| являлся именно Ростислав (Аввакум) Мстиславич, свидетельствуют даже Смоленские грамоты. В самом деле, все дошедшие до нас экземпляры 2-й половины XIII–XIV вв.— «В», «С», «D», «E», «F» — почему-то имеют ссылку на договор «А» 1229 г., заключенный Мстиславом (Федором) Давидовичем а не на «К» (Договор неизвестного смоленского князя), как нам сейчас известно, заключенный Ростиславом (Борисом) Мстиславичем. Очевидно, смоленские князья 2-й половины XIII–XIV вв. в своих договорах ссылались бы на экземпляр «К», если бы их предком был Ростислав (Борис). К тому же, очень вероятно, что именно договору заключенному Ростиславом (Борисом) предшествовал самый первый договор заключенный еще в 1210 (1212?) г. князем Мстиславом (Борисом) Старым Ссылка же во всех договорах 2-й половины XIII–XIV вв. именно на договор, заключенный Мстиславом (Федором), может свидетельствовать только о том, что все смоленские великие князья являлись его потомками (т. е. происходили от Ростислава (Аввакума)). Обращает на себя внимание и то, что многие потомки князя Романа (Бориса) по мужской линии также имели крестильное имя Борис. Потомки же князя Давида (Глеба) имели только имя Глеб. Поэтому очевидно, что даже крестильные имена, даваемые Романовичами и Давидовичами своим сыновьям, являются свидетельством того, что предком великих смоленских князей 2-й половины XIII–XIV вв. был именно Ростислав (Аввакум), в свою очередь являющийся внуком Давида (Глеба) Когда же Ростислав (Аввакум) княжил в Смоленске? Под 1239 г. летопись сообщает: «Ярославъ иде Смоленьску на литву и литву побъди и князя ихъ ялъ, а смоляны оурядивъ, князя Всеволода посади на столе, а сам со множеством полона с честью отиде в свояси» Л. В. Алексеев полагал, что текст летописи не вполне ясен П. В. Голубовский склонялся к тому, что один из литовских князьков захватил Смоленск «не без участия смольнян» Что же могло произойти в Смоленске на самом деле? Вероятно, после смерти Мстислава (Федора) смоленский стол по праву старшинства в роде должен был перейти к Ростиславичам, потомкам Романа (Бориса). |
| Основной массив Б. г. (особенно XIV-XV вв.) составляют документы, связанные с землевладением: распоряжения вотчинников, донесения старост, крестьянские просьбы и жалобы, разного рода кадастровые списки, содержащие перечни оброков, недоимок, ссуд и т. д. Б. г. этого круга отражают эволюцию вотчинной системы от ее возникновения на рубеже XI-XII вв. до падения независимости Новгорода в 1478 г.: для документов XI - 1-й пол. XIII в. характерны сюжеты, связанные со сбором гос. податей и с ростовщичеством, к-рое было одним из важнейших средств вотчинной мобилизации общинных земель; в сер. XIII-XV в. преобладают сюжеты, связанные с частным землевладением. Среди Б. г. имеются также документы политического и военного содержания, завещательные распоряжения, письма ремесленников и ремесленниц, извещения о разного рода домашних событиях, школьные упражнения (напр., комплекс ученических записей мальчика Онфима, жившего в XIII в.), любовные записки, брачное предложение, письмо свахе, заговоры от лихорадки, торговые и судебные документы. Ряд Б. г. позволил установить наличие в кон. XII в. тех норм процессуального кодекса, к-рые прежде были известны только из документов XV в. Новгородские Б. г. XI-XII вв. фиксируют активные торговые и иные связи Новгорода с др. рус. городами и поселениями: Псковом, Смоленском, Полоцком, Киевом, Переяславлем Южным, Суздалем, Луками, Ярославлем, Угличем, Кучковом (Москвой). С развитием вотчинной системы в грамотах начинают преобладать наименования мелких пунктов на территории Новгородской земли. Б. г. стали ярчайшим свидетельством широкого распространения грамотности в средневек. Руси не только в городе, но и в деревне, что до их находки решительно отрицалось. Неоднократны находки записанных на бересте и навощенных дощечках древнерус. азбук, служивших при обучении письму и чтению, в их числе древнейшая азбука 1-й пол. XI в. (грамота 591). Среди новгородских Б. г. имеются кириллические записи текстов XIII-XIV вв. на карельском языке. Берестяная грамота 488 (рубеж XIV-XV вв.), найденная на территории ганзейской фактории - Готского двора в Новгороде - содержит начало лат. Пс 94, записанное готическим курсивом, а грамота 753 1-й пол. XI в. представляет собой один из древнейших текстов на древнегерм. языке. |
