| А сам по себе законопроект был чистейшим обманом, каковым он потом и оказался во второй Думе. В самом деле, кадеты обещали в своем «церковном» законопроекте вторых жен вдовым священникам, светское платье духовенству, свободу приходской жизни, освобождение от власти архиереев и Синода, выборное начало в среде приходских общин и духовенства и, в награду за послушание, – жалованье священникам от казны. Все, кроме последнего пункта, совершенно не во власти кадетов, как партии, не во власти и Государственной Думы. Никакая Дума не может законодательствовать в Церкви, никакая Дума не может изменить церковных канонов, из которых, например, воспрещение второго брака вдовым священникам является общим для всех православных Церквей, так что отступление от него в русской Церкви вызовет отделение ее от восточных патриархов. Только увлечением или праздным невежеством Тихвинских и можно объяснить себе их веру в то, что Дума сделает их «неприкосновенными» и неуязвимыми со стороны церковной власти, хотя бы Тихвинские, находясь в сане и совершая литургию, проповедовали бы, например, атеизм с думской трибуны. Но предположим, что Дума обеспечила бы депутатам-священникам такую именно неприкосновенность и независимость от законного священноначалия. Да разве честный, верующий священник мог искать этого и радоваться этому? Ведь это было бы могилой для Церкви! И если тяжелы упреки в цезарепапизме, если тягостна зависимость от бюрократии чиновничества в церковном управлении, то чем же лучше такая безусловная зависимость Церкви и ее служителей от народного представительства, совмещающего в себе всех инородцев и иноверцев, – и притом даже в области канонов, внутренней жизни и учения Церкви, т. е. в той области, которой в России никогда и не помышляла коснуться ни Царская власть, ни бюрократия? Священник искренний и верующий никогда не согласится променять зависимость от законной церковной власти, и подчинению ей на лакейство перед Пергаментами и Винаверами, хотя бы они и были «народными представителями». |
| Впрочем, в этом не было и нужды, ибо Императрица гораздо лучше меня учитывала значение политического момента и глубоко понимала, что нужно было делать. Когда министр внутренних дел А.Д.Протопопов настаивал на разгоне Думы, а Дума, заодно с Советом Министров, требовала удаления А.Д.Протопопова, то Императрица написала Государю письмо, где говорилось: “Вспомни, что дело не в человеке Протопопове или X. Y. Z., но вопрос идет о монархии и о Твоем престиже, который не должен быть подорван при существовании Думы. Не думай, что они на нем остановятся: они заставят уйти и других, которые Тебе преданы, одного за другим, – а потом и нас самих ”… (Письма Императрицы А.О. к Императору Николаю II. Том II. С. 230). “Разгони Думу сразу, – писала Императрица в другом письме. – Я бы спокойно и с чистой совестью пред всей Россией отправила князя Львова в Сибирь (это делалось за гораздо менее серьезные поступки), отняла бы у Самарина его чин… Милюкова, Гучкова и Поливанова также в Сибирь. Идет война и в такое время внутренняя война есть государственная измена”… (Там же, стр. 262). Много нужно было бы сделать выписок из кощунственно опубликованной переписки Императрицы с Государем, чтобы показать, как глубоко верно понимала Государыня психологию политического момента исторической жизни России; но то, что широкая публика узнала из этой переписки, то имевшим счастье лично знать Императрицу было давным-давно известно. Можно было только удивляться глубокой осведомленности Ея Величества и той энергии, с какою Императрица защищала горячо любимую Ею Россию. “Но какими низкими средствами пользуется Дума!.. Как она не брезглива! Раньше, когда я была помоложе, клевета причиняла мне нестерпимую боль, и я глубоко страдала; а теперь, я уже привыкла к ней”, – сказала Императрица и задумалась. Мне было невыразимо жалко Императрицу. “Пусть уже Дума, да жиды, забрасывают Царя и Царицу, с их верными слугами, клеветою, – думал я. – На то и Дума, чтобы это делать… Но А.Н.Волжин!.. Сознавал ли он, что делал, знал ли он, как обижал Императрицу, внушая сомнение и недоверие к тем, кого Государыня дарила Своим вниманием и кому верила… Да не подумает читатель, что я свожу личные счеты с А.Н.Волжиным… Нет, я вытираю только слезы ни в чем неповинной Страдалицы-Императрицы”… |
