| Мой профиль был полной противоположностью орлиного. Я был курносый. По выражению моей мамы, я настолько курнос, что через дырочки моего задранного кверху носа можно разглядеть, о чём я думаю. — Так что же ты ходишь с таким носом, если он может у тебя превратиться в орлиный? — спросил Костя Малинин. — Да я не о носе, дуралей! — А о чём? — все ещё не понимал Костя. — А о том, что, если по-настоящему захотеть, значит, можно из человека превратиться, к примеру, в воробья… — Это зачем же нам превращаться, к примеру, в воробьёв? — спросил Костя Малинин, глядя на меня как на ненормального. — Как — зачем? Превратимся в воробьёв и хоть одно воскресенье проведём по-человечески! — Как это — по-человечески? — спросил ошеломлённый Малинин. — По-человечески — значит по-настоящему, — пояснил я. — Устроим себе настоящий выходной день и отдохнём как полагается от этой арифметики, от Мишки Яковлева… от всего на свете отдохнём. Конечно, если ты не устал быть человеком, тогда можешь не превращаться — сиди и жди Мишку… — Как это — не устал? Я очень даже устал быть человеком! — сказал Костя. — Может, побольше твоего устал!.. — Ну вот! Вот это по-товарищески! И я с ещё большим увлечением стал расписывать Косте Малинину ту жизнь, без всяких забот и хлопот, которая, по моему мнению, ожидала нас, если бы нам удалось каким-то образом превратиться в воробьёв. — Вот здорово! — сказал Костя. — Конечно, здорово! — сказал я. — Подожди! — сказал Костя. — А как же мы с тобой будем превращаться? По какой системе? — Не читал, что ли, в сказках: «Стукнулся об землю и превратился Иванушка в орла быстрокрылого… Стукнулся ещё раз об землю и превратился…»? — Слушай, Юрка, — сказал мне Костя Малинин, — а это обязательно — стукаться об землю?.. — Можно и не стукаться, — сказал я, — можно и при помощи настоящего желания и волшебных слов… — А где же мы с тобой возьмём волшебные слова? Из старой сказки, что ли? — Зачем — из сказки? Я сам придумал. Вот… — Я протянул Косте тетрадь, тетрадь, которую ещё никто не видел на свете, кроме меня. — Тут всё написано… |
| Вероятно, у спящего Малинина так всё перепуталось в голове, что он уже вообще ничего не соображал. Тогда я его приподнял за крылья: — Превращайся в трутня! Слышишь, Малинин? — Как это может человек превратиться в трутня? Ты, Баранкин, фантазей… из семейства чело-веев… то есть, че-ло-ве-ков… то есть, я спать хочу, — сказал Малинин и повалился на другую сторону. Было слышно, как по саду с криками и визгом продолжали рыскать девчонки. Если они заметят в кустах яркие крылья Кости-махаона, мы пропали. — Ты превратишься в трутня или нет? Последний раз тебя спрашиваю! — я снова поднял упавшего на бок Малинина, при этом я успел лягнуть задними лапами двух нахальных муравьёв, которые намеревались заползти мне под самое пузо. — Ладно, Баранкин! — промычал Костя. — Если уж тебе так хочется… Только я сначала посплю… — Нет! Сначала ты превратишься в трутня, а потом будешь спать! Слушай мою команду! — Я схватил Костю за передние лапы и стал изо всех сил трясти его, приговаривая: — Повторяй за мной! Повторяй за мной! Ни ночью, ни днём Не хочу быть мотыльком! Всех на свете лучше Быть, конечно, трутнем! — Вот он где спрятался! — взвизгнул невдалеке голос Зинки Фокиной. — Я так и знала, что он далеко не улетит! Девочки! Окружайте куст! «Все! Нас обнаружили! Мы пропали! — подумал я. — И Малинин опять заснул! И теперь я с ним уже ничего не смогу поделать!» У меня при одной этой мысли опустились крылья, и я даже не стал распихивать муравьёв, которые опять наползли с разных сторон. «Пусть ползают, — произнёс я мысленно, — теперь все равно…» И вдруг именно в эту минуту раздался смех Кости Малинина. Я с ужасом посмотрел в его сторону — уж не сошёл ли он во сне с ума