| Имеет глубокие исторические связи с рус. Н. На территории Вост. Европы было обнаружено более 200 тыс. куфических дирхемов, гл. обр. среднеазиат. чекана, массовое поступление к-рых шло в Х в. по волжско-днепровскому торговому пути ( Гайдуков, Калинин. 2012). Подражания этим дирхемам, по-видимому, составили 1-й этап древнерус. денежного производства. Еще теснее связано с рус. Н. монетное обращение Золотой Орды, серебряные дирхемы и данги к-рой в XIII-XV вв. имели свободное хождение на Руси. Поскольку владения Джучидов и среднеазиат. династий от Тахиридов до Шейбанидов и проч. в разное время входили в состав России, то наибольший вклад в изучение монет этих регионов внесли российские ученые. Родоначальником научной систематизации мусульм. монет и Н. Золотой Орды считается акад. Х. Д. Френ, директор Азиатского музея С.-Петербургской АН (ныне Ин-т восточных рукописей РАН) и создатель его нумизматической коллекции (ныне в ГЭ). Его последователями были В. Г. Тизенгаузен и А. К. Марков. В советское время наибольший вклад в развитие Н. Джучидов внесли С. А. Янина, Г. А. Фёдоров-Давыдов, М. Б. Северова и др., среднеазиат. Н.- М. Е. Массон, автор лекционного курса «Нумизматика Средней Азии» (ЛГУ), Е. А. Давидович, Б. Д. Кочнев и др. В настоящее время оба направления со своими методиками, источниками, кругом проблем и задач становятся полноценными дисциплинами восточной Н. Среднеазиатская ислам. Н. изучает монеты и денежное обращение Хорезма, Мавераннахра, Сев. Хорасана и др. регионов, приблизительно совпадающих с границами бывш. советских республик Ср. Азии. Ее подразделами являются Н. Тахиридов и Саманидов (IX-X вв.), Караханидов (X-XIII вв.), хорезмшахов (XII-XIII вв.), Чагатаидов (XIII-XIV вв.), Тимуридов (XIV-XVI вв.), Шейбанидов (XVI в.), Джанидов (XVII-XVIII вв.) и др. местных династий до ХХ в. включительно. Позднейшие полунезависимые гос-ва в этом регионе, вошедшем в состав Российской империи в кон. XIX в. (Хивинское ханство, Бухарский эмират, Кокандское ханство), продолжали чеканкой своей монеты традиции средневекового денежного хозяйства. Главным эмиссионным центром, как и в древности, оставалась Бухара, чеканившая золотые тилли, серебряные таньга и медные фулюсы под контролем русского правительства на заключительном этапе. Последние денежные эмиссии Бухарского эмирата были проведены в 1922 г. |
| Махачкала, 1991; Семенов И. Г. История стран и народов Зап. Прикаспия (1-е тыс. н. э.). Каз., 1994; Гаджиев М. Г. , Давудов О. М. , Шихсаидов А. Р. История Дагестана с древнейших времен до кон. XV в. Махачкала, 1996; Курбанов Г. М. Зороастризм в средневек. Дагестане: Ист.-филос. аспекты. Махачкала, 1998; Гаджиев М. С. О маршруте посольства еп. Исраела: (К ист. географии Кавк. Албании)//ХВ. Н. с. 2002. Т. 3(9). С. 403-419; Тахнаева П. И. Христ. культура средневек. Аварии в контексте реконструкции полит. истории: (VII-XVI вв.) Махачкала, 2004; Ханбабаев К. М. Христианство в Дагестане в IV-XII вв.: Начальный этап распространения//Православие в ист. судьбах Юга России: Сб. ст. Р.-н/Д., 20042. С. 227-246; он же. Христианство в Дагестане в XVIII - нач. XXI вв.: Эволюция и совр. состояние//Там же. С. 247-262. К . М . Ханбабаев Ислам Исламизация Д. растянулась более чем на тысячелетие. Она шла с юга на север и с равнины в горы. Выделяют до 8 ее периодов (А. К. Аликберов), к-рые можно сгруппировать в 3 больших этапа. На 1-м этапе (VII-X вв.) арабы силой оружия обратили в ислам лезгин, табасаранцев, рутульцев и цахуров. На 2-м этапе (кон. X-XVI в.) ислам распространяли в основном местные гази и проповедники. В XI-XIII вв. мусульманами стали агулы и лакцы, к кон. XIV в.