| Да, жалкое правительство, – но как занять его место без сотрясения? Как вытеснить правительство, не поколебав парламентского строя, не допустив до революции? Выгодный вопрос – тяжёлое положение с продовольствием, но может исправиться ещё до весенней распутицы. Ни на фронте, ни во внешней политике не происходит сейчас никаких крупных событий, на которых можно было бы эффективно продвинуться. Распутин? – и того не стало. Безвыходность победного состояния: вереница моральных побед над правительством грозила кончиться пшиком. Нависал кошмар завтрашнего пустого заседания Думы, с неизбежным новым запросом или криком – а громче уже не получалось. Правда, стрельба на Невском вчера вечером и вчерашние убитые давали новую неотразимую платформу для атаки. Вчера, по горячему следу, городская дума постановила: «Это правительство, обагрившее руки в крови народной…», – и можно развить, и завтра в Думе принять от Прогрессивного блока: «… это правительство не смеет более являться в Государственную Думу, и с этим правительством Дума порывает отныне навсегда!» Трусливые убийцы, они решились на боевые патроны! Должна была Дума грозно ответить! Однако. Однако в борьбе с правительством требуется чувство меры, и – именно при таких волнениях! – нельзя доклонить до анархии. Поколениями штурмовали эту стену режима, били её таранами, – а вдруг как будто не стало стены? Осторожно! Дума – нервный центр страны. Мы – управляем народным движением и отвечаем за него, а оно справедливо направлено против Протопопова и царицы. Вот Гучков, Гучков пустомеля! Как надеялись на его обещанный заговор! Как он живописно таинственно молчал на совещаниях – значит близко?… Но всё никак не совершал переворота. И выход начинал видеться сейчас – в конфиденциальных переговорах с правительством. Догрызть министрам голову до конца – конфиденциально: что они – никуда не годятся, что дело их проиграно, и пусть уходят тихо, все сразу – а Блок займёт их места. И если для этого понадобится Думе тоже прерваться на неделю-две, то – можно. (Даже ещё и лучше, говорить совсем не о чем). |
| – Главный исторический урок этого события таков: управление государством – это огромная ответственность . Что произошло в октябре 1905 года? В высших эшелонах власти посчитали, что если пойти на такую серьезную уступку, то можно свернуть революцию. Раз – и всё сразу устроится. Заседание аграрной комиссии I Государственной Думы, Санкт-Петербург, май 1906 г. Уступки власти оппозиция расценила как слабость власти. И продолжила наступление на власть Действительно, уступка была серьезная: манифест ограничивал самодержавие, в России устанавливался новый политический строй. Но в итоге что получилось? Все оппозиционные силы, включая либералов, увидев такую уступку, посчитали: если самодержавие идет на такие серьезные меры, это означает, что и дальше можно требовать новых уступок. Манифест 17 октября вызвал приступ бурного восторга, но как только эйфория прошла, оппозиция начала новые наступления. Витте думал, что после принятия манифеста он сразу же договорится с либералами – а ничего подобного не произошло. Он предложил либералам войти в правительство – они отказались. Они сказали: «Вы должны организовать выборы в Думу, а после того, как будут избраны депутаты, вы передадите всю власть Государственной Думе. И уже Государственная Дума решит, какую конституцию для России написать, отдать ли крестьянам землю и т. д. Дума проведет уже все необходимые реформы, а вы нам не нужны. Старый порядок должен уйти после того, как состоятся выборы в Думу». И когда Первая Дума была избрана, победу там одержали кадеты, то есть радикальные либералы, которые мечтали превратить Думу в таран против царской власти. И именно потому власть была вынуждена Думу распустить. Поменялось правительство, министром внутренних дел стал Столыпин, премьер-министром – Горемыкин; они и пришли к тому, что – ничего не поделаешь – такую Думу надо распускать. Политическая карикатура по басне И. А. Крылова «Лебедь, рак и щука» («Искры», 1906, 23, С. 274.) Потом была Вторая Дума, которую тоже пришлось распускать; потом пришлось менять избирательный закон, порядок выборов, делать Думу более консервативной по социальному составу. А кроме того, проводить реформы. Например, столыпинскую аграрную реформу. И только когда власть взяла себя в руки и стала наводить порядок, но при этом и реформы проводить, революция закончилась. |
