| эпоху (рассмотрена ересь Пелагия, ее возрождение в эпоху Реформации, а также упоминается о «высшем торжестве натурализма во время Французской революции»). Эта тенденция получила развитие и в программе лекций архим. Сильвестра (Малеванского), к-рый преподавал обличительное богословие с 1857 по 1862 г. Во вступительной части программы архим. Сильвестр рассматривал «уместность, законность и необходимость обличительного богословия», его предмет, метод и составные части, место в составе богословских наук, актуальность для пастыря Церкви, а также излагал краткую историю этой науки. Первая часть программы посвящена полемике с неверием, натурализмом и деизмом. В 1862 г. был добавлен материал о рационализме и мистицизме. Затем следовали разделы, посвященные католицизму и протестантизму, к-рые по содержанию в целом соответствовали программе архим. Антонина (Капустина). Т. о., в программах преподавателей обличительного богословия 2-й пол. 40-х - нач. 60-х гг. XIX в. видна тенденция постепенного расширения тематического блока, посвященного полемике с актуальными для того времени мировоззренческими течениями (рационализмом, натурализмом, материализмом, мистицизмом и т. п.). При этом вероучение зап. конфессий (особенно протестантизма) рассматривалось с меньшей основательностью. С 50-х гг. XIX в. в преподавание богословских дисциплин в КДА постепенно внедрялся исторический метод. Это отразилось и на курсах обличительного богословия. Новая тенденция проявилась в программах проф. Ф. А. Терновского. Он преподавал обличительное богословие в течение лишь 2 семестров (2-й семестр 1862/63 и 1-й семестр 1863/64 уч. годов), потому его программа не содержала полного описания курса (ЦГИАК. Ф. 711. Оп. 1. Ед. хр. 4861. Л. 108-110). Во 2-м семестре 1862/63 уч. г. Терновский прочел лекции по истории «общей христианской полемики», в которых говорилось о полемике с иудеями, язычниками, гностиками и манихеями. Завершал эту часть курса раздел под названием «Общие замечания о полемике против еретиков в период Вселенских Соборов и о существенном различии появлявшихся в тот период ересей в Восточной и Западной Церкви». |
| Будучи противником абсолютистской монархии, К. приветствовал революцию 1848 г. и свержение кор. Луи Филиппа I. Считая революционно настроенный пролетариат важной движущей силой общественного прогресса, К. стремился привлечь его на сторону позитивной философии. Критикуя социализм и коммунизм за их анархический характер и осуждая провозглашаемое их приверженцами полное ниспровержение иерархической структуры общества, К. в ходе общедоступных лекций 1847-1848 гг. представлял позитивную философию как единственную идеологическую систему, способную мирным путем решить противоречия между буржуазией и пролетариатом. Эти идеи нашли отражение в соч. «Общий обзор позитивизма» (Discours sur l " ensemble du positivisme. 1848), занимающем промежуточное положение между периодом позитивистской философии и периодом позитивистской религии в творчестве К. (см.: Pickering. 2009. Vol. 2. P. 335-413). 8 марта 1848 г. К. провозгласил создание «Позитивистского общества» (Société Positiviste), к-рое было призвано объединить его идейных сторонников и стать влиятельным клубом «духовных лидеров», предлагающих гос. властям пути преобразования политической и общественной жизни. По замыслу К., пригласившего вступить в об-во многих ученых и общественных деятелей, члены об-ва должны были брать на себя добровольное обязательство оказывать всемерное содействие распространению позитивистской философии и идеологии позитивизма. В 40-50-х гг. XIX в. К. и его единомышленникам удалось привлечь к участию в деятельности об-ва нек-рых известных ученых, врачей, публицистов, студентов и рабочих; в состав об-ва в разные годы входило от 20 до 50 чел. Еженедельные заседания об-ва проходили в доме К., отношение которого к последователям позитивизма со временем приобретало все более авторитарный и деспотичный характер. По инициативе филолога и публициста Э. Литтре (1801-1881), к-рый с 1846 по 1852 г. был наиболее близким соратником К. и неутомимым пропагандистом позитивизма, среди франц. и европ. единомышленников К. ежегодно устраивался сбор денежных средств для К., который получил наименование «позитивистской субсидии». Убежденный в своем особом «первосвященническом» достоинстве основателя «религии человечества», К. заявлял, что участие в субсидии является обязанностью каждого истинного позитивиста (см.: Ibid. P. 424-427). |
