| Chagiga 78:1) 148 . До какой степени эта ревность шаммаитов не согласовалась с видами Господа храма, видно из того, что Иисус Христос дважды изгнал из храма продавцев жертвенных животных, один раз, в начале своего служения, изгнал волов и овец ( Ин.2:14 ), а другой раз, в конце своего служения, продававших голубей ( Мф.21:12 ), чем вызвал против себя неудовольствие иудеев, вероятно приверженцев той же школы Шаммайи ( Ин.2:18 ). Осквернение храма такою торговлею увеличивалось особенно от того, что, как видно из Зах.14:21 , в этой торговле конкурировали не только иудейские купцы между собою, но и купцы-язычники. Как внешние галлереи храма, так и открытое свободное пространство пред галереями у христианских писателей называется двором язычников, на основании Откр.11:2 , потому что со времени Соломона сюда имели доступ и язычники. Впрочем, появление здесь язычников всегда составляло исключение: главным же образом внешний двор принадлежал тем же иудеям. Иудейские источники называют этот двор горою дома Божия или горою храма, , на основании Ис.2:2–3 и Мих.3:12, 4:1–2 , где говорится о вхождении язычников на гору храма. Но так как в храме Ирода язычники входили только во внешний двор, то отсюда вывели заключение, что и древние пророки, говоря о посещении храма язычниками, разумеют проникновение их в один внешний двор, и что, следовательно, их выражение: гора храма есть специальное название только этого двора. В противоположность дальнейшему внутреннему двору, пространство внешнего двора (templi ambitum) называлось еще мирским, (Thosephta, Pera, 2) и помещалось иудейскими книжниками на третьей из десяти степеней земной святости: первая степень – святость всей вообще обетованной земли, вторая степень – святость города Иерусалима, третья степень – святость горы храма (Kelim, 1, 8; «Bellum Judaicum», V, 5:6). Кроме язычников, сюда могли входить и находившиеся в состоянии нечистоты иудеи и даже подвергшиеся херему или отлучению от сонмища (Ioma, 66; Midd. II, 2). Иосиф Флавий, на основании положения и грунта рассматриваемого двора, называет его внешним святилищем, τ ξω ερν («Bellum Judaicum», VI, 5, 1, VI, 2:7), нижним святилищем, τ κτω ερν («Bellum Judaicum», V, 5:1), первым святилищем, τ πρτον ερν («Bellum Judaicum», IV, 3:12), первым периболом, πρτος περβολος (Antiquitates Iudaicæ», XV, 11, 5. «Bellum Judaicum», IV, 3:12). Так как все пространство двора со всех сторон было окружено колоннадами и портиками, то его называли еще, за неимением соответствующего слова в еврейском языке, гебраизованным греческим словом Istawaanit, место между галереями, στο (Pesach, 13:2). Внутренний двор храма Ирода |
| Пастырь 2. This poem, together with Nos 3–6 under the same title and the poems Пастырь Христос , Пастырь добрый Христос , and Пастырь и наемник 1–3 are all located together in A , though not in the same order as in C (see Table of Sources in vol. 3 of the present edition), and are all inspired by, if not taken verbatim from, Faber, Dominica 2 Post Pascha, No. 9 «Documenta [on the Gospel for the day, viz. John 10.11–16 ]». Пастырь 2 and 3 do not appear to have an exact parallel in Faber. Пастырь 4. Taken from Faber, ibid., sect. 4 «Quinam mercenarius»: «De [mercenariis] ait Ezechiel c. Vae pastoribus Israel qui pascebant semetipsos: nonne greges a pastoribus pascuntur? Lac comedebatis, et lanis operiebamini, et quod crassum erat occidebatis: gregem autem meum non pascebatis.« Пастырь 5. Taken from Faber, ibid.: «Pastoris nomine indignus est, qui se potius quam oves pascit. Illos Zach. c. 11 vocat idola: О pastor et idolum.» Пастырь 6. Taken from Faber, ibid.: «Quarto, [mercenarii] dicuntur veniente lupo dimittere oves et fugere.» Пастырь Христос. Taken from Faber, Dominica 2 Post Pascha, No. 9 «Documenta [on the Gospel for the day, viz. John 10.11–16 ]», sect. 1 «Christus quomodo pastor». 