| Прор. Иоиль. Миниатюра из Книги пророков. 1489 г. (РГБ. Ф. 173/I. 20. Л. 17 об.— 18) Прор. Иоиль. Миниатюра из Книги пророков. 1489 г. (РГБ. Ф. 173/I. 20. Л. 17 об.— 18) Прор. Иоиль. Миниатюра из Минология Василия II. 1-я четв. XI в. (Vat. gr. 1613. P. 124) Прор. Иоиль. Миниатюра из Минология Василия II. 1-я четв. XI в. (Vat. gr. 1613. P. 124) Некоторые библеисты, принимая во внимание новизну его пророчеств, считали И. т. н. периферийным, обособленным пророком, который обращался с новым провозвестием к иерусалимскому священству со стороны, а не из их среды ( Redditt. 1986). Эта т. зр. подкрепляется отсутствием однозначных свидетельств роли, которую пророк играл в храмовом богослужении и в священнической иерархии. Подтверждая свой пророческий авторитет, И. говорит о том, что он призван к служению непосредственно через Божественное Откровение (Иоил 1. 1a), а не на основании офиц. храмовой традиции (Введение в ВЗ/Ред.: Э. Ценгер. М., 2008. C. 696-697). И. обращается к священникам как к одной из общественных сил, несущих ответственность за происходящее в Израиле. Именно поэтому Х. Вольф рассматривает И. как писателя, близкого к пророческим кругам, но отделяющего себя от сословия храмовых служителей ( Wolff. 1977. P. 11-12). Однако этот взгляд был подвергнут критике, поскольку представление, что пророк происходил из священнических кругов Иерусалима, согласуется с богослужебными аллюзиями в его книге, которые подчеркивают важную роль священства в жизни иерусалимского сообщества и легитимный статус храмового служения (напр., Иоил 2. 1-11 - Cook S. L. Prophecy and Apocalypticism. Minneapolis, 1995. P. 171). Можно с большей степенью вероятности утверждать, что если даже И. не входил в священническое сословие, то оно во многом влияло на него ( Strazicich. 2007. P. 51). Время служения И. в современной библеистике Поскольку в Книге прор. Иоиля не упоминаются ни цари, ни исторические деятели древнего Израиля, это затрудняет ее датировку. В совр. исследованиях по-разному определяются крайние временные границы служения пророка - от IX до II в. до Р. Х. ( Barton. 2001. P. 3). Вопрос о времени служения И. зависит от интерпретации и датировки религиозно-исторических представлений, отраженных в его книге. Наиболее радикальное предположение было высказано Б. Думом, который отнес окончательное формирование собрания пророчеств И. ко II в. до Р. Х. ( Duhm. 1911. S. 161). |
| рукописей для Сводного кат. рукописей, хранящихся в СССР. М., 1973. Вып. 1. С. 43-75)). В качестве опорного материала М. привлекал к изучению и эпиграфические памятники. М. стимулировал развитие таких важных направлений в изучении книжных памятников, как орнаменталистика и иллюминация, которые позволяют показать традицию, локальный колорит и помогают точнее датировать рукопись («Орнаментика неовизантийского и балканского стилей» (Орнаментика неовизантиског и балканског стила//Godišnjak Balkanološkog instituta. Sarajevo, 1956. Knj. 1. S. 295-351), «Орнамент южнославянских рукописей XI-XIII вв.» (Ornament junoslovenskih rukopisa XI-XIII v.//Radovi Naunog društva Bosne i Hercegovine. Od. hist.-filos. Sarajevo, 1957. Knj. 3. S. 1-79)). Особое место в исследованиях М. занимало изучение византийского влияния на слав. письменную культуру: в статьях «О периодизации русско-южнославянских книжных связей» (O periodizaciji veza//Slovo. 1962. Br. 11/12. S. 13-130 (то же: К вопросу о периодизации русско-южнослав. лит. связей в X-XV вв.//ТОДРЛ. 1965. Т. 19. С. 28-106), «Византийско-сербские отношения в 1-й четв. XIV в. и дипломат Каллиник Хиландарский» (Византиско-српске односи во првата четв. на XIV в. и дипломатот Хиландарецот Калиник//Споменици за средновековната и поновата ucmopuja на Makeдohuja. Ckonje, 1977. Т. 2. С. 491-506) был расширен круг источников, выделены новые направления исследования, процесс влияний описан в политическом и культурно-историческом контекстах. Текстологические исследования М. открыли неск. направлений в изучении рукописного наследия и слав. лит-ры, напр. эволюцию жанров и выявление релевантных признаков для хронологической атрибуции текстов, к-рые получили дальнейшую разработку в трудах Богдановича. М. занимался разными аспектами Кирилло-Мефодиевской проблематики («Гипотеза Ламанского о хазарской миссии св. Кирилла» (Hipoteza Lamanskoga o hazarskoj misiji sv. irila//Jyжhocлobehcku филолог. Београд, 1926/1927. Бр. 6. С. 133-152)), обосновал подлинность и важность Жития св. |
