| Вместе с тем деятельность Сильвестра далеко выходила за рамки того, что мог позволить себе рядовой священник, даже если бы он и являлся царским духовником. В этом плане весьма показательно, что один из наиболее знатных представителей московской аристократии (его род уступал по своему значению только близким родственникам царя по отцу — князьям Вельским и Мстиславским), князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский, первый наместник покоренной Казани, нашел нужным обратиться к Сильвестру с просьбой о совете, как управлять покоренным краем, и Сильвестр написал ему подробные рекомендации по разным вопросам. Само послание Сильвестра заканчивалось предложением прочесть его текст «прочим государьским воеводам... и священному чину и христоименитому стаду». Все это дает основания говорить о Сильвестре как о человеке, пользующемся особым доверием царя (иначе казанский наместник не стал бы обращаться к простому священнику) и погруженном в обсуждение разных проблем конкретной политики. Очевидно, эти проблемы обсуждались им и в беседах со своим духовным сыном. Поэтому отраженные в сочинениях Сильвестра представления о положении и обязанностях правителя имеют для нашей темы особый интерес: именно этими представлениями должен был руководствоваться монарх в первые годы своего общения с Сильвестром. Другой важный источник, который позволяет нам проникнуть во внутренний мир Ивана IV, — сам образ правителя, как он обрисован на страницах официальной летописи 50-х годов — так называемого «Летописца начала царства». По общему мнению исследователей, летопись составлялась при участии другого ближайшего сподвижника царя тех лет — Алексея Адашева. Однако нет сомнений, что первым ее читателем был сам-царь, и образ, созданный летописцем, соответствовал тому образу, в котором царь хотел быть увиденным своими современниками. И, наконец, третий источник — это уже неоднократно цитировавшаяся речь царя на Стоглавом соборе 1551 года. В ней мы находим высказывания самого Ивана о себе и своей власти. Они достаточно кратки, но свидетельства первых двух источников могут служить достаточным комментарием, который позволит раскрыть их смысл. |
| Таким образом, если раскольники считали двуперстие как conditio sine qua non древне православного благочестия, то представители господствующей церкви усвояли такое же, как бы догматическое, значение троеперстию, хотя упрекали старообрядцев в приверженности к букве и обряду; обе противоположные стороны взаимной неуступчивостью примирение делали невозможным. Конечно, истина была на стороне церковной власти, но во имя той же истины, и особенно в силу присущего церковной иерархии полномочия, можно было бы не употреблять крутых мер, чтобы такими мерами не соблазнять и не раздражать малых тех, т. е. приверженцев старины, тем более что некоторая часть этой старины, имевшей тогда руководственное значение в определении истины, узаконена была общеизвестным и общепризнанным «Стоглавым собором», одно дискредитирование которого, доведённое на соборе 1666–1667 гг. до небытия, приводило заблуждавшихся до крайнего смущения и недоверия к намерениям церковной власти. Церковная власть по отношению к расколу вполне воспользовалась предоставленной ей властью, но проявила ли она к заблуждавшимся полноту христианской любви и снисходительности – в этом трудно убедить раскольников. – Во взглядах на практически-жизненные отношения к раскольникам, «Обличение» Феофилакта не представляет резкого исключения из общего церковно-общественного настроения против последователей раскола, – хотя лёгкий добродушный юмор Феофилакта, как малоросса, не возбуждает неприятного отталкивающего чувства, каким сопровождается чтение «Пращицы» чёрствого, ригористического и неуступчивого Питирима. Но нельзя не признать поворота во взглядах Феофилакта на спорные предметы; поворот этот незначителен, но в то время это был шаг вперёд, сделанный не великорусским, а малороссийским учёным, получившим научное образование отчасти в заграничных школах, отчасти в Киевской академии, в которой был и профессором (префектом). Укажем здесь для примера взгляд архиепископа Феофилакта на вопрос о перстосложении, – самый, кажется, важный опорный пункт между православными и старообрядцами. |
