| Это колебание продолжалось вплоть до 1840 года, когда была последняя попытка Горского принять монашество. Он снова спрашивал по этому поводу мнения и совета родителей. На этот раз ответ был не таким резким. В письме от 2 сентября того же года 54 отец старается доказать сыну, что ученое монашество с его административными правами не соответствует желанию соединить ученые занятия, требующие тихого, безмятежного пристанища, со служением Богу в священном сане. Разумно отец говорил и то, что между тем путь к небу есть из всякого звания. Мать же со слезами и на коленях умоляла сына сжалиться над родителями. Доводы отца совпали с мыслями самого Горского. Вопроса о монашестве он больше не касался и духовно успокоился, отдавшись всецело научным занятиям, видя в этом служение Богу и ближним. В науке, прежде всего церковной истории, в сообщении полученных знаний другим он находил отраду и утешение, смысл и назначение своей жизни. Справедливо и верно подметил этот смысл жизни Горского А. Ф. Лавров-Платонов: «Сообщение ведения другим у Александра Васильевича было проникнуто мыслью о Боге. Действие сообщения своих знаний, имеющим в них нужду, наш отец считал священным действием, к которому требуется приготовление не умственное только, но и нравственное… Знание его было служебным орудием любви к Богу и ближним» 55 . Глава II. Ученая и педагогическая деятельность Его наука «была высоко-смиренна, терпелива, доступна всякому, животворна и любвеобильна… никогда не надмевался он своими многообъемлющими знаниями». Е. Н. Воронец. К воспоминаниям о скончавшемся в Бозе протоиерее А. В. Горском 1. Всенощное бдение в честь истины рофессорская деятельность Горского началась в Московской Духовной семинарии, куда он был назначен профессором церковной и гражданской истории 29 августа 1832 года. Здесь для него открылся широкий простор для научной мысли и осуществления своих педагогических планов. Профессора семинарии сами следили за развитием науки и старались с последними ее достижениями знакомить своих воспитанников. С 1823 года семинария размещалась в Москве, в самом центре города, около Кремля в Заиконоспасском монастыре. После нескольких месяцев службы Горский был назначен библиотекарем семинарии и стал знакомиться с книгами и рукописями. Но положение преподавателя семинарии не удовлетворяло молодого преподавателя. Вызванный из тихого лаврского приюта в бурную Москву, Горский весьма тяготился новой и суетной для него обстановкой. Всей душой стремясь вернуться в родную alma mater, он мечтал о том просторе для полета мысли, который дает Академия. «Свобода ума в высших кругах и дух соревнования, побуждающий трудиться» 56 – вот, что влекло его в родную Академию. Снова помог Горскому профессор протоиерей Ф. А. Голубинский. По его настоянию 19 августа 1833 года Горский был переведен в Московскую Духовную Академию бакалавром церковной истории на место скончавшегося Терновского-Платонова. |
| Горский вникал во все проблемы академической жизни, находил время посещать больных студентов, о которых очень заботился. Ректор лично являлся в больницу, садился у постели больного, развлекал его разговорами, сам поправлял подушку, исполнял капризы, присылал для развлечения книги или лакомства. Смерть студента для Горского была горем отца. «Среди надгробных речей ректора, полных высокого истинно христианского лиризма, слышались рыдания по безвременно утраченном сыне» 315 . Активно Горский ратовал за создание особой усыпальницы для академической семьи. В июне 1870 года он писал митрополиту Московскому Иннокентию: «Нижайше прошу Архипастырского разрешения в … части сада академического, примыкающей к Смоленскому кладбищу, образовать небольшое кладбище собственно для служащих и учащихся», на что митрополит ответил краткой резолюцией «С Богом» 316 . И уже в следующем 1871 году академическое кладбище на территории сада Академии было устроено 317 . И с тех пор отходившие в иной мир наставники не расставались с родной alma mater и после смерти. Протоиерей Горский не терпел лжи, не переносил циничной откровенности о грехах без сожаления о них или с похвальбой. Особенно он огорчался проявлениями холодности к религии. Возмущенный неисполнением религиозных обязанностей, он упрекал, гневался. Но любовь давала себя знать: «Голос, готовый сделаться грозным, являлся упрашивающим, жалобным… Упреки сменялись мольбами» 318 . Случалось, что огорченный или взволнованный он плакал на глазах у всех. Но над этими слезами не смеялись. Напротив, и студенты, и профессура берегли своего ректора от огорчений, и далеко не все доходило до него, что