| Однажды я бродила неподалеку от озера, собирала последнюю чернику. Изредка мы перекликались с Борей, а когда я всходила на горушку, то и видела его в просветах орешника. Он лежал и спокойно читал книгу. И вот тут на меня напал какой-то парень, по виду городской, не местный. Потом я узнала, что он все же местный, но учится в Ленинграде, в техникуме, а домой приехал на каникулы и живет на соседней улице. Я его несколько раз потом встречала в магазине. Набросился он на меня, повалил, полез целоваться. Я сначала чуть не закричала, а потом — в одно мгновенье! — представила себе, как на мой крик бежит Борис, позабыв свою палочку, хватаясь за сердце. Как бросается он в драку со здоровым и потерявшим разум насильником — и замолчала. Сама прошептала этому мерзавцу: «Только тихо, ради Бога, тихо!» И так же молча я дала ему уйти. Потом поднялась, пошла к озеру, вошла в воду и поплыла. Старалась не плакать, чтобы Боря не спрашивал, почему глаза красные? Вот и вся история. — А что было дальше? — спросила Альбина. — Что ты сделала дальше? — Дальше? Я сварила Борису грибной суп, покормила его. — А дальше? — не унималась Альбина. Она сидела в кровати, в упор уставившись на Нелю огромными глазами. — Ты ведь знала, где живет этот парень. — Знала. — И молчала? — Конечно. Со мной был Борис. — И ты не захотела даже уехать оттуда!? — Я не могла. Борис очень хорошо поправлялся, а переехать в другое место — у нас не хватило бы денег до конца моего отпуска. — По-моему, это глупость! — мрачно проговорила Альбина. — А по-моему, подвиг, — спокойно возразила ей Лариса. И женщины согласились с Ларисой. И Эмма, чья очередь была рассказывать, прежде чем начать, предложила: — Давайте мы в один из оставшихся дней поговорим о подвигах женщин, о том великодушии, которое они часто проявляют в жизни. — Согласны! — ответила за всех Лариса. — Но сейчас вы, Эмма, должны рассказать на заданную тему. Мы ждем! — Я готова! История девятая, рассказанная режиссером Эммой о насилии, учиненном над ней без применения насилия |
| — Да, я помню. Но днем свеча уж и вовсе ни к чему! — А ночью оранжерея закрыта, знаешь ли. — Ну, какие пустяки! У меня убийство происходит не в каком-нибудь дурацком «Парадизе», а в имении графини Убараксиной… — Опять?! Марго, ну сколько раз я тебя просила не делать из меня прототип для твоих идиоток! — Что ж я могу поделать, если читателям нравятся детективы из великосветской жизни, а у меня титулованных знакомых только вы да Альбина? — Что ж ты ее не берешь прототипом? — Баронесса Альбина из Чапаевска… Вздор! Так не бывает! — Как это «не бывает»? — опешила Апраксина. — Не бывает — значит ОБЫЧНО не бывает. Альбина — исключение, нетипичный случай, а значит, для романа он непригоден. Я ведь пишу в духе строгого реализма. — Да уж… — И вообще я беру из жизни все, что может пригодиться для моих книг. Не сочинять же мне каждый проходной персонаж! — Спасибо на добром слове! — слегка поклонилась Апраксина. — Впрочем, я действительно благодарна тебе, что ты хотя бы не пишешь с меня главных героинь. — Не понимаю, что в этом обидного? — пожала ватными плечами Марго. — Писатель, как пчелка, собирает нектар со всех цветов! — Ну, положим, пчелы-то берут взяток не со всех цветов подряд, а с разбором! Пчелы — умные насекомые. Марго прикрыла тяжелыми веками свои большие глаза, почти неуместные на ее маленьком личике, и произнесла нараспев и чуть гнусаво: — «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» — Еще раз спасибо, дорогая, от всех второстепенных героинь твоих романов! И все-таки скажу тебе, современный великосветский роман — это нонсенс… — Гениально! — воскликнула Птичка. — Именно СОВРЕМЕННЫЙ великосветский роман! То есть в подчеркнуто современном интерьере! — Тогда почему бы тебе не устроить отпечатки убийцы в бетоне? — М-м-м! И опять гениально! В имении графини идет ремонт… Нет, не так. Бассейн — треснул! И вот графиня замазывает их цементом… — Сама замазывает? — Нет, конечно! У меня же настоящая графиня, а не просто титулованная старушка… Ой, простите! — Да, ладно… Ну так и что там с бассейном? |