| Для них разрешено Синодом совершать обручение и отдельно от бракосочетания, даже и заочно 152 . Заочное обручение (и даже браковенчание) было допущено и грекоримскими законами 153 . Нашими постановлениями для такого обручения определено только то условие, чтобы «в договорах, которые самодержавными властями делаются, означалась и доверенность избранным от них лицам, присутствовать вместо них при обрядах обручения (и браковенчания), – так как обручение и браковенчание, по разуму христианской веры, имеет свое основание во взаимном сочетавающихся согласии» 154 . Но общим правилом 155 в Своде действующих законов положено, чтобы законный брак совершался в личном присутствии сочетавающихся, – и венчание совокупно с обручением. 2.О браковенчании Без сомнения, в порядке совершения браков необходимо, чтобы прежде действительного их сочетания в Церкви, приведены были в ясность все обстоятельства, сопровождающие брак, и утверждена надлежащим образом достоверность его законности, т.е., соблюдены все, законами определенные условия для правильности брака. В нашем отечестве исстари узаконено было, чтобы предварительно исследовались обстоятельства каждого сочетаваемого брака, для удостоверения в его законности. Формальным памятником таких исследований сохранились так называемые венечные памяти, или записи с обозначением лиц, вступающих в брак; и эти записи от имени епархиальных архиереев, или патриархов выдаваемы были кафедральным протоиереям, старостам поповским (благочинным) и другим доверенным духовным лицам, на имя тех священников, которые должны были венчать известные браки, по выбору и особому доверию к ним духовного начальства, как именно это постановлено было на стоглавом соборе 156 . В этих записях, или памятях, прописывалось и то, чтобы священник, имеющий венчать брак, обыскивал, нет ли между сочетавающимися родства, сватовства, или кумовства, или других законных препятствий ко браку 157 . Употребление их продолжалось до времен императрицы Екатерины 2; тогда уже, в 1765 году отменены памяти; а вместо них вообще постановлено, чтобы священники при каждом браковенчании производили сами собою, на прежних основаниях, обыск, т.е. |
| Упрощённые варианты гармонизации не соответствуют провозглашённому отцами принципу “гармоничного сладкопения” и ещё по одной причине. Дело в том, что церковный хор, кроме того, что является единым коллективом, ещё состоит из отдельно взятых людей – творческих личностей. У нас вообще как-то не принято обращать внимание на этот аспект проблемы. Гармоническое хоровое произведение рассматривают с точки зрения слушателя – как единый гармоничный массив, как продукт, “изготовленный” хором. Но такой подход может быть применим к фортепьянному произведению, где 3ий палец левой руки нисколько не чуствует себя ущемлённым в чём-то по отношению к его визави из правой руки – играют и анализируют музыку не пальцы по отдельности, а исполнитель как цельная личность. Но в гармонизированном хоровом пении мы обязаны учитывать личность певца. Многолетние наблюдения автора лишь подтверждают тот факт, что эмоциональный настрой певца напрямую связан со степенью мелодичности исполняемой им партии. А для полноценной жизни человека, как психо-физической личности, не может быть мелочей ни в отношении к телу, ни в отношении к душе. Крайне важно писать партитуру так, чтобы её было приятно петь всем без исключения. И такие попытки на Руси уже были. В XVI веке появляется ранний вид многоголосия – строчное пение: двух, трёх, а иногда и четырёхголосная полифония. С технической точки зрения явление это довольно сложное, здесь мы не встретим привычных нам аккордов: они изначально не подразумеваются. Этот вид был введён в употребление в Московском государстве на Стоглавом соборе. Но это многоголосие не имеет ничего общего с полифонической европейской музыкой, законы построения которой были приняты нами в XVII-XVIII веках, результатом чего и является современное партесное пение. Здесь есть своя красота, но она совершенно оторвана от целомудренной эстетики традиционных распевов. Проблемы нашей Церкви порождены этим европейским наследием: раз приняв законы гармонизации в области церковного пения, мы колеблемся перед выбором. Выбрав критерием простоту гармонизации, мы непременно загоним какой-либо голос в “эмоциональное гетто”, что видим на примере наших гласов. Стремясь же к музыкальной выразительности, имеем опасность впасть в оторванное от критериев церковного благочестия свободное творчество, о чём свидетельствует богатое, но малополезное композиторское наследие. |
