| Мотив переодевания монарха с целью тайного посещения им врагов встречается неоднократно как в римской, так и в персидской позднеантичной литературе. Например, предшественник Прокопия Кесарийского Аммиан Марцеллин рассказывает о том, как цезарь Констанций Галл, в 351–354 годах бывший правителем римского Востока, по совету своей жены, августы Константины, дочери Константина Великого (306—337), последовал примеру императора Галлиена (253—268). Он переодевался в одежду простого обывателя и, скрывая под одеждой оружие, вместе с товарищами шатался вечерами по харчевням и злачным местам Антиохии, пользуясь знанием греческого языка и подслушивая антиправительственные разговоры декурионов (Amm. Marc. XIV. 1. 8–10). В Сасанидском Иране существовал эпический роман о Шапуре II (309—379), в котором сообщалось, что этот персидский царь совершил путешествие в Рим incognito, но был предан персидским эмигрантом, разоблачен и по приказу римского императора зашит в ослиную шкуру. Затем Шапур был спасен рабыней-персиянкой, узнавший о его царском происхождении, и бежал вместе с ней на родину. Позднее, в эпоху Хосрова II Парвиза (591—628), этот роман был инкорпорирован в состав позднесасанидской придворной хроники «Khwady-Nmag», а в конце X века художественно переработан Фирдоуси . Возможно, Прокопий, рассказывая о тайном посещении императором Майорианом Гензериха, просто пересказал литературное произведение, которое представляло собой вариацию банального сюжета. Однако эпизод, связанный с пришедшим в движение римским оружием из карфагенского арсенала, позволяет обнаружить более глубокие истоки истории путешествия Майориана к вандалам. Как показал Жорж Дюмезиль, древнеримская религия была пропитана представлениями о знамениях богов. Например, из рассказа Тита Ливия известно, что в 172 году до Р.Х., накануне Третьей Македонской войны против царя Персея (179—168 до Р.Х.), молния во время ночной грозы расколола ростральную колонну, воздвигнутую в период Первой Пунической войны в честь победы над карфагенским флотом при Коссире (254 год до Р.Х.). |
| Вера в вечность души, упомянутая в Посидониевой традиции без сведений о вере в переселение душ, с т. зр. исследователей, подразумевает невозможность прямого переноса древнеинд. представлений о метемпсихозе на кельтов. Неясно, где у античных авторов сказано о подлинных представлениях кельт. жрецов, а где - о пифагорейских идеях. Так, Аммиан Марцеллин, опирающийся на сведения Тимагена (ок. I в. до Р. Х.), утверждал, что друиды разделяли доктрину Пифагора , считали души бессмертными; он сравнивал объединения друидов с содружествами философов-пифагорейцев ( Amm. Marc. Res gest. XV 9. 8). Греку было проще воспринимать варварскую доктрину через призму своей традиции, однако восприятие это часто было ложным. Друидам была чужда идея творения мира или его конца, т. е. стройной космогонией и эсхатологией они не обладали. Вероятно, поэтому позднее в древнеирл. и средневаллийских преданиях в отличие от сканд. Эдд мы не находим мифов, излагающих начало и конец мира. Гай Юлий Цезарь сообщает о К. р. и о роли друидов в «Записках о Галльской войне» (ок. 50 г. до Р. Х.). Цезарь использовал сведения Посидония, но обладал и непосредственным знанием галльской культуры. Он писал о большой роли друидов и всадников в галльском обществе ( Caes. De Bello Gallic. VI 13): они участвовали в делах божественных, надзирали за правильностью общественных и частных жертвоприношений, толковали религ. вопросы. Согласно Цезарю, друиды отлучали виновных от жертвоприношений. Для галлов это было тяжелейшим наказанием, а отлученный считался безбожником и изгоем. Друиды не были замкнутой кастой, и поступить к ним в обучение мог каждый свободный человек. По мнению Цезаря, многие шли учиться к друидам из-за особых льгот и освобождения жреческого сословия от военной службы и повинностей. Поступившие в друидическую школу учили наизусть множество стихов, некоторые обучались в течение 20 лет. Друиды, как писал Цезарь, считали, что боги не позволили (nefas) записать эти стихи. Цезарь полагал, что устная передача традиции друидов связана со стремлением скрыть учение от непосвященных и укрепить память учеников; они знали греч. алфавит и пользовались им в общественных и частных целях. Об отсутствии письменных памятников друидической мысли сообщал в III в. по Р. Х. Ориген ( Orig. Contr. Cels. I 16). Полемизируя с Цельсом, к-рый писал о сходстве друидического учения с еврейским, он указывал на то, что от друидов не осталось записей. |