| — Да, примерно так оно и было. А потом, когда мы переехали речку и поднялись на холм, — продолжал барон, — перед нами оказалась просто большая крестьянская усадьба, и ничего таинственного в ней не было. Правда, картину немного спасла вышедшая на звонок русалка — на ней была почти прозрачная ночная рубашка… — Да, это, безусловно, спасло положение! — фыркнула баронесса. — Все ясно, Генрих! Я думаю, Лиза, осталось два пути: проверить все проселочные дороги на западном, а потом на восточном берегу Тегернзее или допросить завтра Георгия Бараташвили и прямо спросить его, кто живет в его загородном доме. — Есть еще третий путь… — пискнула Марго, но ее не услышали. — Нет, не годится! — покачала головой Апраксина. — Мне бы не хотелось ни тратить время, проверяя подряд все дороги в этом округе, ни пугать раньше времени Георгия Бараташвили. — Простите меня, милые дамы, я виноват, но достоин снисхождения, — сказал Генрих. — Я все-таки той ночью больше следил за впереди идущей машиной, чем за дорогой. — Да это понятно! — сказала Альбина. — Мы все-таки должны провести следственный эксперимент, как я и предлагала с самого начала, — заявила Марго, и ее большие черные глаза заблестели. — Генрих должен напиться примерно до той же кондиции, как в тот раз, а потом он сядет в машину и… — Угу. И разобьет в хлам машину и сам покалечится! — проворчала Альбина. — Лиза? — Да, это можно попробовать! — А я что говорил с самого начала? Жаль только, что мы выпили всю наливку… Придется обойтись одним мозельским! — Ах, какая беда! Нарушится чистота эксперимента! — сказала Альбина. — Видишь ли, сокровище мое, я помню, что в ту ночь никак не мог избавиться от запаха черной смородины во рту. Такое, знаешь, назойливое послевкусие. Мне может помешать его отсутствие! — Ну, это-то как раз можно устроить: пожуешь листок-другой черной смородины, и будет тебе запах. — Закусывать мой марочный мозель листьями черной смородины? Впрочем, может быть, это поможет… Лишь бы не протрезветь! — Ладно, возвращаемся! И они вернулись в усадьбу баронов фон Ляйбниц и там сначала дождались темноты, чтобы не нарушать чистоту эксперимента. Как только солнце скрылось за горами, барон принес из погреба несколько бутылок мозельского белого вина. |
| — А как она вообще вела себя в тот вечер? — Как обычно — в основном злословила, — пожала плечами Альбина. — Бедняга! — вздохнула Апраксина. — Если бы знать заранее, в какой день нас ожидает смерть… — В любой, — философически ответил Генрих. — Единственный способ не попасть впросак — думать именно так. — Вы правы, дорогой Генрих, — сказала Апраксина, ласково взглянув на барона. — Хотя нет, я клевещу на покойницу! — сказала Альбина. — Один раз ей удалось сказать нечто доброе: она похвалила новые пирожные Генриховой тети. Та предложила рецепт, но княгиня отказалась. И в самом деле, зачем тебе рецепт, если ты уже уволила кухарку? — А как получилось, что вы пригласили Георгия Бараташвили продолжить вечер у вас? — Это вышло почти случайно. Тетка запрещает курить в гостиной, и мы с ним одновременно вышли на балкон и сели в кресла возле столика, специально отведенного для