| В.В. Виноградов Скиталец, скитаться СКИТАЛЕЦ, СКИТАТЬСЯ Изучение морфологического состава слов, сравнение их конструктивных элементов с живыми словообразовательными моделями разных эпох и разных диалектов нередко проливает яркий свет на историю лексики. Например, слово скиталец представляет собою не вполне обычное образование с суффиксом -лец, от глагольной основы скита- при глаголе скитаться. Как норма, производные существительные этого типа в литературном языке образуются от невозвратных глаголов, т. е. от глаголов без аффикса -ся: сиделец, владелец, кормилец, давалец, страдалец, постоялец, пришелец, погорелец; ср. жилец, др.-русск. полужилец. Правда, в народных говорах изредка встречаются образования типа осталец «крестьянин, не вышедший на работу по наряду» (сл. Бурнашев, Опыт терм. сл., 2, с. 26). Но слово скиталец (женск. скиталица) и ныне воспринимается нами как слово высокого книжного стиля. Таким оно было уже с конца XVIII – начала XIX в. (ср. сл. 1847 г.). Между тем образования скиталец, скитальческий не указаны в языке древнерусской письменности XI – XV вв. Вся совокупность морфологических и лексических фактов говорит о том, что слово скиталец является искусственным литературно-книжным образованием довольно позднего происхождения, во всяком случае не раньше XVI в. Необходимо заметить, что слово скитаться, не находящее себе параллелей в западнославянских языках и не свойственное белорусскому языку (Преображенский, 2, с. 299), по-видимому, проникло в русский язык из старославянского языка. Украинское скитатися едва ли не русизм. Во всяком случае народным русским говорам глагол скитаться чужд. Не случайно, что в южнославянских языках – словенском, сербском и болгарском – широко распространены родственные слова с теми же значениями: «странствовать, вести бродячий образ жизни, бродить, бродяжничать» (болг. скитам се, сербск. скитати се, скитач – «бродяга»; скита – «скитание, бродяжничество» и под.). Показательно также, что глагол скитатися в значениях «странствовать, путешествовать, бродить» засвидетельствован в древнейших памятниках русской письменности, восходящих к юго-славянским оригиналам. Например, в Сборнике 1076 г.: въвед [и] скытаюштааго ся по оулицамъ въ домъ свои (л. 20); ср. в Житии Стефана Пермского: оставилъ еси свое си стадо заблужатися и скытатися по горамъ (Срезневский, 3, с. 402). Книжная окраска была свойственна глаголу скитаться в языке XVII – XVIII вв.; сохраняется она и теперь. Есть основания думать, что и слово скиталец первоначально тоже носило на себе отпечаток церковно-книжного стиля. В воспоминаниях С. И. Сычугова, воспроизводящих быт бурсы 40–50-х гг. XIX в.: «с давних пор существовал в училище обычай на время убегать из него на волю, когда училищный режим придется невмоготу; беглецов называли у нас скитальцами» (Сычугов, с. 115). |
