| Бутурлина. Все прекрасно сбереженные, но ни в одном из них нет полного славянского текста... После издания уже моего Опыта в «Друг Просвещения» узнала, я от Бутурлина, что достал он и Ветхий Завет голландский». Кроме посторонних, так сказать, писателям лиц, Евгению помогали и сами писатели, любезно доставляя ему (посредственно или непосредственно) свои автобиографии. Автобиография митрополитаАмвросия Подобедова, как свидетельствует, сам преосвященный Евгений, «сочинена в 1805 г. (и доставлена) братом его Сергеем Ивановичем Подобедовым». Она, под заглавием: «Краткое описание жизни, перемен, состояния и дел преосвященнейшего Амвросия», хранится теперь в рукописном сборнике Киево-Софийской соборной библиотеки, 599. – Мы сочли бы себя счастливыми, если бы могли указать всех таких авторов; но та, беда, что не имеем под руками нужных источников, в печати еще не появлявшихся. Положим, заботливый А. Ф. Бычков опубликовал уже «Материалы к словарю Евгения о русских писателях» (Сб. ст. Академии Наук, V, I, стр. 237–278), хранящиеся в Императорской публичной библиотеке под заглавием, данным самим преосвященным, – «Записки к словарю историческому о русских писателях». Но в них нет, по заявлению почтенного академика (в чем мы и лично убедились), «многих собственноручных записок, доставленных Евгению учеными и писателями о своей жизни и трудах», так как эти записки покойный владелец «материалов», M. П. Погодин извлек и поместил в особом собрании автографов 520 . Г. Бычков только мог указать всего лишь две автобиографии, именно архиепископа Евгения Булгариса и преосвященного Иринея (Фальковского), тогда как писателей XIX в., о которых говорит наш автор в своем Словаре, мы насчитали 32, и из них, по меньшей мере, половина доставила Болховитинову свои собственные автобиографии. Чрез кого-то попала Евгению «Копия с собственноручной записки архиепископа могилевского, Георгия Конисского , содержащей в себе некоторые биографические о нем сведения» («Материалы», 70). H. H. Б.-Каменский, кроме автобиографии Иринея Фальковского (о чем мы говорили уже выше), передала своему преосвященному другу, посланную чрез него 29 сентября 1806 г., автобиографию Иувеналия Воейкова (1807 г., 161) 521 . Остальные сведения о духовных писателях, находящиеся в «МатерИалах», Писаны отчасти рукою самого Евгения 86, 95, 106, 107), а отчасти и несколькими чужими руками 36, 68, 59, 71–75, 139). |
| Собираясь помещать свой «Новый опыт исторического словаря» в «Друге Просвещения», Болховитинов писал графу: «Я намерен и вас вовлечь в сие сотрудничество, потому что, признаюсь, без помощи вашей не могу обойтись, а в чем именно, о том буду предлагать вам вопросы» (стр. 108–109: письмо от 80 ноября 1804 г.; ср. стр. 129 и 137, письма от 4 ноября 1805 г. 512 и 31 октября 1806 г.). «Кого заметите пропущенным, прошу уведомить меня... Вы живете в большем свете и вам легко дополнять незнание мое. А притом Москва есть столица литературы русской» (стр. 109, письмо от 4 декабря 1804 г.). В следующем письме Евгений «предлагает» Хвостову «помогать ему (Евгению) целыми статьями» (7 января 1805 г., стр. 110). Хвостов, действительно, помогал преосвященному труженику, отвечая на разные его «вопросы»; но если судить только на основании их опубликованной переписки, вопросы и ответы касались исключительно светских писателей. Что же касается писателей духовного чина, то в данном случае дело ограничивалось поправкою рукою графа тех ошибок и пробелов, какие замечал в Словаре или сам он (о чем и доносил всегда автору, дожидаясь его разрешения на поправку), или же преосв. Евгений. Так, в рукописи последнего, отосланной в редакцию, был помещен в число писателей Антоний Зибелин, a Анастасий назван Братановичем и Братановским. Хвостов, не известно на каком