| Со списком в руке Магеллан переходит с корабля на корабль, от предмета к предмету. Какого труда, вспоминает он, стоило все это собрать, проверить, сосчитать, оплатить! Какая борьба велась днем с чиновниками и купцами, какой страх нападал на него по ночам: а вдруг что-то забыто, вдруг что-то неверно подсчитано! Но вот наконец, кажется, и все, что потребуется в этом плавании для двухсот шестидесяти пяти едоков. Люди — матросы — всем обеспечены. Но ведь и корабли — живые, бренные существа, и каждый из них в борьбе со стихией расходует немалую долю своей силы сопротивления. Буря рвет паруса, треплет и мочалит канаты, морская вода точит дерево и разъедает железо, солнце выжигает краску, ночной мрак поглощает светильное масло и свечи. Значит, каждая деталь оснастки — якоря и дерево, железо и свинец, мощные стволы для замены мачт, холст для новых парусов — должна иметься в двойном, если не больше, количестве. Не менее сорока возов лесных материалов погружено на суда, чтобы безотлагательно исправить любое повреждение, заменить любую доску, любую планку; и тут же бочки с дегтем, варом, воском и паклей для конопачения щелей. Разумеется, не забыт и арсенал необходимых инструментов: клещи, пилы, буравы, винты, лопаты, молотки, гвозди и кирки. Грудами лежат десятки гарпунов, тысячи рыболовных крючков и неводов, чтобы в пути ловить рыбу, которая наряду с запасом сухарей составит основное питание команды. Освещение обеспечено на долгое время: на борту имеется восемьдесят девять небольших фонарей и четырнадцать тысяч фунтов свечей, не считая массивных восковых свечей для церковной службы. На долгий срок рассчитан и запас необходимых навигационных приборов — компасов и компасных игл, песочных часов, астролябий, квадрантов и планисфер, а для чиновников имеется пятнадцать новехоньких бухгалтерских книг (ибо где, кроме Китая, можно во время этого путешествия раздобыть хоть листок бумаги). Предусмотрены также и неприятные случайности: налицо аптекарские ящики с лекарствами, рожки для цирюльников, кандалы и цепи для бунтовщиков, но в не меньшей мере проявлена и забота о развлечениях: на борту имеется пять больших барабанов и двадцать бубнов, найдется, верно, и несколько скрипок, дудок и волынок. |
| «В здешней епархии, говорит Московский архипастырь, я нашел в двух селах 200 душ жидовствующих и, посылая священника для увещания их, предложил ему, чтобы он пошел с молитвою е не требовал полицейского чиновника. Он так и сделал и, с помощью Божиею, оба прихода очищены от иноверия. Тот же человек не имеет успехов при увещании раскольников» 507 . «Знаменательный признак, замечает он по этому поводу в другом месте, что причины неуспеха (миссионера у раскольников) надобно искать вне миссионера» 508 . Это значит, что недостаточность духовных мер для борьбы с расколом обусловливается не характером этих мер, но характером самого раскола, который не доступен вразумляющему воздействию духовенства. Успех духовных мер много зависит от того, сколько в самих раскольниках находится «искреннего беспристрастного желания познать истину Божию; ибо по слову Христову только тот, кто искренно желает творить волю Божию, уразумеет о учении, кое от Бога есть» 509 . Этого то искреннего и беспристрастного желания познать истину и не достает очень многим из наших раскольников. Дело в том, что одним только невежеством нельзя объяснить существование современного раскола. Не все раскольники настолько невежественны, чтобы не видеть всей лжи и пагубности раскола; напротив, многие и даже очень многие, по мнению м. Филарета, и идут в раскол и остаются в расколе, отлично сознавая его темные стороны, так что об их искренности не может быть и речи; напр., «между купцами и в особенности молодыми, говорит он, весьма немногие веруют в раскол, но остаются в нем или по выгодам, происходящим от их коммерческих связей, или по наклонности к своеволию и распутству, дозволяемому их лжеверованием, или из опасения преследования от могущественных старшин» 510 . Иногда м. Филарет настолько широко простирает силу подобных мотивов коснения раскольников в своих заблуждениях, что совершенно игнорирует главную причину, которая породила раскол и которою он держится вот уже более двух столетий, т.е. невежество русского народа, его привязанность к букве, обрядоверство. |