| В.В. Виноградов Отъявленный ОТЪЯВЛЕННЫЙ. Слово отъявленный нами воспринимается как имя прилагательное. Круг употребления этого слова неширок, его значение – не свободное, а фразеологически связанное. Слово отъявленный сочетается с немногими именами существительными отрицательного значения: мошенник, негодяй, плут, пьяница и их экспрессивными синонимами. Оно обозначает: «неисправимый, завзятый». На нем лежит оттенок разговорности и резко пренебрежительной экспрессии. Уже по одному морфологическому облику этого имени прилагательного, не имеющего кратких форм, ясно, что оно образовано из причастия страдательного. Ср. у Грибоедова в «Горе от ума»: Тот – нищий, этот франт-приятель, Отъявлен мотом, сорванцом... Ср. в монологе Чацкого: Пускай меня отъявят старовером... Глагол отъявить относился к официально-деловому языку (ср. явка, заявка, заявление). Он возник в средневековом делопроизводстве и был в широком употреблении до 40–50-х гг. XIX в. В «Словаре Академии Российской» 1806–1822 (ч. 4, с. 720) находим: «Отъявка, вки, с. ж. 1 скл. Явка, объявление о ком. Отъявление, ния, с. ср. 2 скл. То же, что отьявка. Отъявленный, ая, ое, прил. О ком или о чем сделана явка. Отъявлять, вить, вляю, ешь, вил, влю, вишь, гл. 1 спр. Делать о ком или о чем явку. Отъявить кого в бегах, выбывшим, умершим» 406 . Любопытно, что при слове отъявленный значение «всем известный» (пример: отъявленный плут) отмечено впервые в словаре 1847 г. В этом словаре указан и синоним этого слова отъявный (только с соответственным значением). Очевидно, в деловом языке начала XIX в. слова отъявить, отъявка, отъявный еще были живыми образованиями и не имели той резкой отрицательной экспрессивной окраски, которую приобрело слово отъявленный в разговорной речи того же времени. Это экспрессивное обострение подсказывалось уже тем обстоятельством, что отъявляемы были люди чаще всего по случаю каких-либо незаконных или несчастных событий или проступков. Публикуется впервые по рукописи, сохранившейся в архиве на 2 ветхих листках. – Е. К. 406 См . примеры из московского делового языка. С. Актов Археолог. Экспедиции, т. 4, с. 182. Читать далее Источник: История слов : Ок.1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связ./В. В. Виноградов; Рос. акад. наук. Отд-ние лит. и яз. Науч. совет " Рус. яз. " . Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. - М., 1999. - 1138 с. ISBN 5-88744-033-3 Поделиться ссылкой на выделенное |
| Антропонимический взрыв, в результате которого фамилии типа Афанасьев, Дмитриев, Захаров и т. п. перескочили с последнего на первое место по числу и распространенности, связан с выходом на юридическую арену самого многочисленного и наиболее угнетаемого класса крепостнической России – крепостного крестьянства. А так как этот выход происходил путем реформы «сверху» по вынужденной и скаредной милости царя, то он сопровождался не только «освобождением» крестьян от земли, но и отчуждением их закрепленных устной традицией прозваний и бюрократическим насаждением трафаретных фамилий – полуотчеств. Применяя вывод о позднейшем происхождении календарных фамилий к донскому фамильному словарю, мы можем отметить, что здесь они являются также и социальным показателем более позднего прихода на Дон, происхождения из беглых кабальных холопов и посадских людей. Изучая послужные списки генералов, штаб- и обер-офицеров войска Донского 1788–90 гг. которые одновременно являются и довольно полными списками именитой казачьей старшины, мы обнаруживаем, что календарные фамилии составляют в них не более 12%, т. е. в 3 раза меньше среднего содержания таких фамилий в донском фамильном словаре. Биографии основателей большинства старшинских родов свидетельствуют о том, что они появились на Дону не в качестве беглых, искавших здесь избавления от боярской кабалы, а на законных основаниях, на правах купцов и служилых людей, по «командировке» царских воевод или в поисках торговых барышей. Такие особы уже и в XVI–XVII вв. имели устойчивые фамильные прозвания, окончательное закрепление которых совершилось не позже начала XVIII в. (например, фамилия Ефремовых, по имени отца атамана Данилы – Ефрема Петрова, закрепилась в начале XVIII в.). Среди самых знатных старшин встречались и носители календарных прозваний (Денисов, Ефремов, Леонов, Сенюткин, Платов), но их значительно меньше, чем Поповых, Болдыревых, Саблиных, Багаевых и других некалендарных образований. К началу XIX в. складывается количественно