| Но такой открытый фанатизм правительства стоил Литве очень дорого: на защиту православия в литовских владениях выступил сильный великий князь московский, и поднялась тяжелая война с Москвой, кончившаяся для Литвы потерей нескольких православных княжеских родов с их землями. Потери эти продолжались и при следующем короле Curuзмyhдe I (1506-1548) — в 1514 году к Москве отошел от Литвы Смоленск. Может быть, вследствие таких тяжких потерь правление Сигизмунда было одним из самых терпимых для православия в Литве. Но зато этот король слишком усердно, более всех предшественников, пользовался во вред православию своим правом продавания духовных должностей. Ему деятельно помогала в этом корыстолюбивая королева Бона, наперебой с королем бравшая взятки с разных искателей «духовных хлебов». Важнейшие духовные места замещались людьми недостойными, которые только унижали и обессиливали православную иерархию. В Галиции, непосредственно связанной с Польшей, где давно уже упразднилась бывшая Галицкая епархия, церковными делами и имениями управлял «справца» или наместник киевского митрополита. В 1509 году король отдал право назначать этого наместника львовскому католическому архиепископу. Галичане воспротивились этому, выбрали своего справца, и из-за этой должности возникла долгая тридцатилетняя борьба между католиками и православными посредством взяток королю и королеве. Восторжествовал православный справца Макарий Тучапский, поставленный в 1539 году в епископа восстановленной Галицкой епархии; в том же году он издал грамоту о восстановлении клироса в своей епархии, замечательную по изображению прав и обязанностей членов этого клироса, состоявшего из соборных и некоторых приходских священников города. На первых порах правления Сигизмунда, при митрополите Иосифе Солтане, православные, составив в декабре 1509 года собор в Вильне, провели было на нем несколько определений, рассчитанных на то, чтобы дать православной церкви в Литве более свободы от вмешательства в ее дела мирян, в том числе и короля; но определения эти мало имели силы на практике. |
| Ключевая дата этого периода 1453-й год – падение Константинополя, после которого роль Афона как центра межправославного и межславянского общения и единения только возросла. Афонские монастыри были вынуждены приспособиться к новым условиям власти Оттоманской Порты. В архиве Россикона сохранилось, в частности, свидетельство о фирмане султана Баязета II (1481–1512), которое запрещало вмешательство в монастырские имения. Несмотря на экономический и административный прессинг, Афон оставался «оазисом», где гонимые христиане могли вдохнуть относительную земную свободу и абсолютно предаться подвигам безмолвия, аскезы и молитвы. С середины XV века в роли главных ктиторов Афонских обителей выступают правители Молдавского и Валашского княжеств, а с XVI века и далее по нарастающей – Россия, как достигшее единство царство и единственная в мире православная империя. И вот в 1497 году игумен св. Пантелеимона Паисий с тремя старцами прибыл в Москву к великому князю Иоанну III (1462–1505) – испросить милостыню не только для своей, но и для всех святогорских обителей. По замечанию академика М. Н. Тихомирова, с этого визита начался «патрональный период» в отношениях России и Россикона. Сохранилась жалованная грамота великого князя Uoahha III 1499 года (в списке XVIII века) о свободном приезде в Россию монахов Пантелеимонова монастыря для сбора милостыни. Среди братии, число которой в XVI веке колебалось от 25 до 170 человек, находились особые умельцы-путешественники, готовые с радостью выполнить подобное нелегкое послушание. В ответ из Москвы все чаще отправлялись дипломатические посольства – как в Константинополь, так и на Афон. Попытки оказать Русской обители экономическую помощь нередко заканчивались драматически. Так, игумен Россикона Гавриил в 1533 году получил от великого князя Василия III огромную помощь – 15 тыс. золотых монет, однако на обратном пути в Минске, находившемся тогда под властью короля польского и великого князя Литовского Сигизмунда I Старого (1506–1548), он был ограблен полностью, но скорее всего частично – части привезенных средств хватило на строительство части монастырской стены. 1533-й год в целом оказался благостным для святогорцев – прп. Максим Грек в этом году переведен из строгого заточения в Иосифо-Волоцкой обители в Тверской Отроч монастырь с возможностью заниматься своими учеными трудами. Хотя Максим Грек прибыл в Россию из Ватопеда, он стал ярчайшим примером взаимодействия греческого и славянского монашества, который не мог не быть учтенным и в далеком Россиконе. |
