши утренние занятия кончились? — спросила она. Старушка находилась в комнате, двустворчатые двери которой были широко открыты. Услышав ее голос, я вошла. Это был большой и величественный зал с пунцовыми креслами и занавесками, турецким ковром, с обшитыми дубом стенами, огромным окном из цветного стекла и высоким потолком, украшенным лепкой. Миссис Фэйрфакс как раз протирала стоявшие на серванте высокие вазы из прекрасного пурпурного камня. — Какая чудесная комната! — воскликнула я, озираясь, ведь я не видела в своей жизни ничего похожего на такое великолепие. — Да, это столовая. Я открыла окно, чтобы впустить немного свежего воздуха и солнца: ужасная сырость заводится в помещении, где мало живут, — рядом, в гостиной, прямо как в погребе. Она указала мне на широкую арку в том же стиле, что и окно, и также задрапированную восточной тканью. Поднявшись по двум ступенькам, я заглянула в нее, и мне почудилось, что я попала в сказочный чертог, — такой великолепной показалась эта комната моему неискушенному взору. На самом же деле это была просто нарядная гостиная с будуаром; там и тут лежали белые ковры, на которых, казалось, брошены были гирлянды ярких цветов; белоснежный потолок, украшенный лепными виноградными гроздьями, прекрасно гармонировал с пунцовыми диванами и оттоманками; на камине бледного паросского мрамора стояли сверкающие хрустальные вазы цвета темного рубина, а большие зеркала между окнами отражали это ослепительное сочетание снега и пламени. |
| — Гляди — зубы из золота! Вот бы встретить такого в темном проулке… Никодим потеснился от твердого, как у статуи, локтя и, сгорая от любопытства, кивнул на шкатулку: — А это у него зачем? — Ты что — иудеев никогда не видел? — покосился на Никодима Келад и, встретив взгляд, вопрошавший: разве они подпускают к себе язычников? — пояснил: — Хранилище с листиками из священных книг! Они надевают их по утрам, когда молятся, на грудь и на лоб — сразу по два! — А почему у этого днем и только одно? — Чш-ш! — шикнул на парней Апамей и, скрывая волнение, зачастил: — Хаим! Проходи! Как говорится, все дороги ведут… из Рима! — Эх — эх, ты даже не представляешь, насколько верна твоя шутка! Это только безумцев они ведут в Рим! Не переставая показывать зубы, каждый из которых, отнеси его ювелиру, стал бы состоянием для Апамея, иудей стал спускаться по крутым ступеням. За ним проследовал сириец Гор, поглаживавший большой узелок, заткнутый за пояс. — Кто будет составлять договор? — деловито спросил Хаим. — Мой сын! — с гордостью отозвался Апамей, подталкивая Никодима к листу папируса и чернильнице. Раскрасневшись от волнения, Никодим занял хозяйское место, осмотрелся и вдруг глаза его округлились от ужаса. На краю стола лежала недоконченная Келадом печатка. Это была свинцовая копия с купеческой геммы — фальшивая печать. Когда семье становилось особенно туго и не хватало даже обола на муку, отец брался за такие заказы для мошенников, занимавшихся подлогами. Работа была не только выгодной — платили, бывало, по пять драхм за штуку, но и очень опасной: в случае поимки изготовителю, как фальшивомонетчику, заливали горло расплавленным свинцом. К счастью, иудея отвлек его раб — сутулый худой египтянин. Он только догнал своего господина и теперь что-то шептал ему. Сириец Гор, жмурясь, сидел на ступенях, предаваясь мечтам. — Отец! — шепотом позвал Никодим, дрожащим пальцем показывая на край стола. — О, боги! — лицо Апамея стало белее паросского мрамора. Он жестом подозвал Келада и прошипел: — Погубить меня захотел? |
| Местом смерти Диогена в большинстве источников называется Коринф, однако есть и указания на то, что он умер в Афинах. По версии, восходящей к его ученикам, Диоген умер, добровольно задержав дыхание; противники К. говорили, что он умер, съев сырого осьминога и заразившись холерой, или будучи искусан собаками. У Диогена Лаэртского также сообщается, что Диоген приказал оставить свое тело без погребения, чтобы оно стало добычей зверей и «принесло пользу его братьям», т. е. собакам; по-видимому, это распоряжение не было выполнено. Большинство доксографов утверждали, что ученики похоронили Диогена в Коринфе, «возле ворот, ведущих к Истму»; на его могиле был установлен столб, а на столбе - «собака из паросского камня» ( Diog. Laert. VI 2. 