| Долго ли тут задерживаются? Да по-разному: кто отделывается сутками, иной застревает на недели и даже месяцы. Мне как-то все равно задерживаться здесь или следовать дальше. Разумеется, тут беспокойно, одуряющая суета, но ведь и впереди — не родной дом. Течения и сквозняки пересылки подхватили и кружат — в глазах рябит от ступеней и железных ограждений, проволочных сеток, решеток. Лязг и грохот дверей доносятся и сквозь сон. Иногда слышу, что выкликают мою фамилию, и оглядываюсь: почему никто не отзывается? Нет такого… Это я совсем закружился — до одурения. Изредка кому-нибудь в камеру приносят передачу: родные разыскали. Бывают и свидания. Я гадаю: мог ли кто из моих узнать, что меня вывезли из областной тюрьмы? Вряд ли. Еще в Калуге я узнал, что Софья Всеволодовна в отъезде, тесть скончался… Так что «не надейся и не жди!», как поется в песне. Тем более что все сыты по горло моими приключениями, не стало мочи меня опекать… И все-таки червячок гложет: при всяком вызове я настораживаюсь. Лязгают замки, хлопают решетки, коридоры и лестницы гудят от тысяч ног — подлинная симфония ленинизма в действии! И отлично, что все мое достояние — полупустая сумка с бельем. Едва хлестнет из глазка «Собирайсь с вещами!», я подхватываюсь и сажусь на край нар в боевой готовности. Калужское мое сидение сложилось не слишком благополучно — я почти сразу попал в тюремную больницу и большую часть времени пробыл в ней, — но в смысле следственных волнений оказалось непревзойденно спокойным. Едва ли не в день ареста меня вызвал смуглый, коротконогий майор Табаков — я твердо запомнил фамилию — старший следователь отдела, ведущий мое «дело». — Хочу с самого начала поставить вас в известность, — любезно сказал он, — что мы вас ни в чем не обвиняем, но оставить на воле не можем: вы повторник, и мы вынуждены вас изолировать. Дадим вам срок — он будет, очевидно, минимальным. Не могу пока сказать, будет ли это лагерь или дальняя ссылка — это определит Москва. Сколько продлится? Затрудняюсь сказать: вас ведь много… Но рекомендую — наберитесь терпения, вы — не новичок. |
| — А как, на ваш взгляд, законопроект повлияет на положение учителей? — Он никак на него не повлияет, потому что не меняет принцип подушевого финансирования, который буквально душит учителей. — Как изменится сфера дошкольного образования после введения нового закона, и что будет с платностью детских садов? — Дело в том, что у нас существует указ от 7 мая о дошкольном образовании, в соответствии с которым половина дошкольного образования должна быть платной. Закон не сможет миновать этого указа, поскольку тот уже подписан. 30% дополнительного образования также будет платным. А вообще и дошкольное, и школьное образование у нас сейчас оказалось в том же положении, что и в Америке. Но интересно, что в Штатах приняли 5 лет назад закон «О соревнующейся Америке», осознав, что им, чтобы быть конкурентоспособной нацией, необходимо поднять младшую школу, поскольку младшую школу у них в итоге заканчивают люди, которые не понимают прочитанного и не знают начал алгебры. То же самое происходит у нас. Если дети не приобретают в младшей школе навыков самообразования, они не могут уже приобрести их в средней и старшей школе. Наших детей не учат учиться. Директор Института развития образования НИУ-ВШЭ, к.э.н. Ирина Абанкина: Делать из знаний багаж — бесперспективно — Ирина Всеволодовна, какие основные плюсы и минусы вы видите в новом законопроекте? — Я считаю, что в целом этот закон оформляет современные тенденции, которые уже состоялись в нашей системе образования. Это, например, признание дошкольного образования отдельным образовательным уровнем со своими программами и востребованностью. Я считаю правильным перенос и распределение ответственности за финансирование этого уровня образования между регионами и муниципалитетами. Мне кажется верным выделение разных категорий университетов, которое уже состоялось, и закрепление этого в законе. Мне представляется перспективным переход на кредитно-модульную систему образования в вузах, сохранение ответственности за социально-экономическую поддержку педагогических работников, сохранение льгот учителям. |