| Государь хотел увенчать свои успехи взятием Смоленска; но дождливая осень, недостаток в съестных припасах и зима, отменно снежная, заставила его отложить сие предприятие. В самом начале войны он спешил известить Менгли-Гирея, что пришло для них время ударить с обеих сторон на Литву. Сообщение между Россиею и Крымом было весьма неверно: Азовские Козаки разбойничали в степях Воронежских, ограбили нашего Посла, Князя Кубенского, принужденного бросить свои бумаги в воду, а другого, Князя Федора Ромодановского, пленили. Несмотря на то, Менгли-Гирей, как усердный наш союзник, уже в Августе месяце громил Литву. Сыновья его, предводительствуя пятнадцатью тысячами конницы, выжгли Хмельник, Кременец, Брест, Владимир, Луцк, Бряславль, несколько городов в Польской Галиции и вывели оттуда множество пленников. Желая довершить бедствие зятя, Великий Князь старался воздвигнуть на него и Стефана Молдавского, обязанного договорами помогать России в случае войны с Литвою. 1501 г.. В сих несчастных обстоятельствах Александр делал что мог для спасения Державы своей: укрепил Витебск, Полоцк, Оршу, Смоленск; писал к Стефану, что ему будет стыдно нарушить мирный договор, заключенный между ими, и служить орудием сильному к утеснению слабого; предлагал свою дружбу Менгли-Гирею, убеждая его следовать примеру отца, постояного союзника Казимирова, и называя Государя Московского вероломным, хищником, лютым братоубийцею, в то же время отправил Посла в Золотую Орду склонять Хана, Шиг-Ахмета, к нападению на Тавриду; в Польше, в Богемии, в Венгрии, в Германии нанимал войско, не жалея казны, и заключил тесный союз с Ливониею. Хотя силы Ордена никак не могли равняться с нашими; но тогдашний Магистр оного, Вальтер фон Плеттенберг, был муж необыкновенных достоинств, благоразумный правитель и военачальник искусный: такие люди умеют с малыми средствами делать великое и бывают опасными неприятелями. Воспитанный в ненависти к Россиянам, иногда беспокойным и всегда неуступчивым соседам, досадуя на Великого Князя за бедствие, претерпенное Немецкими купцами в Новегороде, и за другие новейшие обиды, Плеттенберг требовал помощи от Имперского Сейма в Ландау, в Вормсе, также от богатых городов Ганзейских и, думая, что война Литовская не позволит Иоанну действовать против Ордена большими силами, обязался быть верным сподвижником Александровым. Написали договор в Вендене, утвержденный Епископом Рижским, Дерптским, Эзельским, Курляндским, Ревельским и всеми чиновниками Ливонии: условились вместе ополчиться на Россию, делить между собою завоевания и в течение десяти лет одному не мириться без другого. |
| Конечно, плохого учителя или учительницу ничего не стоит удалить; но гораздо труднее заместить их лучшими. Хороший состав учителей и учительниц можно приготовить только в течение долгого времени. Недавно одна либеральная газета язвительно заметила, что для церковно-приходских школ не достает людей. Мы, напротив, думаем, что если бы прекратился приток кандидатов на учительские места в земские и министерские школы из училищ духовного ведомства, и если бы находящиеся теперь на службе в земских и министерских школах учители и учительницы духовного звания все перешли на службу в церковно-приходские школы; то крайний недостаток в людях оказался бы не в церковно-приходских, а в земских школах. Но, разумеется, это могло бы быть лишь в том случае, если бы в церковно-приходских школах за тяжкий труд учительства давалось вознаграждение не меньшее, нежели в земских школах; а ожидать, что люди, хотя бы они были и воспитанниками духовной школы, предпочтут скудное пропитание голодному столу, не возможно, даже не должно. Как бы то ни было, но тяжелый крест народного учительства – в школах земской и грамотности на половину, а в церковно-приходской полностью несут воспитанники и воспитанницы духовных школ. 69 Беспристрастие и даже крайняя снисходительность, постоянно оказываемые иносословным, при приеме их в духовно-учебные заведения и во время учения их там, показывают несправедливость обвинений духовенства в кастической замкнутости. Духовенство всегда находилось в близком общении с низшими сословиями, которые сами не чуждались его: с купцами, мелкими чиновниками, мещанами и крестьянами; а если оно не близко стоит к высшим классам общества, то потому, что те сами смотрят на него свысока и чуждаются его. Еще более чуждается его, презирает и ненавидит либеральная интеллигенция, но иначе и быть не может. Затем к нему враждебно относятся раскольники и сектанты. Должно к этому прибавить, что в некоторой мере духовенство не может не быть отчужденным от общества. Напр., православное русское духовенство не бывает в театрах, на общественных балах, в светских концертах, на народных и других общественных гуляньях, избегает бывать на обедах в постные дни. |