от всех этих переживаний — и вижу, как два муравья ползают возле его брюха и щекочут Костю своими усиками. Они его, значит, щекочут, а он, значит, смеётся, тихо, правда, но смеётся, спит и смеётся. Вот, балда, как же это я забыл, что Костя Малинин больше всего на свете щекотки боится. Я ещё в лагере его сколько раз будил при помощи щекотки. Вот спасибо муравьям, что надоумили. И, не теряя больше ни секунды, я всеми четырьмя лапами сразу стал щекотать Костю под мышками. Тихий смех Кости-махаона сразу же перешёл в хохот, и он проснулся. Сразу же проснулся! И глаза открыл и совершенно спать перестал. |
| Я ору изо всех сил: Всех на свете лучше Быть, конечно, трутнем! А Малинин все молчит, потом вдруг как заорёт: Ой, мамочка! Я не хочу быть бабочкой! Бабочке нехорошо! Хорошо быть мурашом! Я сначала даже не понял, что на этот раз мы с Малининым начинаем превращаться в совершенно различных насекомых и наши пути, как говорится, расходятся в разные стороны. Я хочу стать трутнем, а Малинин хочет связать свою жизнь с муравьями! Зачем он это делает? Неужели он не соображает, что там его ждёт? Да нет, он сейчас, по-моему, вообще ничего не соображает. Он сейчас соображает только одно, что лучше уж быть живым трудящимся муравьём, чем мёртвой бабочкой. Как вы думаете, мог я оставить Малинина одного в такой ситуации? Мог я сам стать долгожданным трутнем, а Малинину позволить превратиться в рабочего муравья? Конечно, не мог! Отвечаю я за Малинина или не отвечаю? Отвечаю, и ещё как отвечаю, головой своей отвечаю! Ведь это я его втравил в эту историю, а не он меня. В эту минуту за кустами, в довершение всего, раздался прямо какой-то лошадиный топот. Треск ломаемых сучьев. За листвой со всех сторон замелькали разноцветные сачки, несколько девчонок взгромоздились с сачками даже на дерево и тем самым отрезали нам с Костей последний путь к бегству. Все! Мне ничего больше не оставалось делать, как набрать в лёгкие побольше воздуха и вложить все свои последние силы в заклинание, которое в горячке придумал этот псих Малинин. Ой, мамочка! Я не хочу быть бабочкой! — затараторил я вслед за Костей Малининым. — Я уверен, хорошо Быть на свете мурашом!.. Ой, я был в этом не уверен, совсем не уверен! Малинин, что мы с тобой делаем? И зачем только мы с тобой превращаемся в муравьёв?! Это была последняя мысль, мелькнувшая в моей измученной бабочкиной голове, разрывавшейся от забот, тревог, ужаса и волнений… Часть четвёртая. Караул! Мирмики! (Гибель Малинина) Событие двадцать седьмое. Неприятное для Зинки Фокиной и спасительное для нас с Костей — Зиночка! — прошипела какая-то девчонка за кустом. — А если полетит капустница, что с ней делать? |
| И вот тут-то в моей голове при слове «не подчиняйся» вдруг мгновенно созрел план заговора, может быть, единственного в своём роде на всём земном шаре. Я решил против инстинкта поднять самый настоящий бунт и самое настоящее восстание! Я остановился на бегу с охапкой хвойных иголок! Я поднялся на задние лапы. Я распрямил свою усталую спину. И закричал громко, на все поле боя, как Пётр Первый под Полтавой: — Малинин! — скомандовал я. — Сбрасывай с себя мусор! Будет! — «Будет»? Что будет? — спросил Костя совершенно равнодушным голосом. — Бунт будет! Вот что будет! Заговор! — Против кого заговор? — Против ИН-С-Т-И-Н-К-ТА! Заговор!.. — А что такое «заговор»? — спросил Малинин. — Вот тебе раз! Костя уже начал забывать значение самых обыкновенных человеческих слов. Тогда я быстренько напомнил ему значение слова «заговор» и объяснил ему, что это значит. Костя тупо выслушал меня и спросил тупым голосом: — А какой заговор? — Что значит — какой? Обыкновенный!.. То есть не обыкновенный, а смертельный — вот какой! Понимаешь? — А что значит «смертельный»? — опять