76-79; ср.: D ö ring. 1998. S. 285; полную подборку свидетельств о смерти и погребении Диогена см.: SSReliq. V B 81-116). В доксографической лит-ре содержатся противоречивые сведения о сочинениях Диогена: Диоген Лаэртский приводит почерпнутый из неизвестного источника список, включающий 13 диалогов, послания и 7 трагедий, однако он же отмечает, что античные биографы Сосикрат и Сатир считали все эти сочинения неподлинными, а биограф Сотион признавал подлинными 14 сочинений ( Diog. Laert. VI 2. 80; ср.: SSReliq. V B 117-136). Наиболее достоверным источником сведений о произведениях Диогена являются сохранившиеся в корпусе геркуланских папирусов отрывки из трактата Филодема «О стоиках», в к-ром вопрос о сочинениях Диогена обсуждался в связи со спорами о подлинности соч. «Государство» (Πολιτεα) стоика Зенона Китийского (P. Herc. 155, 339; опубл.: Dorandi. 1982; ср.: SSReliq. V B 126). Согласно Филодему, сочинение Зенона было написано под влиянием «Государства» и трагедий Диогена и содержало идеи К.; первоначально все эти сочинения стоики признавали подлинными, о чем свидетельствуют, напр., высказывания стоиков Клеанфа и Хрисиппа , однако впосл., желая размежеваться с радикальными киническими воззрениями, стоики объявили неподлинными как «Государство» Зенона, так и все известные им сочинения Диогена, что и было отражено в доксографической традиции (см.: Goulet-Caz é . 2003). На основании свидетельства Филодема исследователи заключают, что Диоген написал как минимум неск. трагедий, а также трактат «Государство». При этом под «трагедиями», вероятнее всего, подразумеваются не традиц. сочинения этого жанра, а кинические пародии, в к-рых порицавшиеся обществом и осуждавшиеся в традиц. трагедиях пороки оправдывались и представлялись как естественные проявления человеческой природы ( Dudley. 1937. P. 25-26; Giannantoni. 1990. P. 461-484; D ö ring. 1998. S. 285-287; Нахов. 1982. С. 61-63). |
| 607 История исследования жития характеризуется постоянными колебаниями научной критики в решении вопроса об авторе и исторической ценности его сообщений, в зависимости от противоречивых данных, заключающихся в житии. Несколько замечаний об авторе, в смысле признания его неправоверным с католической точки зрения, сделали еще Л. Алляций (op. cit.) и Ассемани (op. cit.), на основании впервые изданных ими отрывков жития. Целый ряд критических замечаний по поводу разных отдельных сообщений жития рассеян в изданиях Афанасия Паросского, в особенности в примечаниях. Во многом он удивительным образом предвосхищает мнения последующих исследователей, особенно Е. Е. Голубинского , который, однако, его изданиями не пользовался. Впрочем, Афанасий отнесся с полным доверием к надписанию жития и признал автором Феофилакта, архиеп. болгарского, считая его в то же время учеником Климента. Очевидно, время жизни Феофилакта ему не было известно. Впервые ясно поставил вопрос о времени жизни и личности автора Добровский. Свидетельство заглавия не внушало ему доверия, так как, с одной стороны, в ватиканском отрывке имени Феофилакта недостает, с другой – известны случаи, когда именами знаменитых писателей старались придать авторитет сочинениям неизвестных авторов. Но не более убедительным казалось ему и упоминание жизнеписателя о своей современности с Климентом. Содержание жития внушало Добровскому мысль о принадлежности его писателю, жившему даже посте Феофилакта. (Кирилл и Мефодий, 6–7). Русский переводчик труда Добровского – Погодин примкнул всецело к его мнению. Замечания Погодина направлены на опровержение Блумбергера, который хотел видеть в жизнеописателе избранного ученика Климентова (Cyrill und Method. Jahrbücher d. Litteratur, Wien, B. XXIV, 1824). Важное историческое значение за житием признавал и Неандер (Geschichte d. christl. Religion und Kirche, Hamburg, 1836, B. IV, S. 476). Шафарик считал автором жития Феофилакта, но в том только смысле, что Феофилакт лишь обновил и исправил жизнеописание, составленное прежде учеником Климента (Расцвет слав. |
