| Руднев из «Булавинского завода» «хотел бы быть подальше от родных». Отношения Леонтьева к своей семье более чем все другое, показывают весь тот исключительный эстетизм, которым была полна его душа. Лето 51 года, возбуждаемый поощрением Тургенева, Леонтьев отдался литературному вдохновению. Много позже вспоминает это время Леонтьев, и мы видим, как эстетизм вытравил из него вслед за верой и нравственность. «Благоприятным обстоятельством для усидчивой работы в то лето было то, что ни один из моих старших холостых братьев не гостил на этот раз в нашем Кудинове. Они по многим причинам мне очень же нравились и во многих отношениях, вероятно, и сами того не подозревая, стесняли меня. Я не хочу здесь судить их строго или нападать на них – оба они уже померли. Уж если нужно кого-нибудь по этому поводу строго судить, то скорее всего самого себя за слишком тонкую тогдашнюю эстетику мою»... (курсив наш). «Я в то время стал находить, что поэт, художник, мечтатель и т. п. (особенно желающий сам быть по мере сил лично поэтичным) не должен иметь никаких этих братьев, сестер и т. д. Можно иметь мать, ну, пожалуй почтенного отца... Но братья, сестры... Особенно братья... Да еще старшие!.. Это несносно!.. Права на фамильярность какую-то, непонимание, неделикатность и т. д. Я так стал думать, перейдя за двадцать лет, продолжал держаться этого мнения очень долго... Нужно мне было дойти до 40 лет и пережить крутой перелом, возвративший меня к положительной религии, чтобы я был в силах вспомнить, что привязанность к родным имеет в себе нечто более христианское, чем дружба с чужими по своевольному избранию сердца и ума. Христианство , конечно, не запрещает и последней; оно даже одобряет иногда отчуждение от родных, если это отчуждение происходит почему либо во имя веры; я не про это говорю; я хочу сказать только вот что: смирения пред волей Божией гораздо больше в принятии данных нам судьбою близких родных, без всякого участия нашей воли и вкуса, чем в том свободном избрании дружбы и любви, которою мы все так естественно расположены дорожить. Разумеется, самый искренний и твердый в убеждениях своих христианин может поссориться с близкими и удалиться от них; но он не станет из гордой поэзии какой-то обращать этого удаления и разрыва в принцип, в нечто в роде долга самоуважения. Мое воспитание – увы! – строго христианским не было, и я уже в это время задумывал, как бы стать подальше от братьев и сестер, не огорчая слишком матери, которую я очень любил и жалел. И признаюсь, мне стало гораздо приятнее жить на свете, когда я со всеми ними (за исключением одного) прервал позднее и навсегда все сношения». |
| Народ – тот же человек в своем душевном развитии. И в его психологии детскому периоду соответствует та религия быта, которая обычно сильна и крепка своей очевидностью, своим обрядоверием. Не в существе веры коренится так оттеняемое Розановым превосходство азиатов пред европейцами, а в различных ступенях их культурного развития: после выступления японцев на арену европейской культуры, в массе своей ставших атеистами, В. В., может быть, не написал бы своих приведенных выше слов... Религия – сознательное переживание своей связи с Богом – подвиг души... Тем большей силы духа требует христианство, обращающееся к самым высоким потребностям человеческого духа, христианство, оставившее позади тот азиатский натуралистический пантеизм, который влечет к себе В. В. Розанова . «Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» ( Иоан. 4:24 ) – слова Спасителя, раз навсегда переместившие средоточие религии в глубину человеческой души. Во Христе религия, только как быт, не является подлинным отношением человека к Богу: такого рода религия не охватывает центра человеческого духа, ограничиваясь лишь перифериями его. Нам придется не раз и с полной обстоятельностью говорить о великом значении в христианстве обряда – этого «дыхания» веры... Здесь же, в применении к частной мысли, мы утверждаем, что подлинное христианство, в котором бытовая сторона веры занимает должное, но не первое место, требует большого духа. «Христианство – религия избранных натур» – вот глубокое утверждение одного из здравствующих богословов, на первый раз поражающее своею парадоксальностью 33 . «А мы, русские?