| БОЯРЕ ВВЕДЕННЫЕ И ДУМА. Княжеский дворец был средоточием удельного управления. Разные части дворцового хозяйства поручались отдельным боярам и вольным слугам, даже холопам князя. Дворцовые слуги и дворцовые земли с угодьями составляли ведомство боярина дворецкого; дворцовые лошади, конюхи и дворцовые луга - ведомство боярина конюшего. Различные угодья на княжих землях, бортные леса (лесное пчеловодство), рыбные ловли, звериные гоны, ведались особыми дворцовыми сановниками - чашником, стольником, ловчим. Так при удельном дворце слагалась целая система административных ведомств, которые все имели хозяйственное происхождение и назначение. Главные управители, которым поручались эти ведомства, называются в актах удельного времени боярами введенными, а совокупность их ведомств составляла дворцовое, или центральное, управление княжества в удельном смысле этого слова. Особо важные правительственные дела, которые не могли быть решены отдельными боярами введенными, касались не одного, а нескольких дворцовых ведомств или выходили из компетенции их всех, восходили к самому князю и решались им вместе с теми боярами, ведомства которых они касались, или с советом всех наличных бояр. Дела последнего рода, чрезвычайные, собиравшие всех на совет, даже с участием высшего духовенства, были вопросы о войне и мире, о духовном завещании князя, об устройстве судьбы отдельных членов княжеской семьи и т. п. Это и есть княжеская дума удельного времени, совет бояр при князе, изменчивый по составу, составлявшийся особо для каждого текущего или экстренного дела, которое восходило к князю. Эта дума не имела привычных нам форм государственного учреждения с уставом и постоянным составом участников, с точно определенной компетенцией и неизменным порядком делопроизводства, с канцелярией и протоколами. Это был не государственный совет, а скорее княжеский обычай совещаться с боярами о всяком незаурядном деле. Но из этих совещаний, вызываемых частными случаями правительственной практики, исходили частные же, сепаратные распоряжения, которые, однако, служили прецедентами для дальнейших однородных случаев и, повторяясь, превращались в общую норму, в закон. Так складывалось удельное законодательство, органом которого была боярская дума с князем во главе. Таково было устройство центрального удельного управления, состоявшего из отдельных дворцовых ведомств бояр введенных и из боярского совета, собиравшегося в более или менее тесном или широком составе, из двух-трех или из всех наличных бояр. |
| Наладив доверительные отношения с тушинским боярином Дмитрием Трубецким и казацким атаманом Иваном Заруцким, Прокопий Ляпунов сумел сгладить все местнические споры относительно верховного главенства над земским войском и планов будущего государственного устройства Руси. По предложению Ляпунова, вожди Земщины и казацкие атаманы объявили о создании Совета всей земли, куда вошли выборные представители от всех земских полков и казацких отрядов. При Совете постоянно действовала Земская дума, состоящая из выборных заседателей. Совет и Земская дума таким образом стали временным правительством ополченцев и восставших москвичей со всей полнотой законодательной власти. Указы Земской думы подлежали неукоснительному исполнению всюду, где была уничтожена власть Семибоярщины. Вся исполнительная власть была сосредоточена в руках троих приказных воевод, которыми после голосования в Совете были назначены Прокопий Ляпунов, Дмитрий Трубецкой и Иван Заруцкий. После создания органов власти вожди ополчения провели присягу в полках, дабы сплотить людей из разных сословий и наполнить их ратное подвижничество высоким смыслом. Все ратники, присягнувшие Совету и Земской думе, принимали на себя следующие обязательства: «Во-первых, стоять заодно с городами против короля Сигизмунда, его сына и тех, кто с ними столковался. Во-вторых, очистить Московское государство от польских и литовских захватчиков. Втретьих, не подчиняться указам бояр из Москвы, а служить государю, который будет избран всей землей». Первым делом Совет и Земская дума обязали своими указами всех дворян прибыть в осадный лагерь под Москвой. Всем, кто уклонится от исполнения этого приказа, грозила потеря земельных владений. Все богатства, оказавшиеся в руках ополченцев в ходе военных действий, должны быть пущены на жалованье ратным людям, на закупку оружия, лошадей, фуража и провианта. Ни один смертный приговор не может быть вынесен без согласия Совета всей земли. Кроме этих указов Совет и Земская дума приняли много различных постановлений, самым важным из которых стал так называемый «Приговор всей земли». В этом документе были сформулированы основные цели ополченцев, меры, допустимые для наведения порядка, и законодательно подтверждены вольности и привилегии, коих добились бояре, дворяне и казаки за время Смуты. Текст «Приговора» скрепили земские воеводы из двадцати пяти городов. Вместе с боярами и дворянами этот документ подписали и казацкие атаманы. За неграмотного Заруцкого расписался Прокопий Ляпунов. |
