| «Господь да благословит дальнейшие начинания ваши! – Завершил свою эмоциональную речь перед членами КО РС архимандрит Андрей. – Не смущайтесь громадными затруднениями, которые будут встречаться вам на пути; чем святее дело, тем более бывает препятствий к осуществлению его, но верьте: Господь помощник ваш во всяком добром деле вашем. Аминь». Призывы и наставления архимандрита Андрея нашли живой отклик в сердцах местных черносотенцев. Уже 10 января 1907 г. на заседании КО РС было доложено о том, что члены созданной в декабре 1906 г. «Областной Управы Объединённого Русского Народа» В.Ф.Залеский (председатель Совета Казанского «Царско-Народного Русского Общества» и Совета Казанского Губернского отдела СРН), А.Т.Соловьёв (председатель Совета КО РС и Комитета КОТ) и А.И.Кукарников (председатель Совета «Общество церковных старост и приходских попечителей города Казани» и Совета Боголюбского отдела СРН) избрали в её члены и архимандрита Андрея. Согласно ряду документальных свидетельств, он вскоре был избран также председателем Областной Управы. Однако 6 мая 1907 г. на заседании Совета КО РС было заявлено, что, «согласно п. 2 циркуляра Совета Министров от 14 сентября 1906 года за N 1445», архимандрит Андрей не может быть её членом, да и самой Областной Управы «устроено не будет, а будет Губернская Управа». Тем не менее, многие казанские черносотенцы, и без соблюдения этих организационных формальностей, считали своим общим духовным лидером архимандрита Андрея и желали именно его видеть во главе местного право-монархического движения. Не на минуту не забывал о. Андрей и о своих прямых обязанностях, большая часть которых была связана с осуществлением миссионерской деятельности. А тем временем анализ состояния казанской миссии подвёл его к окончательной мысли о насущной необходимости сосредоточения заведование всей миссионерской деятельностью в Казанской епархии в руках одного викарного архиерея. Как вспоминал, будучи уже епископом, о. Андрей 17 августа 1911 г. в своей речи на общем собрании БСГ, в мае 1907 г. он был вызван в Санкт-Петербург тогдашним обер-прокурором Св.Синода П.П.Извольским, попросившим его приблизительно в недельный срок письменно изложить свои взгляды «на улучшение миссионерского дела в Казанской епархии». «Я исполнил возложенное на меня поручение, – отмечал владыка, – и говорил в своём проекте о необходимости объединить все просветительные учреждения в одних руках с возложением ответственности за дело миссии на одно лицо, а не на несколько учреждений». П.П.Извольский, которому ещё до визита архимандрита Андрея были «нарисованы самые безотрадные картины» жизни Казанской епархии, прислушался к его предложениям и – с некоторыми изменениями первоначального проекта – при энергичной поддержке мысли об объединении казанской миссии митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Антонием (в миру – А.В.Вадковским) дал делу ход. |
| Последующая история Приднепровья и соседних краев еще очевиднее свидетельствует, что первые Приднепровские города, занятые Варяжскими Князьями, не были завоеваны; ибо Смоленск, Чернигов, Киев и Переяславль, видимо покорные Князьям при начале, удерживают свою самостоятельность и политическое значение до позднейшего времени, и нередко являются строптивыми и самовластными вечниками против Князей. Чисто же завоеванные или покоренные силою племена: Древляне, Радимичи, Вятичи и другие, показавшие сильное сопротивление при начале, почти вслед за покорением теряют всякое политическое значение, делаются безмолвными данниками Князей и более уже не показываются на поприще исторической деятельности. Итак, отношение Варяжских Князей к главным Приднепровским городам не было отношением победителей к побежденным; даже после завоеванные города и покоренные силою племена не были завоеванием одних Варяжских Князей и их