11. 1–12 cf Faber: «Christus quomodo pastor? Resp. quia instar pastoris Ecclesiam suam regit et custodit. Primo enim oves suas pascit SS. Eucharistia aliisque Sacramentis et verbo Dei. ... Sicut pastor innixus baculo suo stat intentus in suas oves, num quae aberret, vel an lupus aliquis adventet: sic Christus invigilabit Ecclesiae suae.» 11. 13–16 cf Faber: «Sanctus Hieronymus Zach. 11. pastoris insignia describit, Christo convenientia. Sunt autem pera, baculus, fistula, sibilus, melotes, seu ovis exuvium, et canes.» 11. 17–18 cf Faber: «Peram, imo multas peras gerit, vascula scilicet Sacramentorum, in quibus gerit animarum pharmaca et pabula.» 11. 19–20 cf Faber: «Baculum praefert, Crucem, de qua Psalm. 22 Virga tua et baculus tuus ipsa me consolata sunt. Nulla enim re magis recreantur Christi oves, quam Crucis et Passionis Dominicae assidua meditatione. Eo Daemonem prostravit et ab ovili suo arcet hodieque, dum vel nudo Crucis signo insidias eius depellit, et annihilât.» 11. 21–22 cf Faber: «Melotes in Christo quid, nisi humana eius natura, quam de ovibus suis, ut per omnia eis similis fieret, assumpsit?» 11. 23–24 cf Faber: «Fistula, qua mulcet oves, verba sunt divina, condones et Scripturae sacrae, aliique libri pii, quibus plena est Ecclesia.» 11. 25–28 cf Faber: «Sibilus sunt inspirationes cordis, quibus homines vocat ad se, et revocat a vitiis.» 11. 29–32 cf Faber: «Denique Molossi eius sunt Ecclesiae Doctores et Concionatores, Praelati, Confessarii, qui latratibus suis Ecclesiam defendunt, et ab ovili lupos arcent.» |
| Видишь, какова сила этих людей, как одним видом своим они навели на врагов ужас и обратили их в бегство? Смотри же, как они, по обращении всех в бегство захватили без всяких препятствий все, что у них было, и возвратились домой. И одержаша, говорит Писание, и горняя взяша же вся конныя Содомския и Гоморрския и все брашна их, и отыдоша. Взяша же и, сына брата Аврамова, и имение его, и отыдоша: бе бо в Содомех живый. Вот, о чем я говорил вчера, то ныне и сбылось на деле: Лот нисколько не получил пользы от выбора лучших мест, но самым делом научен был не искать лучших мест. Не только ему не было от этого никакой пользы, но вот еще он сделался пленником и узнал на опыте, что гораздо лучше было бы ему жить вместе с праведником, чем, отделившись от него и живя на свободе, испытать столько бедствий. Вот он отделился от патриарха и думал пользоваться большею свободою, владеть лучшими местами, жить весьма богато - и вдруг сделался пленником, бездомным, лишенным своего крова, чтобы ты знал, какое зло - раздор и какое благо - согласие, и что лучше не гнаться за большим, а любить уничижение. Взяша же, говорит Писание, Лота и имение его. Во сколько раз лучше было для него жить вместе с патриархом и потерпеть все, лишь бы только не расторгнуть взаимнаго согласия, чем, отделившись от него и выбрав себе лучшия места, тотчас подвергнуться таким опасностям и подпасть под иго иноплеменников! Пришед же, говорит (Писание), един от уцелевших, возвести Авраму пришельцу, иже живяше у дуба Мамврийскаго, Омора брата Эхоля, и брата Авнаня, иже беша союзницы Аврамовы. Почему патриарх (сам) не узнал о возникновении такой войны? Вероятно, (между ним и местом битвы) было большое разстояние, поэтому он и не знал. Пришед же един, возвести Авраму пришельцу; (Писание говорит так), чтобы напомнить нам, (что эта весть сообщена была Аврааму), переселившемуся из Халдеи. Так как жилище имел он по ту сторону (pe/ran) Евфрата, то и назывался пришельцем (pera/thj). Такое наименование дали ему родители еще с самаго начала, предзнаменуя тем его переселение оттуда (из Халдеи). |