курильщиков. Поскольку сидеть рядом и молчать было бы неловко, мы начали разговор. Точнее, он первый заговорил со мной: пожаловался на традиционную «четверговую скуку» и на тяжкую судьбу «единственного и, увы, любимого племянника старой тетки». При этом он позволил себе шутку, которая стоит вашего внимания, графиня! Он сказал: «И мне предстоит еще долгие годы опекать мою тетушку, ведь мы, грузины, известные долгожители — это у нас в генетике!» — Значит, он думал, что его тетка проживет еще долго! — сказала Альбина. — Или хотел, чтобы другие думали, что он так думает, — заметила Апраксина. — А о чем шел разговор здесь, за прекрасными наливками и настойками Альбины? — Они оба несли такую жеребятину, что уже через час я не выдержала и смылась, ушла спать. Этот племянник знает невероятное количество малоприличных анекдотов, он их просто выстреливал один за другим. Генрих сначала спасовал, а потом опомнился и тоже подключился. Откуда ты-то знаешь столько похабщины, Генрих? Ты же вроде бы учился в привилегированном заведении? — Оттуда и знаю. Это специфика закрытых учебных заведений для мальчишек! А ты заметила, в каком он был восторге от моего буршества? |
| — Для этого ей пришлось бы вооружиться автоматом! — усмехнулась Апраксина. — С разрывными патронами! — снова покатилась со смеху баронесса. — А давайте спросим ее саму, что она думает про убийство из ревности? — сказала Апраксина. — Вот она идет сюда. По дорожке, ведущей от «скворечника» над гаражом к дому, к ним медленно приближалась Птичка. Она была бледна и шла пошатываясь, как в полусне, на ее лице были видны следы обильных слез. — Все кончено! — сказала она, поднимаясь на террасу. — Я убила его! — Она упала в кресло и уставилась в пространство невидящими глазами. Все трое на мгновенье опешили. Первой опомнилась баронесса и спросила: — Хочешь простокваши, Птичка? — Простокваши? Хочу! Но только той, которая не пахнет мятой. И с сахаром, пожалуйста! — Вот видишь, Альбина, — встрепенулся Генрих, — Марго тоже чувствует запах мяты в моем молоке! — Не в твоем, а в коровьем! — отрезала Альбина. — Так кого ты там прикончила, Птичка? — Я убила моего главного героя, графа Убараксина. — Марго достала из кармана своего теплого стеганого халата совершенно мокрый скомканный носовой платок и вытерла набежавшие слезы. — Вы были правы, Елизавета Николаевна, именно он и оказался убийцей! Но мне не хотелось его арестовывать: следственная тюрьма, суд, снова тюрьма — это так тяжело и так банально! Я заставила его забраться на башню старого замка и броситься оттуда. Он упал прямо в цветник, и вот он лежит там один, среди роз и фиалок, всеми презираемый и никем не оплаканный! — Почему же никем не оплаканный? — участливо спросила Альбина. — Да потому что единственную женщину, которая его искренне любила, он до того уже успел убить! — И она снова залилась слезами. — Перестань так рыдать над ним, Марго, он того не стоит! Ешь-ка лучше простоквашу. У тебя нос так распух от слез, что запаха мяты ты не почувствуешь. Вечная история! Как только убьет кого-нибудь в своем романе, так целый день сама не своя. — Нормальная писательская реакция, — сказала Апраксина — У Флобера болел живот, когда он отравил госпожу Бовари. Кстати, а вы заметили, друзья мои, что Птичкин герой граф Убараксин — типичный «великан»? Крупный красавец, соблазнитель наивных женщин и не дурак поживиться за их счет. Птичка моя, неужели тебе жаль этого негодяя? |