| четв. XI в.) (НПЛ. С. 19, 203; см.: Сарабьянов В. Д., Смирнова Э. С. История древнерусской живописи. М., 2007. С. 87-90). В. Д. Сарабьянов считал наиболее вероятным прибытие живописцев по приглашению Н. из Печерского мон-ря и отмечал, что, судя по сохранившимся фрагментам, выполненная по заказу Н. «роспись храма обладала сложной и развитой программой» ( Сарабьянов В. Д., Смирнова Э. С. История древнерус. живописи. 2007. С. 87). Это заставляет полагать, что Н. вопреки записанному более чем через столетие монастырскому преданию отнюдь не стал ко времени своего поставления на кафедру человеком, чуждым интеллектуальных занятий (то, что дар пророчества и увлечение библейской экзегезой, по толкованию автора патерикового повествования, были внушены Н. бесовскими силами, можно считать позднейшей интерпретацией агиографа, необходимой ему в назидательных целях; ср.: Щавелёв. 2011; Он же. 2012). Действительно, имеются свидетельства об активном развитии письменной культуры Новгорода в период епископства Н. 1095-1097 гг. датируется начало деятельности 1-го известного «Лазоревского скриптория» в Новгороде (в мон-ре или ц. св. Лазаря) ( Бобров А. Г. Монастырские книжные центры Новгородской республики//КЦДР. 2001. [Вып]: Севернорус. мон-ри. С. 23-28; Янин В. Л. Новгородский скрипторий рубежа XI-XII вв. Лазарев мон-рь// Он же. Средневек. Новгород: Очерки археологии и истории. М., 2004. С. 159-170; Гиппиус А. А. К вопросу о новгородском Лазаревском скриптории рубежа XI-XII вв.//ДРВМ. 2007. 1(27). С. 36-44; Уханова Е. В. О становлении новгородского книгописания в XI - нач. XII в.//Хризограф. М., 2009. Вып. 3. С. 204-237; Столярова Л. В., Каштанов С. М. Книга в Др. Руси (XI-XVI вв.). М., 2010. С. 169-207). Показательно совпадение начала деятельности скриптория и вступления Н. на Новгородскую кафедру. После большого новгородского пожара 1096 г. скорее всего возникла необходимость в новых богослужебных книгах для церквей взамен сгоревших, и это должно было активизировать деятельность скриптория (Л. |
| В результате варварских вторжений в 70-х гг. III в. римляне покинули Дакию и у Г. появилась возможность закрепиться на ее территории. После 269 г. на Дунае начала формироваться полиэтническая общность «страны готов» — Gutthiuda ( Orosius. Hist. adv. pag. I 2. 53; Iord. Get. 74). Ее жителей римляне называли тервингами (XII paneg. lat. XI (III). 17; Eutrop. VIII 2, 2; Scr. hist. Aug. Claud. 6. 2; Amm. Marc. Rer. gest. XXXI 3. 4; 5. 1. 8). На западе их соседями были вандалы, на севере — гепиды, на востоке — анты, сарматы, остготы, а юж. соседом выступала Римская империя. Расселение Г. в Дакии сопровождалось вытеснением аборигенов (бастарны, карпы) на рим. территорию за Дунай (Scr. hist. Aug. Prob. 16. 1–2; Lact. De mort. persecut. 38. 6). Борьба за обладание землями втягивала Г. в межплеменные конфликты. Конец III в. отмечен ростом межплеменных противоречий: Г. воевали с бургундами, аламаннами, гепидами и вандалами (XII paneg. lat. XI (III) 17. 1–2). Золотые инкрустированные украшения из мужского погребения 2) в Апахиде (Румыния). 3-я четв. V в. (Национальный музей истории Румынии) Золотые инкрустированные украшения из мужского погребения 2) в Апахиде (Румыния). 