| Теперь-то я прочел сотни книг о ГУЛАГе, занимался много Солженицыным, так что эту лексику вполне освоил. Итак, я познакомился с замечательной Ольгой Всеволодовной, к которой очень привязался. Она была открытой, приветливой, гостеприимной. Время от времени появлялся «классик», как она его называла, – и я стал общаться с Борисом Леонидовичем. А потом влюбился в Ирину. Во второе мое пребывание, с 59 по 60 год, мы с ней подали заявление в ЗАГС. Вскоре после этого я вдруг как-то странно заболел – думаю, меня незаметно кольнули. Примерно как Солженицына, когда ему вкололи что-то в ногу. Попал я в инфекционное отделение, а как выписался, меня сразу же и выслали. Ровно накануне свадьбы. Просто пришли, забрали, увезли во Внуково и посадили в самолет, летевший в Хельсинки. Откуда-то взялся билет. А через неделю Ирину и Ольгу арестовали, обвинили в спекуляции валютой или что-то в этом роде. Тот студент, который говорил, что «все сидели», имел в виду Ольгу Всеволодовну и ее мать. Так что, для Ивинской это был второй арест, а для Ирины первый. – Расскажите про Пастернака. – Я его часто видел, когда жил в Баковке, недалеко от Переделкино, он даже навещал меня. У жителей поселка я снимал веранду и комнату, но, конечно, не говорил, что я француз. Соврал, что литовец. Хозяева угощали меня картошкой и самогоном и бесконечно расспрашивали о Литве: «Ну, объясни нам, Жора, как там живут». А я в Литве был раз в жизни один день, но это не мешало мне бойко рассказывать. Борису Леонидовичу очень нравилось слушать эти байки. – А он тоже общался с вашими хозяевами? – Он со всеми общался, и все общались с ним. К нему часто люди на улице подходили за помощью и поддержкой. Знали, что он писатель, считали его кем-то вроде духовного отца, хотя и вряд ли читали. Он был очень щедрым, живым и веселым, легко смеялся. Я почти не помню его грустным. На фотографиях – да, случается, но мне кажется, что он позировал. Правда, в больнице я его не видел. Туда пускали только Ольгу Всеволодовну, и то когда его жены не было. Им нельзя было пересечься. |
| Из этих данных легко понять, почему брачный союз, о котором так хлопотала византийская политика, мог остаться только проектом или ограничиться только – как это нередко было в Византии – вызовом в Константинополь невесты для обручения, воспитания и образования. Кто же была эта нареченная супруга? На последний вопрос можно отвечать не более как догадками. По многим причинам – главная из них обнаружится далее, – между прочим, на основании характеристики князя, которую в Константинополе составили по рассказам людей, его близко знавших (особое благочестие и миролюбие), мы думаем, что письма были адресованы не к Святославу, хотя он был великим князем в период времени от 1073 по 1076 год, а к Всеволоду. Титул игемона, употребляемый в корреспонденции, тоже идет скорее к удельному князю, чем к великому. После, в XIV веке, к великому князю писали: «благороднейший великий князь» (εγενστατε μγα δοξ). Предпочтение Всеволоду может быть объясняемо его родством с предшествовавшими византийскими императорами, его браком на Грекине. Итак, имели в виду дочь Всеволода, которых у него было несколько. Судьба Всеволожиих дочерей замечательна, но еще замечательнее и удивительнее молчание об этой судьбе наших летописей. Одна из