могло бы его расстроить. Академия в то время не могла похвалиться строгостью внешней дисциплины и приходилось нередко скрывать от ректора то, что ему следовало знать. Протоиерей Горский стоял над Академией выше многих ее дрязг и нестроений. Она могла гордиться редкими в учебных заведениях высокими человеческими связями учеников и начальника. Горский по-настоящему был «душою, главою, объединяющею крепкою нравственною силою ученого академического кружка» 319 . Влияние отца Александра простиралось на воспитанников и после завершения их обучения. Один студент, не чуждый порока пьянства, окончив курс, покупая фотографию Горского, говорил товарищам, что приобретает ее больше, чем на память себе – «на разум и волю» 320 . |
| К вам обращаю я, дорогие товарищи, это слабое и неискусное слово. Не обращает ли на себя ваше внимание то знаменательное совпадение, что первое и последнее впечатления, полученная от воспитавшей нас школы, судьба связывает с именем Виктора Дмитриевича? Припомните те мгновения, когда двери Академии впервые открылись пред нами, когда она готова была радушно принять нас в свои стены, когда радостною толпою вступали мы под ее священную кровлю! Вхождение наше приветствовал в то время ее маститый патриарх, выразитель начал ее жизни и ее лучших преданий – покойный Виктор Дмитриевич 171 . С тех пор быстрою чередою прошли четыре года. Наша alma mater, питавшая нас столько времени и духовною и вещественною пищею, готова снова открыть для нас свои двери. Да, еще день и она откроет их, но уже для того, чтобы выпустить нас в бурный поток жизни. Радостная минута! Так говорит чувство достигнутой цели, чувство трудов, увенчавшихся успехом, чувство побежденных трудностей. Тяжелая многозначительно-серьезная и печальная минута! Так говорит испытующая мысль, устремляясь в будущее. Окончилась подготовка, настает живое дело. Прошло время прекрасных слов и чистых юношеских мечтаний -настало время их осуществления. Ныне жизнь сурово говорит нам: на деле покажите веру вашу ( Иак. 2, 18 ). Довольно зеленела и наливалась наша нива, теперь время ей принести плоды. Отныне недостаточно слов и добрых порывов ! Отныне мечта, не переходящая в деятельность, для нас преступление! Поток жизни и действительного труда готов увлечь нас. Взгляните, братие, что происходит в вашем сердце. Кого из нас не посещают сомнения? Кто не боится остаться безответным пред запросами жизни? У кого из вас не сжимается боязливо сердце при мысли, что может быть ваши лучшие порывы не выдержат ее суровой пробы? Вот в эту то тревожную минуту пред нами снова восстает образ дорогого почившего профессора. Он как бы благословляет исхождение наше отсюда, как прежде приветствовал наше вхождение. Припомним же нравственная начала, которая руководили его жизнию и пусть они послужат последним заветом, с которым обращается к нам наша академия. |
| Не терять веры — Дорогой владыка, какие проблемы в Московских духовных школах являются сегодня, на ваш взгляд, первоочередными? Какие вызовы ставит современное общество (и ставит ли) нашей alma mater? Какие возможности для преодоления тех или иных конфликтов (если таковые существуют) имеются в среде самой профессорско-преподавательской корпорации? Возможно ли вообще вернуться «обратно» тем, что подвергает какие-то вещи чрезмерной и часто необоснованной критике? — Конечно, «возвращение» всегда возможно, и страсти не составляют сути человека. Это заблуждение духовного порядка, когда кто-то говорит: «я иначе не могу, потому что я таков». Нет, каждый человек чист; если всю эту «шелуху» отшелушить от души человека, она засияет ярким светом. Конечно, человек может вернуться! И именно вернуться. Ведь Господь создал человека добрым. Поэтому никто не может оправдаться тем, что он таков и не хочет никак меняться. — А благодать оставляет в это время? — Может оставить — за осуждение. Причем — по духовному закону — если человек усиленно в чем-то кого-то осуждает, он сам в это и впадает. Я был епархиальным архиереем, и один священнослужитель стал увлекаться критикой Церкви: он читал сайт, на котором публиковались излияния бывших уже священнослужителей — конечно, со сплошной критикой. И сначала он это читал с тем, чтобы этих священнослужителей осудить. Потом стал склоняться к мысли, что, и правда, в Церкви все не так. Он потерял мир душевный, даже стал терять веру, в которой был 40 лет. Что-то у него стало рушиться прямо на глазах, но что, он не мог понять: вроде бы так же исполняет молитвенное правило, так же ходит в храм… Он стал сомневаться, а действительны ли те Таинства, которые он совершает. Стал впадать