| Се, безъотвтенъ есмь и студа исполнихся, и своя доброцвтущия юности разлучаюся зл”. Тако ему горко с рыданиемъ плачющуся, и се они звровиднии во овчю кротость преложишася, яко изъумлени, оставиша его, ничто же от ранъ возложиша на нь, ни ризъ съвлекше многоцнных суща. Съй же воинъ, видвъ себе съхранена помощию Божиею и молитвами святого, абие на бежание себе вдасть. Аще кто онх поганых срташе его, но молитвами святого покрываем б и къ своему дому доправленъ здравъ. И тако скоро притече во обитель святого, бояся, да не како паки тяжчайши нчто постраждет, и исповда всм великая Божия чюдеса и скорое заступление и милость славнаго в чюдесхъ святого Сергия…» . Идея небесного попечения радонежского чудотворца о защите Русской земли от нападений иноверцев, несомненно, является основной для данного рассказа. При этом важно также отметить звучащие в нем дополнительные идейные мотивы. Это и готовность «безбожных» татар, побежденных христианами-русичами в первом бою, к примирению; и гордостное желание русских против воли Божией вновь воевать ради обогащения; и жестокое возмездие им унизительным поражением за своеволие и корысть; и неожиданное спасение воина Иоанна только по одной мысли о Сергии, по одному упованию на его помощь; и неверность Иоанна из жадности собственному обещанию; и скорое наказание ему острым чувством покинутости и страхом, угрозой неминуемой смерти, горечью стыда и робостью раскаяния; и, наконец, вновь неожиданный выход Иоанна с помощью Святого из безнадежной опасности, причем выход благодаря чуду внезапного и непостижного умягчения Святым вражеских сердец. Рассказу, таким образом, присуща сложная смысловая структура, а патронажное значение великого основателя Троицкого монастыря, согласно Пахомию Логофету, имеет силу, оказывается, и вне пределов Православия. Позднее, в годы правления великого Московского князя Василия Ивановича III, возникает обычай великокняжеского богомолия у нетленных останков преподобного Сергия Радонежского перед началом военных действий. Первое упоминание о соответствующем акте в Никоновском летописном своде отнесено к 1518 г., ко времени войны Московского государства с Великим Литовским княжеством (1512-1522) : « Въ то же время благоврный и христолюбивый князь великий Василий благословился у отца своего Варлама митрополита и похалъ къ Жывоначалной Троици въ монастырь преподобнаго Сергиа чюдотворца помолитися и благослови-тися, хотя пойти на свое дло на своего недруга Жихъдимонта короля Полскаго [великий князь Литовский Жигимонт и польский король Сигизмунд I (1506-1548) — В. К.] » . Здесь, вероятно, речь идет о походе летом 1518 г. разных русских воинских групп на Витебск, Полоцк и в Поднепровье. Данная кампания, должно отметить, не принесла успеха Василию III в его устремлении отвоевать у Литвы исконные русские земли , но все же итогом десятилетней войны с Литвою стало возвращение Смоленска в пределы Московии. |
| Потери эти продолжались и при следующем короле Сигизмунде I (1506–1548) – в 1514 году к Москве отошел от Литвы Смоленск. Может быть, вследствие таких тяжких потерь правление Сигизмунда было одним из самых терпимых для православия в Литве. Но зато этот король слишком усердно, более всех предшественников, пользовался во вред православию своим правом продаванья духовных должностей. Ему деятельно помогала в этом корыстолюбивая королева Бона, наперебой с королем бравшая взятки с разных искателей «духовных хлебов». Важнейшие духовные места замещались людьми недостойными, которые только унижали и обессиливали православную иерархию. В Галиции, непосредственно связанной с Польшей, где давно уже упразднилась бывшая Галицкая епархия, церковными делами и имениями управлял «справца» или наместник киевского митрополита. В 1509 году король отдал право назначать этого наместника львовскому католическому архиепископу. Галичане воспротивились этому, выбрали своего справцу, и из-за этой должности возникла долгая тридцатилетняя борьба между католиками и православными посредством взяток королю и королеве. Восторжествовал православный справца Макарий Тучапский, поставленный в 1539 году в епископа восстановленной Галицкой епархии; в том же году он издал грамоту о восстановлении клироса в своей епархии, замечательную по изображению прав и обязанностей членов этого клироса, состоявшего из соборных и некоторых приходских священников города. Виленский собор 1509 года На первых порах правления Сигизмунда, при митрополите Иосифе Солтане, православные, составив в декабре 1509 года собор в Вильне, провели было на нем несколько определений, рассчитанных на то, чтобы дать православной церкви в Литве более свободы от вмешательства в ее дела мирян, в том числе и короля; но определения эти мало имели силы на практике. Определено было: на церковные должности ставить людей только достойных, по избранию владык и панов греческого закона 29 ; недостойных не ставить, хотя бы их прислал сам король; священника, служащего при церкви без благословения архиерея, по воле одного пана, лишать сана; патрону не отнимать у священника церкви без ведома архиерея, а последнему до исследования дела не назначать к ней нового священника; к церкви, пустующей свыше трех месяцев, епископу назначать священника от себя, без приходского выбора; мирянам, под страхом отлучения, не держать у себя Кормчей, так как, изучив церковные правила, они пастырей своих презирают и сами себе закон бывают; вдовых священнослужителей, не постригающихся в монашество, отлучать от служения. |