| Таким образом, для нашей страны с населением 140 млн нужно как минимум 14 тысяч таких учреждений (если в каждом будет жить 30 человек). Но решение проблемы — не только в увеличении финансирования государственных домов ветеранов или повышении темпов строительства новых. Нужны учреждения, где пенсионер чувствовал бы себя окруженным вниманием и заботой, где бы он был кому-то нужен и любим. Один из вариантов решения подсказывает традиция, возникшая в России вместе с принятием христианства: нужно создавать маленькие богадельни для ухода за престарелыми и немощными. Традиция эта пришла к нам из Византии. Уже в древней Руси появились первые богадельни при приходских церквях. Содержались они княжеской казной и благотворителями. Церковный устав князя Владимира вменяет духовенству в обязанность создание и содержание богаделен. Да и сам великий князь оказывал большую поддержку всем неимущим, что стало одним из главных оснований его канонизации. Прошло долгое время, состав нищих и убогих сильно изменился, поскольку нищенство стало профессиональным родом занятий. Эта проблема, среди прочих, рассматривалась на Стоглавом соборе в 1551 г. (при Иване Грозном). Тогда было решено произвести перепись нищих и организовать для «состарившихся и прокаженных» мужские и женские богадельни. Во второй половине XVII в. по царской инициативе возник даже отдельный Приказ строения богаделен. Но одни только государственные меры по заботе о нетрудоспособном населении зачастую приводили к неудовлетворительным результатам. Так, наряду с больными и стариками во многие богадельни попадали бродяги, бывшие ссыльные, заключенные и т.д. Ситуация существенно изменилась в XIX веке, когда наряду с государственными во множестве появились частные, сословные и ведомственные богадельни, содержащиеся за счет благотворительных пожертвований. К 1900 году в одной только Москве действовало более двухсот богаделен. В них в общей сложности проживало около 10, 5 тыс. человек, в основном — пожилые, не способные к труду люди. |
| к. Василии Ивановиче и в. к. Елене, незаконно превратили эти выдачи из единовременных в постоянные. Точно также поступали причты некоторых церквей, также не бедных, имевших и села, и огороды, и сады, и пожни, ко вреду других малоприходных церквей и убогих монастырей. Следующие затем два вопроса этой группы (33-й и 34-й) касаются некоторых разностей в богослужении, замеченных самим царем в Москве, а также в Новгороде и Пскове, в бытность его в этих городах. Последний вопрос – 37-й, обличает совместное пребывание в монастырях и монахов и монахинь, и мирян и белого духовенства. Таким образом, из 37 т. н. первых царских вопросов царю и партии нестяжателей можно приписать составление следующих 20-ти вопросов: 2-го, 4-го, 7–10-го, 12-го, 13-го, 15–20-го, 29–31-го, 33-го, 34-го и 37-го. Некоторые из этих вопрсоов могли быть составлены самим царем, судя по встречающимся в них замечаниям царя: «из нашей казны» (вопр. 12-й и 30-й), «у меня припрашивают» (вопр. 15-й), «у меня земли и руги просит» (вопр. 19-й), «отец мой князь великий Василий Иванович» (вопр. 31-й), «матушка в приказ давала» (там же), «в нашем царстве на Москве» (вопр. 33-й), «в нашем царстве, как есми был в Новгороде в великом и во Пскове» (вопр. 34-й). Сюда же, как нам кажется, нужно присоединить 18-й вопрос («при деде моем», «по маткин живот»), который неправильно отнесен г. Лебедевым к категории вопросов, составленных митрополитом Макарием. Точно также и вопрос 37-й, по нашему мнению, принадлежит скорее царю и его партии, чем м. Макарию, как полагает г. Лебедев. Уже по выражению «в нашем царстве на Москве» можно думать, что это говорит сам царь. Кроме того, в этом вопросе обращается внимание на беспорядки в монастырской жизни, что замечается и в других вопросах, составленных царем и партией нестяжателей. Царю же несомненно принадлежит и 29-й вопрос (о котором г. Лебедев совершенно умалчивает), так как он по содержанию, тону и основной мысли вполне сходен с 3-ей речью царя на соборе. Вопрос 20-й, о котором г. |