- арчинцы, кубачинцы, кайтагцы и даргинцы, ногайцы. Кумыки и аварцы и андийцы приняли ислам в XIV-XV вв., большинство андо-цезских народов и чеченцы-аккинцы - в XV-XVI вв. На 3-м этапе (XVII-XX вв.) местные формы ислама адаптировались к реалиям Российского гос-ва. Тогда же мусульмане Д. отошли от противоречившх шариату норм обычного права и традиций (захват имущества односельчан должника в обеспечение долга-ишкиля, лишение женщин наследства), от нек-рых свадебных обрядов, разрешили носить шаровары женщинам, употреблять запретную для мусульман пищу и т. д. Большую роль в исламизации всего Вост. Кавказа сыграли суфии, появившиеся в Д. уже в X-XII вв. На 1-м этапе они были поборниками веры (гази) в окружавших Дербент пограничных крепостях (рибат). Среди них было немало переселенцев с араб. Ближ. Востока, продолжавших проникать в Д. до XVII в. Эти крепости, называвшиеся «исламские центры» (араб. аль-маракиз аль-ислами), служили очагами распространения исламской культуры и образования в немусульм. окружении. На 2-м этапе братство Сефевия, шейхи к-рого положили начало Сефевидской династии в Иране (1502-1736), руководило шиитской экспансией на Сев. Кавказе. На 3-м этапе с проникновением в регион в посл. трети XVIII - 1-й пол. XIX в. суфийских братств-тарикатов и Кадирия суфизм получил новый политический импульс. Последователи Накшбандии-Халидии возглавили движение за приведение местных адатов в соответствие с требованиями шариата. Его сторонники группировались внутри джамаатов (союзов горцев). Они вели борьбу с горской знатью - наследными правителями (ханами и беками), стоявшими во главе этих военно-политических объединений. |
| 53 (Лесновский, или Станиславов пролог). Л. 242, 1330 г.; РГБ. Рум. 319. Л. 132, XIII - нач. XIV в.; ГИМ. Хлуд. 189, XIV в.; Б-ка Болгарской АН. 73, XIV в.). Вероятно, редакция была создана на Руси, откуда попала в южнорус. рукописи (рус. князья в тексте называются «нашими») ( Карпов. 2014. С. 161). Другая, т. н. русская редакция (по классификации Карпова; древняя редакция севернорусских списков Пролога, по мнению Серебрянского; 2-й вид Проложного Жития, по классификации Гриценко), получила широкое распространение на Руси, старшие ее списки также датируются XIII-XIV вв. (РНБ. Q. п. I. 63 (Синайский палимпсест). Л. 1-2, XIII (XIII-XIV) в.; РГАДА. Тип. 173 (Пролог). Л. 157 об.- 158, 1-я пол. XIV в. и др.). Обе Проложные редакции во многом отличаются друг от друга по содержанию и стилистике, однако имеют общие чтения. В науке нет единого мнения о взаимоотношениях этих редакций (южнослав. редакцию считают первичной Серебрянский, Гриценко, Р. Павлова, Карпов; рус. редакцию считают первичной Б. М. Клосс, Н. И. Милютенко, Лосева). Обе редакции были созданы, по-видимому, до разорения Киева в 1240 г., поскольку в них упоминается крест О., к-рый «и доныне стоит в Святей Софии»; в рус. редакции говорится также о мощах О.: «иже и доныне видимо есть всеми русьскыми сынъми». Южнослав. редакция представляет собой «переходный» вариант от гимнографического к агиографическому тексту: его 1-я часть близка к кондаку и составлена с применением гимнографических приемов, 2-я часть напоминает икос и содержит развернутую похвалу святой. Рус. редакцию Серебрянский рассматривал как типичное Проложное Житие, к-рое было создано с привлечением летописного рассказа о святой. А. А. Пичхадзе, В. А. Ромодановская, Е. К. Ромодановская высказали предположение о том, что Житие О. в этой редакции входило в состав «Сказания о первоначальном распространении христианства на Руси», к-рое было условно выделено Д. С. Лихачёвым в составе Древнейшего летописного свода (Синайский палимпсест отражает 1-ю половину этого гипотетического сказания). |
