| Во-вторых, как условие для получения благ Синайского завета, дан был в руководство закон на каменных скрижалях, т.е. требования закона предъявлялись от Законодателя Бога только внешне, без сообщения внутренней духовной силы для исполнения этих требований, и посему немощные Израильтяне «не пребыли в том завете и Господь пренебрег их», т.е. отверг (ст.32 ср. Евр.8:9 ). Законы, как условия для получения благ «нового завета», по обетованию Божию, будут «вложены в мысли верующих и написаны на сердцах их» ( Иер.31:33 ), и таким образом эти законы, сделавшись законами духа человеческого (через возрождение в таинстве крещения), сделаются вполне исполнимыми, и даже «всякий, рожденный от Бога, не будет делать греха» (1Ио.3:9), разрушающего заключенный Богом завет с ним. В-третьих, в ветхом завете ведение Бога достигалось внешним принудительным научением («познай Господа»), без внутреннего непосредственного убеждения в присутствии милостивого Господа в душе, и притом научением человеческим, т.е. всегда несовершенным и дающим место заблуждению признать ложь за истину. В «новом завете» верующие, «очищение сердцем через прощение грехов, сами узрят Бога» ( Матф.5:8 ), «все сами, от малого до большого, будут знать Господа; потому что Он простит беззакония их и грехов их уже не будет вспоминать более» ( Иер.31:34 ). Это исполнилось, по свидетельству апостола Иоанна Богослова (1Ио.2:20 и 27), в церкви Христовой, где истинно верующие получили «помазание от Святого-Христа, т.е. полноту даров Святого Духа (ср.Ио.16:13), и потому не имеют нужды кто бы учил их; но самое сие помазание учить их всему, и оно истинно и не ложно». §12. Гл.32:1–44: покупка пророком Иеремиею поля у анафофского родственника Изложение содержания. Нижеописанные (ст.6–44) откровения Божии и покупка пророком Иеремиею поля совершилась тогда, когда в 10 год царствования Седекии и в 18-й год Навуходоносора войска последнего, завладевши всею Иудеею, кругом обложили Иерусалим, а сам пророк сидел в темнице во дворе стражи при царском дворе, куда он заключен был царем Седекиею за то, что предсказывал взятие Халдеями Иерусалима и пленение самого Седекии (32:1–5). |
| Зачем же оно нужно?): да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми, и посылает дождь на праведных и неправедных не спрашивая, насколько они заслужили эти милости, и, не боясь наградить недостойного. (Мф.5:43–45). Соответствует ли такому представлению о Боге правовое понятие о Нем? Можно ли сказать, что Господь “благ есть на безблагодатныя и злыя» ( Лук. 6:35 ),если Он воздает только равное, если Он милует только достойных. Чем отличается такое воздаяние от обычной людской справедливости? „Если вы, говорить Господь, будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники»? (Мф.5:36–47). То же самое можно сказать и о правовом представлении о Боге. Если Он милует только достойных, то разве это любовь? Не сделал ли бы того же и каждый из нас, проникнутых себялюбием? В чем тогда превосходство Божественной милости пред нашей? “Аще”, исповедуем мы Богу в ежедневных вечерних молитвах, – “праведника спасеши, ничтоже велие; и аще чистого помилуеши, ничтоже дивно: достойны бо суть милости Твоея”. Но “в том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он прежде возлюбил нас” (1Ио.4:10); но “Бог Свою любовь доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» ( Римл. 5:8 ), “Но на мне (молимся мы), грешнем удиви милость твою, о сем яви человеколюбие Твое, да не одолеет моя злоба Твоей неизглаголанной благости и милосердия» 166 . Если Господь учит нас прощать ближнему его согрешения против нас, то это потому, что Он запретил нам требовать какого-нибудь удовлетворения за обиды, нанесенные нам, хотя закон правды это не только разрешает, но и требует, то запретил потому, что Сам Он не требует Себе удовлетворения от нас, что Сам прощает нам туне. Только закон представлял Господа блюстителем правды, с пришествием же Христа закон признанный несовершенным ( Puм. III, 21 и др.), прекратил свое существование, и мы увидали своего Небесного Отца так, как явил Его нам Его Единородный Сын. |