них, Евпраксия Всеволодовна, была за Генрихом IV, германским императором, играла видную роль в судьбе своего мужа, ею были заняты и папы, и кардиналы, ее видели при дворе Матильды Тосканской, ее именем наполнены современные немецкие, а также италианские летописи и поэмы, а русская летопись знает только конец ее романического и трагического поприща. «В сеже лето (1106) пострижеся Еупракси, Всеволожа дщи». А под 6617 (1109): «преставися Евпракси, дщи Всеволожа» 32 . Это все... и для монаха этого было довольно; для монаха всего интереснее, кто и когда сделался монахом или монахиней, где умер и погребен. Нам кажется загадочною и судьба другой дочери Всеволода, Анны или Яньки. В 6594 (1086) году «пострижеся дщи его девою, именемь Янька» (Ипатьевская летопись). Не это ли бывшая невеста Константина Дуки старшего? Несомненно, что она имела какие-то связи с Константинополем. Чрез три года после пострижения эта дева-черница ездила в Царьград, была принята, очевидно, с уважением и почетом при дворе Алексея Комнина; она выбрала и привела с собою в Киев нового митрополита для русской церкви. Может быть, и греческая столица, и греческий язык были ей знакомы с той поры, как она считалась невестою Дуки... Но ее нареченный муж пострижен был против воли, а она сделалась монахинею добровольно 33 . |
| «Родной край: страницы истории Загорья», в музее истории школы «Моя малая Родина». Филатова Тамара Спиридоновна, учитель высшей категории, Заслуженный учитель РФ. Социально-психологическая помощь семье и ребенку. «По щучьему велению, по моему хотению» . Проводят Ляпкова Зоя Семеновна, заместитель директора по соцзащите, Чекалкина Жанна Геннадьевна, психолог. Наверх 1.12 и. Секция «Традиционная семейно-родовая культура и преемственность служения Отечеству в современном образовании» Председатель: Шуринов Александр Сергеевич, член Совета Общества потомков участников Отечественной войны 1812 года, Действительный член Историко-Родословного Общества в Москве и Общества потомков дворянских родов (РДС), ведущий специалист по системным объектам, руководитель Центра «Родовая семья». Время проведения: 2 февраля, 10.00. Место проведения: музей-панорама «Бородинская битва», административный корпус, Кутузовский проспект, д. 38. Проезд: м. «Парк Победы» или «Кутузовская», 200 м пешком по Кутузовскому проспекту (или 1 остановка на троллейбусе), Административный корпус, 2-ой этаж, конференц-зал. 1. Курбатов Андрей Всеволодович, в. н. с. Института управления образованием РАО, научный руководитель ЦО 1804, к. т. н. «Роль традиционной семейно-родовой культуры в купировании деструктивных процессов в обществе». 2. Пряхин Михаил Николаевич, доцент кафедры массовых коммуникаций РУДН, к. филос. н. «Закон сохранения рода. К постановке проблемы». 3. Шуринов Александр Сергеевич, член Совета Общества потомков участников Отечественной войны 1812 года, руководитель Центра семейного воспитания «Родовая семья». «Родовая семья как механизм преемственности поколений и передачи духовного опыта служения Отечеству». 4. Александрова Наталья Анатольевна, руководитель программ «Родословие», «Земляки» Федеральной программы РФ «Отечество», заведующая сектором истории и специальных исторических дисциплин МГДД(Ю)Т. «Из опыта реализации программы “Родословие”». 5. Смирнова Ирина Всеволодовна, заместитель директора ГОУ ЦО по воспитательной работе. «Технология внедрения тематики изучения семейно-родового уклада в ГОУ ЦО |