| Были ли утверждены царем и иерархами постановления Стоглавого собора после получения замечаний митрополита Иоасафа – об этом нельзя сказать ничего положительного, так как подлинный соборный акт до нас не сохранился. Но, может быть, что он и не требовал подписей членов собора, так как в нем изложены не только постановления, но и деяния собора, не требовавшие подписей. 245 Точно также неизвестно, когда окончил Стоглавый собор свои заседания. Полагают, что не позже 17 мая 1551 года соборный акт был составлен, послан к митрополиту Иоасафу, получен обратно, исправлен согласно с его замечаниями, и утвержден. 246 Об основаниях этого мнения мы уже говорили (см. примеч. 217 и 43). Здесь мы укажем еще на следующие обстоятельства. В 1551 году 26 июня и 15 июля были изданы два соборных приговора: один – по двум жалобам новгородских священников на Новгородского архиепископа, другой – по жалобе на него же протопопов Новгородского Софийского собора. О первом из этих приговоров мы уже упоминали: в нем говорится о подводах, доставляемых новгородским духовенством и монастырями своему владыке, о суде архиепископских бояр и дьяков по соборному уложению (гл. 68-я и 69-я), о соборном отправлении богослужения и о крестных ходах (гл. 41-я, вопр. 32-й), о выборе прихожанами священно- и церковнослужителей (гл. 41-я, вопр. 14-й), об угощении попов и дьяконов обедом на счет царской казны в те дни, когда служатся панихиды об упокоении царей и великих князей (гл. 5-я, вопр. 30-й), наконец, о том, чтобы попы и дьяконы, если их позовут к больным ночью, не ходили без фонаря, и не приносили к себе тайком хмельного питья. По второй жалобе тех же новгородских священников был подтвержден давний обычай понедельного служения игуменов и священников в Новгородском Софийском соборе: здесь говориться также о том, что софийский притч не должен требовать молебенных и праздничных денег у причтов других церквей. 247 Во втором приговоре говорится о сборе в пользу новгородского Софийского притча т. н. просвирных пошлин с городских церквей и монастырей, за исключением общежительных, устроенных архиепископом Макарием, и о взимании с псковских священников пошлины за выдачу антиминсов, по полуполтине за антиминс, «по цареву нынешнему уложению» (гл. 47) 248 . Сходство многих постановлений в этих приговорах с соответствующими местами Стоглава не подлежат никакому сомнению, а упоминание о «соборном уложении», о «цареве нынешнем уложении» показывает, что приговоры имеют в виду именно соборное уложение 1551 года и составлены под его влиянием. |
| Этой пассивной оппозицией и объясняется игнорирование собором вопросов, составленных царем и его партией. Впрочем, нельзя сказать, что собор оставил эти вопросы совершенно без всякого внимания. Например, на 4-й вопрос (о знаменах венечных), по-видимому, ответ дан и даже в целых семи главах (18–24). Действительно, ответ собора имеется, но он, как мы видели, рассмотрен собором совсем не с той стороны, какую имел в виду царь. Строго говоря, из вопросов партии нестяжателей только один 30-й вопрос (о ружных священниках и дьяках) прямо решен собором (гл. 30-я). Собор особенно подробно занимается 1-м вопросом с одной стороны потому, что этот вопрос, как мы видели, мог быть предложен как царем и его сторонниками, так и м. Макарием, а с другой стороны потому, что в этом вопросе неопределенно высказана мысль о том, чтобы все совершались по чину и уставу. Неопределенность этого вопроса давала собору полную возможность рассуждать сколько ему было угодно о соответствии или несоответствии тех или других явлений в церковной практике с «чином» и «уставом» (гл. 6-я, 7-я, 9-я и 34-я). Все остальные вопросы, составленные царем и его партией, остались без ответа, если не считать 8-го, 9-го, 17-го, 20-го и 29-го вопросов, содержание которых рассматривается в ответах собора лишь отчасти, и то совершенно случайно, мимоходом, в связи с другими вопросами. Собором не дано прямого ответа даже на такие вопросы царя, которые касаются лишь стороны богослужебной (вопр. 33-й и 34-й), которую собор столь часто затрагивает в своих ответах на вопросы, составленные м. Макарием. Такое отношение собора к удовлетворению государственных и государственно-церковных нужд, указанных ему царем, с нашей точки зрения, конечно, не заслуживает одобрения. Но нельзя не обратить внимания на следующие обстоятельства, которые способны значительно смягчать это невыгодное суждение о Стоглавом соборе. Совершенно справедливо замечает г. Лебедев 222 , что Иосифлян нельзя представлять себе только как алчных корыстолюбцев, имеющих в виду только свои денежные интересы и не желающих поступиться частью своих денежных и земельных богатств на государственные и общественные нужды. |
