| По своим особенностям праздник Благовещения приближается к праздникам Рождества Христова и Богоявления. Поскольку он почти всегда выпадает на дни Великого поста, то имеет только по одному дню предпразднства и попразднства, совпадающего к тому же с отданием праздника. А если Благовещение случится в Лазареву субботу, то оно не имеет попразднства. Если же праздник Благовещения случится в Неделю ваий, Страстную или Светлую седмицу, то он вообще не имеет ни предпразднства, ни попразднства. Всенощное бдение праздника может начинаться по-разному. 1 . Если праздник приходится на такие дни Святой Четыредесятницы, как вторник, среду, четверг, пятницу или субботу любой седмицы, или вторник, среду или четверг Страстной седмицы, всенощное бдение начинается великим повечерием. Непременным условием этого является совершение накануне днем (т. е. 24 марта) вечерни (с малым входом и чтением паремий) отдельно или в соединении с Литургией Преждеосвященных даров. 2 . Если Благовещение случится в Недели или в понедельники Великого поста или в любой день Светлой седмицы, всенощное бдение начинается великой вечерней. 3 . Если Благовещение случится в Великий Пяток или в Великую Субботу, всенощное бдение начинается утреней, причем накануне этих дней должна служиться вечерня: в четверг с Литургией святого Василия Великого , а в пятницу – особо. 4 . Если Благовещение случится в день Светлого Христова Воскресения (такое совпадение называется Кири-опасха), то в пасхальную утреню вместе с пасхальным каноном поется и канон Благовещения, а после 6-й песни читается Евангелие праздника Благовещения. Если всенощное бдение начинается великим повечерием, то накануне, как уже говорилось, должна быть совершена вечерня с малым входом и с чтением паремий. Она имеет те же особенности, что и великая вечерня, начинающая всенощное бдение под праздник, в те дни, когда это положено. Особенности этой вечерни следующие. Поются стихиры на «Господи воззвах» из Триоди (постной или цветной в зависимости от того выпадет Благовещение до или после Пасхи) и Минеи (праздника), на «Слава и ныне» – стихира праздника. |
| И сказала ослица: «Не бей меня, я отныне буду ходить прямо». И когда он проехал немного, сошел с ослицы. А ослица не знала, что посох на ней. И когда она увидела своего господина без посоха, презрев его, снова начала лениться и носиться туда-сюда по посевам. Тогда господин ее, взяв посох, крепко поколотил ее, пока она не стала ходить прямо. Так и с телом: когда оно возмущается и заставляет тебя сойти с пути Божия, ударь его постом, и оно пойдет прямо. И да будет пост всегда соединен со страхом Божиим». Один брат был большим подвижником в Скиту, и подбросил ему враг воспоминание об одной очень красивой женщине, которую он видел в миру, и тем причинил ему сильную скорбь. По промыслу Божию навестил его другой брат, шедший из Египта в Скит. И во время разговора пришедший из Египта сказал, что жена такого-то умерла сегодня. А это была та, из-за которой у брата была брань. Тот, встав, взял ночью свой левитон и пошел в Египет, и пришел на то место, где ее похоронили. Раскрыв ее гроб, он набрал гноя в свой левитон и так вернулся в свою келью, с левитоном, полным зловония. И когда начиналась у него брань, он клал это зловонное одеяние перед собой и противоборствовал своему помыслу, говоря: «Вот твое похотение, окаянный! Та, которую ты искал, теперь пред твоими глазами: насыться же ею!» И таким образом искусно творя и противостоя помыслу, он истязал себя зловонием, пока не оставила его брань. Рассказывал как-то авва Илия воск 456 , что: я жил некогда в пределах Иорданских в пещере, близ обители Евнухов. Однажды, около шестого часа, когда был сильнейший зной (ибо шел август месяц), кто-то постучал в мою келью. Я вышел и увидел женщину, и говорю ей: «Что ты здесь делаешь?» Она же сказала: «Кири авва, я тоже прохожу такое же жительство, и я живу примерно в одном поприще от твоей пещеры, и у меня маленькая пещерка». И она показала мне пещеру. «Но проходя через эту пустыню, я возжаждала от зноя. Сотвори же любовь и дай мне немного воды». Я вынес свой сосуд и дал ей. Она взяла, выпила и ушла. |