| Кельтская колонизация Британских островов, в том числе Каледонии, началась в 8 в. до Р. Х. Она происходила волнообразно, первой волной переселенцев были носители гальштаттской культуры, в 3 столетии в Британию переселяются носители культуры латен; последняя волна кельтской колонизации, вторжение белгов, север Британии уже не затронуло. Из двух групп кельтских языков, которые принято обозначать буквами Q и P, народы Каледонии, пикты, наряду с бриттами, галлами, современными бретонцами и валлийцами и в отличие от ирландцев и происходящих от них гойделов, или гэллов Шотландии, принадлежали к группе P, имея при этом больше черт сходства не с бриттами или валлийцами, а с галлами континента. По оригинальной версии К. Х. Джексон, переселившиеся на север Британии кельты пользовались двумя разными языками: своим собственным, кельтским, и языком аборигенов, среди которых они поселились, не принадлежащим к индоевропейской языковой семье 1027 . В антропологическом отношении пикты по преимуществу принадлежали к одному из двух основных типов кельтов Британии, высокорослому, со светлыми волосами, а не к низкорослому, со смуглыми лицами и темными, курчавыми волосами. Самоназваниями пиктских племен в 1 в. от Р. Х., зафиксированными на карте Британии, составленной Птолемеем, были каледонии, вакомаги, тедзалы и вениконы. Римский историк 3 в. Кассий Дион «утверждает, что страна к северу от линии Форт-Клайд была занята каледониями и меатами… которых называет «величайшими народами», поглотившими все остальные племена. Согласно Диону, меаты жили рядом с валом, а за ними – каледонии. Весьма вероятно, – пишет И. Хендерсон, – что. те четыре племени, о которых сообщал Птолемей, объединились в два союза» 1028 . Историк второй половины 4 в. Аммиан Марцеллин писал, что в ту пору, в правление императора Валентиниана, пикты «делились на два племени, дикалидонов и вертурионов» 1029 . За «дикалидонами» легко угадываются известные из разных источников каледоны, а вот что касается «вертурионов», то есть отдаленное сходство этого слова с птолемеевскими «вениконами», но утверждать что-либо определенное по поводу этого этнонима трудно. Во всяком случае, «со 2 по 4 век основная область расселения пиктов была в политическом отношении разделена надвое, и… эти две части, несмотря на то что их названия менялись, оставались стабильными политическими объединениями, которые разделяли Грампианские горы» 1030 . В 4 столетии пикты, подобно скоттам, совершали многочисленные грабительские нападения на земли бриттов. Эти набеги усилились в следующем веке, когда римские легионы были эвакуированы из Британии. В 6 в. пикты, сталкиваясь с сопротивлением со стороны бриттов, а также с агрессией скоттов и англосаксов, обрели политическое единство, образовав единое королевство. |
| В особенно концентрированном виде религиозное лицемерие, по понятным причинам, присутствовало при дворе, в окружении императоров, уверовавших во Христа. Примеру искренне обратившихся властителей следовали искушенные и находчивые царедворцы, внутренне не меняясь. Аммиан Марцеллин, оставшийся язычником, не может считаться беспристрастным свидетелем, и все же набросанный им очерк нравов, господствовавших при дворе падкого на лесть и угождение Констанция, даже если находить его чрезмерно карикатурным, не лишен достоверности. «Большая часть придворного штата, – писал он, –являлась питомником всяких пороков, так что они заражали государство дурными страстями... Одни из них промышляли грабежом языческих храмов и, вынюхивая каждый случай, где можно было воспользоваться чем-нибудь, поднялись из крайней бедности до колоссальных богатств. Усвоив привычку захватывать чужое, они не знали никакой меры в дарениях, грабеже и расточении. ...Отсюда произросло дикое обжорство пиров, и вместо победных триумфов появились столовые торжества, широкое использование шелка, расширение ткацкого ремесла, особая забота о кухне; под роскошные дома занимались все более широкие пространства» 447 . Читая Марцеллина, можно, правда, подумать, что алчность и роскошество начались со времен Констанция, а не столетиями раньше, по меньшей мере со времен Красса и Лукулла. На самом деле удивляться, и то лишь при поверхностном взгляде на вещи, можно разве только тому, что подобные нравы не исчезли при дворе христианских правителей, но, с другой стороны, не мог же двор святого Константина или его сына Констанция уподобиться монастырской общине. Контрасты, присутствовавшие в духовной атмосфере, в общественной нравственности, нашли свое выражение в памятниках литературы, принадлежащих эпохе религиозной трансформации империи. В параллель с радикальной эволюцией смыслов литературного творчества, менялся и сам материал, который служил фиксации и сохранению текстов. В IV веке книга в виде свитка из папируса вытесняется пергаментным кодексом – ближайшим прототипом современной книги с бумажным листами. |