| Я привык ко всему, уверяю вас! – В Соловках? Ой, как страшно-то! И долго вы там были? – Семь с половиной лет. Я только теперь вернулся. Быстро, пугливо и тревожно взглянули на него ее глаза, по-детски – исподлобья. Так, наверно, смотрела маленькая малиновка на прекрасного Пленника, вырывая шипы из его тернового венца! Странные были у нее глаза: их светящийся центр, казалось, находится впереди орбиты и, накладывая голубые тени, озаряет лицо и лоб, а ресницы служили как бы защитным покрывалом лучистому взгляду. – У вас кто-нибудь оставался здесь? Кто-нибудь встретил вас, когда вы вышли из лагеря: мама или папа, или сестричка? – Никто. У меня все погибли. Секунду она не сводила с него испуганного взгляда и вдруг залилась слезами, прижавшись головой к фонарному столбу: – Я не знала, я ничего не знала! Простите, что я говорила с вами, как с чужим! Мне вас так жаль… так жаль!… «У меня душа живет слишком близко!» – вспомнилось Олегу. – Не огорчайтесь, девочка милая! Не я один. Я думал, вам это все известно, иначе не заговорил бы. Вытрите ваши глазки и пойдемте, а то в самом деле опоздаем. Обо мне лучше не говорить – слишком невесело. Она все еще всхлипывала. – Неужели и дядю Сережу вот также заставят грузить бревна вместе с ворами и разбойниками? – Нет, Ксения Всеволодовна: высланные, конечно, очень заброшены и несчастны, но они не работают под конвоем, им грозит другая беда – отсутствие работы и голод в глухих отдаленных местах. Это касается тех, у кого нет близких, но у вашего дяди есть мать и невеста – они не дадут ему пропасть. – Да, конечно; конечно, не дадут! – с уверенностью повторила она, вытирая слезы. Олег опять поднял картину, и они пошли. Желая развлечь Асю, он заговорил с ней о музыке, она улыбнулась и скоро снова заверещала. В Эрмитаже он остался ждать ее в вестибюле. Очень скоро она вернулась, волоча за собой картину. – Эта курица такая несчастливая. Который раз я ношу ее в разные места, и всегда неудача! Сначала сказали: прекрасный экземпляр, подлинная Голландия, семнадцатый век, оцениваем в две тысячи. |
| Я очень боюсь, что эти девицы приведут сюда кавалеров; если одна выскочит замуж, чего доброго, и муж въедет сюда же. Кроме того, они Татьяну Ивановну систематически обкрадывают, а она по непостижимому добродушию или безразличию допускает это и только просит ничего не сообщать Валентину и даже старой Агаше, чтобы не огорчать их. Легко может случиться, что, когда Валентину разрешат вернуться (если разрешат!), въехать ему уже будет некуда! Татьяна Ивановна долго не протянет, а девочки вместе с другими жильцами запрудят квартиру и завладеют понемногу всем добром. Эта картина очень характерная для нашей жизни и очень безотрадная. Девушка молчала. – Валентин сейчас в очень тяжелом положении… – начал опять Шура, но Леля его перебила: – Не говорите, Шура! Я не хочу слушать. С меня в самом деле довольно трагедий! – а про себя она подумала: «Надеяться на Валентина Платоновича мне уже нечего. Эту эпопею в моей жизни давно пора забыть!» – Барышня моя, ангел Божий! – услышала она внезапно на повороте лестницы: старая Агаша, закутанная в платок, перехватила ее руки и начала покрывать их поцелуями. – Радость-то нам какая выпала! Спасибо, вспомнили мою барыню! Плоха она больно стала! Чему и дивиться, последнего сына отняли. Я, почитай, кажинный вечер забегаю к Спасо-Преображенью записочку в алтарь за нее подать, да пока все нет и нет ей облегчения. Навещали бы вы ее, невеста наша желанная! – Спасибо, Агаша, за ласковые слова, но я невестой не была, — холодно проговорила Леля, освобождая свои руки из морщинистых пальцев старухи, – если вы так преданы Татьяне Ивановне, обуздайте лучше своих внучек: они с Татьяной Ивановной непозволительно грубы и присваивают ее вещи, – и быстро сбежала вниз. Шура, отличавшийся тактичностью, тотчас заговорил на постороннюю тему, и все-таки Леле показалось, что он не одобряет той легкости, с которой она разрушила укрепления, воздвигнутые Татьяной Ивановной, дабы утаить от преданной женщины поведение девушек. «Лучше было, может быть, мне не вмешиваться? А впрочем… не все ли равно? Ведь я сюда не приду больше!» – Передайте Ксении Всеволодовне мой совет быть осторожнее, – сказал Шура, – биография ее супруга становится известна слишком многим, вчера ее повторяли за именинным столом у Дидерихс. |