| In a paper entitled ‘“The Ark of Hellenism”: Mount Athos and the Greeks under Turkish Rule’ Graham Speake picks up and develops Averil Cameron’s suggestion that after 1453 the Holy Mountain was able to represent a symbol of the continuity of Orthodox culture and of divinely ordained religious authority. Rather than attempt a general survey, he takes two snapshots of Athos, in the sixteenth century and in the eighteenth century, and focuses on two pairs of parallel lives. Perhaps the clearest indicator of the continuing prosperity of the Mountain in the sixteenth century is the foundation in 1541 of the monastery of Stavronikita, accomplished with the assistance of Ecumenical Patriarch Jeremias I. Needing an artist to embellish the newly built katholikon and refectory, the Patriarch turned to Crete to commission the most celebrated iconographer of the day, Theophanes. Athos was still the place where artists’ reputations were made and as a result of his work not only at Stavronikita but also at the Lavra Theophanes found himself setting a style that became the model for Orthodox church art for the next two centuries. Scholars too were attracted to Mount Athos at this time and it was no doubt with a view to accessing the contents of its library that the learned Michael Trivolis in 1506 became a monk of Vatopedi with the name Maximos. Ten years later Maximos was invited to Moscow to translate patristic texts into Slavonic. Drawn into the controversies that divided Muscovite society and refused permission to return to Athos, Maximos fell foul of the authorities and was charged with heresy, sorcery, and treason. After spending more than twenty years in prison he was finally released in 1548 and allowed to reside in a monastery near Moscow for his remaining years. Venerated as a holy martyr and ‘Enlightener of the Russians’, he was finally canonized in 1988. Further examples of Athonite outreach may be identified in the eighteenth century when the Holy Mountain was at the centre of an intellectual and spiritual revival. |
| Безусловно, решающим моментом в истории взаимоотношений католицизма и православия в украинско-белорусских землях было заключение в 1385–1386 гг. политической унии Литвы и Польши и обретение католицизмом статуса государственной религии Великого княжества Литовского. В конце XIV – начале XV в., после заключения Кревской унии и «крещения» Литвы, православная церковь и православное население Великого княжества Литовского, в том числе и знать, были дискриминированы в правах по сравнению с католиками. Было запрещено строить новые православные храмы, заключать браки между православными и католиками, если православный супруг (супруга) не соглашается перейти в католицизм и, более того, перекреститься. Акт Городельской унии (1413) наделял литовскую знать теми же привилегиями, какие имели к тому времени польская шляхта и магнаты. Однако на православных князей и бояр эти привилегии не распространялись. В частности, православным закрывался доступ в состав высшего органа государственного управления Литовско-Русского государства – «раду» (совет) великого князя. В еще большей степени оказывались дискриминированными православные епископы. Городельские ограничения и вся прокатолическая политика Владислава Ягеллы, осложняемая традиционным соперничеством восточнославянской и польско-литовской шляхты, породила острый социально-политический конфликт – выступление знати Великого княжества во главе с братом Владислава Ягеллы Свидригайлой против Польши. В результате Владислав должен был пойти на уступки: в 1432–1434 гг. православная знать Великого княжества была наделена теми же правами, что и католическая шляхта, за исключением, правда, права заседать в великокняжеском совете-раде. Это дискриминационное предписание, однако, соблюдалось не слишком строго, так что отношения между католиками и православными в дворянской среде во второй половине XV–XVI в. были вполне терпимыми, если не сказать больше. Никаких попыток принудить Киевскую митрополию и ее паству к принятию Флорентийской унии польские правители не предпринимали. При Сигизмунде Старом (1506–1548), политика государства в отношении православия отличалась широкой и последовательной терпимостью 1111 . |
