| Во 2-й части, в отличие от 1-й, версии первоисточников Апостольского предания часто не согласуются. В источниках говорится о возложении рук на оглашаемых в конце каждой огласительной беседы (гл.19), а также о экзорцизме в конце огласительного периода (гл.20), но только в " Завещании Господа нашего Иисуса Христа " приводятся 2 соответствующих текста, читаемых с руковозложением: молитва, произносимая епископом или пресвитером над оглашаемыми в период их обучения, и пространная формула экзорцизма, которую произносит над оглашаемыми епископ перед самим Крещением. Далее (гл.21) памятники указывают крестить неофитов ранним утром в воскресенье, предваряя таинство бдением в течение всей ночи. Только " Каноны Ипполита " и " Завещание Господа нашего Иисуса Христа " предписывают совершение после экзорцизма чина сочетания с Богом, имеющего вид признания крещаемым власти Бога, Единого в Троице. Все памятники указывают, что епископ молится над водой (которая, по возможности, должна быть проточной), а также освящает 2 вида елея - " елей заклинания " и " елей благодарения " (соответствует св. миру; свящ. П. Бубуруз неправильно перевел его название как " елей действия благодати " ). Непосредственно перед Крещением совершается чин отречения от диавола, сопровождаемый помазанием крещаемого елеем экзорцизма. Далее источники Апостольского предания в описании способа произнесения крещального Символа веры разделяются на 2 группы. Согласно тексту Веронского палимпсеста, " Завещанию Господа нашего Иисуса Христа " и " Канонам Ипполита " , Символ произносит пресвитер в виде 3 вопросов, на каждый из которых крещаемый, стоя в купели, дает утвердительный ответ. Согласно проч. источникам, Символ от начала до конца в утвердительной форме произносит диакон, стоя в воде вместе с крещаемым, после чего тот трижды исповедует свое согласие. Вслед за каждой из 3 частей Символа епископ или пресвитер погружает крещаемого в воду. Все версии Апостольского предания упоминают о 2 послекрещальных помазаниях, каждое из которых сопровождается соответствующими формулами. |
| Действительно, исключительная непогрешимость Свящ. Писания ясно раскрывается в предшествующем 20-м члене, а вопрос о праве государей собирать соборы, равно как и те изменения, которые сделаны в членах 36-м и 37-м, имеют «местный и гражданский характер», ибо, конечно, в Америке, при её республиканском строе, странно было бы говорить о королевской власти и её церковном главенстве, а при самостоятельности американской церкви не было надобности ссылаться на авторитет английского парламента. Очевидно, в этих случаях было исполнено решение генеральной конвенции 80-го года: «принять английские члены веры с такими изменениями, которые делали бы их пригодными для республиканской Америки» 14 . Некоторые изменения произведены были американской церковью и в «книге общих молитв», но и они были не таковы, чтобы можно было видеть в них существенную перемену какого-либо догматического учения, особенно если их сопоставить с тем, что оставалось неприкосновенным. В утренней службе напр. (Morning player) было отменено употребление так называемого Афанасьева символа, но такая отмена не могла иметь серьёзного значения, как скоро в той же службе предписывалось употребление символов Апостольского и Никейского. При чтении Апостольского символа священнику предоставлялось право заменять слова: «Он сошел во ад» – словами; «Он сошел в место отшедших духов»; но тут же прибавлялось, что эти выражения однозначны 15 . Молитвы за короля или парламент заменены молитвами за президента, за конгресс, за конвенцию 16 и т. д. В катехизисе, в выражении; «тело и кровь Христа истинно и действительно берутся и приемлются верующим в вечери Господней», вместо слова «истинно и действительно» (verily and indeed), поставлено слово «духовно» (spiritually), а в «чине приобщения», кроме молитвы освящения (consecration), введены ещё молитвы приношения (oblation) и призывания (invocation); но эти изменения, если сопоставить их с остальным текстом «чина приобщения» и с членами веры, всё таки не придают американскому учению о евхаристии надлежащей определённости 17 . |