| Таким образом, уже a priori можно сказать, что царь во всяком случае не один составлял эту программу, а при участии других лиц. Косвенное подтверждение высказанного предположения мы находим в самом Стоглаве. Вот что говорится в начале 6-й главы: «Некогда вниде в слухи боговенчанного и христолюбивого царя и государя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси самодержца, что по многим святым церквам звонят и воют не вовремя, кроме божественного устава, и многие церковные чины не сполна совершаются по священным правилам и не по уставу. Он же боголюбивый царь, о том таковая слышав, не просто вмени, но разжегся Духом Святым, вскоре повеле исписати о тех о многоразличных церковных чинах, которые не по уставу и не сполна по священным правилам совершаются, и вдаст на соборе отцу своему Макарию митрополиту всея Руси и повеле ему о всех тех церковных чинах, рассудив, указ учинити по божественному уставу и по священным правилам». 156 Следовательно, вопросы, предложенные царем Стоглавому собору, были написаны не м самим, а кем-либо другим, но кем именно – об этом ни в Стоглаве, ни в других источниках не находится никаких указаний. Итак, эти вопросы можно называть царскими не по тому, что они составлены самим царем, а потому, что они были изложены от его имени и им же были предложены собору. Впрочем, нельзя думать, что царь в составлении вопросов не принимал никакого участия; напротив, как увидим ниже, он даже вносил в эти вопросы свои собственные мнения, почерпнутые из наблюдения личного опыта. Хотя имена лиц, участвовавших в составлении вопросов, остаются неизвестными, тем не менее можно догадываться, от кого «вниде в слухи» царя известие о церковных беспорядках. Это было та «избранная рада», по выражению Курбского, которая с 1547 года, со времени чудесного исправления царя, окружала последнего и руководила всеми его действиями. Здесь нет надобности подробно разбирать вопрос об историческом значении этой рады: вопрос этот достаточно исчерпан историками русскими, хотя окончательно его решения, кажется, еще не последовало. |
| 11 Здесь, в этих выражениях о значении Феодоритова Слова с самого его появления на свет, есть некоторое преувеличение. Впоследствии особенно в 17 веке, оно сделалось действительно, если не «основой», то главным свидетельством, на котором опирались защитники двуперстия; но говорит, что с самого появления своего, «со второй половины 15 века», оно «полагается главным образом в основу учения о двуперстии», едва ли справедливо. Даже на Стоглавом соборе «в основу» определения о двуперстии полагается свидетельство, взятое из чиноприятия Хвалисин, а Феодоритово Слово стоит уже третьим в ряду свидетельств, после сказания о Мелетии, о котором, заметим кстати, г. Каптерев почему-то также умолчал. 15 Нам придется далее н раз приводить это выражение, но, с позволения г. Каптерева, мы не станем, во избежание какофонии, повторять употребленный им здесь странный плеоназм: «двуперстное перстосложение», и будем писать: «двуперстное сложение». 16 Слова: так понимаемое и проч. подчеркнуты самим автором. И, однако эта фраза, на которую он обращает особое внимание читателей, нам кажется не очень вразумительной. Что значит: «так понимаемое всеми русскими 16 и 17 века, оно внесено... в сборники»? Яснее и точнее следовало бы, конечно, сказать: так понимали Феодоритово Слово все русские 16 и 17 века, о чем свидетельствуют наши рукописные сборники того времени, в которых оно встречается очень часто. Мы, по крайней мере, в таком значении будем рассматривать эту нескладную и неточную фразу г. Каптерева. Нельзя также оставить без замечания курьёзное выражение: «внесено во всевозможные наши сборники, в которых встречается очень часто». Если во «всевозможные», то значит уже не «очень часто», а постоянно, в каждом сборнике: если же «очень часто», то значит внесено не во «всевозможные» сборники. Или г. Каптерев хотел сказать, что в каждом из «всевозможных» сборников, в которые «внесено» Феодоритово Слово, оно встречается «очень часто», – перевернешь пять-шесть листов, и находишь Феодоритово Слово, еще десять, – опять Феодоритово Слово, и т. д? Да и не странно ли в «строго-научном» исследовании встретить выражение: «всевозможные сборники»? |
|
|