| Доселе между русскими рукописями мы имели не много таких, которые предлагали бы нам несомненный переход от отдельных тератологических фигур к сплетениям в наших орнаментах XIII и XIV вв. Из них наиболее видное место занимает Юрьевское Евангелие 1120–1128 гг., а также частью Евангелие Добрилово 1164 г., обе рукописи вместе с тем интересные и по очевидной примеси элемента византийского к тератологическому. Смотри у г. Бутовского табл. XIX–XXI, XXIII–XXIV. Панданом, или дружкою, к этому нашему орнаменту служит болгарский из Орхидской Псалтири 1186–1196 гг., в библиотеке Болонского университета; см. у г. Стасова табл. IV. Замечательно, что оба выведены только киноварью без всякой другой раскраски, и Юрьевский и Охридский. Для полнейшего перехода к нашей орнаментике XIII–XIV вв. не доставало нам в ранних русских рукописях заставки с двумя птицами или какими-либо чудовищами, сильно переплетенными в решетке из ремней или же из змеиных хвостов, спутанных извитиями и узлами, именно той самой заставки, которая во множестве вариантов господствует у нас в сказанных столетиях. См. у Бутовского в таблицах XXXIII, XXXVI (см. выше, рис. 34), XXXVII, XXXVIII (трижды), XLII (см. выше, рис. 37), XLIII, XLIV (см. выше, рис. 39), XLV, XLVII и XLIX(дbaжды). В последней таблице – две таких заставки, одна под другой, из которых верхнюю приложил Виолле-ле-Дюк на табл. IX, при стр. 80, в своем сочинении L’artrusse, 1877. Общая основа этого орнамента в его главных, характеристических очертаниях одинаково принадлежит и Востоку, и Западу. Сличите. Например, у Вествуда в названном выше издании, в самом конце книги, между тремя добавочными таблицами, на 2-ой и особенно на 3-й (рис. 52) почти такой же орнамент раннего романского стиля, как и в указанной тотчас нашей заставке XIV в. Слич. также (рис. 53) у Комона на капителях романско-германского стиля на стр. 132, в его Abécédaire, по 3-му изданию 1854 г. И замечательно, что недостающая в Юрьевском Евангелии заставка, которая могла бы служить предвестием нашей орнаментации XIII–XIV вв., как раз встречается в той же Охридской Псалтири, и притом очень согласная в общих очертаниях с указанной выше заставкой у Бутовского в таблице XLIX. Затем, подобная же заставка со следами большого архаизма встречается в письменности сербской XIII в., именно в Шестодневе Иоанна экзарха Болгарского 1263 г., у г. Стасова в таблице XIX (см. выше, рис. 32). |
| В церковнослав. языке И обозначает звук [и] в позиции абсолютного начала слова и после гласного: гласный звук [и] и мягкость предшествующего согласного в позиции после мягкого согласного: звук [ы] после и а также в случае, когда приставка оканчивается на твердый согласный, а корень начинается с И: В рус. языке И обозначает звук [и] в позиции абсолютного начала слова и после гласного: игра, поиск; гласный звук [и] и мягкость предшествующего согласного в позиции после мягкого согласного: нитка, сила; сочетание [iu] - после «ь»: чьи; звук [ы] после «ж», «ш», «ц»: жизнь, шило, цифра, а также в начале слова, если предшествующее слово заканчивается на твердый согласный: с игрой ([сы]грой), Иван Ильич (Ива[ны]льич). Начертание буквы И в кириллице восходит к унциальному варианту начертания греч. буквы «эта» (H), которая представляет собой видоизменение финик. знака «хэт»: ( - ограда). В древнейших памятниках XI-XII вв., написанных уставом, И имеет горизонтальную перекладину, проходящую почти посередине буквы, т. е. начертание буквы подобно совр. начертанию печатного Н: . Такое написание встречается в памятниках до XVI в. Уже в нач. XI в. горизонтальная перекладина может проходить выше середины буквы, напр. в приписке к Остромирову Евангелию : , однако распространение такой тип получит лишь в XIII в.: .В XII-XIII вв. горизонтальная перекладина могла быть украшена точкой или пересечкой: . И с пересечкой или точкой на перекладине характерно для памятников боснийской эпиграфики кон. XIII - нач. XV в. ( 1974. С. 20). В XIII в. появляются и новые начертания - с косой перекладиной в середине: и с косой перекладиной вверху: . В уставе XIV в. высокая косая перекладина господствует: . В полууставе кон. XIV-XV в. косая перекладина опускается в середину и ниже: . Длинное И (с горизонтальной или скошенной перекладиной), иногда вдвое превосходящее по высоте остальные буквы, которое пишется в начале слова, появляется в серб. канцелярских почерках в нач. XIV в. (грамота кор. Милутина 1302 г., письмо кор. Елены Анжуйской общине Дубровника 1304 г.). В XIV-XV вв. высота буквы еще более увеличивается. В южнослав. почерках XIV - 1-й пол. XV в. начертания И и Н нередко не различаются (И пишется с горизонтальной чертой посередине), вслед. чего рус. переписчики южнослав. оригиналов допускают ошибки. |