| 2. Единовластие Констанция II Флавий Юлий Констанций, сын святого Константина и его второй жены Фаусты, родился в 317 г. В 6 лет он был провозглашен цезарем. Как и его родные братья, старший Константин и младший Констанс, он получил христианское воспитание и, став императором, обнаружил незаурядный интерес к богословским вопросам. Ревностный христианин, он однако не сложил с себя титула великого понтифика, но принимал меры, направленные на ограничение языческого культа. В 341 г. им издан был закон, запретивший кровавые жертвоприношения. В 353 г. было воспрещено приношение жертв в ночное время. В его правление многие языческие храмы, особенно на Востоке, были разрушены, но когда Констанций овладел Римом, где большинство народа и сенаторов оставалось вне Церкви, он не отважился и там на разрушение языческих храмов, тем более что в столице они отличались особым великолепием. При нем принимались также ограничительные меры в отношении иудеев. Им запрещалось покупать рабов не из числа своих единоверцев, а «кто из них поступил бы вопреки этому закону, того раб отписывался к государству; а когда купленный, сверх того, по обряду иудейскому, подвергся бы обрезанию, то купивший присуждался к уголовному наказанию и лишению имения» 140 . Регулярное общение с епископом Никомидии Евсевием оставило неизгладимый след на религиозных воззрениях Констанция, сделав его приверженцем арианства. Характеризуя Констанция, Аммиан Марцеллин, язычник и почитатель Юлиана Отступника, писал: «Христианскую религию, которую отличает цельность и простота, он сочетал с бабьим суеверием. Погружаясь в толкования вместо простого принятия ее, он возбудил множество споров, а при дальнейшем расширении этих последних поддерживал их словопрениями. Целые ватаги епископов разъезжали туда и сюда, пользуясь государственной почтой, на так называемые синоды, стремясь наладить весь культ по своим решениям» 141 . С иронией отозвавшись об увлечении императора богословскими спорами, писатель, хорошо знавший Констанция, не умалчивает и о том, что он в известном отношении был человеком твердых нравственных правил, которые, очевидно, вытекали из его искренней христианской религиозности: «Он так строго хранил целомудрие, что о том, чтобы он находился в любовной связи с кем-либо из мужской прислуги, не могло даже возникнуть подозрения» 142 . Первым браком он был женат на Евсевии, которая «выделялась красотой и нравственными качествами и при своем высоком положении проявляла гуманность» 143 . |
| Одно поражение остроготов следовало за другим. Перед лицом неизбежной катастрофы в 375 г. престарелый король Германарих покончил с собой. По Иордану, он прожил 109 лет. Смерть короля ускорила конечную победу гуннов над остроготами. Витимер, как его называет Аммиан Марцеллин, или, по Иордану, Винитарий был избран королем после самоубийства Германариха. Отступая на запад, остроготы вторглись в земли антов. Началась война, в ходе которой вначале готы потерпели поражение, но затем взяли верх, после чего, по словам Иордана, Винитарий «распял короля их Божа с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных» 338 . Это первый документально зафиксированный эпизод противостояния германцев и славян. Винитарий сохранял власть еще некоторое время, но после следовавших одно за другим поражений в боях с гуннским правителем Баламбером он пал в бою. «От имени его малолетнего сына приняли управление Алафей и Сафрак, вожди опытные и известные твердостью духа; но тяжкие обстоятельства сломили их и, потеряв надежду дать отпор, они осторожно отступили к реке Данастию» 339 , то есть к Днестру. В конце концов значительная часть остроготов была перебита. Из оставшихся в живых одни покорились гуннам и в будущем действовали заодно с ними, участвуя в их походах, другие же ушли к своим собратьям везиготам, обосновавшимся за Днестром – в Бессарабии и Дакии, оставленной римлянами. Народы, зависевшие ранее от остроготов, благодаря гуннскому нашествию обрели свободу. Некоторые из них, в том числе и славяне, подчинились гуннам и затем воевали вместе с ними на Западе. В своем продвижении на запад гунны в конце концов остановились в среднем Придунавье и Притисье, на территории современной Венгрии с ее прекрасными пастбищами, великолепно пригодными для корма коней и рогатого скота. Правитель везиготов, или тервингов, Атанарих попытался оказать сопротивление гуннам, но тщетно. Он был разбит, и тогда большая часть этого народа, страшась уничтожения, во главе со своими предводителями Алавивом и Фритигерном направили посланников к Римскому императору Валенту, прося его разрешить им вселиться в пределы империи, в опустошенные и обезлюдевшие области Мезии на правобережье Дуная, чтобы они жили там по своим обычаям, но под верховной властью императора. И, как пишет об этом Иордан, «чтобы больше было им веры, они обещают стать христианами, если только будут им даны наставники, учащие на их языке» 340 . Среди готов и тогда было уже немало христиан, но преобладали язычники. |