| 2). Стремясь дать слушателям противоядие как против иудаизма, так и против арианства, Н. подчеркивает, что мы исповедуем Бога также и Отцом Сына (Patrem Filii), поскольку Бог не может быть Отцом без Сына, Который есть Его Слово, Сила и Премудрость: «Таково благочестивое исповедание Бога, чтобы ты знал Его не только как Бога, подобно иудеям, но признавал Его и Отцом - Отцом живого Слова, Своей собственной Силы и Премудрости; Он прежде всех веков и прежде всякого начала, и прежде вообще всякого времени из Самого Себя родил Сына: Дух - Духа, Бог - Бога, в Котором создано все, что на небе и на земле» (Ibidem). Для доказательства божества Сына Н. помимо Апостольского Символа неск. раз ссылается на Никейский Символ веры и содержащееся в нем учение о единосущии (De rat. fidei, 3; De Spirit. Sanct. pot. 2). Приведя слова Никейского Символа о вере в Сына, «рожденного от Отца, то есть из сущности Отца (de substantia Patris), Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного с Отцом (unius substantiae cum Patre)», Н. поясняет: «В самом деле, если Он есть истинный Сын Божий и истинно рожден от Бога Отца, значит, следует думать, что Он имеет не какую-то иную сущность, а только сущность Того, Чей Он Сын» (De rat. fidei. 3). При этом само понятие единосущия не предполагает умаления или разделения сущности Отца, поскольку «Отец, оставаясь совершенным в Своей вечности и сохраняя Свое бесстрастие, родил Сына, не претерпев никакого страдания или умаления Своей природы и Своего величия, но, будучи Сам совершенным, прежде всех веков родил из Самого Себя совершенного, истинного и всемогущего Сына» (Ibid. 4; ср.: De divers. appell.// Burn. 1905. P. 2). Н. также учит, что у Сына и Отца не только одна сущность, но и одно Царство (unum regnum), одна воля (una uoluntas), одно действие (una cooperatio), одна благодать (una gratia), одно правление (eademque gubernatio) (De rat. fidei. 7). Переходя к христологической части символа веры, Н. замечает, что такие имена Сына, как Иисус и Христос, указывают на Него как на Спасителя и Царя, Который «ради нашего спасения сошел от Отца с небес и воспринял тело, подобное нашему, родившись от Святого Духа и Марии Девы без какого-либо участия мужа; но [Его] тело родилось от тела благодаря силе Святого Духа» (De Symb. |
| 1651 – Некоторые изменения произведены были американскою церковью и в «книге общих молитв», но и они были не таковы, чтобы можно было видеть в них существенную перемену какого-либо догматического учения, особенно если их сопоставить с тем, что оставалось неприкосновенным. В утренней службе напр. (Morning prayer) было отменено употребление так называемого Афанасиева символа, но такая отмена не могла иметь серьезного значения, как скоро в той же службе предписывалось употребление символов Апостольского и Никейского. При чтении Апостольского символа священнику предоставлялось право заменять слова: «Он сошел во ад» – словами: «Он сошел в место отшедших духов»; но тут же прибавлялось, что эти выражения однозначащи. 1652 Молитвы за короля или парламент заменены молитвами за —565— президента, за конгресс, за конвенцию 1653 и т. пд. В катехизисе, в выражении: «тело и кровь Христа истинно и действительно берутся и приемлются верующим в вечери Господней», вместо слов «истинно и действительно» (verily and indeed), поставлено слово «духовно» (spiritually), а в «чине приобщения», кроме молитвы освящения (consecration), введены еще молитвы приношения (oblation) и призывания (invocation); но эти изменения, если сопоставить их с остальным текстом «чина приобщения» и с членами веры, все-таки не придают американскому учению об евхаристии надлежащей определенности. 1654 В «чине посещения больного» опущена произносимая священником формула отпущения грехов болящему, но это изменение, очевидно, не имеет догматического значения, как скоро таковые же формулы в утренней и вечерней службе и в чине приобщения оставлены неприкосновенными. 1655 – Все указанные и другие, еще менее значительные, изменения, произведенные американскою церковью в «членах веры» и в «книге общих молитв», очевидно, настолько не существенны, что не могут подрывать авторитет этих изданий, а потому на основании таких изменений мы никак не можем утверждать, что символические книги англиканства, как известная система вероучения, не имеют в американской церкви того значения, какое придается им в церкви англиканской. |