| Весь ход описания или точнее измерения у Иезекииля его таинственного храма совершенно не такой, как у Моисея и авторов книг Царств и Паралипоменон в их изображении скинии и Соломонова храма. Там описание идет с центра ко вне; здесь со вне внутрь. Благодаря этому внешние, наружные части храма, выражающие отношение его к миру и всему не священному, выступают из той тени и, так сказать, случайности, в каких они были в скинии Моисеевой и Соломоновом храме и приобретают существенное, определяющее значение во всем плане храма. Первым элементом храма, при такой постановке дела в построении плана его, является не «Дом» (beth) святилища и святого святых, а первая стена (евр. homah, LXX – περβολος «ограда») храма, кладущая столь резкую грань между священным и не священным, ограждающая божественное место (только еще место храма, а не самый храм) от всякой профанации и этим как бы делающая возможною самую святость и божественность его. В противоположность внутреннему двору пространство внешнего двора называлось в Талмуде (Tosephta, Pera, 2) еще мирским (chol) и помещалось иудейскими книжниками на третьей из 10 степеней земной святости: первая степень – святость всей Палестины, вторая – святость Иерусалима, третья – святость «горы храма»: части ее, доступной язычникам (по Ис.2:2–3 . Kelim 1, 8. Bell. Jud. V, 5, 6. Олесницкий А. А., о. с. 440). Существование ограды кругом, так называемого внешнего двора в Соломоновом храме нельзя считать доказанным. Оно постулируется археологами из упоминания о «дворах» (множ, число) храма, о «внутреннем» дворе и «внутренних вратах» ( Иез.8:3 и др.). Но внешний двор в Соломоновом храме мог быть и без особой стены и отделяться от окружающего пространства естественным подъемом той террасы, на которой возвышалась еще терраса внутреннего двора. Точно также, внешние ворота храма не предполагают существования стены, так как ими могла быть названа лестница, которою поднимались на террасу или тоннельный ход на неё. Южные ворота во втором храме, единственные ворота, которые можно считать реставрацией Соломоновых ворот, открывались именно в подземные проходы, служившие для поднятая и выравнивания площади храма с юга (Олесницкий А. |
| В-третьих, нужно иметь в виду вот что: Бог, познавая себя, познает другие [вещи] без дискурсии ума, как показано выше (1, 57). Точно так же, когда он познает [некое] зло через [соответствующее] благо, его познание вовсе не должно быть дискурсивным. Ибо благо составляет как бы основание для познания зла. Вот почему всякое зло познается через [своё] благо как вещь через своё определение, а не так, как заключение познаётся через посылки. И нисколько не умалится совершенство Божьего знания, если [мы допустим, что] он познаёт зло как лишённость блага. Ибо зло сказывается о бытии лишь постольку, поскольку оно есть лишённость блага. И только в этом качестве зло познаваемо: ибо сколько в чём-нибудь бытия, столько в нём и познаваемости. 348 339 Аристотель, Метафизика, 1004 а 15: «Отрицание того, что отрицается, есть его отсутствие; а при лишённости имеется и нечто лежащее в основе, относительно чего утверждается, что оно чего-то лишено». 340 Ср. Avicenna, Met., VI 2 (fol. 92 га С); VIII, 6 (fol. 100); Averroes, Сот. magn. in Met., XII, 4 (VIII/335 sqq.); Averroes, Epistola ad amicum (in appendice CG, ed. Pera, vol. II. Taurini – Romae, 1961, pp. 328 sqq.). 344 Oportet potentia esse cognoscens et esse in ipso. – Это место у Аристотеля действительно трудно для понимания. При толковании (в квадратных скобках) я руководствовалась тем, что вообще у Аристотеля противоположности в каждой паре неравноправны: одна обычно первична, или положительна (собственно форма), другая вторична, или отрицательна (лишённость формы). Таковы тёплое (положительная форма) и холодное (лишённость тепла); доброе и злое (Аристотель не допускал существования зла самого по себе; зло – всегда недостаток блага); белое (первичный цвет) и чёрное (лишённость цвета); все остальные цвета – градации от белого к чёрному (нужно помнить, что цвет как условие видимости вещи был для Аристотеля тесно связан со светом, поэтому чем цвет светлее, тем «цветнее») и т.