| IV Отец Кир пил. Вечный хмель свой он оправдывал своим умом и тем, что живет он в Стрелецке, в этом полустепном городишке, где только возле неуклюжего собора и базарной площади белеют каменные дома хлеботорговцев, а по окраинам – хибарки, нищета. Высокий, дородный, он похож был на боярина; долго был силен и красив. В женской прогимназии, где он преподавал, в него влюблялись самые восторженные девушки, те, полные, волоокие, до времени развившиеся, у которых бывают такие чудесные пепельные волосы, такой нежный цвет лица и такой горячий румянец застенчивости: не могли они спокойно видеть его черных соколиных глаз, его синих кудрей, лежавших по плечам, осыпанным перхотью, по коричневому подряснику, сладко пропахнувшему ладаном и табачным дымом. Портили его только зубы, коричневые от неумеренного курения. Всегда и всем, не делая никаких исключений, он говорил «ты»: ведь были же пастыри, говорившие так вельможам и князьям, даже царю самому. Они поучали, наставляли их сурово, порою обрывали их. – Благослови, пастух, – сказал как-то один вельможа одному такому пастырю. – Благословляю, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, самую глупую овцу стада моего, – ответствовал пастырь. С купцами о. Кир был груб, с начальниками скор и находчив на резкое слово, с вольнодумцами краток и беспощадно логичен. В Стрелецке редко попадали в руки адресатов цветные открытки. Но о. Кир исправно получал даже самые красивые, с видами Кавказа и Крыма – от племянника, молодого, но уже видного чиновника при губернаторе: о. Кир пригрозил почтмейстеру лишением места за пропажу хотя бы одного письма к нему. И весь город говорил об этом с восхищением. Весь город восторгался о. Киром, как человеком необычайного ума и редкой учености. За великую честь считали принять и угостить его. Но приглашения о. Кир принимал разборчиво, в свой же дом никого не пускал. Дом его, длинный и невысокий, по кирпичу беленный мелом, был далеко виден по широкой улице. Нигде не росло ни единого деревца – разве какая-нибудь кривая яблонька на мещанском пустыре. |
| Великий князь Киевский Ярослав Мудрый. Гравюра. Сер. XIX в. Это является весьма существенным признаком связи населения Юрьева с русскими ремесленниками и купцами или поселенцами, через них распространялись в городе гончарные изделия русского происхождения. Среди других находок этого же периода можно отметить железные наконечники стрел , похожие на наконечники стрел из древнерусских дружинных курганов и в значительной степени характерные для Новгорода . При раскопках в других областях Эстонии они не найдены, а следовательно, не употреблялись и не были там известны. К предметам, изготовленным русскими ремесленниками, относятся также витые бронзовые браслеты, ключи и замки так называемого киевского типа . Любопытны также несколько черепков красноглиняных амфор домонгольского периода, которые могли попасть в Юрьев только через русских. Амфоры такого типа не встречаются на территории Эстонии нигде, кроме Тарту. Упомянутые находки позволили археологу В. Труммалу сделать вывод, что памятники материальной культуры этого периода могут быть связаны с русским поселением 30-х гг. XI в. Он также считал, что «защитные сооружения и остальные постройки городища могли погибнуть вероятнее всего в результате пожара 1061 г.» . Согласно летописи весной 1061 г. эстонские крестьяне сожгли Юрьев и находящиеся близ него деревни , чтобы избавиться от власти местных князей, а также, по-видимому, свергнуть власть и русского князя. Некоторые ученые, в том числе и Х. А. Моора, в свое время высказывали предположение, что Юрьев мог быть в то время чем-то вроде вотчины русского князя . По-видимому, жившим здесь русским чиновникам построили и соответствующие дома — «хоромы», которые упоминаются в той же летописи. Эти летописные сведения объясняют наличие в Юрьеве материальной культуры древнерусского происхождения. При Ярославе и после него город развивался и рос, укреплялись и культурные связи с Русью. Об этом можно судить по найденным в других частях города черепкам глиняных сосудов разных типов, аналогичных керамике Новгорода и Пскова XII–XIII вв. Такая же керамика представлена на городище в слое следующего строительного периода. По археологическим данным, экономические и культурные связи с Новгородом и Псковом продолжались и в течение XIII–XIV вв. |