| В аналогичном духе выступил священник Машкевич, говоривший о «тяжком кризисе русской школы, в руках своих непризнанных обновителей обратившейся в прибежище полководцев революции». В период обсуждения в Думе законопроекта 94-х в «Церковных ведомостях» началась систематическая публикация статей по народному образованию. «Дума настаивала на необходимости немедленного поднятия и развития народного образования, – писал Липранди, – причем особенно настаивала на национальной школе, каковой именно и является церковная школа. Но именно национальной школе Дума и не пожелала прийти на помощь. Земская школа оказалась в руках революционеров: 22 000 учителей земских школ находятся в ссылке в Сибири. Школа (земская) была и не перестает быть митинговым залом и лабораторией для выделки снарядов и главным убежищем полководцев революции, и лакомым кусочком в смысле получения за ничегонеделание русских народных денег... В нашей школе царит мертвый дух космополитизма, дух уничижения и принижения всего русского, национального, дух умаления царской самодержавной власти, дух неверия, дух отрицания семьи и всего святого, честного, благородного, великого, идеального...» 169 . В законодательном предложении 94-х левые депутаты справедливо усматривали нечто большее, чем просто защиту материальных интересов учителей церковноприходских школ. По словам кадета Воронкова, для духовенства и правых было важно, чтобы Государственная Дума своим ассигнованием на церковноприходские школы подтвердила бы право на независимое существование таких школ в ведомстве православного исповедания. Именно по этой причине Дума, в большинстве настроенная против самостоятельности церковно-приходских школ, затягивала обсуждение законопроекта, и только осенью, 3 ноября 1908 г., предложение 94-х с положительным заключением Комиссии по народному образованию попало, наконец, в повестку дня. О повышенном интересе к этому законопроекту свидетельствует тот факт, что в прениях пожелало выступить 85 человек, в том числе большая часть думского духовенства, проявившего на этот раз редкое единодушие. |
| Провёл Авксентьев и «самороспуск» Областной Думы, формально всё прошло гладко. Дума приняла резолюцию, которая, сохраняя обычную риторику, гласила:… «Дума, исходя из общих интересов родины и завоеваний революции, требующих полного объединения всех разрозненных частей страны вокруг одного государственного центра, выносит решение о прекращении своих работ как органа областного управления автономной Сибири… Дума видит… только один выход… скорейший созыв Сибирского У.С. на основе четырёхчленной формулы с применением пропорционального представительства» [«Хр.». Прил. 130] 536 . На деле всё прошло вовсе не так «гладко», как представляли члены Директории. «Авксентьев, кажется, имел успех и овации», – записывает Болдырев 10 ноября. К сожалению, у меня не было отчёта о заседании Думы, о котором упоминает в своём добавлении Вегман. Он отмечает, что Авксентьев, встреченный при появлении «овациями» (официально Авксентьев ехал «приветствовать» Думу от Правительства), «сходит с трибуны при всеобщем молчании». Настроение членов Сибоблдумы не было восторженным. Хорошо осведомлённый во внутреннепартийных делах Святицкий совершенно определённо говорит, что Дума, или точнее главенствующая эсеровская фракция, «не соглашалась на самозакрытие»: «благодаря работе наших левоэсеровских депутатов настроение… было весьма боевым». Авксентьеву «пришлось употребить в дело всё своё красноречие, чтобы во фракции составилось большинство в несколько голосов, одобрившее самороспуск» [с. 92]. Гинс передаёт довольно символистическую сцену, заключившую самороспуск Думы: «Член её Гольдберг закончил свою речь словами: «Не бойтесь, товарищи, мы 1 января опять появимся». – «Слышу!» – раздался глухой и злобный ответ» [I, с. 292]. В общественных кругах, как утверждали парижский доклад Ключникова и омский «Бюл. Союза Возр.», акт «самороспуска» Думы был воспринят лишь как признак слабости Директории. Евг. Маевский в челябинской газете «Власть Народа» впоследствии (22 ноября) писал, что Директория «самороспуском» Думы сделала без всяких потрясений то, что не могло сделать старое Сибирское правительство «без применения грубой физической силы»… Он был бы прав, если бы у Сибоблдумы была хоть какая-нибудь реальная опора… Сибирское правительство, очевидно, распустило бы Думу если и не так гладко, как это сумел своим красноречием сделать Авксентьев, то также без применения физической силы. 9. Эсеровская «прокламация» |