“ спрашивает В. В. Розанов ... Ответ до болезненности ясен. Нигде, даже в «безбожной Европе“, так легко не кидают «веру отцов“, как у нас на Руси, – факт, полное уяснение которого отвлекло бы нас слишком далеко... Не потому только, что Леонтьев навел В. В. Розанова на мысль, не солома ли по существу религиозная вера, если ее так легко валит ветер, – сделали мы это отступление... Мы подходим к периоду полного душевного развития Леонтьева, после которого мы увидим его уже в монашеской скуфейке. Вынужденные раньше угадывать основные черты его души по поздним источникам, стараясь выделить в них семена от всходов, теперь мы будем иметь дело с документами душевных переживаний, современными последним... И мы увидим – позволю себе предварить последующее – эстетизм делается натурой Леонтьева... И нам хотелось самим прежде изложения дальнейшего отдать отчет во взаимном отношении религиозного чувства и начала красоты. |
| Из приведенных выдержек явствует, что в глубине своей души Леонтьев в пору своего учительства не был так тверд в своих взглядах и так ясен в своем настроении, как это могло казаться – и не без основания – его ученикам: кризис, оказывается, не разрешился полною ясностью душевного настроения. Для изучившего душу Леонтьева последнее обстоятельство не представляется неожиданным. Гипотеза «триединого процесса развития», в которой – не раз мы говорили – Леонтьев видел свою главную заслугу, как констатирование закона мировой жизни, в недрах самой своей природы заключала фатализм в направлении пессимистическом: Гартман для Леонтьева, по специально посвященным ему статьям, – «самый глубокий ум нового времени». Объективный пессимизм другою стороною делается субъективным и требует или признания единственного исхода смерти или каких-либо других выходов. Как живая личность, Леонтьев хотел успокоить себя верою в самобытную культуру русского народа и в этом видел его призвание. Слабое успокоение и ненадежный для него выход! Мы видели, как пред его скептическим анализом падали один за другим славянофильские кумиры... Непривычно, даже дико для обычного представления, но это так: остался единственно привлекательным для него турецкий быт: к этому именно времени относятся его лучшие повести из турецкой жизни, и он, едва ли не единственный в мировой литературе 191 , открыл пафос туретчины, ее воинственности и женолюбия, религиозной наивности и фанатизма, преданности Богу и своеобразного уважения к человеку... Но и это «варварство» – видел Леонтьев – тает у себя на месте. А помимо того – не пересаждать же его на русскую почву?!. При таком отношении Леонтьева к своему народу нужно было ожидать пересмотра гипотезы в ее конкретных приложениях и в результате его – или окончательного суда над родиной или указания ее назначения в другом... Своеобразным выходом из пессимизма является религия Леонтьева. Ее положение в общей сложности душевных переживаний его и в момент перелома, о чем говорили мы в своем месте, было совершенно одиноким, и во все последующее время Леонтьев никогда не пытался органически связать ее с основным направлением своей души. Леонтьев нередко видел ее отчужденность и – более того – несоединимость с его идеалами в области истории и социологии, но считал это нормальным: он принудил себя верить – повторим и здесь наше выражение. «Что ж тут оригинального, пишет он в своих «Тетрадях» по поводу определения его религии Гяляровым 192 , не понимаю! Политико-социальные и художеств.-критич. мои взгляды могут иметь свою оригинальность; но взгляды на христианство – просто церковные, общие и я не дерзну ни за что отклоняться от них, ибо – считаю более грехом, чем многое другое“. |