| Впервые на Ферраро-Флорентийском лжесоборе 1439-1440 гг. латиняне попытались на него опереться, дабы обойти вопрос о Filioque (как известно, в Апостольском Символе член о Святом Духе ограничивается словами " credo in Spiritum Sanctum " и о его происхождении ничего не говорится). Они встретили, однако, отпор со стороны св. Марка Ефесского, заявившего, что этот Символ неизвестен Церкви. Что же касается так называемого Символа св. Афанасия, известного также по первым словам его первоначального латинского текста под именем " Quicuque nult (Иже хощет спастися) " , то, хотя о точном времени и месте его происхождения все еще спорят между собою церковные историки, о принадлежности его св. Афанасию не может быть, конечно, и речи. Все говорит против этого: латинский текст оригинала, неизвестность памятника на Востоке, не афанасиевская терминология, отсутствие классического афанасиевского выражения " единосущный " , более поздняя христология, отсутствие в творениях св. Афанасия ссылок на этот Символ и, наконец, то, что сам св. Афанасий был решительным противником составления какого бы то ни было другого символа, кроме Никейского, и не стал бы, конечно, противоречить самому себе, составляя свой собственный символ. Наиболее вероятно, что Псевдо-Афанасиевский символ был составлен на латинском языке в VI-VII вв. в южной Галлии, окончательный же текст его был установлен только в IX веке. Учение о Св. Троице изложено в нем в духе блаж. Августина с его приматом сущности над Лицами, так что исходным моментом является не Отец, как в Никейском и других древних символах веры и как о том богословствуют все греческие отцы, а единый Бог в Троице, причем " монархия " Отца как единого Источника и Виновника явно умаляется. Все это типично августиновское богословие, породившее Filioque и завершившееся впоследствии у Фомы Аквинского отождествлением сущности и энергии в Божестве. И действительно, существующий сейчас латинский текст Псевдо-Афанасиевского символа содержит учение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына, хотя и не в выражении Filioque: " Spiritus Sanctus a Patre et Filio... |
| Впервые на Ферраро-Флорентийском лжесоборе 1439–1440 гг. латиняне попытались на него опереться, дабы обойти вопрос о Filioque (как известно, в Апостольском Символе член о Святом Духе ограничивается словами “credo in Spiritum Sanctum” и о его происхождении ничего не говорится). Они встретили, однако, отпор со стороны св. Марка Ефесского , заявившего, что этот Символ неизвестен Церкви. Что же касается так называемого Символа св. Афанасия, известного также по первым словам его первоначального латинского текста под именем “Quicuque nult (Иже хощет спастися)”, то, хотя о точном времени и месте его происхождения все еще спорят между собою церковные историки, о принадлежности его св. Афанасию не может быть, конечно, и речи. Все говорит против этого: латинский текст оригинала, неизвестность памятника на Востоке, не афанасиевская терминология, отсутствие классического афанасиевского выражения “единосущный”, более поздняя христология, отсутствие в творениях св. Афанасия ссылок на этот Символ и, наконец, то, что сам св. Афанасий был решительным противником составления какого бы то ни было другого символа, кроме Никейского, и не стал бы, конечно, противоречить самому себе, составляя свой собственный символ. Наиболее вероятно, что Псевдо-Афанасиевский символ был составлен на латинском языке в VI-VII вв. в южной Галлии, окончательный же текст его был установлен только в IX веке. Учение о Св. Троице изложено в нем в духе блаж. Августина с его приматом сущности над Лицами, так что исходным моментом является не Отец, как в Никейском и других древних символах веры и как о том богословствуют все греческие отцы, а единый Бог в Троице, причем “монархия” Отца как единого Источника и Виновника явно умаляется. Все это типично августиновское богословие, породившее Filioque и завершившееся впоследствии у Фомы Аквинского отождествлением сущности и энергии в Божестве. И действительно, существующий сейчас латинский текст Псевдо-Афанасиевского символа содержит учение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына, хотя и не в выражении Filioquë “Spiritus Sanctus a Patre et Filio... |