| Однажды брат в Скиту был борим демоном блуда. И он, тяжко одолеваемый, пошел и рассказал об этом старцу. И говорит ему старец: «Пойди в Октодекат, что в Александрии, и побудь над усыпальницей отцов, и скажи: «Боже Фомаиды мученицы, помоги мне и избавь меня от блудного искушения», и я уповаю на Бога, что Он избавит тебя от этого искушения». Брат же, заручившись молитвой и заповедью старца, идет в Октодекат. И он сделал так, как повелел ему старец. И, возвратившись в Скит, он припадает к ногам старца и говорит ему: «Божией помощью и твоими молитвами, владыко, освободился я от блудной брани». Отвечает ему старец: «Как ты освободился?» Говорит ему брат: «Только сотворил двенадцать поклонов и возлег на усыпальницу и уснул, как приходит одна девица и говорит мне: «Авва, авва, прими это благословение и ступай с миром в свою келью». И, взяв благословение, я тотчас ощутил облегчение от брани, и понял, что освободился. А что это было за благословение, я не знаю». И говорит ему старец: «Вот такое дерзновение имеют пред Богом подвизающиеся ради целомудрия». Дады – это порт на Кипре; рядом с ним есть монастырь, называемый Филоксеновым. Некие монахи посетили его и нашли там одного монаха, родом мелитинца, по имени Исидор. И видели, что он непрестанно плачет с громким воплем, а когда все упрашивали его немного передохнуть, никто не смог его убедить, но всем он говорил: «Я многогрешен, таких не было никогда, от Адама до сего дня». А когда они сказали ему: «Поистине, кири авва, никто не безгрешен, кроме одного Бога», – тот отвечал: «Поистине, братья, не нашел я у людей греха, который я сотворил, ни в писаных рассказах, ни в устных. Если же вы думаете, что я сам себя оговариваю, послушайте о моем грехе, чтобы и вы обо мне помолились. Когда я был в миру, у меня была жена, христианка и богобоязненная, а я придерживался учения Севира 436 . И, придя однажды домой, я не нашел своей жены, но мне сказали, что она ушла в соседнюю церковь причаститься. Как только услышал я это, побежал, чтобы воспрепятствовать ей, но обнаружил, что она уже причастилась и возвращается в мой дом. И когда она пришла, я схватил ее за горло, и заставил извергнуть святую частицу Причастия, и, схватив, швырнул ее сверху вниз, и она упала в грязь. И тотчас я увидел, как на то место спустилась голубка и подхватила святую частицу. И спустя два дня вижу я некоего эфиопа, одетого в лохмотья и говорящего мне: «Я и ты приговорены к одному и тому же мучению». И я говорю ему: «Кто ты?» Отвечает мне тот эфиоп: «Я – тот, кто ударил по ланите Творца всех, Господа нашего Иисуса Христа, в час Страстей Его», – и тотчас исчез. Потому-то, братья мои, не могу я прекратить плакать». |
| «Хара-кири» составляло странную привилегию животизма самураев, прочих смертных просто резали, если им не удавалось умереть мирно. Во всяких более или менее несчастных обстоятельствах или при бесчестье самурай распарывал себе живот. Если самураю присуждалась смертная казнь, то ему присылался просто кинжал и он собственноручно, в присутствии государственных чиновников и своих друзей, совершал над собой приговор. Иногда к хара-кири присуждали даймеона и простые воины убитого им противника старались как-нибудь захватить его в свои руки и потом вежливо и усиленно умоляли его сделать им милость распороть свой почтенный живот, потому что его многоуважаемую голову, по принятому обычаю, им нужно положить на могилу их убитого хозяина. Такую любезную просьбу нельзя было не уважить. Если же даймеон был неумолим или настолько —382— не воспитан, что не понимал просьбы, тогда самураи с приличными случаю