| II (1855–1869) Религия есть связь человека с Богом, реальным средоточием абсолютных ценностей. Формула эта для религиозного сознания и переживания имеет такое содержание. Все те высшие потребности человека, которыми он отличается от мира животного, в конечном итоге сводятся к трем основным началам – истине, добру и красоте, в конкретном их выражении – науке, нравственности и художеству. Данные положительные начала жизни являются высшим благом постольку, поскольку они свой источник имеют в Боге. Столь часто повторяемая фраза Бог есть истина, добро и красота – для религиозного человека не пустые слова. И наука, и нравственность, и художество – проявления Бога в мировой жизни, и только в этом своем значении являются высшей ценностью... Человек – образ и подобие Божие – призван в своей жизни реализовать то божественное начало своей природы, которым он отграничен от низшего бытия. Если так, то истина, добро и красота служат идеалом, который он в меру своих сил должен осуществлять в своей жизни и тем достигать богоподобия... Господь Иисус Христос Своим Лицом наполнял вполне близким нам содержанием указанное требование обще-религиозного сознания, и тем самым сделался обязательным для нас «Образом», чтобы и мы делали то же, что Он сделал ( Иоан. 13:15 ). И когда Он говорит: «Аз есмь истина“, то этим самым влагает близкое нам содержание в сухую формулу, которой определяется религия. Нет хуже лжи, чем та, в которой есть половина правды, – говорит в одном месте Вл. С. Соловьев 29 . Истина, добро и красота, отграниченные от Бога, и в качестве «отвлеченных начал“ признанные самодовлеющими, потому самому становятся враждебными религии: утверждая свою самостоятельность, они неминуемо должны отрицать свой истинный первоисточник. Наука в своей отрешенности от Бога является тем господствующим теперь позитивным знанием, которое не может удовлетворить взыскательных умов. «Истина в том, что ушел я из дома ученых, и еще захлопнул дверь за собою. Слишком долго сидела душа моя голодной за столом их; для меня познание не есть как для них – щелканье орехов», справедливо оценивает Ницше это самодовлеющее накопление знаний 30 ... А для умов посредственных она служит средством забыться за изучением «мозга пиявки“ от конечных вопросов духа – зачем? для чего?.. |
| Кине Эдгар (1803–1875) – французский политический деятель, историк. В 1841–1846 гг. профессор Коллеж де Франс, уволен за борьбу против иезуитов. Активный участник революции 1848 г., член Учредительного и Законодательного собраний. После переворота Наполеона III в эмиграции до 1870 г. Автор трудов о Великой французской революции и др. Ленорман Шарль (1802–1859) – французский археолог, профессор Коллеж де Франс. Мишле Жюль (1798–1874) – французский историк, член Академии моральных и политических наук с 1838 г. С 1827 г. профессор Высшей нормальной школы, с 1838 г. – Коллеж де Франс. В период Июльской монархии борец против католицизма, кумир радикального студенчества. В 1852 г. лишен кафедры и должности заведующего исторической секцией Национального архива, которую занимал с 1831 г., за отказ присягнуть Наполеону III. Автор трудов по истории Франции и Французской революции. Руаль-Рошетт Дезире (1790–1854) – французский археолог, секретарь Парижской Академии художеств. Симон Жюль Франсуа Сюисс (1814–1896) – французский политический деятель, философ и публицист. Профессор философии в Высшей нормальной школе, затем в Сорбонне. В 1848 г. избран членом Национального собрания. В 1851 г. отказался присягнуть Наполеону III. В 1870 г. министр народного просвещения в правительстве Национальной обороны, в 1875–1876 гг. премьер-министр, с 1875 г. сенатор. Шаль Виктор Эфемион Филарет (1798–1873) – французский историк, профессор Коллеж де Франс. Автор трудов по истории Германии, Англии, Английской революции. Араго Доменик Франсуа (1786–1853) – французский астроном, физик, политический деятель. С 1809 г. член, с 1830 г. секретарь Парижской Академии наук. В 1830–1848 гг. член Палаты депутатов, после Февральской революции 1848 г. – морской министр Временного правительства. 