| Чтобы всегда существовал план на год, на 3, на 5, на 10 лет. К сожалению, то, о чем вы говорите, – это наши реалии. Ведь еще только закон дошел до Совета Федерации, мы его еще не утвердили, а в него уже готовятся поправки, потом вносится поправка к поправке! К сожалению, тот законодательный конвейер, в котором работает Государственная Дума, зачастую не позволяет рассмотреть закон со всех сторон, посмотреть, нет ли внутренних противоречий, не противоречит ли он другим законам. У Совета Федерации такое время есть. Еще Жорж Клемансо говорил, что сенат – это время на размышление, и мы по максимуму используем эту возможность. Теперь на стадии внесения закона мы тут же даем со стороны профильного комитета заключение на его концепцию, и если Дума соглашается скорректировать ее, то дальше законопроект движется с понятной и принятой нами концепцией. Если же Дума ее не меняет, то мы честно предупреждаем, что, даже если они примут те или иные поправки, Совет Федерации скорее всего наложит вето на этот закон. Поскольку сейчас мы работаем с законопроектом с самого начала, то, когда он доходит до Совета Федерации, он прекрасно нам известен, мы знаем его плюсы и минусы и поэтому осознанно, не торопясь, принимаем то или иное решение. Лоскутность, попытки поправками править тот или иной закон вместо того, чтобы взять и не торопясь подготовить новую редакцию, – это следствие не очень организованной работы, в том числе по цепочке Правительство – Дума – Совет Федерации. Очень сложные, противоречивые законопроекты, которые готовит Правительство, – а ведь внутри него идет лоббирование (в хорошем смысле) тех или иных позиций, – поступают в Думу, и через депутатов Думы опять начинается лоббирование поправок. А потом уже закон в этом виде – некоторые поправки сняли, что-то привнесли, – поступает к нам на рассмотрение. Тут кто-то, допустим, министерство, по мнению которого в законе неправильно что-то сделано, подготовило поправку, добилось ее принятия к рассмотрению, а другой субъект законодательной инициативы, увидев эту поправку, добавляет еще одну, и т.д. |
| На вопрос, как быть с крымским царем, не отмстить ли на его послах за все его неправды и грабежи, духовенство отвечало, что ему об этом писать непристойно, что мстить врагам дело государя и его синклита, а не их дело, государевых богомольцев. В думе вопрос о необходимости нового налога решался с духовным собором; но размер этого налога определял государь с одними боярами 255 . Участие высшего духовенства в законодательной деятельности думы, сообщая ему известное политическое значение, имело и другую важную сторону: оно расширяло законодательную компетенцию самой думы. Обычай призывать в думу представителей церковной власти для решения государственных дел, касавшихся Церкви, создавал привычку таким же точно порядком решать и церковные дела, касавшиеся государства. Потому видим участие государя с думой во внутреннем управлении Церкви и в делах, подлежавших церковной юрисдикции. Дума присутствовала на Стоглавом соборе, решавшем важные вопросы церковного порядка, и предлагая собору эти вопросы, царь приглашал обсудить их не только святителей, но и бояр своих. Царь приговаривал с патриархом, властями и «своими государевыми боярами» о переменах в составе церковной иерархии и в распорядке епархий. Человек, на которого духовник в 1675 г. подал патриарху извет, что он живет не по правилам и держит еретические книги, не был прямо привлечен к церковному суду: патриарх препроводил изветную челобитную к государю, который слушал ее и указал с боярами послать обвиняемого к патриарху «для свидетельства и очной ставки» с духовником. Патриарший приговор о разделе имущества между наследницами дума утверждала, как высшая инстанция, даже обращая его в обязательный для судей прецедент. Этот приговор определял долю, какую должна получать бездетная вдова в купленном дворе умершего мужа. Но запрещение отдавать бездетной вдове по духовной родовую или выслуженную вотчину мужа дума в 1650 г. просто сообщила к исполнению патриарху, который и не участвовал в обсуждении этого вопроса. Встречаем даже указы думы о крещении инородцев и преследовании раскольников без заметного участия патриарха в их издании. |
|
|