извинениями и конечно, поклонами осмеливались благопочтительно отрезать ему голову. Не подумайте, что все это я сам выдумываю для красного слова. Все это и было так на самом деле. Недалеко от Тоокео и теперь еще показывают храм, посвященный сорока (или двадцати) одному «роонину». Роонинами в старину назывались самураи, оставшиеся без даймеона. Так, вот, хозяина этих сорока одного самурая один придворный вельможа подвел под смертную казнь. Хозяина казнили, и самураи стали роонинами. Необходимо было придворному отомстить. Но придворный, конечно, понимал обычаи страны не хуже роонинов и потому был на стороже, окружал себя стражей. Тогда роонины рассеиваются и совсем пропадают из вида. Придворный, наконец, приходит к убеждению, что мести ему не будет, осторожность свою оставил, стражу отпустил. Роонинам этого только и нужно было. Старший собрал их, сделали они себе доспехи, какие кто мог (потому что покупать нельзя было: заметят), и ночью напали на дом злополучного придворного. Предводитель роонинов на коленях, земно кланяясь, просил придворного распороть себе живот, не осмеливаясь дотронуться до такой вельможной особы. Но придворный был трусом, поэтому роонинам, «осоре-нагара» («хотя и страшно»», равно нашему: «не при вас будь сказано», «не вам будь сделано» и т. п.), пришлось самим зарезать, придворного. Голову его они торжественно понесли к могиле своего хозяина. В городе, конечно, быстро узнали всё, роонинов почетно встречали на улицах, вельможи высылали своих дворецких пригласить их отдохнуть на перепутье, вообще чтили их, как исполнивших свой самурайский долг (месть за господина). Потом по заведенному порядку всем этим героям приказано было пораспороть свои животы, что они ко всеобщему назиданию и исполнили, и теперь лежат под сорок одним памятником около могилы своего господина. Бонза в том храме покажет вам их оружие, даже колодезь, в котором они обмыли голову царедворца, прежде чем положить её на могилу господина. |
| В эпоху поздней бронзы М. пережил очередной расцвет, находясь в составе егип. царства Тутмоса III (1490-1436) (М. упом. в древнеегип. текстах как захваченный фараоном ок. 1479), когда здесь воздвигли роскошный дворец. Ок. 1130 г. до Р. Х. город был разрушен и заново заселен, как полагают, израильтянами, к-рых сменили филистимляне , создавшие неукрепленное поселение (вопрос об идентичности новых жителей остается дискуссионным). М., процветающий и важный город, вскоре был уничтожен (возможно, арамеями) и вновь отстроен как адм. центр ассир. царя Тиглатпаласара III, захватившего Самарию (?). М., столица ассир. провинции, восстановленная и укрепленная ассирийцами, в кон. VII в. до Р. Х. была разрушена, а на ее месте воздвигнута крепость того же типа, что в Асоре и Тель- Киннерете , с открытым двором в месопотамском стиле. Находок здесь очень мало, но в отдельных местах обнаружены небольшие жилые постройки с керамикой персид. периода. По-видимому, это слой восстановления города в начале персид. периода, когда М. вновь был заселен. К тому же времени Э. Штерн относит остатки мощной и крупной (68×48 м) цитадели также в месопотамском стиле на вост. участке. В вавилонский период М., видимо, не восстанавливали. Это подтверждает и стратиграфия 2 ближайших к М. поселков, Тель-Кири и Йокнеам, почти полностью уничтоженных в кон. VII в. до Р. Х. Следующая фаза относится уже к персид. периоду, а свидетельств вавилонского времени нет ни в одном из поселений. Несмотря на большие разрушения, к-рые ассирийцы произвели в пров. Мегиддо, и на частичную депортацию населения, были восстановлены самые значительные объекты (М., Асор, Аелет-ха-Шахар, Тель-Кири и Йокнеам), уничтоженные в кон. VII в. до Р. Х. вавилонянами ( Stern. 2001. P. 315). В персид. период в М. (возможно, столице провинции) строительные остатки составляли мощный верхний слой I (600-300 гг. до Р. Х.). Здесь открыты стены и ворота, окружавшие крепость, к-рые не раз перестраивали. Из жилых районов города особенно густо застроен южный. В неукрепленной части города постройки разнообразны, но преобладает традиц. план (открытый двор с 3-сторонней обстройкой помещениями). Археология |