основании, не признал первого писателем и в этом смысле доносил о нем Евгению. Евгений, судя по его ответному письму от 23 января 1805 г. (стр. 110), стоял за Антония, «отдавая» в тоже время «все на волю» графа, который и исключил Зыбелина из цеха писателей, не попавшего, таким образом, ни в одно издание Словаря и угодившего уже только на страницы Филаретовского «Обзора» (т. II, стр. 377, по изд. 1884 г.). Касательно Братановского наш автор писал в тоже время: «Я не знал, что справедлив и потому ошибся. Прошу поправить» (ib). Хвостов, разумеется, поправил. По его же просьбе и указанию, последний исправлял и дополнял биографию м. Амвросия Подобедова , «между разговором (с которым) Евгений узнал нечто поправить в статье о нем (своего) Словаря» (стр. |
| Что сия история есть истина, сего никто имеющий здравой рассудок опровергать не отважится; потому что 1) свирепейшие благочестия христианского враги и иудеи, которые с неизглаголанною ревностно хранили предания своих предков, также и все язычники, жившие в первые по Рождестве Христове столетия, свидетельствуют, что Иисус жил во время Тиверия римского императора и многие творил чудеса, проповедовал Свое учение во Иудеи, имел много у Себя учеников, сказывал о Себе, что Он есть Мессия, и Понтийским Пилатом, которой тогда был во Иудеи воеводою, пригвожден ко кресту, и таким образом лишен жизни. 2) Сии книги написаны и обнародованы еще при жизни тех людей, во времена которых сия в оных книгах повествуемая история происходила самым делом, и никто не засвидетельствовал оную быть ложную. 3) Сия история написана от толь достовернейших свидетелей, которые повествуемых собою дел или сами были очевидными свидетелями, или слышали от самовидцев и таких достоверных мужей, о которых нельзя никак подумать, чтобы они хотели других обмануть; ибо они ни чести, ни благополучия в настоящей, ни возмездия в будущей жизни от лжи ожидать не могли. 4) Сия история написана от различных и по разным местам живших писателей; однако ж при всем том ни которой из них другому не противоречит, но точно между собою согласны, и что один повествует, то ж самое и другой предлагает. 5) Апостолы и другие мужи сию историю во Иудеи и по всему земному кругу всенародно проповедовали, и по всем обстоятельствам видно, что ими предлагаемое учение есть истинно; потому что они не для корыстолюбия и славы учили ( 1Кор.9:14,15,18 . 1Фес.2:5–8 ), на пищу и другие для жизни потребности своими руками снискивали ( 1Фес.2:9 ), а притом глад и жажду, мраз и наготу ( 2Кор.11:27 ), презрение и бесславие ( 1Кор.4:12,13 ), мучения и темницы ( 2Кор.6:5 ; Деян.12:3 ), узы ( Еф.4:1 ), раны ( Деян.5:40 ; 2Кор.11:25 ), и смерть насильную ( Деян.7:58; 12:2 ; 2Тим.4:6 ), претерпевали за проповедание евангельского учения. 6) Бесчисленное множество всякого возраста, пола и состояния добродетельных и беспорочных людей верили сей истории, и за истину, в ней предлагаемую, с непоколебимостью духа терпели жесточайшие мучения и самую смерть. История та непременно истина, которую никто опровергнуть не может, разве несомненным истинам и на здравом рассудке основанным противоречить захочет: а в сих книгах, как из преждереченных явствует, таковая предлагается история. |