| Особенно показательна по содержанию, по действию и результатом молитва Самого Иисуса Христа. Евангелие представляет для желающих учиться высочайшие ее образцы. Среди них высочайший из высочайших – моление в Гефсиманском саду, куда Иисус ушел после Тайной Вечери с тремя ближайшими Своими учениками, в ожидании времени, когда Он будет взят Его врагами для последнего крестного пути. «И взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать. Тогда говорит им Иисус: «Душа моя скорбит смертельно. Побудьте здесь и бодрствуйте со Мною». И отойдя немного, пал на лицо Свое, молился и говорил: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты» ( Мф. 26, 37–38 ). В этой молитве скорби большей частью обращают внимание на заключительные ее слова: «не как Я хочу, но как Ты». И на самом деле, в этих словах выражается огромная нравственная мощь, поразительное смирение, готовность к послушанию до конца, до смерти и бесконечная жертвенная любовь. Но невозможно и безумно предполагать, что ее начало выражает минутную нравственную слабость. Да не будет! Велика молитва, при которой проступают капли кровавого пота, как бы предвосхищая будущий терновый венец. И это молитвенное содержание также поучительно, ибо в нем великий смысл борения со смертью, которое все равно должно завершиться победой жизни, потому что Бог есть жизнь. Главный результат этой молитвы – это исполнение Божественной воли и явление всепобеждающей любви, то есть крест. В частности же нравственное поучение этой молитвы есть то, что отцы выражают известной формулой: «креста ни искать, но от креста не отказываться». Воля Божия по отношению к верующим христианам всегда пронизана крестной любовью, и молящийся Христу должен знать, что когда он молится – он молится и о кресте для себя и для ближних своих. Пример Христа для верующих во имя Его состоит и в том, что молитва должна иметь как личный характер (ибо каждый человек одиноко предстоит Богу) так и церковный, ибо в церкви осуществляется тайна любви – в единстве многих, направленных к Богу. Совершеннейшая нравственная чистота Христа показывает Его ученикам, что одно из непременных условий верного предстояния не молитве является нравственная чистота молящегося. Апостол Иоанн Богослов об этом пишет так: «Возлюбленные! Если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу, и, чего не попросим, получим от Него, потому что соблюдаем заповеди Его и делаем благоугодное пред Ним» (1Ио. 3, 21–22). |
| Правда, порою встречаются на земле люди, которые даже и по природе своей, не зная и не умея проводить работу по вычистке, поражают совершенным отсутствием лукавства, беззлобностью, простотой, ясностью взгляда, легкостью души, распахнутостью характера, непротиворечивостью, милостью, но вместе и строгостью. И каждый про такого скажет: «вот по-настоящему чистосердечный». И правда, встреча с таким – чудо; и хочется думать: «вот таким и каждый должен быть по рождению». Но если такие люди не начали проводить очистительную работу по очищению, Слово Божие говорит не о них. Как ни чудесно такое чистосердечие, велико еще расстояние между ним и Евангельски чистым сердцем. Как ни чисто сердце от природы, но живет человек в грешном мире. И ядовитая пыль этого грешного мира, взбаламученная миллионами человеческих движений, оседает на нем, и хотя особенно глубоко не проникает, не находя себе сродства, но оседает, оседает... Совсем не нужно пригоршнями бросать пыль на мебель, вполне достаточно не протирать ее, скажем месяц – и незаметно, по пылинке – осядет. Что ж за нечистота? Источники ее известны: мир, плоть, дьявол . Ведь, «все, что в мире, – говорит апостол, – похоть плоти, похоть очес и гордость житейская» (1Ио. 2,16). Поди, уберегись! И вполне чистосердечному, но не имеющему опыта духовной аскетической работы, порою невозможно уберечься даже от самых грубых и нечистых, плотских помыслов, которые против чистосердечных, т.е. против бесхитростных, особенно хитростно стараются действовать. И пусть эти помыслы в чистосердечных особенного разрушительного действия и не произведут, но хоть неособенное, какое-то! – все ж произведут. Вот и не чисто сердце чистосердечного! Как уберечься в чистоте от того, что лезет в глаза и уши? Как сохранить очи чистыми от действия похотливых взоров, которые пусть не ты – другие на тебя бросают?! Как сохраниться незапятнанным от фотографий на каждом углу, от пошлого, агрессивного психопатического современного бреда в средствах массовой информации и в подземных московских переходах?! Как сберечься вовсе незапятнанным от этой преисподней нечисти?! И даже когда сердце и глаза по своей природной чистоплотности и ясному вкусу и отклоняются от такой мерзости, то можно ли гарантировать, что вовсе ничего не проникнет в душу? |