| Рассказывал один великий старец, что: Пришел недавно ко мне юноша, говоря мне: «Прими меня, авва, я желаю покаяться». И говорил он это со многими слезами и воздыханиями. Я же, увидев, что он весьма сокрушается и пребывает в великом унынии, спросил у него: «Скажи мне, чадо, отчего пришел ты в такое сокрушение и что за причина овладевшей тобою мрачности, и Бог поможет тебе». Он же сказал мне: «Воистину, я, кири авва, весьма грешен». Я же снова сказал ему: «Поверь мне, чадо, что, как существует много разнообразных болезней, так имеется и много разнообразных лекарств. Но если ты ищешь улучить врачевание, расскажи мне правдиво дела твои, чтобы и я соответствующие употребил лекарства. Ибо иначе врачуется блудник и иначе – убийца; иная лечебная мазь для отравителя, иное лечение для лжеца и иное для злопамятного. Одним лекарством врачуется вор, другим пользуют прелюбодея. И чтобы мне не перечислять тебе все страсти по отдельности, скажу: подобно тому как для телесных немощей различных родов различные мы видим и лекарства, так и для душевных страстей: поскольку существуют различные болезни, то иные для иных имеются снадобья». Он же, сильно стеная и ударяя себя в грудь, залился слезами с воздыханиями и не мог издать не единого свободного звука, из-за многого смятения, бывшего у него в сердце. Тогда я, видя, что он впал в смущение и невыразимую скорбь и совсем ничего не может рассказать о собственном несчастий, сказал ему: «Чадо, послушай меня, и немного принудь свой помысел, и скажи мне о том, что с тобой, и подаст тебе Бог Свою помощь. Ибо Он, по неизреченному благоутробию и безмерным Своим щедротам все претерпевший ради нашего спасения – и к мытарям приходивший, и блудницу не отвергнувший, и разбойника приявший, и тьмы грешников удостоивший спасения, – Он и тебя, чадо, примет кающегося. Ибо Он – Человеколюбец, помиловавший грешников и приявший крест и смерть; Он и тебя простит». Тогда он, через силу и немного сдержав слезы, говорит мне: «Я, кири авва, исполненный всякого греха, недостойный неба, и земли, и самой своей жизни, слышу два дня назад, что девица, дочь одного из городских вельмож, умерла и погребена со драгоценными одеждами и украшениями в одной из гробниц, находящихся за городом. |
| При этом, что весьма существенно для полемики Нестория с Кири.лом, Несторий категорически отрицает, что у него хотя бы в какомто смысле имеет место учение о двух сынах, или двух личностях во Христе — Сыне Божием и Сыне человеческом, т. е. он считает, что обвинения в его адрес по этому поводу абсолютно беспочвенны и несправедливы. Он говорит о реальном существовании двух природ, или двух ипостасей, во Христе, и может также говорить о двух образах (иногда он называет их и двумя лицами) во Христе (образе Божием, т. е. Логосе, и зраке (образе) рабьем), но при этом он постоянно отвергает, что учит о наличии персональной «другоста» (или двойственности) во Христе; т. е., как утверждает Несторий, какиелибо обвинения в его адрес относительно учения о двух сынах абсолютно беспочвенны: «Не был Божественный Логос одним (ΛΑος), а другим (κα ΑΛος) человек, в котором Он явился. Ибо одним было Лицо (τιρσωτιον) обоих в почитании и чести, поклоняемое всем творением, и никоим образом никогда не разделяемое отличием цели и воли» . Несторий настаивает, что единение природ в их конкретике происходит не природно и не ипостасно (в том смысле ипостаси, разумеется, в каком он ее понимает), но «лично», т. е. в Лице единения, имеющем одну цель и волю. Этим Лицом и является Христос. Вместе с тем, Несторий постоянно утверждает, что человеческая природа во