преобладающее положение календарных фамилий в большинстве станиц. В течение XIX в. позиции календарных фамилий еще более усиливаются и к концу века достигают по ряду станиц следующего уровня: Вешенская – 12%, Аксайская и Бессергеневская – 20, Грушевская, Старочеркасская – 25, Заплавская, Кривянская, Мелиховская, Константиновская, Семикаракорская, Мигулинская, Митякинская, Кобылянская, Пятиизбянская, Нижнекурмоярская – 30, Багаевская – 35, Голубинская – 40, Скурищенская – 50%. Однако еще в середине XVIII в. в таком представительном сводном документе, как «Метрические книги станичных церквей Черкасского заказа за 1752 год» можно наблюдать борьбу двух тенденций в записи антропонимов, столкновение противоположных точек зрения на то, что можно и что нельзя считать наследственным родовым прозванием. |
| Новый этап философского развития А.И. Герцена начинается в первые годы его жизни за границей — кон. 40-х — нач. 50-х гг. XIX века. Столкнувшись с реалиями западноевропейской жизни, русский мыслитель разочаровывается в своих былых идеалах. Он убеждается, что в западноевропейских странах нет никакого «торжества личности», но господствует «торжество купца»; нет истинной свободы личности. Более того, оказывается, что западная демократия ведет к потере человеческой индивидуальности; и, самое главное, западное демократическое устройство не обеспечивает нравственного прогресса личности. Эти открытия стали настоящей трагедией для Герцена , и не случайно он говорил, что в эти годы он стоял «на краю нравственной гибели». Разочарование в социально-политических идеалах повлекло за собой и разочарование в гегелевской философии, особенно в ее панлогизме. Еще в начале 40-х гг. у Герцена встречались мысли о том, что не необходимость, а случайность обладает истинной роковой силой. Эта идея — господство случайности — еще более окрепла после эмиграции Герцена из России. В книге «Былое и думы» он пишет: «Довольно мы удивлялись отвлеченной премудрости природы и исторического развития; пора догадаться, что в природе и истории много случайного, глупого, неудавшегося, спутанного». Таким образом, на смену гегелевскому панлогизму в мировоззрении Герцена приходит идея алогизма — отрицание логики в истории и признание царствования случайности. Он приходит к выводу о том, что «история не имеет цели», «никуда не идет»: «Ни природа, ни история никуда не ведут и потому готовы идти всюду, куда им укажут, если это возможно». «Будущего нет, — пишет Герцен, — его образует совокупность тысячи условий, необходимых и случайных, да воля человеческая… История импровизируется… она пользуется всякой нечаянностью, стучится разом в тысячи ворот…» Единственная опора, способная придать смысл подобному хаосу случайностей, царствующему в мире — человеческая личность. В книге «С того берега» Герцен писал: «Остановить исполнение судеб до некоторой степени возможно: история не имеет того строгого, неизменного предназначения, о котором проповедуют философы; в формулу ее развития входит много изменяемых начал, — во-первых, личная воля и мощь…» |
| Поэзия Г. не была ровной и имела скромный успех. К шедеврам его творчества относятся цикл стихотворений «Борьба» (1853-1857), поэма «Вверх по Волге» (1862), Г. известен как автор слов ставших народными романсов «О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная...» (1857) и «Цыганская венгерка» («Две гитары за стеной жалобно заныли...») (1857). В поэзии Г. отразилась его бурная судьба, в ней присутствуют романтические мотивы, тема неразрывности счастья и страдания, отдачи себя «стихии жизни». Белинский отмечал в его творчестве чрезмерное увлечение описанием рефлексии и страданий. В лирике прослеживаются и религ. мотивы. В сер. 40-х гг. XIX в. в стихотворении «Нет, не рожден я биться лбом...» автор писал о Христе как о представителе простого народа. В кон. 40-х - нач. 50-х гг. Г. создал цикл стихотворений «Дневник любви и молитвы» - историю