| Болгарский орнамент, как он представлен в издании г. Стасова, оказывает поразительную бедность, почти полное отсутствие в течение всего XIV века, именно в тот период, когда у нас в таком неисчерпаемом обилии художественно выработанных форм развился стиль тератологических сплетений. Из шести рукописей, давших г. Стасову образцы для таблицы VIII, только одна XIV в., именно Дечанская Псалтирь Императорской Публичной Библиотеки (из собрания Гильфердинга), по орнаментации ничего характеристичного не представляющая, как и другая того же века, Евангелие в Академической библиотеке в Загребе, и притом эта последняя не чисто болгарская, а болгаро-сербская, то есть, переписанная с болгарского оригинала в Сербии или сербом. Остальные четыре рукописи –XIII в.; как и разобранные мною выше XII–XIII вв., они по развитию орнамента более или менее соответствуют нашим Евангелиям – Юрьевскому 1120–1128 гг. и Добрилову 1164 г. и некоторым другим, в которых разрабатывались элементы для нашего русского стиля XIII–XIV вв. В VIII таблице указываю из болгаро-сербского Евангелия XIII в., находящегося, как и названное выше, в Академической библиотеке в Загребе, на два орнамента буквы В – 15 (см. ниже, рис. 131), 21 –, в которых принята человеческая голова, еще в грубой форме, которой высшее художественное развитие будет указано в орнаментации сербской –XXI, 2 –. Затем, с таблицы IX начинаются XV и XVI вв. и последовательно восходят до XVIII в., в табл. XIII. Так ка этот позднейший стиль в общем характере и в частностях сходствует с нашим, тоя коснусь только немногих подробностей. Из Севлиевского Евангелия XVI в. в библиотеке г. Сырку взята необыкновенно изящная заставка. Она состоит (рис. 112) из переплетенных ремней, которые, как Медузины змеи, исходят в виде толстых волос от двух человеческих голов и расходятся в своих извитиях по всей заставке –IX, 7 –. Слич. (рис. 113) 112. Заставка из Севлиевского Евангелия XVI в. (библ. Сырку) сходную с ней сербскую XVb. –XXIV, 14 –, только с одной головой, а змеи заменены сплетенным из ремней украшением, и сквозной легкий переплет болгарской заставки отягощен в сербской, густым колоритом разноцветного фона. |
| На протяжении XII-XIII вв. заседания A. publica и затем A. litterarum contradictarum проводились там, где в данный момент находилась папская курия (в Риме, напр., в Латеранской базилике , в соборе св. Петра, в ц. св. Сабины и др.). В XIV в. в Авиньоне эти органы папской канцелярии получили определенную привязку к месту: A. litterarum contradictarum располагалась в маленьком темном помещении, примыкавшем с одной стороны к большому залу для A. publica, а с др.- к помещению A. sacri palatii. Заседания A. publica проходили обычно по будням, c нач. XIV в.- по четвергам, а A. litterarum contradictarum в случае подачи протеста проводилась через неск. дней после заседаний A. publica. Председателем A. publica и A. litterarum contradictarum был вице-канцлер папской канцелярии, непосредственным же разбирательством по спорным делам и принятием решений занимался аудитор A. litterarum contradictarum, являвшийся одновременно должностным лицом канцелярии в ранге папского нотария и ординарным судьей курии. Трудность разбиравшихся дел и необходимость принятия быстрого решения требовали от аудитора как обширных теоретических знаний канонического и рим. права, так и большого практического опыта судейской работы (среди занимавших эту должность в XIII - нач. XIV в. были 3 известных канониста: в 1226-1227 - Синибальдо Фьески (позднее папа Иннокентий IV ), в 1240-1244 - Готфрид Транийский, в 1304-1313 - Гвидо Байзио). Должность аудитора была пожизненной, теряли ее только при возведении в кардиналы. В XIII-XIV вв. ее обладателями становятся в основном папские капелланы и епископы, имеющие степень доктора обоих прав. Заседания A. publica проводились вице-канцлером при участии аудитора A. litterarum contradictarum, папского