дружины; в нем уже сильно участвовали города, принявшие Князей по взаимному согласию; сии, будучи одинакового общинного свойства с городами; покоряемыми вновь, препятствовали в этих новых завоеваниях развиваться чужеземному элементу, принесенному Князьями и их пришлою дружиною. И это-то первоначальное отношение главных городов Приднепровья к пришедшим туда Варяжским Князьям, и сильное участие их в княжеских завоеваниях и походах дало всей Русской истории особый характер, резко отличающий ее от истории других государств Европы, которые почти все основаны завоевателями, и где первоначальные отношения между владетелями и народами состояли из отношений победителей к побежденным. Чтобы яснее и в больших подробностях видеть отношение Князей к Приднепровским городам, а также, чтобы проследить, как оно постепенно развивалось или ослабевало с продолжением времени, я здесь пересмотрю все факты (замеченные в наших летописях), более или менее объясняющие этот предмет, и продолжу пересмотр до завоевания Киева войсками Андрея Боголюбского. Первые факты, хотя сколько-нибудь объясняющие отношение Приднепровских городов к Князьям встречаются в первых, дошедших до нас, официальных документах нашей истории именно в договорах Олега и Игоря с Греками. |
| Нет более живой, драматической формы рассказа, к какой историк привык в южной летописи; в северной летописи действующие лица действуют молча; воюют, мирятся: по ни сами не скажут, ни летописец от себя не прибавит, за что они воюют, вследствие чего мирятся; в городе, на дворе княжеском ничего не слышно, все тихо; все сидят запершись и думают думу про себя; отворяются двери, выходят люди на сцену, делают что-нибудь, но делают молча. Конечно, здесь выражается характер эпохи, характер целого народонаселения, которого действующие лица являются представителями: летописец не мог выдумывать речей, которых он не слыхал; но, с другой стороны, нельзя не заметить, что сам летописец неразговорчив, ибо в его характере отражается также характер эпохи, характер целого народонаселения; как современник, он знал подробности любопытного явления и, однако, записал только, что «много нечто нестроение бысть». До сих пор, называя северную летопись общим именем Суздальской, мы рассматривали ее в противоположности с южною летописью вообще. Но, рассматривая южную летопись, мы заметили, что в позднейших сборниках она слагается из разных местных летописей – Киевской, Волынской, Черниговской или Северской. Теперь, приступая к подробнейшему рассмотрению северной летописи, мы должны решить вопрос: не повторяется ли и здесь то же самое явление? Взглянем на известия о северных событиях по Лаврентьевскому списку летописи. Мы уже видели, что в рассказе о убиении Андрея Боголюбского находится ясное свидетельство, что рассказ этот написан при Всеволоде III и в его владениях; в рассказе о событиях по смерти Боголюбского в словах: «не хотящих нам добра, завистью граду сему» – обозначается летописец именно владимирский; под 1180 и 1185 годами находим те же признаки. Потом мы замечаем особенную привязанность летописца к старшему сыну Всеволода III, Константину; эта особенная привязанность видна из рассказа о том, как этот князь отправлялся в Новгород, о том, как он возвратился из Новгорода, о встрече его с отцом в Москве; видна из умолчания о поведении Константина перед смертию отцовскою. |