| – Ну и публика! – воскликнул Валентин Платонович. – Ну и сброд! – подхватил Шура, и опять закипело возмущение. В эту как раз минуту дверь гостиной распахнулась и на пороге выросла фигура самого «потомственного». Жена, видимо, удерживая его, тянула его за руки обратно. – Вы уж очень зазнались тут! – зарычал он, вырываясь. – Ишь ты, со скандалами являются! Что же мне с семьей в подвале, что ли, оставаться? За что боролись? Да я, если захочу, всех вас упеку! Нашли кого пугать, офицерье переодетое! Ваше время прошло! Наталья Павловна поднялась, вся дрожа от бессильного негодования, остальные замерли. Один Валентин Платонович не растерялся. Он сделал шаг вперед и толкнул в грудь непрошеного гостя: – Вон, или сейчас вызову милицию по телефону и привлеку к ответственности за хулиганство! Угроз ваших здесь никто не боится. Здесь все советские граждане. Я сам был красным командиром! – и, схватив гостя за шиворот, он выволок его в переднюю. Тот ударил Валентина Платоновича с размаху кулаком, но подоспевший Шура, захлопнул дверь на задвижку. – Наталья Павловна, не расстраивайтесь, он пьян. В трезвом виде он этого не повторит, – сказал Валентин Платонович, держа платок у глаза. – Он получил хорошее ассажэ и впредь будет смирен, как ягненок, – сказал Шура. – Получил ассажэ, но не от вас! – не удержалась, чтобы не съязвить Ася. Оказалось, что у Валентина Платоновича порядком подшиблен висок и глаз. Его усадили, стали делать ему примочки арникой. Шура, не без зависти, наблюдал, как хлопотала около него Ася. Но Валентин Платонович не пожелал воспользоваться полученным преимуществом, одержимый постоянным желанием острить: – Ксения Всеволодовна, если мне суждено погибнуть во цвете лет от этой смертельной раны, умоляю Вас, в память обо мне, никогда не заключайте pari a discretion с вашим новым соседом, -улучив минуту, голосом умирающего проговорил он; девушка с досадой отвернулась. Пьяные крики начали смолкать, и скоро наступила тишина, нарушаемая только заглушёнными звуками богатырского храпа. Молодые люди собрались уходить, и Шура взял уже под руку раненого героя, как вдруг снова послышался на этот раз женский визг. Разведка показала, что вцепились друг другу в волосы жена красного курсанта с женой Хрычко, которая забралась в ее бочку с квашеной капустой, помещенную в коридоре. Валентин Платонович был очень доволен этим известием и объяснил Наталье Павловне, что междоусобные войны всегда ослабляют противника и что это значительно улучшает их положение, после чего молодые люди удалились. |
| Мадам, вошедшая в комнату с какими-то рассуждениями по поводу творога, положила конец этому разговору: увидев Олега и Асю на коленях около кресла Натальи Павловны и ее, обнимающую их головы, она наполнила комнату восклицаниями и поздравлениями, причем ее доброе лицо все сияло от радости. Она, по-видимому, уже рисовала себе в воображении, что в недалеком будущем, как только la restauration завершится, Олег водворит Асю в особняке предков и представит ее ко двору. Заговорили о том, когда назначить свадьбу. Ася, вырвавшись из объятий мадам, закружилась по комнате, напевая на мотив арии из «Дон Жуана»: – Очень не скоро! Очень не скоро! Очень не скоро! Очень не скоро! – Как не скоро? – с отчаянием воскликнул Олег. – Не огорчайте меня, Ксения Всеволодовна! Если вы назначите слишком далекий срок, неизвестно, доживу ли я! – Mais taisez-vous, donc, monsieur! – замахала на него