| Что ж до последнего, то есть, если бы оное всеобщее повреждение сделано от кого-нибудь с умысла, то оно бы сделано было или от явных христианской веры врагов, или от еретиков, или от правоверных. Но явные христианского благочестия враги и еретики всеобщего повреждения книгам Нового Завета сделать не могли; потому что бесчисленное множество с книг Нового Завета списков как у христиан, так и по всему земному кругу было рассеяно, и для того им все до одного оные списки себе для повреждения собрать было не можно, А притом и еретики между собою не были согласны, но на разные разделялись секты; и так ежели одни из них хотели попортить какое-нибудь место, то бы другие им в том противились; потому, что которое место одним казалось противно, то другие почитали за истинное. А что правоверные сохранили книги Нового Завета без всякого повреждения, то сей истине всяк уступит; ибо иначе не были бы они правоверные: и подлинно, если бы они только на сие злочестие поползнулись, то враги, которые были еще при самом начале христианской веры, никак бы не умолчали, но все бы вдруг христианское благочестие могли опровергнуть. Но в большую честь христианской веры, с самого начала Церкви разные возродились секты, из которых одна над другой строго надсматривая, всеобщему повреждение книг Нового Завета быть не допускали. Хотя есть некоторые в них словоразличия, variantes lectiones: но как они произошли по большой части от неосторожности переписчиков, то никакого в членах веры обмана произвести не могут; потому что они смысла ни мало не переменяют, кольми паче не противоречат. И так из них никоим образом не можно заключить, чтобы подлинник был испорчен, а хранится в книгах цел и невредимы. XI. Собрание книг Нового Завета во едино Хотя заподлинно не известно, кем книги Нового Завета именно собраны в одну книгу; однако, что они собраны еще прежде третьего столетия, в том уверяют нас свидетельства тех отцов, кои жили в первых столетиях, как то: Игнатий, которой жил во втором столетии; Ориген , которой в конце третьего; Епифаний, Афанасий и проч. |
| Евгений был и остался вполне человеком предыдущего века. По личным вкусам это был человек мирской. Он и не скрывал, что монашество принял ради служебного движения, и постриг свой описывал (правда, в дружеских письмах) с какой-то неопрятной развязностью («монахи, как пауки, опутали меня в черную рясу, мантию и клобук»)… Евгений учился в свое время в Москве, был отчасти связан тогда и с «Дружеским обществом», — во всяком случае, лекции Штадена он предпочитал урокам Академии. Богословием и тогда он мало интересовался, — его предмет была история. В истории он оставался тоже только собирателем, — «ум регистратурный», по отзыву Иннокентия Борисова; «статистик истории», назвал его Погодин; «в Евгении сколько изумляет собою обширность сведений, столько же поражает бездействие размышляющей силы», замечает Филарет Черниговский… Евгений не был силен даже в критике. Он не пошел дальше любознательности, — он был антиквар и библиограф. И в этих областях у него много бесспорных заслуг, но не в истории богословия. Не случайно впоследствии Евгений оказался в рядах ревнителей «обратного хода». Богословия он не любил и богословских интересов у студентов Киевской академии, в бытность там митрополитом, не поощрял. Он считал более надежным отвлечь лучшие силы в архивную работу и в библиографию. В свое время он увлекался новой литературой, читал Шефтсбери, [ 44 ] Дидро и Даламбера, Руссо, любил Расина и Вольтеровы трагедии, любил трогательные романы и чувствительные повести, сам переводил Попа. Но к философии всегда относился с враждебной сдержанностью… Понятно, что он не мог быть достаточно подвижен и изобретателен в своих преобразовательных «предначертаниях». В дальнейшей работе по переустройству школьного дела Евгений уже не участвовал… В 1807-м году, ноября 29, был образован, по Высочайшему повелению, особый «Комитета о усовершении духовных училищ». В него вошли митр. Амвросий (Подобедов), епископ Феофилакт (тогда Калужский), князь А. Н. Голицын, Сперанский, и два протоиерея, государев духовник и военный обер-священник. Решающую и руководящую роль в этом Комитете сыграл именно Сперанский… |