| Второй нападающий, а это, возможно, Яким Кучкович, вооружённый массивным клинковым оружием типа меча, примкнул к Петру позднее. Его сильные рубящие удары в предплечье (с разрубом лучевой кости) и среднюю часть левого плеча парализовали защиту Боголюбского, после чего левая рука князя бессильно повисла вдоль тела. С этого момента голова и тело князя были не защищены. Сразу же последовали два удара: мечом – в затылок князя слева, саблей – в левый плечевой скос. Удар в затылок, хотя и сопровождался поверхностным разрубом кости, но, судя по следам вибрации на её поверхности, носил оглушающий характер. Исход схватки стал неизбежен после обширной раны левого надплечья и плечевого сустава, с разрубом лопатки, головки плечевой кости и очень крупной подключичной артерии. Сильнейший сабельный удар по опущенной руке князя, нанесённый в прежней манере – под острым углом к поверхности его тела, вызвал фонтанирующее кровотечение. Минуты жизни Андрея Боголюбского были сочтены. Князь, по-видимому, упал. Первый эпизод драмы, о котором сообщают летописцы, истек: «Се же нечестивии мневьше его оубьена до конца, и вьземше друга своего и несоша вонъ трепещющи отидоша» с. 46]. Развязка, скорее всего, наступила после повреждений 15 и 16. Тяжело раненый Боголюбский все же нашёл силы спуститься по крутой лестнице в сени: «Онъ же в оторопе выскочив по них и начать ригати и глаголати и вь болезни сердца иде под сени» с. 46]. Следовательно, повреждения левого бедра у князя ещё не было, что подтверждается одним из заговорщиков: «Стоя видих яко князя идуще съ сени и долов...” с. 46]. Убийцы по следам крови нашли князя за «столпом вьсходнымъ» с. 47]. По-видимому, князь умирал, когда ему, лежащему на спине, были нанесены рубяще-режущий удар саблей в нижний отдел левого бедра и рубящий удар мечом в правую половину лба. Время донесло до потомков последние слова умирающего князя: «Господи, в руце твои предаю тобе дух мои» с. 47]. «Не величав был Андрей на ратный чин, – говорит летописец, – искал он похвали от одного бога» с. 449]. Сообщение летописей о множественных ранениях, которые якобы были причинены в этот момент князю, либо не соответствует действительности, либо эти ранения не сопровождались повреждениями скелета. |
| 16 Впоследствии он часто удалялся в храм из своего дворца для совершена тайной ночной молитвы, чему он, безсомнения, был приучен в детстве. Одновременно с книжным научением Андрей, разумеется, научался и воинскому искусству: ездить на коне, стрелять из лука и другим воинским упражнениям, благодаря чему из него и вышел доблестный витязь, не боявшийся никакой опасности, с необыкновенной отвагой бросавшийся на неприятеля и в пылу битвы далеко превосходивший всех своею храбростью. 17 Много способствовала развитию воинской доблести и княжеская охота, которой князья русские занимались с самой ранней юности. Охота тогда была не праздною забавою, не тратою времени, а необходимым упражнением. Охота производилась не на смирных только и безвредных животных, но главным образом на хищных, диких и кровожадных, которыми тогда были переполнены непроходимые леса и обширные степи русские; таким образом, охота служила хорошим средством для упражнений в воинском искусстве, служила средством для развития храбрости, неустрашимости, находчивости и др. качеств, столь необходимых для князя, как предводителя на войне. Воспитание детей в древних княжеских семьях оканчивали рано, и молодых княжичей женили по достижении ими 15 – 16-летнего возраста и даже раннее. Из летописей известно, что брат Андрея Боголюбского Всеволод женил сына своего Константина даже 10-ти лет, и тот же Всеволод выдал дочь свою Верхуславу 8-ми лет за 14-летнего князя Ростислава Рюриковича. Но случаи столь ранних браков были все-таки довольно редкими. Нужно с уверенностью предположить, что Юрий Долгорукий женил Андрея по достижении им совершеннолетия. Но крайней мереисторик Погодин утверждает, что Андрея женили вскоре после 1130 года, и есть основание этот брак отнести к 1139 г., 18 когда Андрею Боголюбскому было 28 лет от роду. Имя жены Андрея 19 и обстоятельства его женитьбы сообщаются в народных сказаниях о начале Москвы, 20 сохранившихся в рукописях Синодальной библиотеки. По этому сказанию на том месте, где ныне находится Москва, жил богатый боярин, Суздальский тысяцкий Степан Кучка, владея здесь многими селами красными. |