п. 347 Лишённость и противоположная ей форма, по Аристотелю, существуют не сами по себе, а в нейтральном носителе качеств – субстанции (по аристотелевскому определению субстанция – это то, чему ничто не может быть противоположно). Являясь чем-то в действительности, субстанция есть противоположное этому в возможности: белая субстанция может быть чёрной, живая – мёртвой, хорошая – плохой, тёплая-холодной и наоборот. То, в чем нет потенции, что не может изменяться, не может и выступать носителем каких-либо качеств или свойств. |
| Оттуда же lacernae – плащи с как бы разодранными 19 , но не так глубоко, как у пенул, краями. (15) Испанцы оттого называют накидку mantum, что она покрывает только руки (manus tantum), ведь она представляет собой короткий плащ. (16) Praetexta – детский плащ, который вплоть до шестнадцати лет носили мальчики из знатных семейств, проходя в это время обучение; откуда и называли их претекстатами (praetextati pueri). Претекстой же назван он оттого, что окаймлялся (praetexere) широкой пурпурной полосой. (17) Casula – накидка, снабженная капюшоном, названа так через посредство уменьшения от casa (хижина), поскольку покрывает человека целиком, как бы маленькая хижина. Отсюда и cuculla (капюшон), как бы маленькая cella (каморка). Это слово в греческом языке относится и к планетам, поскольку те блуждают, меняя свои пределы. Оттуда и stellae planetae, то есть «блуждающие планеты» (vagae), поскольку движутся туда-сюда в своем скитании-странствии. (18) Birrus (дождевик) происходит от греческого слова, ведь греки называют его bibrus. (19) Melotes, что также называют pera, представляет собой одеяние из козьей шкуры, покрывающее тело от шеи до поясницы. Это одеяние необходимо в основном для работы. Как некоторые полагают, прежде его делали из барсучьих шкур (melones), откуда оно и получило название melotes. (20) Словом fimbriae названы края (ora) одежды, то есть концы; оно происходит из греческого языка, ведь греки называют границу ρος. XXV. О верхних одеяниях женщин (1) Stragulum – пестрое покрывало, которое рукою мастера украшается различными способами. Названо так потому, что пригодно и в качестве подстилки (stratus), и в качестве плаща (amictus). О нем Соломон ( Prov. 31:22 ): «Stragulam vestem sibi fecit» (Одеждой для себя она сделала покрывало; – пер. наш). (2) Некоторые считают, что ludices (покрывала) названы так от ludi, то есть публичных игр, поскольку, когда молодые люди во время публичных игр выходили из публичного дома, они прикрывали ими свои головы и лица, ибо тот, кто входит в лупанарий испытывает обычно стыд. |
| Франца (стр. 239) говорит, что он пришел только с 300 воинов; а Леонард в одном месте (стр. 124) говорит о 200, а в другом (стр. 118) о 400; оба отметили только два корабля, а у Халкокондилы (стр. 394) отмечен только один. 33 Под двумя тысячами воинов не должно ли понимать те две тысячи иностранцев, принявших участие в защите Константинополя, о которых вспоминает Франца (стр. 240): ad horum impetus sustinendos qui erant in tantae magnitudinis urbe, numerabantur quater mille nongenti septuaginta tres, praeter extraneous, quorum vix duo millia erant. Леонард (стр. 123) дает звать тоже: Graeci ad sex millia bellatorum non excedebant; reliqui, sire Genuenses, sive Veneti, cum his qui ex Pera clam (что повторяет и Дука) ad praesidium acceaserant vix summa trium millium aequabant. 