| „Как истинный христианин, он был проникнут истинным и глубоким христианским смирением, и потому он с христианской терпимостью относился к несовершенствам других, к мыслившим о предметах познания иначе, чем он сам. Он внутренне, сердечно чувствовал, что каждому даётся свой талант, что нельзя подогнать под одну мерку учёных воззрений, что каждый призван осуществить в науке ту сторону великой правды Божией, которая находит наиболее сильный отклик в его душе. Как далёк он был от того, чтобы считать совершенно чуждым истины всё то, что не входило в его собственные философские послания. Как далёк был от исключительности и нетерпимости! С каким участием относился он ко всякому искреннему проблеску мысли, хотя бы и не соглашался с ним! В своих философских работах студенты часто не соглашались с воззрениями Виктора Дмитриевича, подвергали их разбору, посильной критике и в таком виде подавали ему своё сочинение. Вам известны такие случаи, и вы легко их припомните. Как же относился к этому В. Д.? В его заметках нельзя было прочесть ни тени раздражения. Напротив, он с радостью приветствовал пробуждающийся анализ молодого ума. Он поощрял его и воспитывал. На его слова и мысли отзывались наши души, но каждый отзвук отличался своеобразным характером.“ „Без сомнения, жизнь нас, студентов, во многом отклонялась от идеалов покойного профессора. Но припомните, пожертвовал ли он хоть однажды ради них живым человеком? Слышал ли кто-нибудь от него жёсткое —279— слово? Тяжело ли было сказать ему правду? Как мягко, как деликатно было его прикосновение к больной совести! Как отзывчиво было его сердце! С каким участием относился он к жизни каждой единицы! Пусть же воспоминание о нём будет последним заветом нам от академии! Пусть воскреснут дух, сердечность и все жизненные правила дорогого профессора и в нашей деятельности! Будем верны преданиям нашей родной alma mater! Пусть наша верность им будет знаком нашей благодарности! Да будет свята и высокоценна для нас всякая человеческая личность, да будет неприкосновенна ангельская чистота, детской души, к воспитанию которой мы призываемся! Остережёмся служить Богу человекоубийством, к которому по Апостолу причисляется всякое ненавистное чувство к ближнему (1Ио.3:15)! Будем помнить, что осуждён будет виновник всякой напрасной человеческой слезы, а соблазнившему единого от малых сих облежит камень жерновный на выи ( Мк.9:42 ). |
| «Благая, угодная и совершенная» – означает, что человек говорит себе: то, к чему я раньше стремился, было гораздо хуже для меня же, чем то, что предлагает Бог; это приводило часто к плохим последствиям и только казалось мне желанным и добрым; найдя предлагаемое Богом, пусть и трудное вначале, я принимаю это как, безусловно, лучшее, и потому отказываюсь от своих решений, как мне же и неугодных. Пока нет сердечной установки на переживание благости воли Божией, лично «для меня» неизбежны интерпретации всех возможных указаний в желательном для себя смысле. Для волюнтаристического субъективизма это дело всегда легкое. Истолковать любое сцепление обстоятельств можно прямо в обратном смысле, увидеть знамение там, где его нет; сослаться на обычное явление, как на чудо; не увидеть даже вполне очевидной подсказки после молитвы и проч. Несколько труднее в таких случаях дело обстоит с обращением к опыту Церкви; да и то всегда можно, например, в ложном смирении сказать о себе: «мы, люди нынешнего времени, совершенно бессильны по сравнению со святыми и ориентироваться на их решения можем только условно». И даже в советах опытных людей можно услышать то, что вовсе не говорилось, а то, что говорилось, не услышать. К тому же уже выработалась такая замечательно тонкая техника рассказа, например, духовнику об определенных событиях, что заранее можно предсказать его реакцию. Впрочем, даже и при честном желании искания воли Божией дело бывает непростым в мистическом отношении, ибо здесь встает важный вопрос различения духов. Различение духов Понимание необходимости различения духов идет от апостольских времен: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1Ио. 4,1). Испытание духов – это проверка сложных вариантных решений в области духовной и в области нравственной; в прикладном смысле – это проверка соотнесенности решений с волей Божией. Такая проверка исключительно важна потому, что по аскетическому знанию ангелы тьмы имеют обыкновение и возможность притворяться ангелами света, т. е. отчасти даже и претворяться в них. Зло раскрывается неопытным людям, как видимость добра, ложь, как видимость правды, безобразие, как видимость блага и красоты. Начинающаяся как обман, подмена одного духа другим, завершается как самообман. Самообман начинается ошибкой ощущения и переживания, завершается ошибкой внешнего и внутреннего действия, ошибкой жизни, порою длящейся всю жизнь. |