| Не напрасен скорбный труд Тем временем конфликт между Яковлевым и членами Синода развивался. Масла в огонь подлили труды обер-прокурора по переизданию " Духовного регламента " и переводу Священного Писания на русский язык. Так называемый синодальный перевод Библии мог бы появиться значительно раньше, чем это случилось в итоге. Но Подобедов и подобные ему епископы восприняли новый перевод в штыки. Видимо, ставка делалась на обрядоверие, которое приносило духовенству выгоды. Активность обер-прокурора вызывала отпор. На него много клеветали, обвиняли в желании искоренить монашество, эту " священную корову " православия. Он был обречен, ведь случилось так, что Александр I не допускал его к себе, не работал с ним, надеясь на молодые силы, сплоченные в " Негласном комитете " . Голос обер-прокурора монарх едва слышал. Результат не заставил себя долго ждать. Усилиями Подобедова и прочих архиереев Яковлева отправили в отставку, вернее, он сам попросил о ней, поняв, что без мощной поддержки высшей власти законность не отстоять. Он прекрасно помнил, что некоторые из его предшественников были выдавлены из Синода иерархами. Яковлев понял, что увольнение грозит и ему: жалоб на него была масса, а силы неравные. Отношения обер-прокурора с епископами зашли в тупик, и император склонился к замене государственного контролера в Синоде. " Спорщик уволен " , – с удовлетворением отметил Евгений (Болховитинов), будущий митрополит, выражая настрой " присутствующих " , которые рассчитывали на возвращение бесконтрольности своей власти. Яковлева еще долго очерняли, например, митрополит Московский Филарет (Дроздов), обвинявший обер-прокурора во " властолюбии, упрямстве и дерзости " . Тем не менее Яковлеву удалось подорвать доверие к митрополиту Амвросию (Подобедову) и – шире – ко всем синодальным иерархам. Подобедова вызвали к монарху, где он получил " соразмерное поступкам его поучение " . Более того, монарх наконец рассмотрел " сорокинское дело " , сказав в рескрипте, что Синод не предпринял действий согласно законам, " а дал сему делу предосудительный оборот, совершенно сокрывший преступление виновных " . Также отставленный обер-секретарь Синода Иван Пукалов заявил, что Синод мог бы действовать открыто перед лицом монарха, отвергнув " сорокинский " вариант, чтобы виновные получили по заслугам. |
| Евгений был и остался вполне человеком предыдущего века. По личным вкусам это был человек мирской. Он и не скрывал, что монашество принял ради служебного движения, и постриг свой описывал (правда, в дружеских письмах) с какой-то неопрятной развязностью (“монахи, как пауки, опутали меня в черную рясу, мантию и клобук”)... Евгений учился в свое время в Москве, был отчасти связан тогда и с “Дружеским обществом,” — во всяком случае, лекции Штадена он предпочитал урокам Академии. Богословием и тогда он мало интересовался, — его предмет была история. В истории он оставался тоже только собирателем, — “ум регистратурный,” по отзыву Иннокентия Борисова; “статистик истории,” назвал его Погодин; “в Евгении сколько изумляет собою обширность сведений, столько же поражает бездействие размышляющей силы,” замечает Филарет Черниговский... Евгений не был силен даже в критике. Он не пошел дальше любознательности, — он был антиквар и библиограф. И в этих областях у него много бесспорных заслуг, но не в истории богословия. Не случайно впоследствии Евгений оказался в рядах ревнителей “обратного хода.” Богословия он не любил и богословских интересов у студентов Киевской академии, в бытность там митрополитом, не поощрял. Он считал более надежным отвлечь лучшие силы в архивную работу и в библиографию. В свое время он увлекался новой литературой, читал Шефтсбери, Дидро и Даламбера, Руссо, любил Расина и Вольтеровы трагедии, любил трогательные романы и чувствительные повести, сам переводил Попа. Но к философии всегда относился с враждебной сдержанностью... Понятно, что он не мог быть достаточно подвижен и изобретателен в своих преобразовательных “предначертаниях.” В дальнейшей работе по переустройству школьного дела Евгений уже не участвовал... В 1807-м году, ноября 29, был образован, по Высочайшему повелению, особый “Комитета о усовершении духовных училищ.” В него вошли митр. Амвросий (Подобедов), епископ Феофилакт (тогда Калужский), князь А. Н. Голицын, Сперанский, и два протоиерея, государев духовник и военный обер-священник. Решающую и руководящую роль в этом Комитете сыграл именно Сперанский... |