| Азелла же, надо сказать, любила моего живописца, и любила его безнадежно, потому что Магистриан думал об одной Магне, чистый образ которой был с ним неразлучно. Азелла чутким сердцем узнала всю эту тайну и тем нежней и изящней держала себя с Магистрианом. Когда я и Магистриан оставались в доме Азеллы, при восходе солнца она, проводив своих гостей, часто говорила нам, как она которого из них разумеет, и не скрывала от нас своего особенного презрения к Руфину. Она называла его гнусным притворщиком, способным обмануть всякого и сделать самую подлую низость, а Азелла всех хорошо понимала. Один раз после безумных трат коринфянина Ора она нам сказала: – Это бедный павлин… Все его щиплют, и когда здесь бывает с ним вместе византиец Руфин, хорошо бы встряхивать Руфинову епанчу. Это значило, что Руфин мог быть и вор… Азелла никогда не ошибалась, и я и Магистриан это знали. Но Птоломей и Альбина глядели на византийца своими глазами, а добрая дочь их была покорна родительской воле, и жребий ее был совершен. Магна сделалась женою Руфина, который взял ее вместе с богатым приданым, данным ей Птоломеем, и увез в Византию. 21 Птоломей и Альбина были скоро наказаны роком. Лицемерный Руфин оказался и небогат, и не столь именит, как выдавал себя в Дамаске, а главное, он совсем не был честен и имел такие большие долги, что богатое приданое Магны все пошло на разделку с теснившими его заимодавцами. Скоро Магна очутилась в бедности, и приходили слухи, будто она терпит жестокую долю от мужа. Руфин заставлял ее снова выпрашивать серебро и золото у ее родителей, а когда она не хотела этого делать, он обращался с нею сурово. Все же, что присылали Магне ее родители, Руфин издерживал бесславно, совсем не думая об уменьшении долга и о двух детях, которые ему родились от Магны. Он, так же как многие знатные византийцы, имел в Византии еще и другую привязанность, в угоду которой обирал и унижал свою жену. Это так огорчило гордого Птоломея, что он стал часто болеть и вскоре умер, оставя своей вдове только самые небольшие достатки. Альбина все повезла к дочери: она надеялась спасти ее и потеряла все свои деньги на дары приближенным епарха Валента, который сам был алчный сластолюбец и искал случая обладать красивою Магной. Кажется, он имел на это согласие самого Руфина. Говорили, будто Руфин даже понуждал свою жену отвечать на исканье Валента, заклиная ее согласиться на это для спасенья семейства, потому что иначе Валент угрожал отдать Руфина со всею его семьею во власть его заимодавцев. |
| Первое касается 177 г., поэтому к данному случаю не может подойти. Второе сообщает сведения о гонении, бывшем в 6-й год царствования Септимия Севера, по общему счету в 198 г. Согласно этому известию, император, прибыв в Галлию, должен был вступить в битву с войсками некоего Альбина, претендента на Римский престол. Этот Альбин приобрел себе в Галлии всеобщее уважение, особенно среди христиан. Север разбил его наголову, взял город и приказал истреблять его жителей, в особенности же приверженцев Альбина – христиан. Однако у Тертуллиана в его «Апологетике» 1319 и письме к проконсулу Скапуле 1320 мы читаем, что Альбин был злейшим врагом христиан; между ним и христианами ничего общего быть не, могло. И это говорится с такой решительностью (и притом повторяется), что не остается сомнения в истинности Тертуллиановой характеристики. Но если прав он, то, очевидно, недостоверно известие, представляющее Альбина другом христиан, чуть не христианином. А тогда не может иметь значения и дата 198 г., как возможная для определения времени смерти Иринея. Остаются еще две другие: 202 и 208 г., когда Септимий Север посещал Галлию (два раза). 