| Брат Андрея Глеб Юрьевич, посаженный в Киеве князем, не долго княжил в униженной столице, – он скоропостижно скончался и его место, без разрешения Боголюбского, занял Владимир Мстиславич, князь Дорогобужский дядя Смоленских князей Ростиславичей, но Андрей властно приказал ему немедленно выехать из Киева и отдал Киев Роману Ростиславичу, князю кроткому и покорному воле его, послав сказать Ростиславичам: «вы нарекли меня отцом, и я хочу вам добра; я даю Киев Роману, вашему брату». И по слову Андрея Роман сделался князем Киевским. Но не прошло и года, как между Ростиславичами и Боголюбским произошли недоразумения. До князя Андрея дошел слух, что брат его Глеб умер не своею смертью , а был изведен Невскими боярами. Молва, по всей вероятности близкая к истине, указывала даже и виновников этой насильственной смерти Глеба – какого-то боярина Григория, Степанца и Олексу Святославича. Андрей решил немедленно наказать убийц брата и потребовал от Романа выдачи их. Нерешительный Роман, встретив сильную оппозицию в среде местных бояр, защищавших без сомнения своих друзей, не исполнил воли Андреевой и дал возможность скрыться подозреваемым в преступлении боярам. Этот поступок Романа, мирволившего местным боярам, вызвал сильное неудовольствие в Андрее, который увидал, что на Романа и Ростиславичей полагаться нельзя. Он послал сказать им свое властное слово: «ты, Роман, не ходишь в моей воле с братиею своею, иди же из Киева, а Давид из Вышгорода, Мстислав из Белгорода. Ступайте в Смоленск и там делитесь между собою. Киев я отдаю брату Михаилу». «Так был силен Андрей», замечает по этому поводу историк, 80 что одного своего слова считал достаточным, дабы выслать многих князей из их княжеств и произвести совершенно новое между ними размещение». И действительно, Роман беспрекословно повиновался ему и уехал из Киева в Смоленск, но другие Ростиславичи обиделись, – они хотели оправдаться перед Андреем и отправили с этою целью послов к нему; но не дождавшись ответа, они попытались силою завладеть Киевом. |
| Еще в 1395 г. существовало в Москве Кучково поле, примыкавшее к урочищу Поганый пруд, которое, быв по преданию, местом жительства самого Стефана Ивановича Кучки, не ранее начала 18 в. переименовано Чистым. В вероподобности устного предания, почитающего местность нынешней Москвы вотчиною рода Кучко, убеждает еще то обстоятельство, что и после 1147 г., даже на официальном языке южан, т. е. Малороссов, следовательно не Москвичей, Москва продолжает еще слыть Кучковым, как это видно, напр., из следующего места Киевской летописи, где при описании событий, сопровождавших убиение кн. Андрея Боголюбского, говорится под 1175 г.: «Пойде Михалко и Всеволод брат его из Чернегова. Святослав же пристави (к ним) сына своего, Володимера, с полком, мая в 21 день. Вышедшю же Михалкови, поя его болезнь на Свине, и носяша его на носилици, токмо еле жива, идоша с ним до Кучкова, рекше до Москвы, и ту сретоша его Влодимерци с Андреевичем Юрьем, одни бо Володимерци бяху ему добри» 12 . Подтверждаясь, таким образом, и местными и посторонними свидетельствами относительно Кучкова и Кучковичей, устное предание едва ли ошибается и в приписывании начала Москвы, как города, князю Юр. Вл. Долгорукому, с личностью которого, а также сына его Андрея, очевидно связываются печальные судьбы Кучковичей, приуроченные бреднями 17 в. к годам и лицам, обличающим единственно забавное невежество авторов этих бредней. Потому то, до тех про, пока не раскроется истинная история начала Москвы, нет причин положительно отвергать показание историка Татищева, который, основываясь на бывшей у него в руках и теперь утраченной рукописи Раскольничьей, считаемой Карамзиным мнимою, повествует, что кн. Юрий любился с женою тысячского Стефана Кучка – и муж, пользуясь отсутствием князя, воевавшего тогда с в. кн. киевским, увез жену в деревню, на берег Москвы реки, сам же хотел бежать в Киев, вследствие чего кн. Юрий поспешил прибыть из под Торжка на помощь к любовнице, убил ее мужа, выдал дочь убитого зы сына своего Андрея, а на месте владений Кучковых или, по выражению народному, на крови, заложил город 13 . |