3-я четв. V в. (Национальный музей истории Румынии) К кон. III в. изменились формы и характер взаимоотношений между Г. и Римской империей. Гот. отряды, прежде пересекавшие границы только ради добычи, теперь стали поселенцами пограничной зоны. Получая определенное вознаграждение, они стали служить империи в качестве федератов. На рим. службе Г. участвовали в военной кампании против персов ( Iord. Get. 110). Как федераты, они стремительно втягивались во внутриимперские интриги, в борьбу вокруг власти и за власть. В целом население «страны готов» выполняло свои обязанности и соблюдало федератские соглашения. Но нередко союз прерывался военными столкновениями. С 315 по 319 г. имп. Константин (306–337) одержал победы над Г. и был удостоен титула Gotthicus maximus (CIL. II 481; VIII 8412; 8477; 23116). Придунайские Г. оказались втянутыми в конфликт между императорами Лицинием и Константином ( Orosius(. Hist. adv. pag. VII 28, 29; ( Eutrop. . Breviar. X 5. 1; Anon. Vales. Chron. Const. V 16, 27; Aur. Vict. Epitom. XLI 5; Iord. Get. 112). Предводительствуемые Равсимодом, они в 323 г. опустошали области, контролируемые Лицинием. Преследуя Равсимода, имп. Константин разгромил Г., после чего заключил с ними соглашение. Но в 324 г. гот. предводитель Алика выступил с отрядом против Константина, оказав помощь Лицинию в битве у Хрисополя (совр. Ускюдар, р-н Стамбула). |
| Жоффруа Мартель (1040-1060) оказывали покровительство монастырю. В 1036 г. Губерт Вандомский, еп. Анже, в присутствии Одона III, аббата Фосе, освятил новую монастырскую ц. Спасителя (Ibid. N 33). По-видимому, восстановление обители графами Анжу вызвало беспокойство насельников Фосе, которые опасались, что Гланфёй вновь станет основным центром почитания М. Об этом свидетельствует проповедь в день перенесения мощей святого (13 нояб.), составленная в Фосе скорее всего при аббате Одоне III (1029-1038/39) (BHL, N 5779; изд.: Catalogus codicum hagiographicorum... Brux., 1889. T. 1. P. 264-270; см.: Wickstrom. 2013). В проповеди аббатство Фосе представлено как обитель, в которой бережно сохранялись духовное наследие М. и его чудотворные мощи. После кончины святого мон-рь Гланфёй якобы прекратил существовать; лишь в IX в. он был заново основан насельниками Фосе, которые с этого времени контролировали обитель (в проповеди умалчивается о том, что Гланфёй был восстановлен усилиями гр. Роргона и других представителей местной знати). Особое внимание уделено перенесению мощей М. в Фосе по указанию Карла Лысого и описанию торжественной встречи святыни еп. Энеем, духовенством и жителями Парижа; в заключение сообщается об освящении новой монастырской церкви, которое возглавил Парижский еп. Гумберт из Вержи (1030-1060). С этого времени в скриптории аббатства Фосе создавались рукописи с текстами Жития М., других агиографических сказаний и проповедей о святом. Среди этих манускриптов выделяется рукопись Troyes. Bibl. municip. 2273 (ок. 1100) с циклом миниатюр, иллюстрирующих Житие святого. Чудо св. Мавра. Роспись правой стены нижней ц. Сан-Кризогоно в Риме. 3-я четв. XI в. Чудо св. Мавра. Роспись правой стены нижней ц. Сан-Кризогоно в Риме. 3-я четв. XI в. Образ М. был особенно важен для клюнийской историографии (см. ст. Клюнийская конгрегация ), в к-рой святому приписывалась роль «посредника» между св. Бенедиктом, «отцом монахов», и франц. бенедиктинцами. В Житии св. Майоля, составленном клюнийским аббатом Одилоном (ок. |
| е. находившимся в присутствии Господа, удостоверявшего подлинность записанной ими благой вести. Такие изображения были широко востребованы в X в.; они встречаются также в более позднее время (напр., в рукописях Vat. gr. 756. Fol. 11v, 12r, 1070-1080 гг.; Sinait. 221. Fol. 1r, 1175 г., и 152. Fol. 164v, 1346 г.). Во 2-м случае М. сидит за столиком с письменными принадлежностями и пюпитром; он сосредоточен, словно прислушивается к чему-то или размышляет над текстом (Ath. Stauronik. 