| н. э.). Место И. М. среди других мифологических систем не вполне обычно. Анализ легко выявляет несколько рядов признаков, по которым она может быть сопоставима с ними. Так, большинство ее центральных тем и мотивов находит соответствия в различных мифологиях мира, прежде всего в мифологиях ближневосточного круга — западносемитской и шумеро–аккадской, отчасти египетской, хеттской и др. Сами имена единого Бога иудаизма: Яхве (Иево), Элохим или Эль (Илу), Эльон, «Всевышний», Мелек, «Царь» были именами богов западносемитского пантеона. Ветхозаветный рассказ о шести днях Творения функционально сопоставим с таким необходимым компонентом любой мифологической системы, как космогонические мифы (во многих из которых в более или менее важной роли выступает демиург — творец и упорядочиватель вещей). Картина исходного состояния мира как водного хаоса (Быт. 1:2) имеет аккадские параллели. Мотивы «райского начала» путей человечества («золотого века»), нарушенного приходом в мир зла, самого Эдема как блаженного места на земле (наподобие острова Тильмун в шумеро–аккадской мифологии и т. п.), наконец, мирового древа (намеченного в Библии в двух вариантах — как древо жизни и как древо познания добра и зла) присутствуют в самых различных мифологических системах. Особенно много параллелей представляет разработка весьма важного для мифологических систем Месопотамии и отчасти восточного Средиземноморья мотива потопа: роль Ноя соответствует роли шумеро–аккадского Зиусудры (Утнапишти), греческого Девкалиона и т. п., повторяются мотивы предупреждения от Божества; строительства ковчега; высылания на разведку птиц; жертвы по окончании потопа. Можно найти в библейских преданиях и модификацию близнечных мифов (предания об Авеле и Каине, об Иакове и Исаве). И. М. знает персонажей, обычных для других мифологических систем. К ним относятся, например, родоначальники (рода человеческого, как Адам и Ной; групп народов, как Сим, Хам и Иафет; отдельных народов, как Измаил, Исав, все прародители еврейского народа — Авраам и его потомки; племен, как двенадцать сыновей Иакова; социальных групп, как Аарон, прародитель священнической касты), иногда эпонимы (например, Иаван, сын Иафета, предок ионийцев, Ханаан, сын Хама, и Аморрей, сын Ханаана, соответственно родоначальники ханаанейцев и амореев, Элам, Ассур и Арам, сын Сима — как родоначальники эламитов, ассирийцев и арамейцев и т. д.) со своими разветвленными генеалогиями (нередко данными в различных вариантах). Наконец, на периферии И. М. мы регулярно встречаем предания, носящие этиологический характер. Так, рассказ о борьбе Иакова с Богом объясняет сразу: этноним Израиль, топоним Пенуэл и запрет употребления в пищу «жилы, которая в составе бедра» (Быт. 32:32). Очень многие добавления и вставки к самым различным повествованиям истолковывают (обычно в духе народной этимологии) ставшую непонятной топонимику и ономастику. |
| Город Солнца, Ахетатон, новая столица Египта, находился в Заячьем уделе, на полпути между Мемфисом и Фивами, в четырехстах атэрах к северу от Фив. Плыли только днем, останавливаясь на ночь в пристанях: ночное плаванье было опасно из-за множества мелей и омутов. Русло Нила постоянно менялось, особенно во время зимнего мелководья. Кормчий, стоя на носу корабля, все время ощупывал дно шестом. Миновали большую торговую гавань Копт, откуда шел караванный путь через пустыню к Черному морю; город Дэндеру с великим храмом Изиды-Гатор; город Абт, где погребено тело бога-человека Озириса, и древнейший город Тинис, столицу первого царя Египта, Мэна. Но города были редки; большею частью попадались бедные селенья с лачугами из сушеного нильского ила. Однообразно, тихо и просто тянулись по обоим берегам две полосы, желтая – мертвых песков, и черная – плодородной земли: Чернозем – Кемэт – было название самого Египта. Чернота нильского ила, влажно-блестящая, как живой «Изидин зрачок», и желтизна пустыни – жизнь и смерть рядом, в вечном союзе, в вечной тихости. Была зима – сев. Люди пахали, двоили, боронили, сеяли. Медленно влачились волы, взрывая плугами жирные борозды. Кое-где зеленели уже первые всходы ярко-весеннею зеленью. И далеко разносилась, в молчаньи полей, заунывная песня пахаря. Мутно-белые воды Нила то быстро текли, стесненные стенами скал, то расширялись, как тихие воды пруда, в плавни