| Мы уже знаем (из введения), что митрополит Евгений начал заниматься иерархическими работами еще в Воронеже и там же изучал не только историю местной иерархии, но и всей вообще Российской иерархии (вспомните составленный им «Памятный церковный календарь» и его выписки и заметки на собственном экземпляре Московского любопытного месяцеслова на 1776 г.). По переезде в 1800 г. в Петербурга, он, при всем своем недосуге, не покидал этих занятий, дополняя составленный ранее календарь, с тем чтобы в 1808 г. отпечатать его, разделяя их, как учитель, со студентами Александроневской академии 102 и подготовляя материалы для того обширного труда, который известен у нас с именем Амвросия и мысль о котором зародилась у него, по всей вероятности, в это самое время. Пользуясь близостию к синодальному архиву, знакомством с тогдашним обер-прокурором св. Синода Д. И. Хвостовым (10 июня 1799 г. – 6 января 1803 г.) и покровительством митрополита Амвросия (Подобедова) , преосвященный историк не опустил случая, чтобы теперь же, как нам думается, приобрести: 1) «Копии с исторических описаний монастырей Российских», составленных в них самих по силе синодского указа от 24 марта 1781 г. 103 . 2) «Каталоги архиереев, присланные в Синод из 33 епархий» по силе указа от 3 декабря 1778 г. 104 . 3) «Ведомость, учиненную в канцелярии св. Синода из последне-присланных в св. Синод с 1660 по 1764 г. из епархий, ставропигиальных лавр и монастырей ведомостей же, колико в оных имеется мужеских и девичьих монастырей, також соборных ружных и приходских церквей и обучающихся в семинариях учеников». (Рукописный сборник Киево-Софийского собора библиотеки, 177, л. 33–54). 4) Копию с оффициальных синодских, хронологически веденных записей (начиная с 1774 г. и до 11 ноября 1803 г.) относительно хиротонии преосвященных, их перевода с одной кафедры на другую и награждения и о вызывавшихся на чреду священнослужения архимандритах 105 . Запасшись этими и другими материалами, архимандрит Евгений отправляется в Новгород на епископскую кафедру с счастливою мыслию составить здесь давно желанную Историю российской иерархии. Но трудность работы и сложность занятий по должности заставляли его найти себе пособника. Такой пособник и нашелся в лице молодого префекта Новгородской духовной семинарии иеромонаха Амвросия Орнатского (родился в 1778 г.). «Я, писал Евгений Анастасевичу в октябре 1814 г., начал (Историю российской иерархии) и собирал (для нее) материалы, a издание только пополнить поручил о. Амвросию» 106 . Таким образом, начинается совместная и, как сейчас увидим, энергическая работа двух молодых ученых. |
| Библиотеками всеми тремя наведывали наставники академии, библиотекарь чтения обыкновенно заправлял и продажной. Случалось и так: фундаментальная библиотека с библиотекою чтения поручались одному наставнику. За заведывание библиотекою чтения жалованья не полагалось. Библиотекарями были: иером. Мефодий, П. Пластов, А. Мироносицкий, В. Иванов, Н. Милонов и Боголюбов. Во всех трех библиотеках был соблюдаем строгий порядок касательно выписки и выдачи книг, состава и сбережения библиотек. В каталогах мы не заметили ни одной пустой книги, служащей только к увеселению и забаве. При приеме книг новым