1321 Обе они допустимы при определении года смерти св. отца. Но принимая во внимание его старческий возраст (родился в 20-х гг. II столетия, следовательно, в 202 г. был уже 75–80 лет), а главное, что при своем исключительном положении среди христиан в Галлии он едва ли мог уцелеть во время гонения 202 г., мы должны признать этот последний как наиболее вероятную дату его мученической кончины. Гонение, как повествует Григорий Турский и как говорит предание, было жестоким. 1322 Погибло очень много христиан (хотя определение количества мучеников в одном предании числом 19000, 1323 , без сомнения, во много раз преувеличено). У Галлуа приводится выдержка из книги «О шести возрастах мира» (Librum de sex aetatibus mundi), в которой рассказывается, что Север поставил перед Иринеем и его паствой крест с одной стороны и идола с другой, чтобы они выбрали себе или смерть на кресте, или жизнь через поклонение идолу (ut mortem per crucem, vel vitam per idolum eligeret). Ириней и его паства предпочли первое. 1324 |
| «Главврач Шапочкин В.С.: Мы ждали, что вы сегодня нам поможете. Фельдшер Альбина Абдрахманова: Если б был звонок, я б вышла на работу. Если был бы приказ — я бы вышла на работу. Не было приказа! Где моя роспись под этим приказом!? Главврач: Мы вам почтой приказ направили. Альбина ( показывает электронную почту в смартфоне ): Вот моя почта, где ваша… Главврач: Через “Почту России”. Альбина: Вы вчера послали [“Почтой России”] и хотите сказать, что она должна была успеть дойти?.. Главврач: Я за “Почту России” не отвечаю. Фельдшер Вера Высогорец: Никогда нас не вызывали через “Почту России”, это полная чушь — то, что вы сейчас делаете! Главврач: Дату поставьте, пожалуйста». Как сообщили медики, раньше их тоже вызывали вне графика, однако все планировалось заранее. — О любых изменениях нам сообщала старшая фельдшер, — говорит Вера Высогорец. — Мог предупредить диспетчер. Старший фельдшер в это время была на больничном. Исполняющей обязанности стала главная медсестра, но она никому не позвонила. Потом Высогорец узнала у диспетчера, которая тогда заступала на смену, что никаких изменений в составе бригад не планировали. — [Иначе] меня должны были конкретно на какую-то бригаду записать, и в этом случае при моем отсутствии они, конечно, начали бы меня искать, — уверена Высогорец. — Ничего подобного не было абсолютно. С утра она [диспетчер] сформировала бригаду из тех людей, кто пришел на работу по графику. Фельдшера Рамиля Рязапова уволили по другой причине. В кабинете попросили объяснить, почему он выехал на смену без дефибриллятора. Но прибор в машине был, только портативный — его передал фельдшер предыдущей смены. Основной стоял на зарядке в процедурном кабинете. — Я пытался объяснить [главврачу], но он меня перебил: «Вот приказ, ознакомьтесь, пишите объяснительную», — говорит Рязапов. — Я написал заявление, чтобы мне предоставили в письменном виде, на какие вопросы я должен ответить, оставил это заявление у главного врача. Также устно пытался объяснять, они даже не стали слушать. Просто все было подготовлено уже заранее. «Мы не можем доказать, что у нас большая нагрузка» |
| У Шотаевых работал телевизор, и Ирина, находясь в эпицентре событий, только теперь узнала о том, что происходило в школе. Цара сказал, что среди заложников — его дочь Альбина и внучка, второклассница Зарина. «Вернусь минут через пятнадцать и поеду на работу», — сказала Альбина отцу, уходя утром в школу. — А ты побудь с Гошей (так в семье называли маленького Георгия). Мальчик не хотел оставаться с дедом. — Взять его, что ли? — задумалась Альбина. — Не надо. Мы всё увидим из окна, — сказал Цара. Этим он спас внука. Шотаевым позвонил Руслан Тебиев. Он