| Не вполне ясно, ο какой рабыне Микула должен послать грамоту «тому мужу» – ο той, что была куплена, или об еще одной. Вторая возможность определяется тем, что по Русской Правде в деле об украденном рабе нормальный розыск продолжался не до «конечного татя», а лишь до третьего свода. Третий (по счету от конца) владелец раба должен был отдать истцу своего раба взамен украденного, а сам продолжать розыск уже самостоятельно. Указание Микуле не брать денегу продавца, возможно, означает, что не следует соглашаться на возврат денег за рабыню, если продавец захочет таким способом аннулировать сделку. 605. Это послание от одного монаха κ другому, выдержанное в жанре литературной эпистолы. Упоминание церковного звона – самое раннее в древнерусской письменности. 424. Письмо послано в Новгород из Смоленска, но автор его, судя по языку – новгородец. Он советует родителям переселиться из Новгорода, где был неурожайный год и грозил голод, в Смоленск или в Киев. 487. Это фрагмент увещевательного письма κ строптивой женщине; автором его, возможно, был священник. 421. По-видимому, Нежил совершил преступление и скрылся; штраф за него пришлось заплатить его отцу. Согласно Русской Правде, штраф в 20 гривен («полувирье») взыскивался за отсечение у кого-либо руки или ноги, за ослепление человека, за убийство жены. Сомневаясь в том, что сын захочет вернуться, Братята грозится послать за ним судебного исполнителя. 422. Судя по тому, что Местята назван в грамоте в третьем лице, вероятно, он писал ее не сам. 745. Редкий случай, когда указаны не только автор и адресат, но и место, откуда отправлено письмо – в данном случае Ростов Великий. 2 из Звенигорода Галицкого. 724. Упоминание песцов показывает, что речь идет ο сборе дани в Заволочье, т. е. на северо-восточной периферии новгородских владений. Захарья, дезавуировавший полномочия Саввы на сбор дани с местного населения, – несомненно, важное лицо новгородской администрации. Вероятнее всего, это посадник. Β XII–XIII вв. в Новгороде известен лишь один посадник Захария: он занимал эту должность с 1161 г. до своей гибели в 1167 г. Постоянными соперниками Новгорода в сборе дани с северо-восточных земель были суздальцы. Посадничество Захария приходится на время княжения во Владимиро-Суздальской земле Андрея Юрьевича Боголюбского (1157–1174 гг.). Андрей Боголюбский неоднократно упоминается в новгородский летописях как организатор вооруженного соперничества с Новгородом в Заволочье. Андрей, упоминаемый в грамоте, – безусловно лицо, обладающее большой властью: от его имени приходит в Заволочье «муж» с вооруженным отрядом; после того, как обнаружились внутренние разногласия среди новгородцев, заволочане «принимают» мужа от Андрея, т. е. признают право Андрея собирать с них дань. Таким образом, Захария и Андрей, фигурирующие в грамоте, с высокой вероятностью отождествляются с новгородским посадником 1161–1167 гг. и Андреем Боголюбским. Тем самым грамота получает дату 1161–1167 гг. |