356 Бодянский Осип Максимович (1808–1877) – историк. В 1834 г. окончил Московский университет, с 1842 г. экстраординарный, с 1847 г. ординарный профессор кафедры истории и литературы славянских наречий. В 1845–1849 гг. секретарь Московского Общества истории н древностей российских, тогда же, а также в 1858–1877 гг. редактор его «Чтений». Главные работы: «О мнениях касательно происхождения Руси» (1835), «О времени происхождения славянских племен» (1855). |
| 63 Киевский Городской Музей. 1 – шкаф VII It витрина 6, внизу; 2 – там же; 3 – шкаф VI, Νδ 12338. 67 Изображение воспроизведено в сильно уменьшенном виде из издания: Собрание Б. И. и В. И. Ханенко. Древности Приднепровья. Каменный и бронзовый века. Киев, 1899 г., Вып. I, Табл. VIII, рис. 46. Описание – на стр. 13. 72 Дуду или дед – священный символ у египтян, употреблявшийся при погребении. Значение его толкуется различно. Есть объяснение, видящее в нём модель ниломера, т. е. прибора для измерения высоты воды в Ниле. Но гораздо вероятнее, что дуду означает хребет Озириса. Изображение двойного дуду, вообще довольно редкое, можно видеть, например, на саркофаге (со стороны ног) египтянина Маху, современника XVIII-й династии (XVI–XV в. до Р. X.), в Московском Музее Имп. Александра III (зал I, 4167). 73 Киевский Городской Музей. 1 – шкаф VII 1 , витрина 6, внизу; 2 – там же. 3 – шкаф VI, 12338. 74 „Неопределённая двоица“ у пифагорейцев считалась началом женским, а „единица“ – мужским. На этой почве и чётные числа вообще считались женскими, а нечётные – мужскими. 75 Ph. Витттапп, – Lexilogus, oder Beiträge zur griechischen Wort-Eklärung, hauptsächlich für Homer und Hesiod, Bd. I, 2-te Aufl., Berlin, 1825. n° 40: μφιπελλον, SS. 160–162; J. Terpstra, – Antiquitas Homerica, Lugduni Batovorum, 1831, Ш, 2 § 5, pp. 142–144; G. Ch. Crusius-E. E. Seiler, – Vollständiger Griechisch-Deutsches Wörterbuch über die Gedichte der Homeros und der Homeriden, 6-te Aufl. Lpz., 1863 S. 45.; J. B. Friedreich., – Die Realien in der Iliaden und Odyssee. Erlangen 1851, III, § 73, SS. 255–256; H. Ebeling, – Lexicon Homericum, Lipsiae, 1885, Vol. I, p. 106; Pauly-Wissowa, – Real-Enzyklopädie der klassische Altertumswissenschat. Nene Bearbeitung. 9-te Halbband, Stuttgart, 1903, coli. 228–231, Art. „ Δ π ας “.; Pierre Paris et G. Roques, – Lexique des Antiquités grecques, Paris 1909, p. 27. 80 Кагаров, – Культ фетишей [ 1 ], стр. 284–285.; Клингер, – Животное в античн. и совр. суеверий [ 28 ], стр. 72.; По свидетельству Элиана „белые голуби посвящены Афродите и Деметре“ (Aelian. n. a. VIII 22; Dionys, de av. I 31) и т. п. – О природе и функции жертвоприношения см: Н. Hubert et Μ. Mauss, – Melanges d’histoire des religions. Paris, 1909. |
| 2657 Знаменитый немецкий юрист. Род. 1779 г., сконч. 1861. Ему принадлежит введение в науку Права нового так называемого исторического направления. 2659 Граф Давид Максимович, род. в 1769 г. в Выборге, по окончании курса в штутгарттской военной школе выступил на дипломатическое поприще. Состоял рус. посланником при дворе шведского короля Густава IV, по приказу которого был в 1808 г., когда русские войска вступили в Финляндию, арестован по обвинению в мнимых попытках подкупа шведской армии. По заключении мира со Швецией (1809 г.), Алопеус получил пост посланника при Вюртембергском дворе, затем – генерального комиссара при союзной армии, а также на короткое время – военного губернатора Лотарингии и, наконец, назначен посланником в Берлин, каковым и оставался до своей смерти, последовавшей в 1831 г. 2663 Хозрев-Мирза – внук персидского шаха, присылавшийся последним в Петербург просить императора предать забвению Тегеранское происшествие. 