задал мне вопрос Костя. — Смертельный — это значит: мы лучше с тобой умрём, но не подчинимся инстинкту! — А что такое «не подчинимся»? Как — не подчинимся? — Малинин посмотрел на меня печальными глазами и недоверчиво вздохнул. — Ну, очень просто! Понимаешь, он, инстинкт, будет нас, меня и тебя, нагружать… Понимаешь, нагружать? — Нагружать — это я понимаю, — сказал Костя. — Ну вот! — обрадовался я. — Он, инстинкт, будет нас нагружать и заставлять работать, а мы, я и ты, будем ему не подчиняться… Не подчиняться — понимаешь?.. — А как — не подчиняться? — А вот так не подчиняться! Вот так! Смотри! Я взял и сбросил охапку хвойных иголок со спины на землю. Костя Малинин сначала посмотрел на меня, как на ненормального муравья, потом с трудом о чём-то подумал и тихонько опустил на землю берёзовый лист. Потом мы вместе налегке сбежали с муравьиной дорожки в сторону. Инстинкт, конечно, хотел тут же заставить меня поднять иголки, но я ему не подчинился. Костя Малинин стоял на-пружинившись рядом со мной, потом вдруг закружился на месте, как собака, которая хочет поймать себя за свой хвост. |
| — Ладно, Баранкин, — сказал Костя, — не расстраивайся. Угощу я тебя нектаром! Полетели! — Куда полетели? — В школьный сад! — Там же ребята деревья сажают! — Вот и хорошо! Мы там и нектара в цветнике наедимся и заодно с нашими ребятами увидимся… Костя Малинин сказал это так, словно он очень соскучился по нашему классу. — В школу так в школу! — сказал я. Мне и самому тоже почему-то захотелось увидеться с ребятами из нашего класса. Даже не знаю почему. И, хотя в эту минуту мне больше всего на свете хотелось есть, мне вдруг гораздо больше захотелось просто пролететь мимо нашей школы, мимо родного класса, с которым у меня было связано столько замечательных воспоминаний!.. Кто сказал «замечательных»? Что это со мной происходит? Я, кажется, начинаю уже сходить с ума от этого голода. Чтобы прийти в себя, я взял и встряхнулся, как собака после купания. И правильно сделал, потому что после встряхивания все мои жалобные мысли, как брызги, разлетелись в разные стороны и мне сразу же стало легче. И теперь я мог думать о встрече мужественно, без всяких переживаний, не то что Костя Малинин. У него, как только он заговорил о ребятах, глаза сделались какие-то большие-пребольшие и, по-моему, даже мокрые-премокрые. — Там и позавтракаем, — сказал грустно Костя Малинин. — И пообедаем, и поужинаем, — сказал я бодрым голосом, чувствуя, что одного завтрака мне будет маловато. Спорхнув с часов, мы наперегонки полетели к школьному саду. Первый раз в жизни мы мчались в школу с Костей Малининым с такой скоростью, с какой обычно спешили из школы домой. Я, конечно, был уверен, что я прилечу в сад первым. Каково же было моё удивление, когда я сразу же отстал от Малинина на три дома. Я сначала даже не поверил своим глазам. У нас в классе Костя считался самым слабосильным парнем, а со мной на уроках физкультуры даже никто не пытался тягаться. Уж по физкультуре у меня в дневнике всегда была пятёрка (только моя мать почему-то никогда не считала эту пятёрку настоящей). Я решил поднажать и замахал своими жёлтыми треугольниками как сумасшедший, но и это не помогло ни капельки. На своих расфуфыренных крыльях Костя-махаон летел, как по линейке, а я всё время проваливался в какие-то воздушные ямы, шатался из стороны в сторону, кувыркался и падал то на одно крыло, то на другое. |