Христе обладала разумной душой, что эта природа не была лишена своего человеческого действия и воли. Наличие такой человеческой воли весьма существенно для него, поскольку в основании его сотериологии лежит учение о том, что во Христе было исправлено то, что не было исполнено Адамом: Адам не послушался Бога и пал, а во Христе это было исправлено, т. к. Он проявил послушание в том, в чем Адам нарушил Божию волю. Вот как об этом пишет сам Несторий: «Именно по этой причине Он и принял зрак рабий, зрак уничижения, зрак того, кто потерял подобие Божие, не для чести, не для славы, не для поклонения, не для проявления могущества своего как Сына [Божия], но для послушания, которое этот [образ раба] проявил в Лице (τιρσωτιον) Сына по воле Божией» . |
| Роман (1832, опубл. 1841) В своем поместье Покровское живет богатый и знатный барин Кири-ла Петрович Троекуров. Зная его крутой нрав, его боятся все соседи, кроме бедного помещика Андрея Гавриловича Дубровского, отставного поручика гвардии и бывшего сослуживца Троекурова. Оба они вдовцы. Дубровский имеет сына Владимира, служащего в Петербурге, а у Троекурова есть дочь Маша, живущая с отцом, и Троекуров часто заговаривает о своем желании женить детей. Неожиданная размолвка ссорит друзей, а гордое и независимое поведение Дубровского отдаляет их друг от друга еще сильнее. Самовластный и всесильный Троекуров, чтобы выместить раздражение, решает лишить Дубровского имения и приказывает заседателю Шабашкину отыскать «законный» путь к этому беззаконию. Судейские крючкотворы исполняют желание Троекурова, и Дубровского вызывают к земскому судье для решения дела. В судейском заседании в присутствии тяжущихся читается решение, исполненное юридических казусов, согласно которому имение Дубровского Кистеневка переходит в собственность Троекурова, и с Дубровским случается припадок безумия. Здоровье Дубровского ухудшается, и ходившая за ним крепостная старуха Егоровна пишет письмо в Петербург Владимиру Дубровскому с уведомлением о случившемся. Получив письмо, Владимир Дубровский исхлопатывает отпуск и едет домой. Дорогой кучер рассказывает ему об обстоятельствах дела. Дома он застает больного и одряхлевшего отца. Андрей Гаврилович Дубровский медленно умирает. Мучимый совестью Троекуров едет мириться с Дубровским, которого при виде врага разбивает паралич. Владимир велит передать Троекурову, чтобы тот убирался вон, и в эту минуту умирает старый Дубровский. После похорон Дубровского в Кистеневку приезжают судейские чиновники и исправник, чтобы ввести Троекурова в права владения. Крестьяне отказываются повиноваться и хотят расправиться с чиновниками. Дубровский останавливает их. Ночью в доме Дубровский застает кузнеца Архипа, решившего убить приказных, и отговаривает его от этого намерения. Он решает покинуть имение и приказывает вывести всех людей, чтобы поджечь дом. Архипа он посылает отпереть двери, чтобы чиновники могли выйти из дома, но Архип нарушает приказ барина и запирает дверь. Дубровский поджигает дом и быстро уезжает со двора, а в занявшемся пожаре гибнут приказные. |
| РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Оставьте комментарий Закрыть Закрыть 9. Монах Кириак (Тишков): «Ну что же, всё это до боли знакомо, и в 1917-м году всё это мы уже проходили с известными итогами, когда все вдруг решили: «От Бога порядка не дождёшься, поэтому надо самим его наводить». //////////////////////////// Что это за подтекст-намек такой: «всё это мы уже проходили с известными итогами»? И кто это «мы» - вы тоже? Это же жизнь во всем многообразии – с тяжелейшими выборами-решениями, промахами, обретением опыта, достижениями… ПОБЕДАМИ, наконец… И какие могут быть претензии к ИТОГУ коли из возможностей высшей – советской идеологии в смысле удержания человека от греха и наставления его к доброму было едва ли не запредельно выжато все? По всей логике развития событий следующий шаг-ход обязана была сделать РПЦ… Ну и что у «нас» сегодня получается? 