в тяжкие грехи, в которые раньше не впадал. Мой совет был очень простым: «Перестань читать это, перестань осуждать, и восстановится твой душевный мир». Потому что все эти излияния бывших священнослужителей — на самом деле это рассказ о «кораблекрушении в вере». И они как бы говорят: «Не выходи в море, потому что ты, как и я, нарвешься на рифы». А ведь в море надо выходить — нужно идти навстречу солнцу, открывать новые духовные горизонты. И если кто-то из-за неправильного управления кораблем разбился о рифы, это совсем не значит, что всем кораблям, даже хорошо идущим, надо возвращаться назад. Поэтому я так и посоветовал ему: перестать читать советы людей, которые пережили «кораблекрушение в вере». Это, кстати, термин апостола Павла. Это трагедия, но как эту трагедию выставляют? Так, что «я был в неестественном состоянии», а теперь я в «естественном состоянии». Но это не так, это утверждение — некое «обезболивающее для души», однако ненадолго его хватает. |
| С высылкой философов, которую предварила статья Ленина «О значении воинствующего материализма», страна стала моноидеологической диктатурой. Это сразу было заметно на резко упавшем уровне преподавания философии. Рассвет, взлет, который мы наблюдаем в начале ХХ-го века, сменился какими-то нелепыми спорами диалектиков с «механистами», которые проходили на очень низком философском уровне. В Институте красной профессуры такие личности, как В.Ф. Асмус, выглядели белыми воронами, а Лосев должен был фактически уйти в подполье и влиться в ряды строителей сталинских каналов и пленников лагерей. Конечно, есть определенная доля счастливой ошибки истории, поскольку такие люди, как Ильин, смогли продолжить в эмиграции творческую работу. Ведь подавляющее большинство своих наиболее ценных работ Ильин создал в зарубежье. И он создавал эти работы, думая о России, с верой в Россию, в ее будущее. Даже читая по-немецки курсы по русской культуре для небольших аудиторий, состоящих из пяти, шести слушателей немецких университетов, он верил, что придет время, и тексты этих лекций будут востребованы, поэтому писал с педантичной скрупулезностью каждую лекцию. Можно в этом, конечно, видеть немецкую педантичность. Ильин был немец по матери. Но в этом можно также видеть свойственную русскому дореволюционному ученому серьезность по отношению к своему философскому и литературному творчеству. — Скажите, пожалуйста, Алексей Павлович, насколько хорошо, на Ваш взгляд, российское философское сообщество представляет себе наследие и знает творчество Ильина? — Ильину повезло и не повезло. Повезло с издателями. Юрий Трофимович Лисица, доктор физико-математических наук, взял на себя крест издать Собрание его сочинений. Если включить все тома переписки, то издание насчитывает около 25 томов. Парадокс в том, что его стал издавать профессиональный математик. А ведь Ильина издать не просто. Огромное количество работ издано по рукописям, которые хранятся в архиве Мичиганского университета в США. Этот архив был завещан Ильиным Московскому университету, его alma mater, но так и не передан России. Я думаю, что теперь, когда Университет получил прекрасное здание для библиотеки на Воробьевых горах, в том числе и оснащенное надлежащими условиями для хранения архивов, нужно бы к этому завещанию вернуться и исполнить волю философа. |
| плохо: «...на практике преподавание Св.Писания сводилось к сообщению одних так называемых «предварительных» сведений о Св.Писании вообще и каждой св. книге в частности и к толкованию лишь немногих важнейших мест» 267 . Титлинов определённо утверждает мысль о «значительном упадке семинарского образования» в 40-50-е годы. Рассуждения о недостатках нравственного воспитания в духовных школах также нередки. Многие мемуаристы признают тяжелое положение бурсаков из-за ненормальности, жестокости взаимоотношений, издавна сложившихся между старшими и младшими воспитанниками. Об этом писал не один лишь Помяловский. Профессор Московской Духовной Академии П.С.