| Второй раз на меня нашло просветление, когда я хотел спросить у Малинина (раз уж он втравил меня в эту муравьиную историю), долго ли ещё будет нас гонять этот проклятый инстинкт, но затем я с большим трудом сам вспомнил, что я совсем недавно прочитал книгу «Пароль скрещённых антенн», где чёрным по белому было написано, что муравьёв инстинкт заставляет работать до самого-самого захода солнца… Не знаю, может быть, мы с Костей в этот день привыкли бы к этому муравьиному конвейеру и действительно проработали до самого захода солнца, если бы не одно происшествие, которое случилось, когда мы в двадцатый или тридцатый раз возвращались с носилками к муравейнику. Именно в это время мимо нашего (нашего!) муравейника проходил Венька Смирнов. Ничего хорошего от этого произойти, конечно, не могло. Не успел я об этом подумать, как Венька, насвистывая, ткнул два раза черенком лопаты в муравейник и, так же насвистывая, ушёл прочь. Что здесь с нами случилось! С «нами»… Это я имею в виду не только нас с Костей, а всех муравьёв. Что здесь с нами со всеми случилось! Мы сразу все, как один, как по команде, к-а-к запсиховали, как занервничали, как заметались и к-а-к бросились все перевыполнять всякие нормы по ремонту нашего общего муравейника. Было такое впечатление, что инстинкт из-за этого Веньки Смирнова взял нас всех и «переключил» с первой скорости на третью и поэтому мы все стали работать с удесятерённой силой. Когда я всё это ощутил, мне так и захотелось огреть Малинина носилками по спине, но при всём желании я этого не мог сделать, потому что носилки с другой стороны держал Костя Малинин и ещё потому, что мою голову с удесятерённой силой продолжала сверлить фраза: «Давай, Баранкин! Давай! Тащи! Волочи! Ворочай! Давай, Баранкин! Давай! Давай! Давай!..» И ещё потому, что, как бы я ни сердился на Костю, я бы никогда не смог не только ударить его, но даже тронуть пальцем. Ведь он вместе со мной несётся сейчас на третьей скорости, и его несчастную голову в эту минуту тоже, вероятно, сверлит эта проклятая фраза: «Давай, Малинин! Давай! Тащи! Волочи! Ворочай! Давай, Малинин! Давай! Давай! Давай!..» Рекомендуем |
| — Малинин! — сказал я Косте. — Разъясни… — Чего вы орёте? — сказал Малинин. — Исправим мы двойки… — Когда? — Юра, когда мы исправим двойки? — спросил меня Костя Малинин. — А ты, Малинин, своей головы на плечах не имеешь? — закричала Кузякина. — В четверти исправим, — сказал я твёрдым голосом, чтобы внести окончательную ясность в этот вопрос. — Ребята! Это что же получается? Значит, наш класс должен всю четверть переживать эти несчастные двойки! — Баранкин! — сказала Зинка Фокина. — Класс постановил, чтобы вы исправили двойки завтра! — Извините, пожалуйста! — возмутился я. — Завтра воскресенье! — Ничего, позанимайтесь! (Миша Яковлев.) — Так им и надо! (Алик Новиков.) — Привязать их верёвками к партам! (Эрка Кузякина.) — А если мы не понимаем с Костей решение задачи? (Это сказал уже я.) — А я вам объясню! (Миша Яковлев.) Мы с Костей переглянулись и ничего не сказали. — Молчание — знак согласия! — сказала Зинка Фокина. — Значит, договорились на воскресенье! Утром позанимаетесь с Яковлевым, а потом придёте в школьный сад — будем сажать деревья! — Что? — заорали мы с Костей в один голос. — Ещё и деревья сажать?.. Да мы же… мы же устанем после занятий! — Физический труд, — сказал главный редактор нашей стенгазеты, — лучший отдых после умственной работы. — Это что же получается, — сказал я, — значит, как в опере, получается… «Ни сна, ни отдыха измученной душе!..» — Алик! — сказала староста нашего класса. — Смотри, чтобы они не сбежали!.. — Не сбегут! — сказал Алик. — Сделайте весёлое лицо! У меня разговор короткий! В случае чего… — Алик навёл фотоаппарат на нас с Костей. — И подпись… Событие четвёртое. (Очень важное!). А если я устал быть человеком?! Ребята, переговариваясь, выходили из класса, а мы с Костей все ещё продолжали сидеть за партой и молчать. Признаться честно, мы оба с ним были просто, как говорится, ошарашены. Я уже говорил, что раньше нам тоже приходилось получать двойки, и не раз, но никогда ещё наши ребята не брали нас с Костей в самом начале года в такой оборот, как в эту субботу. |