руками француженка. Ася приостановилась и взглянула на него с внезапной серьезностью: – Вы остались живы – вот главное! А мне еще немножко с бабушкой пожить хочется! Ведь видеться мы будем каждый день – чего еще нужно? И закружилась снова; косы ее и передничек развевались по комнате. Наталья Павловна сохраняла вполне корректным выражение лица, но француженка, гордясь тем ореолом невинности, которым сумела украсить воспитание Аси, как на дрожжах поднималась. – C’est un tresor, monsieur, voyez-vous? Un tresor! – повторяла она, сияя. – Согласен с вами! – ответил он, следя восхищенными глазами за кружившейся девушкой. – Я вас помирю! – сказала улыбаясь Наталья Павловна и предложила сделать свадьбу перед отпуском Олега, с тем чтобы они могли поехать куда-нибудь вместе. Олега оставили пить чай, к которому, точно по заказу, явились Нелидовы. Зинаида Глебовна со слезами поцеловала Асю, повторяя: – Как бы счастлива была сейчас твоя мама! Но в карих глазах и хорошеньких губках Асиной кузины можно было заметить недоумение: «Странно, что Ася, а не я! Ведь я же интересней – это все говорят! У меня каждая прядь волос отливает по-своему и все волосы в локонах, а у Аси прямые, у меня родинка, как у маркизы, и еще… Это все виноват Сергей Петрович со своим «не лижи чужих сливок». Ну, да не беда – я теперь буду умнее: остальные все будут мои!» Ася, очевидно, смутно что-то почувствовала. Она оттащила сестру в угол и, точно извиняясь, шепнула: |
| Село родное, милая сторонка, Живу с тобою я одной судьбой. Мой отчий дом, в нём мамина иконка, Она хранит семейный наш покой. Промежуточный эпилог Всеволод Никодимович Троепольский не изменял памяти отца и всюду говорил, что он сын священника, чем серьёзно испортил себе биографию: ему так и не удалось поступить в ВУЗ, однако это не помешало ему стать известным изобретателем, найти себя в поэтическом творчестве и стать хранителем памяти. Когда у него появилось под старость время для размышления над жизнью, он начал писать, кроме стихов, исторические заметки для потомков, от руки написал по тетрадке для каждого из них – то, что считал важным передать. В памяти сына священник Никодим Троепольский остался очень деятельной натурой. Столь же деятельной натурой обладают и его потомки В памяти сына священник Никодим Троепольский остался очень деятельной натурой. Как поясняет Евгения Всеволодовна, он организовал артель, чтобы как-то выживать самому и своим прихожанам. И обращает мое внимание на то, что столь же деятельной натурой обладают и все его потомки – духовная наследственность. Оттого и занялись возрождением храма. Я мысленно прикидываю сюжет будущего фильма, и рождается неожиданная идея перекинуть этим фильмом мост памяти от потомков к потомкам. Потомки погибшего батюшки обращаются к потомкам его прихожан из Юрово, где они никогда не были и ничего не знают, и не могут себе представить, что сотворили с храмом и кладбищем при нём, на котором, как подобает, за алтарем храма, похоронили о. Никодима Троепольского. В потоке вопросов я вставляю ещё один: – Давайте представим себе ситуацию: вот, если бы вам пришлось встретиться с кем-то из нынешних жителей Юрово и рассказать им о своём опыте воссоздания храма, – что бы вы им сказали? Наверное, вы бы были рады, если воскреснет в Юрово Сретенский храм? – Да-да, конечно, были бы рады. Они бы могли сначала крестик поставить, это совсем недорого. А потом часовенку. А потом ведь Господь поможет. Нам помогает – и им поможет. Мы чувствуем эту благодать... – внучка говорит это, улыбаясь в кадре, и на лице её написано истинное счастье от того, что она рассказывает. Это невозможно сыграть, это такая же часть свидетельства о чуде памяти, как и их информация о гибели о. Никодима. |
|
|