| Всему этому прекраснейшему содержанию общей жизни приближается неизбежный конец – как бы смерть. Только взаимная любовь и молитва друг за друга могут торжествовать над нею, могут не на словах только, не в пышных фразах, по „делом и истиною“ (1Ио.3:18) сохранять невидимое общение душ, охранять в разлуке то содержание жизни, какое вливала в них Академия. Охранять его нужно и для того в особенности, чтобы спасти нас от другой смерти, смерти лютейшей, смерти страшной и неумолимой, которой грозная коса висит над каждым из сынов Адама, то с особенной лютостью заносится над вступающими в жизнь питомцами школы, носителями юношеских, высоких, но не подкреплённых опытом, стремлений и надежд. Разумею смерть нравственную; разумею отвержение высшего Божественного звания и то постепенное, но безвозвратное погружение души в самолюбивую и чувственную тину плотской жизни, от которого избавить нас может опять лишь любовь и молитва . Увы, сколь немногие питомцы всяких школ сохраняют в своём дальнейшем существовании хотя некоторые, сколько-нибудь существенные, черты высшей жизни! сколь многие, напротив, всю жизнь свою посвящают исключительно греховному себялюбию, совершенно забывая обо всём том, что было дорого в юные годы. Скрывать ли от себя ту печальную участь друзей, оставляющих ныне нашу Академию, что во взорах и на лицах многих из них Ангел Хранитель скоро-скоро не отыщет следов нравственного и религиозного одушевления, но дряхлуя и стеня будет находить печати страстей и душевного одебеления. О злая смерть души! о печальный жребий наш, жребий изгнанников рая! Ни богословская учёность, ни общественное высокое призвание ничто не может озлатить твоей поражающей десницы! Но и здесь сострадательная любовь и пламенная молитва отгоняет искусителя от слабой души. Разумеете ли вы, юные братие, незаменимую для вас силу этих надёжных кормчих при опасном исхождении в открытое житейское море, воздвигаемое напастей бурей? К сожалению, едва ли разумеете, ибо разумение это даётся обыкновенно горьким опытом, убеждающим человека в его нравственном бессилии и ничтожестве, тем опытом, |
| Слушая не совсем искренние рассуждения своих друзей, Иов мучился и роптал, но опять таки потому, что, при сознании своей невинности, не мог он своих несчастий считать наказанием; если же они не наказание, то где же их смысл и справедлив ли Господь? Рассуждения друзей, таким образом, приводили человека или к лицемерию (в душе чувствуя, что страдания не заслуженны, все-таки говорить, что они заслужены, защищать правду Божию лицемерием, за что Иов и обличает своих друзей) или же искреннего заставить усомниться в Боге. Поэтому-то Иов и просит, чтобы ему дано было видеть Господа, дано было предстать пред суд Божий. Когда же Господь является и открывает Иову и друзьям Свое величие, Иов повергается в прахе и пепле, но вполне успокоенный: теперь его очи видели Господа, о Котором он слышал только слухом уха, его вера нашла себе неопровержимое доказательство, истина торжествует. Об избавлении от страданий он даже и не упоминает: его Бог, на самом деле, есть Бог, есть истина, для него это главное. Таким образом, торжество добра необходимо предполагается его истиной; вечное блаженство праведников есть свидетельство об истинности Христова учения. Если добро и зло имеют одинаковые права на существование, или не имеют его, одинаково вечны, тогда нет оснований выбирать первое, закон бытия, в таком случае, “да ямы и пиемы”. Это одно из весьма важных оснований, почему необходимо при учении о добродетели указывать на следующее за нею вечное блаженство. Но нам скажут, что в Св. Писании и творениях отцов Церкви встречаются не только указания на будущее торжество добра, как на залог его истинности, но и прямые попытки побудить человека к доброделанию обещанием награды, попытки, по-видимому, говорящие в пользу опровергаемого нами правового жизнепонимания. Ввиду всего вышесказанного, мы можем решительно ответить, что для таких попыток нужно искать причину не в учении, а вне его, их нужно понимать, как неизбежны уступки обычному человеческому настроению. Истинные христиане, в которых “пребывало помазание Божье”, конечно, по слову апостола, “не имели нужды, чтобы кто учил их” (1Ио. |