| Но на деле в сущности это было далеко не так, ибо, во-первых выборное право осталось только за дворянами и купцами, а не за всеми классами земщины, следовательно, в земщину внесено гибельное начало разделения на классы с правами и классы без прав; во-вторых, ландраты, ландрихтеры и бурмистры хотя и были выбираемыми из земщины, но в сущности они были чиновниками правительства, а не представителями земщины; они состояли не в земской, а в государевой службе и были ответственны перед правительством, а не перед своим обществом; в-третьих, по указу от 26 февраля 1714 года вся неисправность по сбору податей взыскивалась на губернаторах, вице-губернаторах и ландратах, и на их имение налагались большие штрафы, по гривне с недобранного рубля, и штрафы сии строго запрещено раскладывать на губернии, а взыскивались они с пожитков губернатора или ландрата; следовательно, губернаторам и ландратам главная забота была в том, чтобы не подпасть штрафу, об интересах же земщины им не было надобности и думать. Наконец в 1719 году Петр Великий приступил к новому устройству центральных ведомств администрации, средних между Сенатом и областным управлением, которые у него названы коллегиями и заменили до некоторой степени прежние приказы. Указом от 12 декабря 1718 года повелено с 1719 года открыть коллегии по шведскому образцу и для показания иноземного порядка, как вести в коллегиях дела, в прибавок к русским членам назначить в коллегии членов из иноземцев. Первоначально было учреждено девять коллегий; но в 1721 году к ним присоединена еще десятая коллегия под именем главного магистрата, которая должна была заведовать всем купечеством в Русском государстве и состояла прямо под ведением Сената. В этой новой коллегии обер-президент и президент, как и в прочих коллегиях, назначались правительством, а не по выбору от общества, и первым обер-президентом был назначен князь Трубецкой, а президентом купец Исаев. Учреждение коллегий по шведскому образцу повлекло за собою новые учреждения и в областном управлении, также принаровляясь к шведским порядкам. |
| В одной и той же ложе («Александра тройственного спасения») встречались в качестве сочленов московский полицмейстер Бибиков, ректор университета Гейм, будущие декабристы Фон-Визин и А.Н. Муравьев. «Почти все образованное население, – говорит в своих воспоминаниях Пржецлавский, – все непрестарелые лица высшего и среднего общества принадлежали к ложам... В их стенах сглаживались так резко выдающиеся иерархические и сословные различия. Нередко плебей восседал в ложе выше светлейшего князя». То же самое говорит в своих воспоминаниях и ген. Михайловский-Данилевский, автор столь патриотической истории 1812 г., принятый в масонство в период заграничного пребывания: «масонство, сближавшее особ различного состояния, было в сем отношении благодетельно для России, где разделение гражданских сословий отменно много препятствует развитию просвещения». Эта демократизация лож, то, что в них, по выражению современника, допускается «всякая сволочь», т.е. люди «подлого состояния», по другой терминологии, отвлекает от лож внимание представителей великосветского общества. Михайловский-Данилевский в процитированном выше отрывке своих воспоминаний говорит: «Знатные люди у нас редко были масонами; ложи были обыкновенно наполнены людьми среднего состояния, офицерами, гражданскими чиновниками, весьма редко купцами, а более всего литераторами». Знать, однако, на первых порах принимала довольно живое участие в масонских ложах. В.И. Семевский указывает, что в разное время принадлежали, между прочим, к масонским ложам многие из членов Государственного совета: Лопухин II, Куракин, Мордвинов, Кочубей, Гурьев, Ланской, Голицын, Потоцкий, Сперанский, Кампенгаузен. Все они отстраняются от масонства, когда в клубах начинают проявляться до некоторой степени новые либеральные течения, когда и правительство начинает с подозрением смотреть на развитие масонства и ставит препятствия для его дальнейшего распространения. Так, в марте 1819 г. по распоряжению Александра закрывается полтавская ложа «Любовь к истине», входившая в союз «Астрея». Те же препятствия чинят маркиз Паулучи, враг масонства, в Риге и Магницкий в Симбирске. И уже руководителю «Астреи» гр. Мусину-Пушкину-Брюсу приходится в официальном прошении констатировать: «ныне масонство не имеет уже счастья пользоваться покровительством правительства». Вместе с утерей этого «покровительства» начинается выход многих членов из чиновной аристократии. |