2665 Вышеупоминавшийся студент дерптского университета, который был помещен вместе с студентами Академии нарочито для практических упражнений последних в немецком языке. 2668 И.Н. Богоявленский, магистр V к. М. Академии; в 1827–1833 г. состоя бакалавром в той же Академии. Ск. в 1850 г. 2669 Василий Васильевичу род. в 1793 г. сконч. 1872; воспитывался в Москов. Университете, по окончании курса получил в 1822 г. кафедру Рижского права в Петербур. Универс., которую занимал до 1861 г. 2670 Феодор Богданович Грефе, родом саксонец, род. в 1780 г.; в 1810 г. был приглашен в Александро-Невскую д. Академию преподавателем греческого языка, в 1811 г. поступил преподавателем латинской словесности в Педагогический Институт, а в 1814 г. переведен на кафедру греческой словесности, каковую продолжал занимать и по преобразовании Педог. Инст. в Университет. Грефе пользовался большою известностью ученого филолога. Ск. в 1851 г. 2671 Иван Яковлевич Польнер, родом прусак, состоявший лектором немецкого языка в Петерб. Универс., до 1835 г. 2674 Моисей Гордеевич (1782–1853), воспитанник Полтавской семинарии и Педогогич. Инст.; слушал лекции в заграничных университетах. Отличаясь твердым и благородным характером, Плисов должен был оставить университет в 1822 г., во время господствовавшего влияния Магницкого и Рунича, и поступил на службу во II отделение Собств. Е.В. Канцелярии. |
| А. I. Письма митрополита новгородского Никанора Клементьевского к епископу-викарию старорусскому Антонию Шокотову (1851–1852) Сколько нам известно, в нашей церковно-исторической литературе не обнаружено особенного внимания к личности митрополита Никанора Клементьевского, – типические его черты, как иерарха, занимавшего некоторое время наивысший пост в русской церкви, и как человека, – остаются мало известными, чтоб не сказать совсем неизвестными. Роясь в некоторых литературных памятниках нашей старины, мы натолкнулись на человеческий облик Никанора – и он показался нам очень симпатичным. Именно – в бытность свою епископом калужским (1831–1834), Никанор выказал самые хорошие человеческие отношения к одному кишиневскому изгнаннику – игумену Антонию Жужинскому. Этот игумен Антоний был сначала инспектором кишиневской семинарии; но потом по разным наветам, будучи обвинен епархиальным начальством в строптивом и беспокойном характере, – был переведен на должность инспектора же семинарии в Калугу. Никанор обласкал опального игумена, как отец, и этим доставил ему великое утешение среди постигшего его, совершенно незаслуженно, горя от неправды людской. Об этом эпизоде мы узнали из писем игумена Антония на родину – в Кишинев, и расскажем о нем подробнее в другое время и в другом месте. Теперь, как материал для биографии Никанора, предлагаем письма его в бытность митрополитом новгородским и с.-петербургским к своему викарию – епископу старорусскому Антонию Шокотову. В письмах этих есть данные как для характеристики иерархически-правительственной деятельности Никанора, так и для истории новгородской епархии. 1 1 Ваше преосвященство, Скорым прибытием в Новгород вы много утешили и успокоили меня. Теперь не всякое дело, и не всякая просьба будет поступать ко мне. Тяжесть трудов вы разделите со мною. Мне очень приятно видеть ваше преосвященство, и побеседовать с вами о делах общего служения нашего. Прошу вас прибыть ко мне в С.-Петербург к 10 числу сего месяца, если не встретите препятствия. Помещение приготовлено для вас, и прогонные деньги получите в свое время из конторы архиерейского дома. |