безответной любви, вызвавшей религ. экзальтацию. В 1858 г. в Италии были написаны 3 романтических стихотворения, посвященные картине Б. Э. Мурильо «Мадонна с Младенцем»: «Глубокий мрак, но из него возник...», «О, помолись хотя единый раз...», «О, сколько раз в каком-то сладком страхе...». Г. принадлежат многочисленные стихотворные переводы У. Шекспира, В. Гюго, И. В. Гёте , Г. Гейне, Дж. Байрона, А. Мицкевича и др. Как поэт Г. отчасти предвосхитил рус. символизм, оказал влияние на творчество А. А. Блока . Большее признание пришло к Г. как к лит. критику. В статьях он проявил себя как философ, размышляющий о судьбах России, путях развития рус. культуры. Проповедовал «органическое развитие» рус. культуры и общества, безвольного и естественного, чуждого скачков и изломов, проходящее в единстве с саморазвитием жизни. Отвергал все покушения «грубого разума» на управление жизнью, верил, что благие в своих истоках человеческие стремления и чувства не нуждаются в «оковах разума». При этом Г. была чужда идеализация в рус. лит-ре безропотного «маленького человека», за к-рой, по его мнению, скрывалась апология бездействия. Эти идеи Г. развивал в статьях «О правде и искренности в искусстве» (1856), «И. С. Тургенев и его деятельность: По поводу романа «Дворянское гнездо»» (1859), «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина» (1859), «После «Грозы» Островского» (1860), «Искусство и нравственность» (1861), «Реализм и идеализм в нашей литературе» (1861) и др. В статьях «Гоголь и его последняя книга» (1847) Г. в целом положительно оценил «Выбранные места из переписки с друзьями», отметил боль и тревогу автора за совр. общество и человека, утратившего свободу нравственного выбора. |
| С отсутствием четкой стилевой грани между балканскими, молдо-валашскими и греч. напевами калофонического вида связана сложность определения их генезиса. Иногда тождественные или близкие по мелодике напевы отличаются названиями. Так, одна из наиболее широко известных херувимских Г. р. (в манявском списке - «греческая повседневная») в старейшем Львовском Ирмологионе была названа болгарской (ЛНБ. Ф. 3. 50; Васильченко-Михно. Херувимская). В Ирмологионе Манявского скита, известной школы болг. пения, ряд песнопений подтекстован по-гречески, что дает право формально причислить их к греч. пению. Песнопение «Достойно есть» «болгарское» (НБУВ ИР. Ф. 1. 3367: Жировицкий мон-рь, 40-е гг. XVII в.) в Ирмологионе, составленном в кон. XVII в. в Москве, обозначено как «греческое» (ГИМ. Увар. 807; Шевчук. 2006). Вероятно, переписчики давали названия напевам не только на основе точного знания, но и исходя из приблизительного представления об их происхождении. Место происхождения и место дальнейшего бытования напева часто не совпадали: напр., песнопение греч. традиции (афонской или к-польской) становилось частью репертуара болг. клириков и было перенесено ими (или паломниками) в молдав. или укр. обители. Болг. и серб. пение слав. мон-рей Афона могло быть названо греческим согласно местонахождению Св. Горы, а также соответственно языку, на к-ром пелся гимнографический текст. Поствизант. стиль пения был «своим» не только на Афоне, но и в молдав. мон-рях (вслед. этого зафиксированные в 1596-1601 гг. в Супрасле «мултанские» (=молдав.) напевы имеют в рукописях XVII в. определение «болгарское» - НБУВ ИР. Ф. ДА. 112/645с). Согласно воспоминаниям архим. Антонина (Капустина) , посетившего в кон. 50-х гг. XIX в. Афон, насельники мон-ря Зограф убеждали его в том, что «все болгарское пение есть чистый снимок с греческого» (Записки поклонника Св. Горы. К., 1864. С. 307); это может означать по крайней мере подтверждение традиции двуязычия в болг. пении и непрерывных связей между греч. и южнослав. певч. традициями. |