| Неумолимый летописец преследует нас с своим родом. Говоря об усобицах, возникших между славянами по изгнании варягов, он говорит, что род встал на род и " Воевати почаша сами на ся " . Как же рассуждает г. Сергеевич? " Восстали, - говорит он, - не разные роды один на другого, а члены одного и того же рода (т. е. происхождения), дети - на родителей, братья - на братьев. Это только применение к явлениям своего времени хорошо известных летописцу слов евангелиста Марка: предаст же брат брата на смерть и отец чада, и восстанут чада на родители и убиют их " . Г. Сергеевич забывает, что летописец никак не мог иметь в виду слов евангелиста, ибо хорошо знал, что побуждало к такой страшной усобице, о которой говорится в евангелии, и хорошо знал, что причиною усобицы между славянами было отсутствие правды, а это условие не могло повести к тому, чтоб восставали чада на родителей и убивали их; отсутствие правды ведет именно к тому, что отдельные роды в своих столкновениях прибегают к самоуправству, решают дело оружием. Есть еще любопытные примеры обращения г. Сергеевича с источниками. Летописец говорит следующее об Андрее Боголюбском: " Выгна Андрей епископа Леона из Суздаля и братью свою погна Мстислава и Василька и два Ростиславича сыновца своя, мужи отца своего переднии. Се же створи хотя самовластец быти " . Г. Сергеевич говорит: " Самовластец употреблено здесь по отношению к другим князьям, внукам и младшим сыновьям Юрия, оно означает собственно единовластителя, в противоположность разделению волости между несколькими князьями, не заключая в себе никакого указания на самый характер власти " . Конечно так, если пропустить слова: " Мужи отца своего переднии " , как делает г. Сергеевич, но если оставить эти слова, то выйдет, что князь, изгоняющий влиятельных бояр, стремится не к единовластию, а к самовластию. Притом, как хорошо известно г. Сергеевичу, мнение о самовластии Андрея Боголюбского основано не на одном приведенном месте летописца: о характере Андрея свидетельствуют князья-современники, которые жалуются, что Андрей обращается с ними не как с родственниками, а как с подручниками; наконец, о характере Андрея свидетельствует смерть его, побуждения, которые заставили убийц решиться на свое дело, неслыханное прежде на Руси. |
| Таким образом, как в Ростове, так и в Суздале, власть князя была слишком слаба. Между тем Владимир на Клязьме был вполне преданным кн. Андрею городом: он находился под обаянием самой личности Андрея, обязан был ему своим развитием и расширением; наконец, в нем совсем не было, на первых порах, враждебных политическим планам Андрея элементов, в роде своеземцев бояр Ростовских и дружинников Суздальцев. Население Владимира, как города нового, было из людей «мизинных», как метко называет их летописец, т.е., людей маленьких, незнатных, «сходцев» разного рода, между которыми главную массу составляли без сомнения низшие классы южно-русского сельского и городского (посадского) населения, недовольные южными порядками, южными усобицами, и переселявшиеся сюда или сами ради спокойствия, или по приглашению Андрея в то еще время, когда он пребывал на юге, помогая отцу в борьбе за Киев. Ласковый к «людям всякого чина аки отец», Андрей Боголюбский привлекал к себе переселенцев отовсюду и в особенности с юга, которых и поселял у себя во Владимир. Что южноруссов во Владимире было много, указывают названия рек, речек и урочищ во Владимире Киевскими именами – Лыбеди, Рпени, Почайны, которые общи и Киеву, и Владимиру. Это сходство объясняется обычаем всех переселенцев на свете давать новым местам поселения старые названия тех местностей, где они жили раньше. Перенося во Владимир свой княжеский стол, князь Андрей рассчитывал, что Владимирцам будет приятно это возвышение их пригорода на степень главного города не только Ростовско-Суздальскаго княжества, но и всей северной Руси, как думал об этом Боголюбский, – что он не только не встретит во Владимирцах противодействия при исполнении дальнейших своих планов для усиления великокняжеской власти, но что они, напротив, окажутся преданными исполнителями его воли. И этот расчет оказался верен: Владимирцы, не знавшие вечевого порядка управления и терпевшие ранее от высших классов, земских бояр и дружинников, разного рода притеснения, оказались преданными Боголюбскому. |
|
|