| Восемнадцать лет настоятельствовал преподобный Ферапонт в Можайске. А на девяностом году жизни он отошел ко Господу († 1426). Оплакиваемый князем и его семейством святой старец с почестями был погребен в Лужецком монастыре, у северной стены соборного храма. Шестью годами позже, 2 июня 1432 года, скончался и князь Андрей Дмитриевич, завещав сыновьям своим «пещися о монастырях Белозерских и о Можайском Лужецком». Князь, как член Московского княжеского дома, был похоронен в Архангельском соборе Московского Кремля. Во владение великих князей Московских Можайск отошел уже в середине XV века. В ризнице Лужецкого монастыря некогда хранились тарханные грамоты на жалованные монастырю вотчины и земельные угодья от великого князя Московского Василия Иоанновича, «царя и самодержца» Ивана IV Васильевича и государя Михаила Федоровича, датированные 1506, 1551 и 1623 годами. Имя первого известного после преподобного Ферапонта архимандрита монастыря упоминается в монастырской летописи лишь в 1523 году. Это постриженик Боровского Пафнутьева монастыря Макарий, в будущем митрополит Московский и всея Руси († 1563; память 30 декабря/12 января). Хотя период его пребывания здесь невелик — всего три года, святитель Макарий никогда не оставлял своим вниманием Ферапонтову обитель в Можайске, делая вклады на большое каменное строительство. В первой половине XVI века простоявший сто лет первоначальный каменный собор Рождества Богородицы был разобран и на его месте выстроен новый, пятиглавый, собор с галереей. Собор Рождества Пресвятой Богородицы в Лужецком монастыре, построенный при святителе Макарии в начале XVI в. На церковных Соборах 1548–1549 годов, созванных трудами святителя Макария, были причислены к лику святых многие русские угодники Божии, прославленные от Бога чудесными знамениями. Среди святых, всей Российской Церковью чтимых, был прославлен также преподобный Ферапонт, Белозерский и Можайский чудотворец. В Ферапонтовом монастыре на Белом озере трудами иноков были написаны житие и служба преподобному, а в Лужецком монастыре над могилой святого соорудили храм. |
| И в 1542 г., от лица своего сейма в Петрокове, просило короля: – «закрыть русское галицкое епископство; запретить русским строить новые церкви, звонить в колокола, совершать крестные ходы и чтобы тех, кто возвратился в православие, вновь вернуть и снова крестить!» Вот свидетельство о распространенности в римо-католичестве мысли о законности перекрещивания. К счастью, ходатайство это король оставил без последствий. Активная роль мирян около Львовского викариатства продолжала возрастать. Кроме старого Успенского братства во Львове, епископ Макарий утвердил еще учреждение в 1542 г. церковного братства при Благовещенской церкви и в 1544 г. при церкви Никольской. Общая характеристика положения православной церкви за первую половину XVI века: правление Сигизмунда I (1506–1548 гг.) Лишь в Галичине православным русским приходилось терпеть грубые нажимы со стороны латинства и польщины. В литовско-русских частях королевства Сигизмунда I соблюдались начала свободы и равенства в правах церквей и национальностей. Со времени митрополита Иосифа Солтана исчезают случаи предательства православия в пользу унии в лице самих митрополитов. Православие устоялось на верхах. В низах оно было вообще твердо. Итальянец Кампензе писал около 1524 г. папе Клименту VIÏ «Россия, находящаяся ныне во власти польского короля, равно, как и город Львов и вся часть Польши, простирающаяся на север и северо-восток от Сарматских гор, следует с непоколебимостью греческому закону и признает над собой власть КПльского патриарха». Но процесс полонизации и латинизации развивался неизбежно в атмосфере первенства короны польской и веры римской. Процесс родства через браки с католическими фамилиями поглощал часть русского общества в латинство. Территории православных епархий покрывались поместьями умножавшихся католических фамилий. И король, ускоряя этот процесс латинизации, изымал олатинившиеся части православных епархиальных территорий и передавал их в управление уже латинских епископов. Так было с передачей имений Холмского православного епископа местному латинскому епископу в 1533 г. В своем указе при этом король Сигизмунд формулировал эти операции так: «почти все подданные в Холмском дистрикте, особенно знатнейшие из военных, перешли от обряда греческого и славянского к соединению с римской церковью». И все же пока большая часть литовских русских вельмож принадлежала еще к церкви православной. Так свидетельствует польский посланник в Москве, Юрий Тышкевич, который сам был православным и испрашивал благословения у московского митрополита Макария. На основе конституционной свободы православная церковь продолжала развиваться. Об этом говорит уже одна статистика церкви. Монастырей в это время числилось у русского православия 50, т. е. 20 новых в добавку к прежним 30. Число храмов в столице Вильне и окрестностях возросло до 20. В Пинске было – 12, в Овруче – 8, в Полоцке – 7, кроме монастырских. В Гродно – 6, во Львове – 9. |