| Он не мог не знать, что и отдельные лица, и вселенские соборы, никогда нисколько не колебались излагать символ веры письменно и делали это, отнюдь не думая нарушать апостольские завещания, которые всякому священны так же, как и ему самому. Между тем Руфин не только указывает, как на факт, что символ веры никогда по апостольскому завещанию не писался, но указывает и цель этого, состоявшую будто бы в том, «чтобы чрез письменное изложение не допустить как-нибудь символ веры в руки неверных», как будто бы его собственное изложение не могло так же попасть к неверным, или как будто бы еретики, знавшие символ веры в бытность свою членами Церкви, не могли в последствии, по уклонении в ересь, обнародовать его, – как будто бы, наконец, готовившиеся к принятию крещения, которым сообщался символ для изучения за несколько дней до совершения над ними таинства, но затем оставшиеся в неверии, или после крещения, отпавшие от веры, не могли равнымобразом сделать его общеизвестным. Странные эти речи будут, однако, понятны, если допустить, что, говоря их, Руфин был занят преимущественно представлением обрядов крещения. Дело в том, что при совершении крещения каждый приступавший к крещению, на вопросы совершавшего таинство о вере, должен был отвечать символ веры, передавая его, действительно, отнюдь не по книге, или не по рукописи, а непременно наизусть, и это обыкновение справедливо могло быть названо апостольским завещанием. Цель такого обыкновения всякому известна и весьма проста; она состоит в том, чтобы каждый христианин знал, таким образом, сущность своей веры по изложению, отличавшему его не только от неверных, но и от еретиков, и чтобы не было в Церкви людей, которые на вопрос об их вере, подобно неверным, не могли бы без книги, или рукописи, ответить, во что именно они веруют. Имея все это в уме, Руфин увлекся затем общелюбимым в то время сравнением символа веры с военным паролем и то, что мог сказать об обязанности всякого новокрещаемого – хранить символ веры по апостольскому завещанию в памяти, а не на бумаге, или пергаменте, сказал вообще, применяясь к употреблению военных паролей и не предполагая, конечно, чтобы кто-нибудь после того упрекнул его в несправедливости, или непоследовательности, так как всякому было известно, что во всех других случаях символы веры собирать, сличать и излагать письменно, подобно тому, как делает это и сам Руфин в своем настоящем сочинении, дело не только не противное завещаниям апостольским, но полезное и душеспасительное. |
| 2) Эта правая евангелическая вера сама по себе заключает право и обязанность давать значение добросовестной и правдивой науке также и в Церкви, не исключая отношений к преданиям церковного прошлого. 3) Поэтому мы считаем за тяжкое смущение совести, если, например, в одном официальном заявлении протеста значится, «что Сын Божий зачат от Духа Святаго, рожден от Марии Девы, это есть основание христианства… есть краеугольный камень, о который сокрушается вся мудрость века сего». Ни Писание, ни евангелические символические книги не приписывают этому рассказу, заключающемуся в первом и третьем Евангелиях, такого по отношению к вере решительного значения. В спасительной проповеди Иисуса и Его учеников не находится никакого указания на этот рассказ. Поэтому нужно признать извращением веры и смущением совести, если во имя Писания и символических книг выставляется утверждение, которое на них не опирается. Эйзенах, 5 октября, 1892 г.» (Christl. Welt, Battenberg. S. 30–31). Под заявлением подписалось, кроме издателя Радэ и Гарнака, много лиц, среди которых значится немало имен выдающихся профессоров теологии. Вот имена подписавшихся в алфавитном порядке: проф. Ахелис (в Марбурге), проф., lie. Баумгартен (Иена), соборный диакон (Domdiakonus) Биторн (Мерзебург), проф. Борнеманн (Магдебург), пастор Бурбах (Гота), пастор Клазен (Эйхенборлебен), диакон Клювер (Мюльгаузен), архидиакон, lie. Древе (Дрезден), пастор Экк (Румпенгейм), пастор Эйтель (Calw?), проф. Готтшик (Тюбинген), проф. Граве (Бонн), профессора: Гуте (Лейпциг), Герман (Марбург), Кафтан (Берлин), Каттенбуш (Гиссен), пастор Кёштер (Берель), профессора: Крюгер (Гиссен), Лоофс (Галле), Мюллер (Бреслау), консисториальрат аббат (? Abt), проф. Шультц (Геттинген), проф. Вейсс (там же), проф. Вендт (Гейдельберг). Итак, мы раскрыли первоначальную стадию споров из–за Апостольского символа, указали на первых их возбудителей. Выше мы сказали, что известная лекция Гарнака и заявление его самого вместе со статьей издателя журнала «Христианский Мир» в этом последнем произвели небывалый шум в обществе, в котором возникли различные движения и жестокая борьба. |