библиотекарем, почти все книги являлись на лицо. За утраченные книги производились взыскания. Внимательные к ходу образования протекторы казанской академии Амвросий Подобедов , Павел Зернов и Амвросий Протасов лично были знакомы с строгими библиотечными порядками, введенными митроп. Платоном в троицкой семинарии и московской славяно-греко-латинской академии; из них первые два, один после другого, были сами библиотекарями в троицкой семинарии (1763–1769 год.), а последний в академии московской (1792 г,). Для них памятны были правила Платона: «стараться покупать такия книги, которые бы содержали в себе материю нужную или полезную, а не пустую и ветренную»; внушения начальству семинарии и академии внимательно смотреть за целостию и сбережением библиотеки, инструкции для библиотекарей, взысканием с библиотекарей за несданные ими книги. Между прочим Амвросием Подобедовым , в бытность его библиотекарем троицкой семинарии, по распоряжению Платона, внесены были деньги за утраченные им книги. Библиотека фундаментальная с 1798 г. помещалась в одной комнате. В соседстве с ней были библиотека продажная и библиотека чтения. Фундаментальная, занимая одну комнату, еще до 1814 г. не имела места для помещения вновь поступавших в нее книг, и вообще устроена была неудобно. В нижнем отделении шкафы были вышиною в шесть аршин, что, в случае посещения библиотеки великими особами, препятствовало с точностию осмотреть ее всю, а библиотекаря затрудняло доставать верхние книги, ибо он при самой малейшей неосторожности был подвержен опасности упасть с лестницы и ушибиться. |
| Хоры, составляя верхнее отделение, были так узки, что с трудом можно было проходить между их перилами и шкафами, которые, возвышаясь к верху уступами, имели высоты более трех аршин, и для того с верхних полок не иначе можно было брать книги, как вставая одною ногою на перилы. Академическое правление в 1814 году, докладывая об этом преосв. Павлу, просило его о разрешении переделать фундаментальную библиотеку и присоединить к ней еще две комнаты, высокие шкафы распилить на двое, дабы они не выше были как в рост человека, устроить вновь шкафы с затворками и стеклами по образцу прочих академических и университетских библиотек, дабы предотвратить тем книги от пыли и от потери, и отвратить вышепрописанные невыгоды, каталоги переделать, книги расположить по тому порядку, какой назначен в проекте уст. дух. сем. в главе IV о библиотеке, и это размещение книг поручить комиссии. На эту перестройку библиотечную правление проектировало употреблять из неокладной суммы 950 руб. Преосв. Павел дал на это согласие 17 августа 1814 г. Правление сделало смету расходов по перестройке, составило комиссию для размещения книг по новому порядку, но по случаю пожара 3 сентября 1815 г. на этом дело и встало. Здание семинарское до 1818 г. подвергалось шести опустошительным пожарам в 1742, 1749, 1765, 1774, 1797 и 1815 г.; но библиотека всегда была спасаема от пламени и от пожарных случаев терпела только утраты. Пожар 8 сентября 1815 г., опустошивший Казань, ее пощадил и зданий семинарских; академия лишилась тогда многого; но не лишилась библиотеки, которая вместе с казенной суммой, спасена была при энергичном содействии ректора арх. Епифания, префекта Поликарпова, учителей Н. Милонова, В. Иванова и расходчика Васильева. За каковой подвиг митр. новгородский Амвросий Подобедов , по поручению комиссии дух. училищ, особым собственноручным от 15 ноября 1815 г. отношением, на имя ректора академии арх. Епифания, изъявил вышеупомянутым лицам признательность. Библиотека, расстроенная после пожара 3 сентября 1815 г., к февралю 1816 г приведена была в порядок библиотекарем Мироносицким; но при этом не оказалось на лицо 300 книг, частию из пожертвованных, частию из закупленных. |
|
|