| И вот в ней разводится вошь, что в лесу звери, и я испытываю то неудобство, что не могу свободно ни есть, ни пить из опасения захватить волосы вместе с пищей... Но у меня не только длинная борода, я мало ухаживаю и за головой, редко стригусь и обрезываю ногти, и руки мои часто запачканы чернилами... Я непривлекателен и в образе жизни: по моей грубости не хожу в театр, а по моей необразованности не допускаю во дворце представлений, кроме новогодних... Я не люблю цирковых представлений... В моей частной жизни я провожу бессонные ночи на подстилке из соломы и довольствуюсь скромной пищей, едва утоляющей голод. С детских лет я веду войну с моим желудком и не позволяю ему наполняться пищей» 221 . Апологет Юлиана Аммиан Марцеллин так описывает его внешний вид: «Среднего роста, волосы на голове очень гладкие, тонкие и мягкие, густая, подстриженная клином борода, глаза очень приятные, полные огня и выдававшие тонкий ум, красиво искривленные брови, прямой нос, рот несколько крупноватый, с отвисшей нижней губой, толстый и крутой затылок, сильные широкие плечи, от головы и до пяток сложение вполне пропорциональное, почему и был он силен и быстр в беге» 222 . Констанций вызвал Юлиана из Афин к себе в Медиолан, когда тому исполнилось 23 года, удостоил его титула цезаря, женил на своей сестре Елене и отправил правителем в Галлию. Сознавая свою неподготовленность к новой для него роли командующего и администратора, он сказал тогда со свойственным ему полупритворным самоуничижением: «Это не мое дело, седло надели на корову!» 223 . Юлиан опасался, что таким образом дядя хочет поскорее избавиться от него, что он готовит ему участь его старшего брата Галла, но, быстро усвоив азы военной науки и одержав ряд побед над германцами, он почувствовал себя увереннее, и там уже, приблизив к себе людей надежных, перед ними не скрывал своего паганизма. Местом своей резиденции в Галлии Юлиан избрал Лютецию паризиев (Париж). Он жил там во дворце, построенном его дедом, императором Констанцием Хлором, на левом берегу Сены, соединенном с центральной частью города, расположенной на острове, деревянным мостом. |
| С поля битвы бежал и император. Попытка комита Виктора привести для защиты Валента отряд батавов ни к чему не привела. Те тоже бежали. Тогда бежал и сам Виктор. Варвары, преследуя беглецов, уничтожали их. Дороги были преграждены множеством полумертвых людей, жаловавшихся на муки, испытываемые от ран, а вместе с ними заполняли равнину целые валы коней вперемежку с людьми. По одной из версий, Валент пал, смертельно раннный стрелой. По другой – несколько евнухов из числа его слуг отнесли раненого императора в деревенский дом, и пока ему делали перевязку, дом обступили варвары, не знавшие, кто в нем скрывается. «Когда они пытались сломать запертые двери и их стали обстреливать сверху, то, не желая терять из-за этой задержки возможность пограбить, они снесли вязанки камыша и дров, подложили огонь и сожгли хижину вместе с людьми» 349 . В сражении при Адрианополе пали полководцы Траян и Себастиан, а также 35 трибунов. Потери составили две трети армии. Это была одна из самых больших катастроф в военной истории Рима. Характеризуя погибшего императора, Аммиан Марцеллин по своему обыкновению подводит баланс его достоинств и пороков: «Он был верен и надежен в дружбе, строго карал честолюбивые происки, сурово поддерживал военную и гражданскую дисциплину.., добросовестнейшим образом охранял провинции, которые он берег от убытков как свой собственный дом, с особенным старанием смягчал тяжесть податей, не допускал увеличения никаких налогов, был снисходителен во взыскании недоимок и являлся жестоким и озлобленным врагом проворовавшихся и уличенных в казнокрадстве правителей провинций. Восток не помнит лучшего в этом отношении времени» 350 . Переключаясь затем на недостатки Валента, историк пишет: «В стремлении заполучить большие богатства он не знал меры, не был вынослив в бранных трудах.., был склонен к жестокости. Он был мало образован... Он был груб в обращении, раздражителен, охотно выслушивал доносы, не отличая правды от лжи... От природы он был ленив и нерешителен» 351 . |