| 3044 Капанадзе Т. Культовые сооружения Нокалакеви и его «земли»//Закарая П., Капанадзе Т. Цихегоджи-Археополис-Нокалакеви. Тб., 1991. С. 165–232 (на груз. яз., рус. рез.). 3046 Агрба З.В. Раскопки раннесредневековой базилики в с. Алахадзы Гагрского района//Мацне (Вестн. Отделения обществ. наук Академии Наук Грузинской ССР, серия истории, археологии, этнографии и истории искусства). 1972. 3. С. 149–160; Хрушкова Л.Г. Завершение исследования архитектурного комплекса в селе Алахадзы//Археологические открытия в Абхазии 1986–1987 гг. Тб., 1990. С. 45–50. 3047 Хрушкова Л.Г. Цандрипш: Мат-лы по раннехристианскому строительству в Абхазии. Сухуми, С. 15–59. 3050 Хрушкова Л.Г. Три церкви в горной Абхазии (раскопки 1977–1979 гг.)//Виз. временник. 1982. Т. 43. С. 147–177; Она же. Раскопки двух церквей в Цебельде//Археологические исследования в Цебельде (результаты раскопок 1977 г.). Тб., 1983. С. 61–74; об истории изучения Цебельды: Воронов Ю.Н. Древняя Апсилия: Источники, историография, археология. Сухум, 1998. С. 85–256. 3052 Леквинадзе В.А. Монументальные памятники Западной Грузии: Автореф. дис… д-ра ист. наук. M., 1973 (список публикаций). 3053 Хрушкова Л.Г. Раннехристианские сооружения Восточного Причерноморья (особенности и место в контексте христианской археологии): Автореф. дис… д-ра ист. наук. Л., 1990; резюме дис.: Khrouchkova L.G. Les édifices paléochrétiens en Transcaucasie Occidentale//Byzantion. 1989. T. LIX. P. 88–127. 3056 Хрушкова Л.Г. Мраморные изделия византийского происхождения из Восточного Причерноморья//Виз. временник. 1979. Т. 40. С. 127–134; Она же. Скульптура раннесредневековой Абхазии: V-X века. Тб., 1980. 3060 Асратян М. Очерк армянской архитектуры (параллельный текст на франц. яз.: Essai sur l’architecture arménienne). M., 1985. 3061 Мнацаканян C.X. Памятник армянского зодчества VI–VII веков. M., 1971; Он же. Крестовокупольные композиции Армении и Византии вв. Ер., 1989. 3062 Халпахчьян О.Х. Архитектурные ансамбли Армении: VIII в. до н. э. – XIX в. н.э. M., 1980. |
| «Архивное дело», кн. II, III – IV там же, кн. XIII 1925 1927, там же, кн. XIII 1927, там же, кн. XVII там же, кн. XIX 1928 1929, там же, кн. XXII–-XXIII 1930, 1925 , там же, кн. VII 1926, там же, кн. VIII–IX 1926, там же, кн. и кн. там же, кн. XIII XVI XIX 1927 1928 1929 В. По архивному делу 40. Архивисты Голландии о приведении в порядок и об описании архивов 41. Краеведческие «поправки» к организации архивного дела в РСФСР 42. Кабинет архивоведения (о необходимости его организации, в будущем – института) 43. О типах и формах архивных описей 44. Обзор фондов центральных архивохранилищ (в статье В. В. Максакова) 45. Внимание архивам действующих учреждений Рецензии на публикации. 46. Гиваргизов. «Руководство по организации, там же, кн. II архивов при действующих учреждениях» 47. Русинов Н. В. Десятичная классификация документов 48. Майзельс Р. Руководство по делопроизводству 49. Романовский В. Нариси з арх1во-знавства 50. Центральный Арх. " в стародавн1х акт1в у Ки!в1. Сб. статсв за ред. Романовьского Руководства, созданные И. Голубцовым и утвержденные Главархнвом 51. Руководство по приему, размещению и составлению описей архивного материала – Отдельная брошюра 52. Правила постановки архивной части делопроизводства в действующих государственных, профессиональных и кооперативных учреждениях и предприятиях РСФСР Ряд заметок по архивному делу в 1927 – 1930 гг. 53. Письмо И. С. Баха 54. Дублетный фонд печатных изданий 55. Совещания в Ленинграде о согласовании планов работ архивных органов с плановыми предположениями правительственных и научных учреждений 56. Участие Управления Центрархива там же в работе Комиссии по стандартизации качества бумаги при Гос. институте техники Управления НК РКИ СССР 57. Из писем в стол справок Управле- там же ния Центрархива 58. Домашнее пользование архивными там же материалами и их утрата в дореволюционные годы «Архивное дело», кн. III–IV, 1922 1925, «Архивное дело» там же там же, 1927, кн. XIII, 1928, кн. XIV 1928, кн. XVI, 1929, кн. XVIII, 1929, кн. XVIII, 1930, кн. XX, |
|
|