корректора и нотариев, лекторов (чтецов) грамот, просителей и их прокураторов; работой A. litterarum contradictarum руководил непосредственно аудитор с 2 лекторами, с одним, а позднее 2 назначенными вице-канцлером нотариями и прокураторами сторон. Все они являлись служащими канцелярии. Должность постоянного прокуратора при Римской курии (не путать с прокураторами в суде) появилась в нач. XIII в. (во 2-й пол. века они уже объединились в собственную коллегию). Ее обладатели, представители низшего светского духовенства (в XIV в. их число было ограничено 15), брались за установленную плату представлять интересы просителей и улаживать их дела с персоналом канцелярии и др. институтов курии. Находясь под судебной юрисдикцией аудитора A. litterarum contradictarum, прокураторы при вступлении в должность приносили ему клятву достойно и честно исполнять свои обязанности и получали от него грамоту, подтверждающую их полномочия (procuratorium). Аудитор налагал дисциплинарные взыскания (штрафы) за недостойное поведение во время заседаний (шум, выкрики, ругательства) и регулировал вопросы оплаты услуг прокураторов. |
| Так или иначе, но необходимо признать, что смысловая нагрузка в указанных примерах лежит только на инфинитиве, тогда как слово еже оказывается опустошенным – и лексически, и грамматически. Как известно, морфологическая неизменяемость отличает в первую очередь служебные части речи. В связи с этим становится понятным, почему в древнерусском языке с течением времени слово иже, застыв в какой-то определенной форме, стало выступать в роли подчинительного союзного средства, с помощью которого присоединяются разные типы придаточных в составе сложноподчиненных предложений. Так, фиксируясь чаще всего в форме среднего рода, рассматриваемое слово могло оформлять изъяснительные отношения. Здесь оно способно выступать в чисто структурной функции союза: «Вы ведаета оже я тяже не добыле» (древненовгородская берестяная грамота; конец XII в.) – «Вы (двое) знаете, что я тяжбы не выиграл». Однако иногда оно проявляет себя и как самостоятельный член предложения, выраженный местоимением – союзным словом: «А я вьде ожь ю васъ есте тъваръ ольскынъ»(древненовгородская берестяная грамота; рубеж XII–XIII вв.) – «Я же знаю, что у вас есть товар Олески»; «Ведаю аже ты дале серебро на собе»(древненовгородская берестяная грамота; конец XIV в.) – «Я знаю, что ты давал деньги за себя»; «За еже глаголеши ми, то есть неправда, не буди то, ни вемъ сего, се бо составльша на мя врази мои, казанцы, избывающа мя исъ Казани»(Сказание о начале царства Казанского и о взятии онаго; XVI в.) – «То, о чем ты говоришь мне, неправда, не было этого, не знаю этого, придуманного обо мне моими врагами казанцами, изгоняющими меня из Казани». Весьма широк для иже и диапазон выражения обстоятельственных отношений. Данное слово можно найти в причинных, целевых и временных придаточных: «Виде яко старъ моужь есть и реч ему не можеши сде быти имьже многъ троудъ имеютъ брата и велико въздьржание»(Успенский сборник; XII–XIII вв.) – «Увидел, что он является старым человеком и сказал ему: “Ты не можешь здесь быть, потому что братья имеют много труда и великое воздержание”»;«Они же не приаша и затыкающи оуши своя непокорьствомъ акы аспиды глоухы, затыкающи оуши своя иже не слышати гласа»(Симеоновская летопись; XVI в.) – «Они же не приняли и, закрывая уши свои, непокорением были как аспиды, закрывающие свои уши, чтобы не слышать»; «иде на възискание сына своего иже и пришедъши въ градъ тъ» (Успенский сборник; XII-XIII вв.) – «Пошла на поиски своего сына, когда прибыла в тот город». В новгородских берестяных грамотах встречается масса примеров с условной зависимостью: «Аже то намъ възяле еси павьловъ, а на прокопье bъзяmu»(XII в.) – «Если ты взял Павловы проценты, то нужно взять у Прокопьи»; «Оже еси продалъ, а крьни мми нечьто»(рубеж XII–XIII вв.) – «Если ты продал, то купи мне кое-что»; «Ожь хочьши коровь а едеши по корову а вьзи три гривьнь»(рубеж XII–XIII вв.) – «Если хочешь корову и едешь за коровой, то вези три гривны». |
|
|