| Древняя Церковь и смотрела на Таинство Покаяния как на врачевание, необходимое христианину лишь в исключительных случаях, когда он «грешит к смерти», когда, по зову апостола Иоанна Богослова, нельзя одною только братскою молитвою испросить ему от Господа прощения (1Ио.5,16), потому что он вышел из общего течения жизни Церкви, расстраивает совместную братскую работу созидания спасения, когда не случайно, а устойчиво вносит в эту братскую работу чуждые ей элементы, словом, когда возникает необходимость вновь ввести в Церковь христианина, отколовшегося от Нее какою-либо стороною своей личной жизни. Таков истинный смысл Таинства Покаяния и по установлению его Христом. Из трех изречений Господа о «власти вязать и решить» два (Еф.16,9; Ио 20, 23) говорят не о Таинстве Покаяния в собственном смысле, а о всей совокупности полномочий, обещаемых ап. Петру (Еф.16,9) и вверяемых всем апостолам (Ио.20,23), и только в третьем (Мф.18, 15-20) говорится определенно о «грехе брата», т.е. христианина, соблазняющем собрата, и устанавливаются три формы прекращения этого соблазна и исправления согрешающего: 1. Братское частное увещание - исправление без Таинства Покаяния («обличи его между тобою и им одним»); 2. Призыв более авторитетных собратий для увещания согрешающего -- исповедь частная пред духовником и его разрешение («возьми с собою еще одного или двух»); 3. Перенесение вопроса о грехе соблазняющем на суд всей Церкви - публичное покаяние, с отлучением согрешающего на время выяснения вопроса для всей Церкви, заканчивающееся или публичным же примирением, разрешением грешника, или признанием упорного грешника «язычником и мытарем», т.е. для собратий - прекращением соблазна, поскольку упорно пребывающий в грехе откололся от Церкви, а для самого грешника - объявлением невозможности совершить Таинство Покаяния, снять с него грех, доколе он предпочитает этот грех общению с Церковью. Таким образом, как видно из изложенного: 1) Оба таинства - как Причащения, так и Покаяния - являются самодовлеющими, так как каждое из них имеет соответствующую ему цель и преподает свой определенный благодатный дар. |
| Условием прощения грехов в Церкви является их покаянное исповедание (откуда и слово Исповедь) перед Богом и Церковью — в лице священника. И по молитве, произносимой священником после исповедания, Господь, невидимо и таинственно (откуда и слово Таинство) присутствующий на Исповеди, прощает грешника. Покаяние, исповедание и прощение — основные этапы того, что составляет Таинство Покаяния, в котором Господь исцеляет душу грешника и возобновляет в нем Свое действие. Впрочем, все это происходит не «автоматически» — не против воли человека, и при его соучастии, которое выражается в прекращении совершения новых тяжелых грехов, а также в переосмыслении и перестройке всей своей жизни. Это требует усилий, поскольку «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11.12). Но с помощью Божией может ли что быть невозможным? Спросите свою совесть Итак, Вы решили очистить свою душу в Таинстве Покаяния. Вы — взрослый человек, крещенный в детстве, и никогда еще не исповедовавшийся. Казалось бы, это просто — прийти в храм на Исповедь, и назвать те грехи, в которых нас обличает совесть. Но в том то и дело, что наша совесть бывает и как бы «мертвой», если «отравлена» смертными грехами. Как ни странно, но за ощущением своей безгрешности часто стоит «спящая» совесть, вследствие нераскаянного смертного греха. И наоборот — «бодрствующая» совесть святых давала им возможность видеть множество своих прегрешений. Как у апостола Иоанна Богослова: «Если говорим, что не имеем греха, — обманываем самих себя, и истины нет в нас.» Поэтому от смертных грехов надо очиститься в первую очередь. Что это за грехи? Смертные грехи Это название происходит из Ветхого Завета, где за совершение большинства таких грехов полагалась смертная казнь или изгнание. В Новом Завете понятие «грех к смерти» также имеет место (1Ио. 5.16), хотя за совершение таких грехов уже не предписывается общественного наказания. Вместе с тем, совершение смертных грехов полностью меняет духовное состояние человека, которое Учителя и Отцы Церкви характеризуют как «смерть души» и «оставленность Богом». |
|
|