43. Fol. 11r, сер. X в.; Athen. Bibl. Nat. 56. Fol. 95v, 1-я пол. X в.; Vat. gr. 1522. Fol. 127v, кон. IX - нач. X в.; РНБ. Греч. 21. Л. 5, 3-я четв. X в.); характерный жест - левая рука приложена к устам (Paris. Coislin. 195. Fol. 171v, ок. 950 г.; Ath. Laur. 34. Fol. 186r, X в.). Тип евангелиста-философа, впервые встречающийся в афонской рукописи из мон-ря Ставроникита (Cod. 43), восходит к древним образцам и, возможно, воспроизводит статуи греч. философов, к-рые помещали в проскении рим. театра. Однако добавление таких элементов, как стол, пюпитр и перо, изменило первоначальный образец: это уже не образ античного философа, а евангелист за работой. Эта иконография будет одной из любимых в визант. миниатюре и монументальной живописи XI-XV вв. (напр., Ath. Iver. NS 509. Fol. 82v, 1-я пол. XII в.). В большинстве произведений македон. эпохи М. представлен человеком средних лет, с темной, но с легкой проседью бородой: небольшой, округлой, окладистой (Paris. Coislin. 20. Fol. 151v, кон. X - нач. XI в.; Athen. Nat. Bibl. 56) или удлиненной, разделенной на 2 пряди (Ath. Iver. 1387; Sinait. 204). Редко появляется др. тип М.: средовека с короткими седыми бородой и волосами, внешне напоминающего ап. Петра (Princeton. Garrett. 6. Fol. 54v, 2-я пол. IX в.). Эта иконография М. никогда не была главной в визант. искусстве, но появлялась в нем время от времени. Таким же образом М. представлен, напр., в нек-рых рукописях, напр. Princeton. Garrett. 2. Fol. 125v, 1-я четв. XIII в.; Paris. gr. 54. Fol. 111, посл. |
| Житие как жанр христ. письменности обладает ярко выраженной спецификой: цель агиографа не воссоздание исторически достоверной биографии, а выявление сути и вневременного содержания подвига святого, земная жизнь к-рого была путем к Богу. Поэтому агиограф зачастую сознательно лишает своего героя индивидуальных, «земных» черт и оставляет в его образе лишь типическое и «небесное». Этим объясняется традиц. для житий святых наличие значительного числа устойчивых лит. формул, а также общих для мн. текстов мотивов, сюжетов и др. структурных элементов текста. Установка на канон и ориентация на образцы как на основные принципы построения агиографического текста приводят к частым заимствованиям из житий известных подвижников при создании житий новопрославленных святых: т. о. новый святой уподобляется его великим предшественникам, а агиограф свидетельствует святость своего героя. Вместе с тем установка на канон, являвшаяся важнейшей чертой христ. сознания, распространялась как на художественную реальность, так и на историческую: можно полагать, что не только агиограф уподоблял своего героя прежним прославленным Церковью святым (следование агиографическому канону), но и сам подвижник в жизни старался уподобиться им. Обобщенность изображения героев и событий в Ж. л. не лишает жития конкретно-исторических черт: они являются необходимым условием создания достоверного повествования о святом, особенно в разделе чудес. Сорок мучеников Севастийских. Лист из Минология. 2-я четв. XI в. (ГИМ. Син. греч. 183. Л. 179) Сорок мучеников Севастийских. Лист из Минология. 2-я четв. XI в. (ГИМ. Син. греч. 183. Л. 179) Схема пространного жития, складывавшаяся в течение столетий, предполагает наличие в нем 3 составляющих - предисловия, основной части и заключения. Предисловие, как правило, включает ряд типических тем, мотивов и формул, общих для большинства памятников житийного жанра: обоснование обращения агиографа к написанию жития святого (causae scribendi), формулы авторского самоуничижения, сетование на невозможность перечесть все добродетели и подвиги святого и обещание описать лишь «малое от многих» (ex pluribus pauca), просьбу к читателю не осуждать автора за допущенные ошибки (может присутствовать и в заключении) и т. п. Часто во вступлении к житию могут затрагиваться и более общие темы: изложение основных положений христианской догматики, прославление подвижников прошлых времен, обоснование причисления к лику святых новопрославленного подвижника и т. д. |