| Я думал, он меня разыгрывает. Смотрю — из чердачного окна действительно вылезли три кошки, перемазанные углём, и уставились на нас с Костей. Две из них мне были совершенно незнакомы, а третья была наша Муська. Видно, она всё-таки решила меня съесть. Рассуждать больше было некогда. — К перепревращению в бабочек приготовились! — скомандовал я лихорадочным шёпотом. — Приготовились! — отозвался Малинин. — На-чали! — сказал я. — Как — на-чали?, — сказал Костя Малинин. — А чего говорить? Какие слова? Действительно, я совсем и забыл, что моё старое воробьиное заклинание совсем не годится для нового превращения в бабочек. — Сейчас! — сказал я. — Сейчас! Сейчас переделаю… — Скорей переделывай! — заорал Костя. — Готово! — сказал я. — Повторяй за мной!.. Не хочу быть воробьём! Хочу быть бабочкой!.. То есть мотыльком!.. Я уверен, без забот Мотылёк живёт! Вот я! Вот я! Превращаюсь в мотылька!.. — Нескладно получается! — сказал Костя, глядя в ужасе на приближающихся кошек. — Вот очутишься в животе у кошки, — сказал я, — тогда складно получится! Повторяй скорее! И Костя Малинин, закрыв от страха глаза, стал сыпать скороговоркой слова моего нескладного волшебного заклинания, обгоняя меня на каждом слове… Я уверен, без забот Мотылёк живёт!.. «Только бы успеть! — подумал я. — Только бы успеть превратиться до того, как нас сцапают кошки!..» Это была последняя мысль, мелькнувшая в моей измученной воробьиной голове… Часть третья. Я — капустник и Костя — махаон Событие девятнадцатое. Вредитель, известный населению Пока мы с Костей Малининым шептали наперегонки слова заклинания и сосредоточивались, кошки во главе с нашей Муськой тоже не теряли даром времени. Осторожно ступая на лапы, они подкрадывались к нам все ближе. «Ладно, Муська, — мелькнуло у меня в голове, — если я останусь в живых, я с тобой дома рассчитаюсь!» Больше о кошках я решил не думать, так как это мне мешало превращаться в бабочку. Теперь я все своё внимание сосредоточил на цветах, на жизни, в которой не надо вить гнёзд или драться за скворечники, а нужно только порхать с цветка на цветок, греться на солнце и есть один сладкий нектар, но вместо этого мне, как назло, в голову всё время лез проклятый овёс и перед глазами продолжали мелькать воробьи, кошки, Венька с рогаткой и всякая подобная чепуха из моей воробьиной жизни. |
| Гастролировал с театром по гарнизонам Дальнего Востока. Вскоре стал режиссером-постановщиком Окружного военного ансамбля. Там же написал свою первую песню - «Великой родины сыны». Этот пафос поднял лирику Фатьянова на новые высоты: «Начало своей профессиональной деятельности отношу к дате вступления в ряды Красной Армии. Точнее, к началу войны. Только тогда я стал писать много и получал всяческую поддержку и поощрения в гуще красноармейских масс. Стал писать стихи, которые узнал фронт; статьи, очерки, которые узнала армия; песни, которые узнал и запел Советский Союз», - рассказывал Фатьянов в заметке «Нечто вроде автобиографии». В первые месяцы войны с концертами объехал передовые позиции Брянского фронта, не раз писал рапорты с просьбой отправить его в действующую армию, однако руководство ансамбля отказывало... Эти истоки стихотворчества поэта особо надо вспомнить в канун 75-летия Победы. Но нынче такое не в моде, особенно на ТВ. Константин Ваншенкин вспоминал, что Алексей Фатьянов, который был уже всесоюзно известен, чьи песни звучали из всех радиоточек и лились с киноэкранов, очень хотел опубликовать стихи в сборнике «День поэзии». Он принес подборку новых стихов, среди которых был и текст будущей народной песни «Когда весна придет - не знаю...», но редколлегия их отвергла: простовато, мол. И