сказал, что его зятя Руслана Фраева застрелили в первые минуты захвата у самых ворот школы. — Посмотрите, — попросил он, — может, он лежит недалеко от вашего дома и ему еще можно помочь? Ирина осторожно выглянула в окно. Перед домом — никого. (Руслана Фраева застрелили у ворот, выходивших в сторону железной дороги). Возле школьной ограды стояло около двадцати легковых машин. В одной из них, как узнала потом Ира, во время захвата заложников остался водитель Казбек Самаев. Соседи Ирины, Шавлоховы, заметив Казбека, открыли калитку и помогли ему незаметно перебраться в их двор. Ирина с маленьким Гошей вышла на задний дворик. «Ира, — услышала она голос соседа Аслана Шавлохова, — мы пытаемся пробить стену, чтобы вы перешли к нам. Но кладка прочная, ничего не получается». Через высокую ограду с другой стороны перебирался мужчина в камуфляже. Испуганная Ирина, схватив ребенка, побежала в дом. — Не бойся! — крикнул мужчина. — Стремянка есть? К вечеру их эвакуировали. Дом заняли спецназовцы. Вечером третьего сентября Ирина в сопровождении милиционера из оцепления возвращалась домой, чтобы забрать кое-какие вещи. Территория, примыкавшая к школе, была пустынна. Переулок Школьный, всегда безмятежно-спокойный, теперь был пустынно мертв. Все в нем было серого цвета, словно его посыпали пеплом. Серой казалась даже листва на деревьях. Из школы еще слышалась стрельба. — Почему у вас нет воды? — спросил Ирину один из спецназовцев, которые были в доме. — Нам пришлось поить заложников вашими компотами. |
| — Дамы составят мне компанию? — Увольте! — сказала Апраксина. — Мне надо иметь трезвые мозги. — А также горячее сердце и холодную голову, — сказала Альбина. — А вот я не брошу мужа в беде и разделю с ним все испытания этой ночи. Наливай, Генрих! — А мне пить нельзя, — сказала Марго. — Я должна быть очень внимательна и наблюдательна: интуиция говорит мне, что из этой поездки я вывезу хороший детективный сюжет. — Ты что, снова собираешься ехать с нами? — удивилась Альбина. — Смотри, это может занять полночи! — Да хоть всю ночь до утра! Ни за что не пропущу это приключение! — Может, лучше все-таки тебе остаться, Марго? — озабочено спросила Апраксина. — Нет и нет! Не забывайте, что это все-таки была моя идея. Да и «русалку» в бассейне нашла тоже я! — Не будем лишать ее удовольствия, — сказал барон. — Впервые в жизни, однако, я пью не по желанию, а выполняя задание. Любопытное ощущение! Еще через пару часов, когда барон, по его мнению, уже был готов к проведению эксперимента, Альбина вынесла откуда-то небольшую бутылочку с темно-золотистой жидкостью и торжественно объявила: — Вот тебе недостающий ингредиент, Генрих! Бальзам, настоянный на смородиновых почках, на сиреневых цветах и еще пятнадцати травах. — Это, надеюсь, не жидкость от мозолей, мое сокровище? — покосился на бутылочку Генрих. — Нет, дорогой, это средство от радикулита! — Она налила бальзам в маленькую рюмку и поставила ее перед мужем. — На спирту? — Да, на спирту, — и, чуть поколебавшись, добавила: — Отчасти — на муравьином. Но запах у бальзама черносмородиновый, за это ручаюсь! Я им пользовалась, когда мне в спину вступило, так потом моя ночная рубашка пахла смородиной после двух стирок. — Я помню! — сказал Генрих. — Так это наружное средство? — спросила Марго. — По запаху — очевидно, — сказала Генрих, понюхав настойку. — Ваше здоровье, дамы! — и немедленно выпил. — Дд-а! Спасибо, мое сокровище, я думаю, этот запах сохранится до утра. Лишь бы мне самому от него не протрезветь. — На здоровье, дорогой! Нет, я думаю, это тебе не грозит, это все-таки аптечный спирт. |
|
|