| Интерьер ц. Сан-Миниато-аль-Монте во Флоренции. После 1077 г. Интерьер ц. Сан-Миниато-аль-Монте во Флоренции. После 1077 г. Истоки этой архитектуры и вариации ее развития прослеживаются по др. пизанским постройкам и храмам соседних городов Тосканы: базилике Сан-Пьетро-Апостоло в Сан-Пьеро-а-Градо близ Пизы (2-я четв. XI в., ок. 1100, ок. 1190), базилике Сан-Паоло-а-Рипа-д " Арно в Пизе (ок. 1131 - ок. 1148, фасад - 80-е гг. XII в.), соседнему баптистерию Сант-Агата (2-я четв. XII в.) и собору Сан-Мартино в Лукке (кон. XII в.- 1320). Характерными для пизанской школы были арки с чередованием клиньев разных оттенков. На фасадах в аркатуру вписывались не только высокие арочные окна, но и круглые окулюсы, устроенные в круглых или в диагонально ориентированных квадратных рамах. Аркатура часто присутствует и на боковых стенах выступающего центрального нефа. На зап. фасаде верхние ряды выдвинутых от стены аркад ограничивают пространства галерей, а во многих постройках без галерей аркады, расположенные близко к стенам, визуально их имитируют. Памятникам Тосканы и итал. романики в целом свойственны присутствие профилированного цоколя вдоль внешнего периметра стен, орнаментированных карнизов, акцентированных порталов и оконных обрамлений, щедрое применение инкрустации, резьбы и рельефов. Наиболее характерный образец флорентийской романики - ц. Сан-Миниато-аль-Монте (крипта - между 1038 и 1057, храм - после 1077, фасад - ок. 1130 - до 1176), посвященная св. Мине, согласно традиции - арм. царю. Это 3-нефная базилика, деревянные стропильные перекрытия которой поддерживаются продольными стенами и 2 рядами легких мраморных аркад. Через каждые 3 пролета поставлен крестообразный столб, сформированный из мраморных полуколонн и несущий поперечно направленные арки. Под значительно приподнятой алтарной частью расположена обширная крипта. Единственный, обращенный к зрителю западный фасад украшен мраморной аркадой и облицован инкрустированными и резными панелями. Основной ярус здания занимает 5-пролетная аркатура. Стройные колонны и профилированные архивольты выложены из темно-зеленого, а базы и капители - из белого мрамора. Контрастное сочетание этих 2 цветов украшает все остальные части фасада, а под щипцом среднего нефа помещена мозаика. Др. примерами развития флорентийского геометрического полихромного декора служат западные фасады ц. Сант-Андреа в Эмполи (ок. 1140) и церкви в мон-ре Сан-Бартоломео близ Фьезоле (Бадия-Фьезолана, ок. 1150,- упрощенный по сравнению с фасадом Сан-Миниато с более узкими колоннами аркатуры), а также баптистерий Сан-Джованни во Флоренции (ок. 1113 - ок. 1128). Внешние стороны октагона баптистерия в нижнем ярусе членятся парой колонн, а в верхнем украшены 3-пролетными аркатурами. Окна в полях этой аркатуры обрамлены ордерными композициями, античными по характеру. |
| Sur le calendrier syriaque oriental arabe de Bar Bahlu l (942/968 A. D.)//AnBoll. 1988. Vol. 106. N 3/4. P. 262). На Западе В Мраморном календаре из Неаполя (IX в.), созданном под влиянием визант. традиции, память мч. Арефы без упоминания дружины и к.-л. указаний содержится под 1 и 24 окт. ( Delehaye H. Hagiographie napolitaine//AnBoll. 1939. Vol. 57. P. 36). В Мартирологе Узуарда (2-я пол. IX в.) под 1 окт. отмечена память мч. Арефы и 504 мучеников с ошибочным указанием, что они пострадали в Риме (MartUsuard. P. 312). В 80-х гг. XVI в. кард. Ц. Бароний , основываясь на греч. источниках, обозначил в Римском мартирологе память мч. Арефы и 340 пострадавших с ним под 24 окт., а под 27 июля - не названных по имени мучеников, пострадавших «у омиритов» (химьяритов). Возможно, Бароний произвольно внес 2-й день памяти Н. м., который не встречается в др. источниках, руководствуясь тем, что святые пострадали неодновременно (MartRom. P. 308, 473; MartRom. Comment. P. 309). В совр. редакции Римского мартиролога память Н. м. содержится