34 По моему расчету, этот день, не обозначенный числом в сказаниях других совремеввиков, был 23 апреля. Сравн. у Францы стр. 245–247; у Леонарда стр.118; у Дуки стр. 275–276. Сравневие легко: в этот день сделан первый пролом. Леонардъ: Bombarda illa ingens Bactatineae turris, juxta S. Romani portam dimota, lapide in ea aestimatione mille ducentorum librarum interdiu collidit, collisum concutit, concussum exlerminat. Ruina turris antemuralis fossatum replet, aequatque: ita ut via hostibus, qua decurrere possent, strata cerneretur. О двух огромных пушках говорит Халкокондила (стр. 385): bombardae quae rex hahebat, duae maximae emittebant lapidem qui appendebat talento duo aut ampllus... Он впрочем замечает и третью, стоявшую по другую сторону главной, самой огромной, которая отмечена всеми. – Ядра этих пушек описаны у всех. 36 Ягма – Турецкое – грабеж. Сербы и Болгары заняли это слово у Турок, и как междометие (jarмa!) и как существительное (на jarмy, в jarмa-ma). 37 Нельзя не заметить, что в Повести морские битвы только что мимоходом вспомянуты. Точно так же нет в ней ничего и о перевозе флота через землю. 38 Этот страшный день был – если не ошибаюсь – вторник 24-го апреля. Кое-что подобное о нем отмечено Францою: стр. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла БУРСА [лат. bursa/byrsa, от греч. βρσα - кожа]. 1. Особого рода сумка, к-рая в тридентском чине мессы используется для торжественного перенесения корпорала (лат. аналог византийского илитона ) из сакристия на алтарь (св. престол) и обратно. Состоит из 2 обшитых шелком квадратных листов плотного картона (сторона каждого примерно 20 см), к-рые в нижней части соединяются друг с другом непосредственно, а по бокам - с помощью матерчатых вставок треугольной формы; верхняя часть остается открытой. По цвету Б. должна соответствовать основным литургическим облачениям дня; если же Б. используется при благословениях, то она должна быть белой. Б. обязана своим появлением корпоралу, к-рый теснее др. предметов церковной утвари соприкасается со Св. Дарами и поэтому требует особого почитания. Богослужебное использование Б. (именуемых также loculi, receptoria) отмечается уже с XI в. (Реймс, Майнц), что связано с уменьшением размеров корпорала. Со временем оформляются 2 основных типа Б.: в форме сумки-футляра или кошелька (pera или bursa, в амвросианском обряде - sacculus corporalis) и в форме коробки или ларца (capsa, capsella, cassus, domus corporalium; в ср. века эта форма встречалась чаще, но в посттридентскую эпоху вышла из практики). Обычно Б. украшали вышитыми крестом или образом. Нек-рые Б. выполнены из дорогих материалов, покрыты парчой или бархатом, отделаны драгоценными камнями и жемчугом. В позднесредневек. описях церковного имущества иногда упоминаются серебряные и золотые застежки и замки для Б.-коробок ( Braun. Handbuch. S. 247). После реформ Ватиканского II собора Б. окончательно вышла из употребления. 2. кожаный или холщовый мешок, в к-ром католич. священники носят коробочку (дароносицу) со Св. Дарами (capsa cum sanctis) для Причащения больных или для чина viaticum - последнего напутствия. Упоминается уже в Ordines Romani и в Instructio de supellectili имп. Карла Великого . Аналогичный предмет для тех же целей широко употребляется и в практике правосл. Церкви, не называясь Б. Лит.: Braun J. Handbuch der Paramentik. Freiburg i. Br., 1912. P. 246-248; idem. Die liturgischen Paramente in Gegenwart und Vergangenheit. Freiburg i. Br., 19242. S. 215-217; Howell C. W. Burse//NCE. Vol. 2. P. 905. А. А. Ткаченко Рубрики: Ключевые слова: МЕССА общепринятое наименование чинопоследования евхаристического богослужения в римском и др. зап. обрядах |