| То же касалось всех прочих форм долговой кабалы, которые грозили бедным ближневосточным крестьянам и их семьям с самого начала письменной истории. Наконец, ислам строго запрещал ростовщичество, под которым понималось любое соглашение об одалживании под любым предлогом денег или товаров под процент . В определенном смысле создание исламских судов можно рассматривать как окончательный триумф патриархального бунта, который начался за много тысяч лет до того; триумф этики пустынь или степей, реальной или воображаемой, несмотря на то что верующие прилагали все усилия, чтобы тяжеловооруженные потомки кочевников не покидали пределы своих лагерей и дворцов. Это стало возможным благодаря глубоким изменениям в союзах между классами. В великих городских цивилизациях Ближнего Востока всегда господствовал фактический союз между чиновниками и купцами, которые держали остальное население либо в долговой кабале, либо в постоянном страхе в нее попасть. Обратившись в ислам, купцы, которых обычные крестьяне и городская беднота считали главными злодеями, перешли в другой лагерь, отказались от своих наиболее одиозных приемов и стали лидерами общества, противопоставлявшего себя государству. Это стало возможным потому, что ислам с самого начала относился к торговле положительно. Мухаммед сам начал свою взрослую жизнь с занятия торговлей, и ни один исламский мыслитель никогда не считал честное стремление к выгоде безнравственным по своей природе или враждебным вере. Да и запрет ростовщичества, который, как правило, строго исполнялся, даже в случае торговых ссуд ни в коей мере не препятствовал росту торговли и сложных кредитных инструментов . Напротив, и то и другое переживали бурный расцвет в первые века существования халифата. Извлечение выгоды было возможным потому, что исламские юристы допускали некоторые виды оплаты услуг (например, товары, покупавшиеся в кредит, стоили немного дороже тех, что приобретались за наличные), которые давали банкирам и торговцам стимул для того, чтобы предлагать кредитные услуги . |
| Случай, рассказанный Бартеневым, был далеко не единичным; не одиноким был и литературный отклик Гоголя на это бытовое явление. Аналогичный эпизод встречается в повести Даля «Вакх Сидоров Чайкин», напечатанной, правда, позже «Мертвых душ» (в «Библиотеке для чтения», 1843 г., Отмечено несколько подобных спекуляций на Украине (см. «Обоз к потомству», из записок Н. В. Сушкова, в сборнике «Раут», 1854 г., кн. III, стр. 382 и сообщение в журнале «Киевская старина», 1902, стр. 155). Любопытно, что один из подобных же рассказов исходит от дальней родственницы Гоголя, М. Г. Анисимо-Яновской, причем, по ее словам, самую мысль „Мертвых душ“ дал Гоголю ее дядя, Харлампий Петрович Пивинский, накупавший мертвых душ, чтобы приобрести ценз для винокурения (с той же целью приобретал мертвые души владелец незаселенной земли, о котором рассказано в воспоминаниях Сушкова). По словам Анисимо-Яновской, Гоголь бывал в имении Пивинских, «да кроме того и вся Миргородчина знала про мертвые души Пивинского». Сам по себе этот поздний рассказ, в котором вовсе отсутствует хронология, не обязывает нас к радикальному пересмотру творческой истории «Мертвых душ», но вполне, конечно, возможно, что на первоначальную пушкинскую мысль могли наслоиться и собственные воспоминания Гоголя. Однако в замысле Гоголя предприятие Чичикова изображалось не как заурядный, а, напротив, как необычайный случай. Это видно из самого развития сюжета, из таинственности, которою замысел Чичикова окружен, а также из нежелания Гоголя заранее оповещать, «в чем состоит сюжет» (письмо к Жуковскому от 12 ноября 1836 г.). В общем идейно-художественном замысле «Мертвых душ» мотив предприятия Чичикова не имел решающего значения; как сказано в «Авторской исповеди», этот мотив («сюжет») и по мнению Пушкина был хорош для Гоголя тем, что давал ему «полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров». На эту же основную творческую мысль Гоголя есть указание и в письмах его к литературным друзьям, написанных в 1835–1836 гг., т. е. в начале работы над «Мертвыми душами». В приведенном письме к Пушкину от 7 октября 1835 г. сказано: «Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь». А в письме В. А. Жуковскому через год (12 ноября 1836 г.) уже нет оговорки «хотя с одного боку», там сказано решительнее: «Вся Русь явится в нем». Там же он называет свой сюжет «огромным» и ясно намекает на его общественно-обличительное содержание: «Еще восстанут против меня новые сословия и много разных господ; но что ж мне делать! Уже судьба моя враждовать с моими земляками». «Новые сословия», по сравнению с «чиновниками», «купцами» и «литераторами», враждовавшими с Гоголем после «Ревизора» см. письмо к Щепкину от 29 апреля 1836 г.), — это, конечно, помещики-душевладельцы, сравнительно малозатронутые в прежних произведениях Гоголя, но занявшие центральное место в новом его широком обличительном замысле. |
|
|