8. «И кричит: «Кири-ку-ку. Царствуй, лежа на боку!» («Сказка о золотом петушке», А. С. Пушкин) Монах Кириак (Тишков): «Что касается возвращения монархии, кто-то думает что Богу легко было управлять Своим народом через монарха, а после революции у Бога с этим появились какие-то проблемы что ли?! Да не смешите!» ////////////////////// «Вообщем», нечто схожее с «не можешь – научим, не хочешь – заставим»? Как заметил (по вполне определенному поводу!) еще где-то на «заре перестройки» известный тогда и ныне деятель: - народу должно быть все равно даже какой у него президент? По монаху-публицисту Кирику в отношении правителей не получается ли «едва» не то же самое – хоть царь на троне, хоть махровый атеист, забронзовевший партиец иль бесцветный функционер: дорвался - отдыхай по полной во власти ибо Бог все равно по-Своему «укатает-вывернет»? Выходит к тому же - все без исключения «многовековые» труды-исследования на тему «Личности в Истории» можно смело отправлять «в корзину» - бумагомарание все это, человеческие придумки и… Сталин «тождественен» Хрущеву и тому же Ельцину? Революционно! 7. «Сегодня я к тебе вернусь, моя неласковая Русь…» (из песенного " фольклора " ) |
| На смертную казнь и вообще на убийства японцы в старину были очень щедры. Припомните напр. как они пробовали новую саблю. Хозяин-самурай, рассердившись на своего слугу, иногда тут же рубил ему голову, и после жалел, что несколько напрасно погорячился. Вообще, удивительна эта мрачная, отвратительная черта японского характера, – это холодное, расчетливое убийство для убийства. Тут даже и геройства никакого нет, – одна бессмысленная трата жизни, без цели, без оправдания. Или, напр., все эти так называемые геройские подвиги японцев против европейцев, когда эти последние были наконец допущены в страну. Самурай всегда подкрадывался к европейцу где-нибудь в углу, на задворках, непременно сзади, если не знал заранее, что у него нет никакого оружия, и рубил. Зарубив отправлялся к властями объявлял о своем подвиге, чтобы и его также бессмысленно, без всякого геройства и подвига, зарезали во исполнение закона. Конечно, много крови пролито без всякого смысла и в Европе особенно во времена рыцарства, да и теперь проливается, но там хоть такого позорного убийства из-за угла никто никогда не оправдывает; там хоть выходят открыто друг против друга, там хоть отвага есть. А, ведь, в японском убийстве и этого нет: тихонько зарезать человека, зарубить его сзади, не редко совсем беззащитного, и потом прийти и бессмысленно представить свою голову под топор, разве это отвага? —381— Это просто тупое швыряние жизнью, цены которой человек не понимает. Были и у японцев герои и герои знаменитые, но большинство самураев, особенно в последний период сегунства выродились в описанных убийц из-за угла. Или, напр., известное, конечно, и вам японское харакири. Человек садится в обычную японскую позу, поджав ноги под себя, берет в руки длинный кинжал без рукоятки, обмотанный почти до самого конца полотном, остается только небольшое лезвие. Этим оставшимся кончиком самурай распарывает себе живот. Нужно сначала только надрезать живот: если кинжал пройдет слишком глубоко, то силы ослабнут и хара-кири выйдет неудачно. Надрезавши живот, нужно напрыжиться, живот лопнет, внутренности вывалятся (для этого советуют иметь под рукой сосуд с водой, куда бы можно было положить эти внутренности). Оставшимися силами нужно разрезать себе сонную артерию на шее и таким образом умереть. Ну не бессмысленный ли это животизм! Какая-то изысканность в жестокости, и притом бесцельная, ничем необъяснимая и неоправдываемая. Что хочет показать миру этот самурай, копошащийся в своих внутренностях? Это совсем не геройская смерть, это самоисступление, не понимающее своих поступков. |
|
|