| Грибоедова). В 1831 г. начальник 10–й Русской духовной миссии в Китае архимандрит Петр (Каменский) подарил 48 китайских, маньчжурских, монгольских рукописей и ксилографов, содержащих переводы произведений христианских авторов. Во 2–й половине 19 в. в библиотеку поступила коллекция караимского общественного деятеля Авраама бен Самуэля Фирковича (1786–1874): в 1862–1863 гг. было куплено 1–е собрание (1 500 кодексов, свитков и документов на древнееврейском языке, собранных как в Российской империи, так и на Ближнем Востоке); как часть этого собрания в Петербург из Одессы (где они хранились в местном Обществе истории и древностей – см.: Pinner М. Prospectus der Odessaer Gesellschaft ftir Geschichte und Altherthumer gehorenden altesten hebraischen und rabbinischen Manuscripte. Одесса, 1845; Михневич И. О еврейских рукописях, хранящихся в Музеуме Одесского общества истории и древностей/Зап. Одесск. Об–ва истории и древностей. 1848. С. 47–77) были перевезены результаты археографических поездок по Крыму в 1839 и 1851 гг. и Кавказу в 1840 г., предпринятых Фирковичем по поручению крымской караимской общины; в 1876 г. были приобретены 2–е собрание Фирковича (15 тыс. единиц хранения, включая документы, купленные в Каире у местной караимской общины, – ветхие, фрагментарные, вышедшие из употребления рукописи 10–15 вв. на древнееврейском и арабском языках, которые находились в замурованном хранилище – генизе, включая множество неизвестных ранее сочинений по всем отраслям знания, источники по истории еврейского народа и его соседей и др.) и его личный архив. В 1870 г. было куплено «Самаритянское собрание» Фирковича – более тысячи памятников самарянской книжности, приобретенных им у самарян Наблуса. См.: Старкова К.Б. Рукописи коллекции Фирковича Государственной Публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова–Щедрина 1277 См. его: Каталог инкунабулов. Л., 1967; Каталог книг кирилловской печати 16–17 вв. Л., 1970; Каталог палеотипов. Л., 1977; а также каталог книг первой половины 16 в. 1278 Начало университетской библиотеки (1783 г.): Собрание П.Ф. Жукова – памятник русской культуры 18 века: Каталог. Л., 1980. См. также: Горфункель А.Х., Николаев Н.И. Неотчуждаемая ценность: Рассказы о книжных редкостях университетской библиотеки. Л., 1984. |
| Заключительные 3 тома «Курса позитивной философии» К. посвятил изложению «социальной физики», т. е. разработанной им науки об обществе; их издание завершилось в 1842 г. В 1830 г. К. поддержал Июльскую революцию; после восшествия на престол кор. Луи Филиппа I (1830-1848) К. обратился к нему с письмом, побуждавшим короля реорганизовать гос. управление на республиканских началах. Косвенной реакцией К. на революционные события стало его участие вместе с нек-рыми преподавателями Политехнической школы и др. учеными в организации «Политехнического общества» (Association Polytechnique), члены которого объявили о намерении читать бесплатные общедоступные курсы лекций для пролетариата по различным отраслям научного знания. К. с воодушевлением отнесся к этой идее; избрав предметом лекций астрономию, К. регулярно читал соответствующий курс по воскресным дням с 1831 по 1848 г. Несмотря на благожелательное отношение к нему мн. парижских ученых, положительно оценивших начальные тома «Курса позитивной философии», все попытки К. получить место профессора в Политехнической школе не имели успеха. В 1832 г. благодаря помощи друзей он был назначен на малопочетную, но оплачиваемую должность репетитора по математическому анализу и механике в Политехнической школе; обязанности репетитора К. исполнял до 1851 г. С 1837 по 1844 г. К. являлся также одним из 4 экзаменаторов Политехнической школы; каждый год он посещал провинциальные лицеи Франции, проверял знания тех выпускников, к-рые планировали поступать в Политехническую школу, и представлял свои рекомендации приемной комиссии. Во время работы над 4-м т. «Курса позитивной философии» в 1838 г. К. вновь стал испытывать приступы паранойи и депрессии. Для борьбы с ними К. обратился к поэзии и музыке; по его утверждению, он пережил «эстетическую революцию», результатом к-рой стало признание им принципиальной важности аффективной стороны человеческой жизни и выделение «чувства» в качестве фундаментального принципа, соединяющего человеческое общество. |
|
|