тогда этот крупный, красивый, избалованный славой человек уронил голову на руки и заплакал. Сам-то Алексей Иванович, который, по воспоминаниям великого соавтора Василия Соловьева-Седого, мог и ритм композитору навязать, и некую мелодическую интонацию - понимал, что в истинно русской песне должна быть прежде всего поэзия, словесная красота и правда. Недаром все прежние сборники, включавшие великие песни, публиковались так: стихи Фатьянова, музыка - Соловьева-Седого, Мокроусова, Пахмутовой... Но мы живем во времена постмодерна и эксплуатации советского наследия в корыстных или политиканских целях. Самоценная поэзия, возвышенная и задушевная речь никому не нужны. Местный журналист с восторгом писал об очередном празднике: «Роль звезды юбилейного Фатьяновского праздника была уготована популярному певцу Александру Малинину. Он прибыл в Вязники на тонированном черном «Мерседесе» с черными дисками и в черных очках. Когда же Малинин начал выступать, то он буквально покорил и очаровал тысячи зрителей, продемонстрировав, что не зря считается артистом экстра-класса. Правда, едва ли не единственный из участников, песен Фатьянова Малинин не пел». Согласитесь, это сильно - приехать за огромный гонорар на родину великого песенника и даже не иметь фонограммы хотя бы одной его песни! Более того, Малинин назвал Фатьянова «композитором». Еще удивило отсутствие на поляне привычного портрета виновника торжества Алексея Фатьянова. Там, где в прежние годы находился этот портрет, красовался большой экран, а за ним можно было видеть четыре креста - так по незнанию вязниковцы в виде XXXX изобразили римскую цифру 40 - правильно XL. |
| Такую красивую бабочку я ещё никогда не видел, даже на картинках в книжке. Не может же быть, что Малинину Косте удалось превратиться в такое красивое насекомое. Нет, эта бабочка безусловно настоящая — сразу видно. А если это настоящая бабочка, то где же тогда мой друг Малинин?.. Уж не свалился ли он от страха с крыши на мостовую. Я посмотрел вниз. А может быть, Костю в суматохе незаметно для меня всё-таки успела сцапать кошка? Я посмотрел в чердачное окно. А может быть, он испугался кошек и перелетел на соседнее дерево? Я повернулся и стал разглядывать растущий рядом с домом тополь. — Чего ты крутишься, как на уроке? — спросила меня вдруг красивая бабочка голосом Кости Малинина. Я уставился на бабочку и спросил не своим голосом: — А ты кто такая? — Не кто такая, а кто такой! — А кто ты такой? — Да ты что, Баранкин, ты нарочно не узнаешь меня, что ли? — Малинин, это ты? — А то кто же! Не узнал? — Да, попробуй тебя узнай! Вот это превратился так превратился! А я уж испугался, думал, с тобой что случилось. — Как же! Держи карман шире! — сказал Малинин, разводя крыльями. Я даже не мог отвести от Кости глаз, такой он был необычный. — Костя, — сказал я, — а как же ты называешься? — Как я называюсь? Очень просто!.. Сейчас вспомню. Крылья у меня сверху чёрно-зелёные? — Чёрно-зелёные. — А с обратной стороны? — Коричневато-чёрные. — С золотыми точками? — С точками… И ещё на каждом крыле по половине луны и по целой радуге. — Всё ясно! Я превратился в махаона из семейства парусников. — А я? — А ты превратился в этого… Ну-ка, повернись! Я повернулся. Малинин критически осмотрел меня с ног до головы. — Так… — сказал он. — Крылья у тебя маленькие, жёлтенькие с чёрными пятнышками. Понятно. Ты превратился в этого… во вредителя. — В какого вредителя? — В огородного. Известного населению под названием капустник из семейства белянок… — Вот тебе раз! А почему я превратился в капустника, а ты — в махаона? — «Почему, почему»! Откуда я знаю! Наверное, потому что махаоны водятся на Дальнем Востоке, а я жил три года в Хабаровске. А ты водишься в средней полосе России. |
|
|