Казанский, окончивший Вифанскую семинарию в 1838 году, вспоминал: «После я узнал, что старые риторы не дают руки молодым, считая унижением для себя. И когда через год один из старых риторов, самый слабый ученик стал давать молодым руку, то они исключили его из своего общества, как отверженного. Если бы я был тогда знаком с индейскою историей, то в лице их увидел бы браминов, которых оскверняет прикосновение нас, париев, молодых риторов. Но тогда показалось мне странным это. Я ничего не понял, но у меня родилось смутное представление, что старый ритор есть что-то особенное, высшее для меня, до чего нельзя дотрагиваться, что-то грозное, что может меня сильно проучить. «Смотри же», прибавил мой знакомый, «будь почтителен, как спросят, вставай, вслух при них не говори» 268 . Мамин-Сибиряк пишет о том же расслоении в среде бурсаков: «Все новички проходят через целый строй горьких и тяжёлых испытаний, но alma mater возвела их в настоящую систему, которая установилась, как выражаются старинные учебники истории, с незапамятных времён. Отдельные лица теряли всякое значение сами по себе, а действовала именно система, безжалостная, все подавляющая, обезличивающая и неистребимая, как скрытая болезнь. Право сильного царило в этих стенах в своём полном объёме. И так велось из поколения в поколение; из поколения в поколение накоплялось то озлобление, которое сливало всю бурсу в какого-то тысячеголового полипа, где отдельные лица теряли всякое |
| Как можно увидеть из ответного слова профессора В. Ф. Певницкого на приветственный адрес, празднование юбилея было несколько омрачено проходившими в то время в Киеве антиправительственными волнениями и забастовками, в которых участвовали и студенты Академии. 34 В частности профессор сказал: «...День юбилея должен быть днем торжества и радости. Но я полон грусти. Вихрь, бушующий в нашем Отечестве, проник и в нашу тихую обитель, по-видимому, огражденную крепкими стенами от внешних треволнений, – увлек и рассеял наших питомцев. Где они? Наша alma mater звала и зовет их на дело их, но нет от них отклика. Она дает им теплый кров, дает хорошее содержание, каково они не имели дома, дает все средства для научных занятий и для нравственного и умственного преуспеяния. А они пренебрегли её материнскою попечительностью, обратились к ней не как питомцы, а как самозваные судии и учители, с резкими требованиями, и оставили, бросили её, к её великой скорби. В её трехвековой истории в первый раз постигает её такая печаль, наносимая ей теми, которых она готова лелеять, как мать детей своих...». Как было замечено выше, профессор В. Ф. Певницкий прослужил в Киевской Академии целых два срока, а потому во время своей речи он смиренно спросил: «Не преступил ли я положенного предела, служа так долго – целых два срока, в Академии? Может быть, мне нужно было давно оставить Академию, чтобы предоставить место более свежим силам, для обновления Академии, которого так желают многие. Простите меня великодушно, если я занимал чужое место. Не раз я приходил к мысли, не пора ли мне оставить свое служебное поприще, не раз и заявлял об этом, кому следует. Но воля людей, стоящих выше меня, удерживала меня на том посту, на котором я был поставлен, указывая на то, что старые люди нужны Академии для поддержания в ней добрых традиций, которые составляют крепость и сокровище Академии». Закончил свою речь профессор следующими словами: «Отпустите меня с миром. Может быть близок час, когда Господь воззовет меня из среды живых. Когда отойду я в путь всея земли, помяните меня в своих молитвах пред Богом. Это последняя мзда, какой я прошу у Вас». 35 Но просьба профессора была удовлетворена не сразу. |
| Архиепископ Верейский Евгений вручил дипломы выпускникам Свято-Тихоновского университета. 30 июня, 2010. Редакция " Правмира " 30 июня 2010 г. архиепископ Верейский Евгений вручил дипломы выпускникам Свято-Тихоновского университета. В этом учебном году Университет окончили 420 специалистов, бакалавров и магистров; 47 из них получили дипломы с отличием. 30 июня 2010 г. архиепископ Верейский Евгений вручил дипломы выпускникам Свято-Тихоновского университета. В этом учебном году Университет окончили 420 специалистов, бакалавров и магистров; 47 из них получили дипломы с отличием. Церемонию вручения дипломов возглавил архиепископ Верейский Евгений, председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви. Он поздравил с этим торжественным днем не только выпускников, но и преподавателей. Свято-Тихоновский университет ставит своей целью вырастить квалифицированных специалистов для церковного служения. «Раньше это служение понималось только как служение священника, — поясняет владыка Евгений, — подчас священник не мог выйти даже за пределы церковной ограды. Сейчас ситуация иная – сфера деятельности огромна, и уже священник в одиночку не может справиться со всем. Поэтому Церкви сейчас необходимы православные педагоги, историки, юристы и другие специалисты». Поздравил выпускников и ректор Университета протоиерей Владимир Воробьев, выразив надежду, что молодые люди будут вспоминать Университет как alma mater, как школу, которая помогла им выбрать жизненый путь. Студентам вручили дипломы государственного образца, дополнительные дипломы и подарки как напоминание о тех годах, которые они провели в вузе, получая знания и духовный опыт. Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Материалы по теме 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 |