| Общий анализ гномов святого Григория Богослова приводит нас к следующим выводам. Со стороны художественно-литературной многие гномические строфы, несомненно, имеют такие достоинства, по которым они заслуженно могут быть отнесены к лучшим поэтическим произведениям его, хотя и не самым лучшим, как это не совсем верно, на наш взгляд, высказал Ульман. В своей мимоходом брошенной и ничем не обоснованной заметке о поэзии святого отца крайне строгий к ней немецкий профессор в виде уступки удостаивает своим лестным отзывом 145 почему-то именно гномы святого Григория Богослова , оставляя без внимания целый отдел тех высокопоэтических произведений его, которые составляют, на самый взыскательный художественный вкус, образец искусства христианско-религиозной поэзии, – разумеем чисто лирические произведения его – элегии и гимны. Нужно заметить к тому же, что при суждении о поэтических достоинствах гномических стихотворений Григория Богослова и оценке их необходимо делать различие в этом отношении между самыми гномическими произведениями святого отца, потому что различие это между некоторыми из них, например стихотворениями 33 и 34, простирается до полярной противоположности. Стихотворение 33 по всей справедливости может быть названо истинно классическим произведением. Элементы, составляющие понятие классически изящного произведения, соединились в этом стихотворении в замечательной полноте и гармонии. Богатство внутреннего содержания заключающихся в нем гномических строф тонко образованный художественный вкус поэта вылил в соответственно достойной форме, представляющей прекраснейший образец благозвучия речи и метрического совершенства. Живой, общечеловеческий интерес гномических советов, поражающих глубиной и разнообразием житейского опыта, соединился в этом стихотворении с изящностью изложения, достойной пера Архилоха Паросского 146 , сила и энергия мысли сочетались со звучностью, стройностью и подвижностью ритма. Этим последним рассматриваемое стихотворение выигрывает очень много в своем впечатлении на читателя, так как метр его не остается без влияния на самые внутренние достоинства стихотворения. |
| Но при этом не надо уходить в чрезмерный субъективизм. Чтобы не получилось, как у протестантов: рассказ джентльмена Икс о том, как он обратился и пришел к Богу. Ведь если благодаря этому приходу у тебя в душе есть такой опыт, уже то, как ты к этому пришел – не так важно. Если мы говорим, что святость святых – это не их личный героизм и не их личная добродетель, а святость Божия, которая сквозь них видна, то и наше свидетельство о христианстве должно быть рассказом о Христе, где нас должно быть не видно. – Что это может быть за рассказ? Как его вести? – Он может быть очень разным. Например, страницы Евангелия, которые легли на сердце человеку так, что он понял: вот та правда жизни, без которой и жизни-то не будет. Это могут быть несколько житийных повествований, которые когда-то человеку душу перевернули, через которые он почувствовал: вот она, святость Божия. Это могут быть те страницы святоотеческих книг, которые не остались просто внешним опытом, о которых человек не только знает, что это объективная правда, но знает, какая это правда... Таких примеров можно привести бесчисленное множество. Вот мученица Перпетуя, дочь знатного карфагенянина, ставшая христианкой. Ее заточили в тюрьму, разлучили с грудным ребенком... В тюрьму к ней приходил старый отец, уговаривал ее отречься от Христа и вернуться домой, просил пожалеть свою семью, младенца... Отец, язычник, стоял и плакал. Как можно было это вынести? Сама Перпетуя говорила, что страдание близких – самая тяжелая для нее пытка. А труднее всего ей было перенести разлуку с ребеночком. Когда же ей разрешили взять его к себе, она сказала, что теперь ей в тюрьме так же хорошо, как во дворце. Перпетуя постоянно думала о родных и близких, но не отреклась от Христа и приняла мученическую смерть. Или рассказ о преподобной Феоктисте Паросской, которая восемнадцати лет попала пленницей на пиратский корабль, а когда ее вместе с другими пленными высадили для досмотра на необитаемый остров Парос, сбежала и укрылась в полуразрушенном храме, предпочтя смерть бесчестию. |
|
|