| По многим и совершенно справедливым причинам, они решили также назвать его символом. В самом деле, греческое слово символ может означать и указание и сбор 1 , то есть, то, что многими собрано в одно, а это именно и сделали апостолы, собрав в одно в изречениях символа то, что полагал каждый из них. Но его можно назвать и указанием или знаком, потому, что в то время, как говорит апостол Павел ( 1Кор. 11 ) и как повествуется в Деяниях Апостольских ( Деян. 15 ), многие из бродячих иудеев притворно выдавали себя за апостолов Христовых и из прибытков, или по чревоугодию, ходили по разным странам с проповедью, возвещая хотя и Христа, но проповедуя не в точных границах предания; поэтому апостолы дали в нем указание, посредством которого можно бы было узнать всякого, кто проповедует Христа истинно в пределах апостольского учения. Это бывает, говорят, и на войне: когда и вооружение, и язык, и нравы и воинские приемы воюющих сторон одинаковы, то во избежание коварного обмана каждый военачальник даёт своим войскам определенные символы 2 , на латыни называющиеся знаками, или указаниями, так что еслибы случайно встретился в войске какой-нибудь сомнительный человек, то, спросив у него символ, сейчас можно было бы узнать, неприятель ли это, или свой. Потому-то, конечно, апостолы и завещали не писать символа ни на бумаге, ни на пергаменте, но хранить его в памяти верующих, чтобы никому нельзя было узнать его из письменного изложения, которое, пожалуй, могло бы иногда попасть и в руки неверных, а всякий знал бы его из предания апостольского. Расходясь, говорю, на проповедь , апостолы сложили в нем знак своего единодушия и своей веры, – не башню из обожженного кирпича и земляной смолы, которой вершина досягала бы до небес, как это сделали сыны Ноевы пред их взаимным рассеянием, но памятник веры, построенный из живых камней и Господних перлов, который противостоял бы лицу вражьему, чтобы ее ни ветры не сломили, ни молнии не сокрушили, ни порывы бурь и непогод не сдвинули. Справедливо же поэтому те, перед своим разсеянием строившие башню гордыни, наказаны были смешением языков, так что ни один не мог понять речи другого, своего ближнего, – а эти, построив столп веры, одарены были знанием и пониманием всех языков; так как то было выражением греха, а это указанием веры. |
| В основе этих двух тезисов, считает нужным заметить Гарнак, лежат два недоказанных предположения и одна подмена. Не доказано, чтобы какой–либо Символ произошел от апостолов; не доказано и то, что церковные общины, основанные апостолами, неизменно хранили их учение; наконец, самый Символ в указанном случае подменен его толкованием. Но с другой стороны, путь, принятый Иринеем, был единственный, на котором можно было спасти то, чем еще владели тогда от времен первоначального христианства, и в этом заключается историческое значение этого дела. Через утверждение правила истины, формулирование коего у Иринея применялось к образцу Римского символа, одним ударом были устранены важнейшие гностические тезисы и твердо поставлено противоположное учение в качестве апостольского. Примеру Иринея всецело следовал Тертуллиан . Он уже открыто объявлял, что кто формулу веры признает за свое собственное исповедание, того должно было считать христианским братом, тот имел право на братское приветствие и на гостеприимство у прочих христиан. В формулированиях веры разъединенные доныне общества христиан получили теперь некий который объединял их, подобно тому, как философские школы в некоторых кратко сформулированных учениях обладали объединяющей связью реального и практического характера. «Правила веры» сделались своего рода паспортами для путешествующих христиан, послужили основой для конфедерации отдельных общин и т. д. (S. 258–272). Далее. Маркион свое понимание христианства основал на каноне новых (т. е. новозаветных) книг, который в его обществах, кажется, пользовался таким же уважением, с каким относились в «великом христианстве» (т. е. Церкви) к Ветхому Завету. В гностических школах, которые Ветхий Завет или целиком, или отчасти отвергали, уже около середины II в. евангельские и апостольские писания рассматривались как священные тексты и на них основывали теологические спекуляции. А в «великом христианстве» в то же время еще не было никакого собрания (канона) новозаветных писаний, которое уравнивалось бы с ветхозаветным каноном. |
|
|