| Признавая несомненным соответствие государственной территории с церковной, можно в общих чертах определить раздельную границу Московской митрополии с Киевской в начале XVI в. При преемнике Александра Сигизмунде (1506–1548) известен случай, когда при дипломатических сношениях с крымским ханом Менгли Гиреем (1510 г.) польско-литовские дьяки могли принять ханских послов только на русской границе, лежавшей, как видно из наказа Сигизмунда, между Киевом и Черниговом.... Равно и русские не смели провожать их за границу. А граница эта шла изогнутой линией по среднему и верхнему бассейну Западной Двины мимо Полоцка, Витебска, Смоленска, а по взятии Смоленска русскими (1514 г.), – мимо Орши, Мстиславля на Киев. Киев, Канев и Черкасы принадлежали Литве. Русские, служившие в Можайске, Стародубье, Гомее (Гомеле) и Чернигове, целыми отрядами нападали на пограничные литовские владения близь Свислочей, Бобруйска и Любошан и пуще татар донимали их. Польско-литовский король Сигизмунд не раз жаловался на русских грабителей. Разумеется, литовцы платили тем же. Пограничные беспокойства часто заставляли собираться депутатов той и другой стороны 64 . Знак, что государственная граница была неприкосновенной и церковь в этом случае не составляла исключения. Охранение русско-литовской границы было предметом особых забот и входило в интересы не одних литовцев, но и ливонских немцев. Во время смоленского похода радные литовские князья, склоняя на свою сторону магистра Ливонского ордена Плеттенберга, писали: «если он, т. е. московский князь и московские люди успеют овладеть нашими крепостями – Смоленском, Полоцком, Витебском, Мстиславлем и Оршей, то и вы не можете быть безопасны, так как по мнению полочан пределы их страны простирались по Двине вплоть до самого моря, и что ваш г. Рига построен на их земле» 65 . Приведенных фактов достаточно, чтобы при взгляде на карту сразу определить русско-литовскую границу, а с ней границу Московской и Киевской митрополии в начале XVI в., когда пограничная с Литвой территория Смоленской епархии, растянутая от Смоленска до Чернигова 66 , разделяла Московскую и Киевскую митрополии соответственно государственной границе и территории. |
| К случайным и незначительным источникам архиерейского содержания принадлежали: а) доходы от продажи некоторых движимых вещей архиерейской экономии, например, из экономии новгородского архиерейского дома продавались: лен, иногда в немалом количестве, мед десятками и даже сотнями пудов, дрожжи, высевки, овчины, смушки, опойки и пр.; б) вознаграждения, какие получали архиереи за совершенные ими по приглашению церковные службы, особенно в дни праздников: так, Новгородскому владыке за священнослужение на храмовой праздник в придворной или княжеской церкви святого Иоанна Предтечи на Опоках ежегодно отпускалось казенной руги 2 рубля 5 алтын и 2 деньги. Сам митрополит, нередко совершавший по желанию великого князя праздничные службы в придворных и других кремлевских церквах, получал от него каждый раз довольно ценные подарки. Для содержания монастырей источниками были: 1 . Доходы с их недвижимых имуществ – источник главный и нам уже известный. 2 . Денежные вклады и пожертвования за поминовение живых и умерших. Этого рода вклады в монастыри хотя не были так обыкновенны и многочисленны, как вклады землями, селами и вообще недвижимыми имуществами, но в некоторых монастырях достигали значительной величины. Самые большие денежные вклады поступали в монастыри от великих князей или, точнее, от великого князя Ивана Васильевича IV в продолжительный период его царствования. Например, в Троице-Сергиев монастырь от Ивана Васильевича III вовсе не было денежных вкладов, как и земельных; сын его Василий Иванович в 1506 г. пожаловал вкладу по отце своем 60 рублей и в 1519 г. по брате своем Семене Ивановиче 30 рублей; а великий князь Иван IV пожаловал в 1534 г. по отце своем 500 рублей, в 1548 г. чрез Алексея Адашева – 7000 рублей, в 1562 г. по царице своей Анастасии 1000 рублей, в 1564 г. по брате своем Юрии Васильевиче 1000 рублей, в 1570 г. по царице своей Марии 1800 рублей, в 1572 г. по царице своей Марфе 700 рублей, в 1582 г. по сыне своем Иване 5000 рублей, в 1584 г. по самом себе 5000 рублей и в разные годы по разных лицах: родственниках, князьях, боярах, дьяках то по 100, то по 200, то по 300, по 400 и по 500 рублей, так что всех денежных вкладов этого государя в Сергиев монастырь насчитывается до 25157 рублей. |
|
|