только под 24 окт. (MartRom (Vat.). P. 556). Мч. Арефа, с житием. Икона. XIX в. (частное собрание) О Н. м. стало известно из пространного Мученичества Арефы (возможно, оно было впервые переведено с греческого в составе Четьих-Миней в Болгарии в X в.), а также из кратких сказаний о нем и его дружине, переведенных при создании в кон. XI или нач. XII в. слав. Синаксаря (сохранившегося в краткой редакции Пролога), а затем, в 1-й пол. XIV в.,- стишного Пролога. Текстология слав. пространного Мученичества Арефы сложна и специально не исследовалась, однако можно выделить по меньшей мере 3 его версии. Первая содержится в южнославянских (сербских) списках, в частности в Минее из рукописи НБКМ. 1039. Л. 274-284 об. (посл. четв. XIV в.). Один из старших рус. списков 2-й версии - Волоколамская минея (РГБ. Вол. 591. Л. 258-272, посл. четв. XV в.). Обе эти версии восходят к одному переводу (по крайней мере в 1-й части), но различаются в плане лексики, что, возможно, объясняется правкой; их текст близок к греч. версии BHG, N 166, хотя и не полностью с ним совпадает. Третья, более краткая версия в сборнике РГБ. Троиц. 755. Л. 347 об.- 357 об. (XV в.), вероятно, отражает др. перевод, восходящий к неизвестному варианту греч. Мученичества (также дометафрастовскому), или является слав. переработкой. В обоих рус. списках в середине имеется большая лакуна, после к-рой их рассказ совпадает, но при этом значительно отклоняется от греч. и серб. версий. Так, в нем почти полностью отсутствует история морских операций эфиоп. царя, направленных на отвоевание Награна и отмщение за Н. м. Между тем в Прологе военные эпизоды, хотя и в переработанном виде, присутствуют, что свидетельствует о существовании на Руси слав. перевода Мученичества Арефы в версии, близкой к греческой, не позднее XII в. |
| 1675-1530), столицей был г. Аварис, на востоке Дельты. К посл. четв. XVII в. влияние гиксосов распространялось на значительную часть Е., однако полностью объединить его под своей властью они, по-видимому, не смогли. В Фивах и соседних с ними областях были собственные правители егип. происхождения, к-рые находились в вассальной зависимости от гиксосов. Влияние гиксосского царства простиралось также на Синай, Палестину и Сирию до верхнего течения Евфрата. Благодаря этому значительно расширились связи Е. с Вост. Средиземноморьем. На юге гиксосы вступили в контакт с Нубией, к-рая после падения Среднего царства превратилась в самостоятельное гос-во. Во 2-й четв. XVI в. фиванские правители Секененра и его сын Камос начали борьбу против гиксосов. Камос принял царский титул, фактически основав 17-ю династию, осадил Аварис и сумел разрушить союз, существовавший между гиксосами и Нубией. Его брату Яхмосу I (1552-1527) удалось взять Аварис и завершить изгнание чужеземцев. Яхмос I считается основателем 18-й династии (1552-1306) и Нового царства. Новое царство (сер. XVI - нач. XI в. до Р. Х.; 18-20-я династии). Столицей при правлении 18-й династии стали Фивы, в эпоху Нового царства город достиг небывалого расцвета. После распада гиксосского царства территории, находившиеся под властью гиксосов, вошли в сферу егип. влияния. В Нубии уже при сыне Яхмоса I Аменхотепе I (1531/27-1506) егип. владения простирались далее 2-го нильского порога. Юж. земли теперь были объединены в особое наместничество, во главе к-рого стоял егип. сановник с титулом «царский сын Куша». Преемник Аменхотепа Тутмос I (1506-1493) заложил крепость у 3-го нильского порога. В это время в Азии у Е. появляется сильный противник - хурритское гос-во Митанни. Тутмос I предпринял поход в сиро-палестинские земли и достиг берегов Евфрата, где приказал высечь надпись, отмечавшую сев. рубеж его владений. Однако покорение этих территорий было еще далеко от завершения. Тем не менее приток средств с подчиненных территорий был ощутим уже в это время: в Фивах началось монументальное строительство. |
|
|