| об уровне семинарий было «разумение вообще невысокое» , но при этом Синод ограничивался рассылкой циркуляров по мелким вопросам, ничего не предпринимая для преобразования самой системы воспитания. В таком состоянии дело оставалось вплоть до 1906 г., когда начались предварительные работы по общей церковной реформе. Теперь тема ущербности духовного образования стала предметом публичной дискуссии, участники которой искали путей, какими можно было бы вывести духовную школу из того летаргического состояния, в котором она пребывала. Эта задача была настоятельной и с практической точки зрения. Вот что пишет о периоде 1903–1913 гг. митрополит Евлогий: «Наши духовные семинарии не давали достаточного числа кандидатов–священников… Многие семинаристы, особенно в Сибири, не хотели принимать священного сана. Благовещенская семинария за 10 лет не выпустила ни одного священника. Религиозный энтузиазм в семинарии потух, молодежь устремлялась на гражданскую службу, на прииски, в промышленные предприятия» . О развитии собственно учебного процесса во 2–й половине XIX и в начале XX в. мы осведомлены недостаточно: исторические исследования, написанные до 1917 г., доведены в лучшем случае до начала 80–х гг. С уверенностью можно лишь утверждать, что введение Устава академий 1869 г. повлекло за собой повышение уровня обучения, так как выпускники академий, приходившие преподавателями в семинарии, обладали теперь более солидной научной подготовкой. Новые учебники, составленные частью по заданию Святейшего Синода, частью по собственной инициативе профессоров и постепенно вытеснившие устаревшие руководства, в научном плане были вполне хороши. Но перестройка обучения шла в семинариях медленно: еще в 1906 г. они давали богатый материал для критики со стороны Предсоборного Присутствия и печати . г) Духовные академии реагировали на реформы быстрее и активнее. Здесь дул совсем иной ветер, чем в семинариях; каждый семинарист чувствовал это, как только переступал порог своей новой alma mater. Контраст был велик, и неудивительно, если некоторым мемуаристам академия казалась ярчайшим светочем, а их семинарское прошлое — преувеличено мрачным. |
| Почти во всех повременных изданиях явились статьи учеников и почитателей Буслаева, посвящённые перечисление его трудов и указанно его заслуг. Таким образом, хотя юбилея не было, но торжество приняло такие размеры и в то же время отличалось такой искренностью и задушевностью, что другого такого примера единения русского общества для выражения почтения к учёному, сколько знаю, не было; в первый раз это общество показало, насколько оно ценит и чтить чистую науку, если она проникнута живой и здоровой мыслью. Но Буслаев не ушёл и от торжественная обеда: ему устроили таковой в Петербург!», и потом, обеде лучшие представители русской науки, имена которых и на Западе пользуются заслуженною известностью, с гордостью признавали своим учителем Буслаева и свидетельствовали, сколь многим они обязаны его руководству и примеру. Когда Буслаев возвратился в Москву, его приветствовало адресом Общество Любителей Российской Словесности, где, между прочим, находятся следующие глубоко верные мысли: «Вы застали науку о народной старине в младенческом состояли, затемнённую досужими выдумками и узко-патриотическим самовосхвалением, располагающею скудными данными. Вы внесли в неё свою энергию, увлечение, всестороннее знание,–и она преобразилась. Учёные и, вместе с тем, художественно-написанные статьи, блестящие лекции ваши – вызвали на свет плодотворное направление науки. Десятки учеников и последователи примкнули к вам, собирая и научно объясняя памятники прошлая, и историк словесности отведёт важное место «Буслаевской школе». Затем последовал опять целый ряд адресов, и в том числе от Московского университета (по случаю возведения Буслаева в «почётные доктора истории и теории искусств»). Alma mater Буслаева так определяет значение его преподавательской деятельности во всем его объёме: «Вы начали своё служение русскому слову коренной реформою И преподавания отечественного языка... Научные и педагогические начала, положенный в основу этой реформы, быстро вытеснили схоластику и рутину, дотоле господствовавшие в преподавании, этого первенствующая в народном образовании предмета, и вам дано было видеть благие плоды посеянных вами семян. |
|
|