и заводи с непроходимыми чащами папирусов и зелеными коврами плавучих лотосных листьев; только вылезавшие на берег гиппопотамы да спускавшиеся к водопою львы и леопарды прорезали узкими тропами эти чащи. Длинноногий ибис шагал по влажному илу, мерил землю, как мудрый бог Тот, Землемер. Крокодилы на песчаных косах валялись осклизлыми бревнами, и птица бэну, род цапли, расхаживая по спинам их, клевала с них водяных блох или, бесстрашно засунув голову в открытую пасть чудовища, чистила ему зубы. Когда же падали сумерки, долго еще в вышине пламенела красно-желтая охра скал и чернели на багровом закате девиче-стройные облики пальм и угольно-черные конусы житниц. |
| Он разразился смехом. И смех его на этот раз был искренним и счастливым. — И они все разом помрут. Сми слушал своего капитана с возрастающим восхищением. — Это самое мудрое пиратское убийство из всех, что я знаю. От восторга он начал плясать и петь: Йо-хо, йо-хо, всегда вперед, Я покажу вам трюк: Вы вмиг загнетесь, как пожмет Вам лапу славный Крюк! Они только вошли во вкус и запели было второй куплет, но вдруг разом смолкли. Они что-то услыхали. Сначала это был такой тонюсенький звук, что опавший листик мог заглушить его своим шелестом. Но звук приближался и становился отчетливее. Тик-так, тик-так, тик-так. Крюк застыл на месте с поднятой ногой. — Крокодил, — прошептал он, задыхаясь, и помчался прочь, и боцман Сми за ним. Это и в самом деле был крокодил. Он не тронул индейцев, и они продолжали охотиться за остальными пиратами. Он неслышно пробирался по мягкому илу в поисках капитана. Мальчишки снова вышли из своего укрытия, но все опасности, которые готовила для них эта ночь, еще не были исчерпаны. На поляну с криком ворвался Кончик, преследуемый стаей волков. Он повалился прямо в траву им под ноги. — Спасите меня, спасите — вопил он. — Что же нам предпринять? — недоумевали мальчишки. И тогда кто-то из них спросил: — А как в этом случае поступил бы Питер? И все сразу догадались: — Он поглядел бы на них из-под коленок! Они немедленно повернулись к волкам спиной, все разом наклонились и, глядя на волков между коленей, стали на них наступать. Прошла всего минута, но минута эта была необыкновенно длинной. Волки не выдержали такого ужасающего зрелища. Они бросились наутек, поджав хвосты. Кончик встал с земли, и глаза его были устремлены в темноту. Все подумали, что он все еще видит перед собой волков. Но это были вовсе не волки. — Я видел удивительную штуку, — сообщил он окружающим его мальчишкам. — Это была большая белая птица. И она летела сюда. — Что за птица? — Понятия не имею. Но она такая большая и белая, она летит и все время стонет: «Бедная Венди». — Я помню, — заявил Малыш. — Есть такая порода птиц — венди. Это летит птица вендь. Глядите, глядите! |
| «Становись!» – он командует. От берега стали в ряд и пошли. А с другой стороны – навстречу. По илу бредешь, шаганул, а накидку – вперед, шаганул и накрыл. Молчит – значит, пусто. Стукнет по стенке – значит, есть рыбка. Под зебры ее – и в сумку. Шагай дальше. Когда артелем, ловчее: взбаламутят воду, рыба ничего не видит. Лини, караси, щурята, сазаники малые, красноперка, серушка… Набрали, тянем домой оклунки, мешки. А время – июль да август, самая жара стоит. Тогда ведь холодильников – ни боже мой, не слыхали про них. Подпол, погребица, выход, какой льдом набивали. Но это – для молока. А рыба враз завоняется. Такому добру пропасть… Нет, надо все по-хозяйски. Рыбу чистят, потрошат, крупную пластуют. Солят, но не круто, как по весне, на вялку. День полежала в соли, сразу – на волю подвесили, чтобы обвенулась, на ветерке подсохла. И сразу ее – на противнях в русскую печь, на легкий жар постановят. Чтобы она запеклась до хруста. Вот это самая рыба для щей. Из печи ее вынули, в сапетку сложили и прямым ходом на подловку. Подвесили, от мышей. Все дела. Весь хутор хлебал. А Шурка, он все на свете перезабыл и умом не догонит. За то ему инвалидность присвоили. Икается нынче на хуторе Большой Набатов седоклокому Шурке – Александру Андреевичу, не раз его помянули. Здесь, в сегодняшнем нашем приюте, от хутора и от годов давних далеком, вспоминаем последнее, самое сладкое. Собеседник мой откипел и уже остыл, жмурится, глаза прикрывает. Но память, но острый нюх… Будто рядом все. – Достал с подловки рыбу, в жаровню поклал, водички туда плеснул, чтобы отволгла. А потом – томату, морковочки да лучку, как положено. Пошкворчит на малом жару, хорошо потомится. Щи сварятся, как обычные, постные: капуста, картошка. Сварились, закладываешь из жаровни рыбу. Пусть закипит. И не спеши, нехай постоит в сторонке, на легком жару. Рыбка размягчеет, свой сок даст, там косточки и те станут едовыми. Настоится, такой из печи запах пойдет. Да Господи Боже мой… Такой сладкий дух… Мясистые ноздри рассказчика раздуваются, он этот сладкий дух чует. |