| При всех различиях в политических взглядах, образовании, религиозных убеждениях, в степени осведомленности и, наконец, в таланте изложения византийских историков раннего периода объединяют некоторые общие черты. Прежде всего все они были воспитаны непосредственно на лучших образцах античной историографии: византийские авторы не только хорошо знают и высоко ценят сочинения Геродота, Фукидида и Полибия, но порою и подражают своим великим предшественникам. Однако это отнюдь не рабское копирование; в произведениях византийских историков выражается органическая связь античной и ранне византийской исторической науки, порожденная всем мировоззрением этих историков, как бы впитавших с молоком матери преклонение перед античной цивилизацией. Большинству византийских авторов раннего периода, получивших широкое образование в античном духе, греко-римская историография представлялась вершиной творческой мысли; однако, преклоняясь перед прославленными историками прошлого, они вносили в освещение исторических событий много своего, оригинального. Думается, что некоторых византийских историков, таких как Аммиан Марцеллин, Прокопий, Агафий, Феофилакт Симокатта, можно поставить в один ряд с античными авторами. Другой отличительной чертой византийских историков IV — первой половины VII в. было их тяготение к современности. В своих произведениях все они, в отличие от хронистов, описывавших события от «сотворения мира», освещают сравнительно короткий исторический отрезок времени, сосредоточивая основное внимание на изложении современных им событий. В этом их огромное преимущество перед хронистами. Сочинения историков значительно менее компилятивны, чем произведения хронистов. Они написаны, как правило, на основании документов, рассказов очевидцев и личного опыта. Таким образом, труды историков в большей степени, чем сочинения хронистов, сохраняют аромат эпохи: они представляют собой свидетельства современников, что значительно увеличивает их ценность, как исторического источника. Вместе с тем именно близость к современности делает произведения историков особенно тенденциозными, особенно подверженными влиянию социально-политической борьбы и субъективного восприятия действительности. Все византийские историки IV — первой половины VII в., как правило, являлись выходцами из господствующего класса: это или высшие государственные чиновники, дипломаты, придворные, находившиеся в гуще политических событий своего времени, или интеллигенты — адвокаты и риторы. Все они, хотя и в разной степени, осведомлены о государственных делах и проявляют в своих трудах особый интерес к внешнеполитической истории Византии, к сложной дипломатической игре, войнам с различными народами, придворным интригам и борьбе политических партий. В меньшей мере их интересуют события внутренней истории, а жизнь народных масс, за редким исключением, и вовсе остается вне поля их зрения. |
| Таблица 1. Статистика распространения слова βρβαρος в греческой литературе по векам Данные претензии или косвенно, или непосредственно проистекают из обсуждаемой формулы 28-го правила Халкидона, отчасти в связи с интерпретациями византийских канонистов XII в. 2-го правила II Вселенского Собора, где под «отеческим обычаем» стало подразумеваться административное управление варварскими народами из Константинополя. Отождествление более или менее сильной Византии с реальным царствующим градом на Босфоре перешло в XX век, наполненный реальными драматическими событиями, последствия которых внесли серьёзнейшие коррективы в политическую карту мира. 6. Кто мог подразумеваться под варварами в 28-м правиле Халкидона? Предварительно приведём статистические данные. Слово βρβαρος получило максимальное распространение в IV в., согласно статистике TLG on-line (общее число случаев – 18 588). Эпитет «варварский» обозначал не только народ или регион, но и язык 78 , на что характерно указывает Приск, с восторгом рассказывавший, как его поприветствовал на греческом языке скиф, носитель варварского языка 79 . Понимание епископа Никодима (Милаша) хорошо соотносится с данными современной исторической науки. При буквальном понимании и анализе выражений ν τος βαρβαρικος и τν προειρημνων διοικσεων становится ясно, что подразумеваются Церкви «варварских народов» прежде всего в границах диоцезов. Прежде чем перейти к детальному разбору его предположения, надо оценить, насколько справедливо деление всех людей на ромеев, или эллинов, и варваров 80 . Согласно современной компетентной оценке, такое деление представляло собой часть «позднего римского национализма», а Аммиан Марцеллин (ок. 330 г. – после 395 г.) является одним из самых ранних авторов, который представил образ варвара в отрицательном свете 81 . Но и до Аммиана Марцеллина в речениях семи мудрецов встречаем: «Он (Фалес) говорил, что в трёх вещах нужно иметь счастье: во-первых, что он оказался человеком, а не диким зверем; затем, что он муж, а не женщина; и в-третьих, что он эллин, а не варвар» 82 . |
|
|