| считал даром Божиим с целью помочь ему выйти из этого положения. В письме королю миссионер назвал путешествие в Японию «бегством» (fujimdo pera Yapam - Epistolae. T. 2. P. 61). Его надежды на плодотворную деятельность среди японцев во многом были основаны на позитивном представлении об этом народе; К. считал японцев полной противоположностью порочным европейцам и «варварам» Юж. и Юго-Вост. Азии. Свой отказ надолго оставаться в одном месте К. объяснял стремлением «не терять времени даром» (por nam perder mais tempo do pasado - Epistolae. 1945. T. 2. P. 61). Стремление к «большему» (magis - ср. девиз Об-ва Иисуса: «К вящей славе Божией» (Ad Maiorem Dei Gloriam)) К. усвоил от Лойолы, к-рый внушал своим последователям жажду «больше отличиться в служении Богу» (см.: Ранер Х. Игнатий Лойола и историческое становление его духовности. М., 2002. С. 7, 17-20; Кихле Ш. Игнатий Лойола: Учитель духовности. М., 2004. С. 154-156). Желание «большего» у К. приобретало «мелочно-расчетливый» характер: он постоянно размышлял о том, где и каким образом можно достичь бóльших успехов в служении Богу ( upanov. 2005. P. 48). К. критически оценивал желание и способность народов Юж. и Юго-Вост. Азии усваивать христ. учение. По мнению миссионера, индийцы совершенно не интересовались христианством и, напротив, были привязаны к «множеству грехов, в которых они жили» (Epistolae. 1945. T. 2. P. 22). Учитывая «отвращение» индийцев к христ. вере, К. подчеркивал, что проповедникам следовало работать прежде всего с детьми, к-рых нужно было ограждать от влияния инд. культуры и религии (напр.: Ibid. 1944. T. 1. P. 205, 207-208). Лучшим способом для этого миссионер считал устройство школ. Напротив, К. позитивно оценивал перспективы миссии среди японцев и китайцев. В отличие от др. азиатов они принимали крещение не ради материальной выгоды и не из суетных побуждений. По мнению К., япон. христиане даже под страхом смерти не отреклись бы от веры (Documenta Indica. T. 3. P. 80-81), общение с ними приносило проповеднику «величайшее удовлетворение» (muito grande contemtamento). |
| Удивляться тут особенно нечему: много ли мы с вами знаем о народном устном языке, которым говорили московские стрельцы или тверские плотники в конце XVII века? Поэтому для романских языков их источник, языкоснову, нельзя просто «вычитать из книг». Его приходится «восстанавливать» по тому, как отдельные его черты отразились в современных нам языках-потомках. Надо признать, что языковеды-романисты научились решать связанные с этим задачи совсем неплохо. Приведу только один пример. Во всех древнеримских книгах груша, плод грушевого дерева, именуется «пи´рум» (pirum), а само это дерево – «пи´рус» (pirus). Никаких, казалось бы, колебаний: по-латыни груша – «пи´рум»; это обозначено во всех словарях. Беда одна: названия этого же плода в современных романских языках свидетельствуют о другом. Все они – испано-итальянское «пе´ра» (pera), румынские «па´ра» (para), «пе´ро», французское «пуа´р» (на письме – poire) – могли произойти не от «пи´рум» и не от «пи´рус», а только от римского слова «пи´ра»: в этом убеждает нас закон звуковых соответствий. А такого слова мы ни у Вергилия, ни у Лукреция Кара, ни в других источниках не встречаем. Что же, оно – было или не было? «Не было!» – в один голос как бы утверждают все памятники римской литературы. «Должно было быть, а значит, – было! – сказали языковеды, работавшие сравнительным методом над романскими языками. – Было, если только наш метод правильный!» После того как возникло это сомнение, протекло немного лет. И вот археологи извлекли из земли каменную плиту, по какой-то причине надписанную не на «благородной» латыни классиков, а на «вульгарном», то есть народном, языке плебеев. В этой надписи упоминалась груша, плод грушевого дерева; ее имя было передано как «пи´ра» (pira). Разве это не удивительно? Когда-то в науке произошло великое событие: планета Нептун была открыта не астрономом через подзорную трубу, а математиком, при помощи сложных вычислений. Математик Леверье указал астрономам, где им надо искать доныне неизвестную планету, и едва они направили свои телескопы в тот пункт неба, который он наметил, им в глаза засияла пойманная на кончик ученого пера, никогда перед тем не виданная планета… |
|
|