| Возлюбленнейшие отцы, сиротеющие чада великого старца! Еще плавая в житейском море, еще сетуя вне безволного пристанища, вы заповедали моему ничтожеству составить для некоторого утешения скорби вашей жизнеописание того светила, которое руководило вас на бурном потоке законопреступного мира. Желание ваше достойно похвал, исполнение оного для меня весьма затруднительно. Недоумевает младоумная мысль моя, и трепещущее перо едва ей повинуется. Не дерзнул бы я, беспрерывный грешник, говорить о том, кто был отцем отцев, если 6 не убоялся нарушить законы святого послушания. Да движут пером моим ваши молитвы и благословение! Опираясь на них, с радостным страхом и глубоким благоговением осмеливаюсь приступать к описанию жизни, добродетелей, подвигов, коими сей мужественный витязь невещественной брани восхитил Небо. Недостойный писатель жития достойнейшего просит христолюбцев читателей простить недостатки убогого труда его: деяния мужа святого, изображенные пером страстным, теряют часть красоты своей и силы. Так алмазные струи ключевых прохладных вод, сочащиеся из кремнистой скалы, протекая потом по тинистому илу, заражаются неприятным оного запахом и вкусом. Изыдем смиренными и простыми словами вслед блиставшего смирением и простотою Феодора, не сводившего слезящих очей во все время своего течения по тесной стези евангельского жительства с неподражаемого Подвигоположника верных, дражайшего Спасителя и Господа Иисуса Христа, не имевшего где главу подклонить и заповедавшего нам от Него самого учиться божественному художеству высокотворного смирения. Сын родителей благочестивых, Феодор увидел свет в Карачеве, уездном городе Орловской губернии, в 1756м году по воплощении Бога Слова. Отец, которого он лишился в младенческом возрасте, был из купеческого сословия, мать — из духовного. Сирота-отрок был отдан родительницею в дом карачевского протопопа для обучения грамоте и пению. Скоро обнаружил он пылкие способности быстрыми успехами, в особенности блистало в нем необыкновенное дарование к пению, соединенное с превосходным голосом. Между тем как повторял он церковные песни чувственным языком, язык таинственный сих песнопений неприметно проникал в его сердце. Сердце отрока, младенчествующее злобою, не засоренное еще страстями, удобно растворяется для приятия Божественных впечатлений. Изучение грамоты вручило ему ключ сокровищниц, хранящих крупный жемчуг мысленных приобретений человечества, — говорю о книгах Священного Писания и отеческих. Добрые дела, послушание, простота, полезное чтение, самое время воспитывали в Феодоре то мудрование и те чувства, которыми долженствовал он возблагоухать на жертвеннике благочестия. |
| « ты старик, Илу, ты поистине мудрый, несомненно, седые волосы бороды твоей поучают тебя ». Утвердительный смысл проклитики l- очень важен, так как такую же проклитику в еврейском языке переписчики обычно понимали как знак отрицания. Один из самых интересных примеров этого можно найти в книге Иова, где страдалец приводит апологию своей жизни (Иов 29:24): (« эсхак аленэм — ло йаамину; вэор панай ло йаппилун ». Бывало, улыбнусь им — они не верят; и света лица моего они не помрачали/Синодальный перевод/ ). Исправленный стих с учётом взятого из угаритского языка значения проклитики -: (« эсхак аленэм — лейаамину; вэару панай — лейавлигу » Если я им улыбался — они поистине обретали уверенность, если моё лицо светлело — они сияли от улыбки ). 3. Эмендации, связанные со стремлением исправить метрику текста Такого типа эмендации вносятся для исправления кажущегося или действительно существующего нарушения метрики текста, например Исх. 15:2 . Масоретский текст (вторая часть стиха значительно длиннее первой): (« зэ Эли вэанвэну Элоней ави вааромэмэнну » Он Бог мой и прославлю Его Бог отца моего и превознесу Его ) