| Преосвященный Порфирий был искренним, правдивым, настойчивым человеком, живым и впечатлительным, с добрым сердцем. Он не терпел неправду, остро и смело выступал с обличением сильных мира сего, что доставило ему много неприятностей. Он был истинным патриотом, но всю свою жизнь не пользовался расположением предержащих властей. Начальство выказывало явное недовольство им, и думается, что причина заключалась в том, что его не понимали. Он любил говорить свободно, но это не нравилось; он писал «по вдохновению», т. е. подчиняясь сердцу и чувству, но от него требовали не «вдохновения», а сухой отчетности. По приезде с Востока в Санкт-Петербург от него потребовали, чтобы он поскорее представил «отчет», а он не хотел спешить и вместо отчетов писал трактаты ученого содержания, однако начальство не очень шло ему навстречу. В его дневнике записано: «Антоний (разумеется митрополит), Илиодор, Гедеон (члены Синода) и вы, графы (Протасов) и превосходительные чины (из канцелярии Синода), и вы не боги, ибо нет в вас правды, милости и провидения. Долой же с пьедестала! Ах! Эти мраморные статуи вооружены крепко. Не могу я расшибить и испепелить их. Это камни, но не те, от которых Бог может воздвигнуть себе чад». По возвращении из своего многолетнего путешествия Порфирий не встретил теплого приема. «На синодальном Митрофановском подворье, – пишет он, – мне не дали прежнего уголка, которого я просил у г. Сербиновича письмом от 11 октября. Тут архиепископ Курский Илиодор со своей челядью раскинулся широко и ясно-вельможно. Не нашлась мне, труженику, особая келия и в Александро-Невской лавре. Так отеческое начальство заботится о своем избраннике, которого само послало на Восток! Идя по лавре в келью доброго товарища моего по академии, архимандрита Аввакума, я повесил голову свою, начавшую маленько седеть на многотрудной семнадцатилетней службе, и в облегчение туги своего сердца припоминал слова Христовы: лиси язвины имут, Сын же Человеческий не имать, где главы подклонити». Преосвященный Порфирий имел степень доктора греческой философии по диплому, поднесенному ему в 1869 году от Совета Московского университета, состоял членом Одесского общества истории и древностей российских, почетным членом Новороссийского университета. |
| На следующий день митрополит служил и обратился к народу с проповедью, указывая в ней на полученное в Смольном разрешение и призывая народ жертвовать 1053 . В считанные дни удалось воспользоваться и возможностью открыть «питательный пункт». Правда, петроградские газеты умолчали об этом, зато московская пресса поместила заметку: «Петроградское духовенство устраивает в Смольнинском районе, в центре беженцев Поволжья, столовую на 1 тысячу чел. при одном из монастырей» 1054 . Речь шла об Александро-Невской лавре, наместник которой архимандрит Николай (Ярушевич) рапортом от 11 марта просил у митрополита Вениамина благословения «на открытие при Лавре питательного пункта для голодающих на средства богомольцев Св. Духовской и Крестовой церквей и при участии представителей тех и других. Добровольные пожертвования на это дело уже начались». Резолюция святителя последовала на другой день: «Господь да благословит добрым успехом святое начинание. Заведующим питательным пунктом назначается иеромонах Лев [Егоров – авт.] " 1055 . К тому времени, когда митрополит был приглашен в Смольный, в Петрограде уже существовала комиссия по изъятию церковных ценностей, но к полномасштабной работе она еще не приступала, «ожидая инструкций из Москвы» 1056 . Первоначально руководителем комиссии был назван председатель губчека С.А. Мессинг 1057 . Затем это опровергли: формально комиссия имела «мирный» характер, но суть от этого не менялась. Изъятие у народа церковных ценностей планировалась в Кремле как общевойсковая операция. Недаром ее «главнокомандующим» был назначен сам председатель Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкий. К 10 марта необходимые и по-военному четкие инструкции уже были спущены в Смольный, и «Петроградская правда» известила: «Комиссия по изъятию церковных ценностей приступает к своей деятельности и в ближайшие дни состоится совещание комиссии с представителями петроградского духовенства. Митрополит Вениамин дал уже свое согласие на изъятие церковных ценностей, осталось только официально это оформить и затем уже приступить к самому акту передачи церковного имущества Губфинотделу» 1058 . |
| Со мною он посылает графу Протасову подробное известие об избиении 250 хасбейских православных христиан коварными друзами в прошлом году. Митрополит Неофит не любит греческих архиереев в Сирии за их корыстолюбие и холодность к туземным христианам. Он прав. Будет ли этот архиерей антиохийским патриархом по смерти Мефодия? Бог весть. Нерасположенность турок к архиепископу Фаворскому Иерофею за то, что он был в России, не пророчит возвышения митрополиту Ливаногорскому. По-моему, этих-то иерархов, посветлевших в России, и надлежало бы возводить на патриаршие престолы. [Но наша политика так темна, как темны лестница и коридоры в министерстве иностранных дел, которые даже среди белого дня освещаются тусклыми лампами (sic)]. Я в Петербурге. 19, Суббота. Сегодня пред вечерней я приехал в Петербург. На синодальном Митрофановском подворье не дали мне прежнего уголка, которого я просил у г. Сербиновича письмом 11-го октября. Тут архиепископ курский Илиодор с своею челядью раскинулся широко и ясновельможно. Не нашлась мне, труженику, особая келья и в Александро-Невской лавре. Так отеческое начальство заботится о своем избраннике, которого само послало на Восток! Идя по лавре в келью доброго товарища моего по академии, архимандрита Аввакума, я повесил свою голову, начавшую маленько седеть на многотрудной семнадцатилетней службе, и в облегчение туги своего сердца припоминал слова [Евангелия] Христовы: лиси язвины имут, сын же человеческий не имать где главы подклонити 138 . В архимандрите Аввакуме я нашел прежнее добродушие и дружелюбие. Уста наши говорили от избытка сердца. 20, Воскресенье. Птицы небесные имеют свои гнезда, звери лесные и полевые свои логовища; даже у червячков есть свои норки. Один я не имею своего уголка. Боже мой! Когда Ты посылаешь ангелов, этих служебных духов, на служение людям, они верно исполняют волю Твою, но, исполнив ее, возвращаются в свои обители, кои Ты дал им по милости и правде Твоей. Эту истину знают просвещенные начальники мои. Но почему не руководствуются ею? [Или потому, что забывают ее в своих небедных [раззолоченных] теремах, или потому что ангелы летят всегда мимо этих теремов; и живущие в них не получают от них святых внушений. |
| Быть может он и побранил бы его за это, но в душе то он признался бы себе, что все это в порядке вещей: молод, легкомыслен, развлекается... а вот приверженность к Невской Лавре,– это совсем другое дело, на это должно обратить серьезное внимание. Отец видел теперь, что желание старшего сына, который, еще отправляясь только в училище, на вопрос, какого рода службу он предпочитает, не задумываясь, ответили: «службу Царю Небесному», 93 было не пустыми словами, что сын все время носит в сердце своем желание поступить в монахи, не расставшись с ними и, в суете шумной столицы. Но позволить сыну поставить на своем, пойти, руководствуясь хотя бы и внутренним призванием, но против воли отца, – было не в характере Александра Семеновича, не выносившего никаких ослушаний. Не имея возможности за далью расстояния самому подействовать на сына и видя, что письменные наставления не производят на него должного действия, – Димитрий Александрович продолжает вместе с другом своим Чихачовым посещать Лавру. Александр Семенович обратился за содействием к начальнику училища графу Сиверсу, своему бывшему товарищу по службе в пажах, прося его содействия и помощи. Училищное начальство приняло строгие меры: Брянчанинов был переведен с частной квартиры, где он жил со своими братьями, в казенную, в стены Михайловского инженерного замка под строгий надзор. Теперь Димитрий Александрович мог быть неразлучен с другом своим Мишей Чихачовым, жившим там же, но посещения Лавры, которых друзья не прекращали не смотря ни на какие запрещения, сделались, конечно, гораздо затруднительнее реже, так как совершались тайно от начальства. Так продолжалось до тех пор, пока им не было разрешено поселиться на частной квартире; это было тогда, когда вышел в офицеры и Миша Чихачов. 94 Окончивши курс в юнкерских классах и вышедши из стен училища, друзья-офицеры поселились поближе к Лавре, по свидетельству Лескова, на Невском проспекте, в большом и очень нелепом доме Лопатина, который теперь уже сломан и который помещался там, где ныне пролегает Пушкинская улица. |
| Священническую практику отец Виктор проходил в Александро-Невской лавре. А с 1989 года он был назначен штатным священником лавры. Общение с лаврскими батюшками было для отца Виктора кладезем духовным, из которого он не уставал черпать. Встреча с каждым из них давало что-то свое. Батюшка как на крыльях летел в лавру. «Наташа, – говорил он мне, – я как в раю нахожусь, там такие батюшки интересные, такие любвеобильные». Духовенство в лавре было очень сплоченное, друг ко другу очень внимательное. А когда прихожане обращались с трудноразрешимыми вопросами, священники собирались вместе, чтобы решить, что лучше посоветовать тому или иному человеку. Это тоже была большая школа. Когда было принято решение о том, что лавра станет действующим монастырем, лаврских священников перевели на разные приходы. Отец Виктор был назначен настоятелем домовой церкви святого Димитрия Солунского по адресу: ул. Ушинского, 5. Служа там, он готовил закладку Успенского храма на Малой Охте. В декабре 1996 года его назначили настоятелем Успенского прихода и освободили от храма на Ушинского. Время служения в деревянной часовенке на Охте – особенное. Здесь начал складываться наш приход. В часовне мы ближе познакомились с ктитором Успенского храма Валентином Леоновичем Ковалевским, его помощниками. С этой деревянной церковкой и у нас, и у многих прихожан связано немало сокровенных переживаний. Много было радости там, но и трудностей хватало. Закончились общестроительные работы, начались отделочные, и за пять месяцев до освящения храма Господь послал нам ребенка. Врачи мне ставили диагноз: опухоль, направили к онкологу, а тот установил беременность. Батюшка тогда сказал: «Будет у нас Кирилка». У них с сыном была такая нежная любовь друг к другу, что порой я даже ревновала. «Сыночек, – говорил батюшка Кирилке, – я тебя 40 лет ждал». В последние годы батюшка тяжело болел: он страдал от аллергии, мучили сильные боли в ногах, опоясывающие боли в животе. Он очень похудел, ослаб. Аллергия изматывала и истощала его, к тому же она вызывала отек носоглотки, и ему было трудно служить, особенно произносить богослужебные возгласы. В последнее время он часто говорил: «Я еле-еле отслужил»… Но, несмотря на это, после службы он по несколько часов уделял прихожанам. У него был дивный дар любить своих прихожан… |
| Более полный курс, на манер киевского, начал вводиться в архиерейские школы только с 1730 годов, и то не вдруг. Школы, успевшия завести такой курс, получили название семинарий. Оставшияся с одним славянским обучением стали считаться низшими. В царствование имп. Екатерины II всех семинарий в 1764 г. было 26 и в них 6000 учеников; в 1784 г. – 12 000. Но полные курсы до богословия включительно, кроме двух академий, существовали только в 8 семинариях. Таковыми были: Харьковская, называвшаяся коллегиумом, заведшая у себя богословский класс в 1731 г., раньше всех семинарий, Петербургская в Александро-Невской лавре, Троицкая в Сергиевой лавре, Казанская, Новгородская, Псковская, Тверская и Смоленская. Семинарии Тобольская, Рязанская и Нижегородская доходили только до философии. В остальных учение останавливалось риторикой, а то не доходило даже до нея. Из таких семинарий для приготовления к учительству или к высшим епархиальным должностям посылали по несколько лучших учеников доучиваться в полные семинарии или академии. Архиеп. Филарет поясняет: «Если вспомнить, что в патриаршем периоде, исключая Киева и Москвы, только в трех епархиях, и то уже в конце периода, открыты были духовные училища: то в 40 лет снодального правления сделано очень много для училищ, тем более, что до 1764 г. существовал только один светский университет в Москве и одна гимназия в Казани.» «Характер образования духовных школ, не исключая академий, был чисто формальный», пишет Знаменский, «в низших классах изучались формы языка, в риторике – формы речи, в философии – формы диалектики; только в богословии все эти формы находили себе искусственное применение в схоластическом развитии богословских истин. География, история и математика, предуказанные Регламентом, вовсе не преподавались. Из языков изучался только латинский. Школьная дисциплина отличалась большой суровостью, в которой особенно винили начальников и учителей из Черкас. От телесных наказаний не были свободны не только ученики, но даже и сами учители. |
| Особое положение среди лубочных изд-в в XIX в. занимали монастырские металло- и литографские мастерские. В нек-рых обителях металлографские мастерские были закрыты и на смену им пришли литографские. В ряде мон-рей издание собственной продукции прекратилось, и они заказывали все необходимое в светских мастерских. Напр., в Соловецком мон-ре литографское производство было налажено в 60-х гг. XIX в., а в нач. 70-х гг. XIX в. его признали невыгодным и прекратили работы. Мастерская была возрождена в 1892 г. Несмотря на наличие собственного производства, Соловецкий мон-рь заказывал видовые картинки с изображениями обители и скитов, листы с соловецкими святынями в мастерских Москвы - у И. И. Пашкова, И. А. Морозова, С.-Петербурга - у Веферс и Ко, Одессы - у Фесенко (у последнего мон-рь делал заказы на яркие лакированные хромолитографии и в нач. XX в.). Похожая ситуация сложилась и в др. обителях. Литографские мастерские существовали в Серафимо-Дивеевском мон-ре и в Оптиной пуст. (последняя заказывала картинки с видами обители и святынями в Москве уже в 1826), в Александро-Невской лавре в С.-Петербурге и др. Особую роль в развитии картинки духовного содержания сыграла Троице-Сергиева лавра. Литографская мастерская при лавре действовала с 1843 по 1910 г. Ее продукция отличалась высоким качеством, была разнообразной, выходила большими тиражами. Мастерская была одной из крупнейших в России. Она выпускала видовые изображения не только лавры и скитов, но и др. мон-рей, а также многочисленные житийные изображения, циклы, посвященные истории лавры, ее осаде. Значительную часть лаврских изданий составляли изображения святых, чудотворных икон. Лубочные изображения духовного содержания на протяжении всей истории их существования различались по своему жанру. Один из них в лит-ре определяют как «образа» - изображения чудотворных икон, икон с традиц. иконографией. Особую группу составляют изображения святых и житийные изображения. Значительная часть изображений в Л. отводится видам мон-рей и св. |
| До 1730 года устройство таких школ шло медленно: не было ни средств, ни учителей, ни пособий. Духовный Регламент позволял в случае необходимости определять в учителя просто талантливых людей, которые могли бы приобрести нужные знания уже на должности. Состав курсов почти во всех школах по необходимости ограничивался славянской и латинской грамматикой, да букварем владыки Феофана. Ученики отбирались в учение насильно, иногда даже в кандалах, под конвоем. Более полный курс, наподобие киевского, начал вводиться в архиерейские школы только с 1730-х годов. Школы, успевшие завести такие курсы, получили название семинарий. Остальные стали считаться низшими духовными заведениями. В 1764 году было 26 семинарий с 6.000 учащихся. В 1784 году количество учеников удвоилось и достигло 12.000. Но полные курсы, до богословия включительно, кроме двух Академий, существовали только в 8 семинариях (Харьковская, первая заведшая у себя богословский класс, Петербургская в Александро-Невской Лавре, Троицкая в Сергиевой Лавре, Казанская, Новгородская, Псковская, Тверская и Смоленская). Тобольская, Рязанская и Нижегородская семинарии доходили только до философии. В остальных обучение ограничивалось риторикой. Школьная дисциплина отличалась суровостью. От телесных наказаний не были свободны даже учителя. Содержание школ всецело зависело от епархиальных сборов и средств архиерейских домов. Оклады наставников были крайне бедны, помещения школ тесные и жалкие во всех отношениях. Ученики должны были приобретать себе пропитание “кондициями” (уроками), перепиской и даже физическими работами. В царствование Екатерины II в системе духовного образования произошли большие изменения. В курсы духовных школ стали вводиться общеобразовательные предметы. В 1765 году государыня предложила открыть при Московском университете богословский факультет, а для приготовления для него преподавателей было отправлено 16 лучших воспитанников в заграничные университеты. К сожалению, факультет открыт не был, но отправленные за границу потом были распределены в разные духовные школы. |
| Уже в самом начале главы, под 19 числом, он замечает, что ему нигде не давали приюта; на митрофаньевском синодальном подворье не дали ему «прежнего уголка», которого он «просил у г. Сербиновича письмом 11-го ноября»; там расположился-было архиеп. курский Илиодор «с своей челядью широко и ясневельможно»; не нашлось ему, «труженику», особой кельи и в Александро-невской лавре... «Так отеческое начальство заботится о своем избранном, которого само послало на Восток!», – восклицает о. Порфирий. «Идя по лавре, говорит он, в келью доброго товарища моего по академии архимандрита Аввакума, я повесил свою голову, начавшую маленько седеть на многотрудной семнадцатилетней службе, и в облегчение туги своего сердца припоминал слова Христовы: »лиси язвины имут, сын же человеческий не имат где подклонити«. Видно, что о. Порфирию пришлось не особенно легко и после первого дня в Петербурге, потому что под 20-м числом в дневнике записано: «Птицы небесные имеют свои гнезда, звери лесные и полевые – свои логовища; даже у червячков есть свои норки. Один я не имею своего уголка. Боже мой! Когда ты посылаешь ангелов, этих служебных духов, на служение людям: они верно исполняют волю твою, но, исполнив ее, возвращаются в свои обители, кои ты дал им по милости и правде твоей. Эту истину знают просвещенные начальники мои. Но почему не руководствуются ей? Или потому, что забывают ее в своих небедных (было: раззолоченных) теремах, или потому, что ангелы летят всегда мимо этих теремов, и живущие в них не получают от них святых внушений. Чернец! Ты – не ангел; скажут они. Антонии, Илиодоры, Гедеоны, сиятельные графы и превосходительные чины! И вы же не боги; ибо нет в вас правды, милости и провидения. Долой же с пьедесталов!! Ах! Эти мраморные статуи водружены крепко. Не могу я расшибить и испепелить их. Нет у меня перунов. Но есть адамантовое перо. Пишу им на челах их: «Это камни, но не те, от которых Бог может воздвигнуть себе чад. Целую тебя перо мое. Письмена твои неизгладимы во веки веков» (стр. |
| Волнения могут принять силу стихийных движений. Вера, горячее настроение искреннего сердца, затронутое в самых святых переживаниях, не может замкнуться только во внутреннем страдании. Оно рвется наружу и может вылиться в бурных движениях и привести к очень тяжелым последствиям. Никакая власть не сможет удержать его. Считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния. Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на его святые храмы. И ко многим другим страданиям не нужно прибавлять новых. Думаю, что этот мой голос будет услышан и православные останутся со всеми их правами – чадами Церкви Христовой». На этом письме председатель Совнаркома Ленин, придерживаясь иной точки зрения на взаимоотношения православного народа и власти, наложил резолюцию: «Очень прошу Коллегию при Комиссариате юстиции поспешить [с] разработкой декрета об отделении Церкви от государства». Предваряя издание декрета, советские власти через несколько дней продемонстрировали митрополиту Вениамину и православным Петрограда, каково будет применение декрета на практике. В субботу 13 января 1918 года, в первом часу дня, в Александро-Невскую лавру явился представитель Министерства государственного призрения комиссар Адов, сопровождаемый Ревельским сводным отрядом моряков под предводительством комиссара Окунева. Пришедшие вручили настоятелю лавры епископу Прокопию (Титову) [n] письмо, подписанное комиссаром Александрой Коллонтай; в нем предписывалось «сдать все имеющиеся... дела по управлению домами, имуществом и капиталами лавры уполномоченному лицу от Министерства государственного призрения». Комиссар Окунев заявил, что они явились «для получения надлежащих сведений о имеющихся свободных помещениях в здании Александро-Невской лавры, а также для собирания сведений о количестве проживающих в лавре лиц духовного звания». |
|
|
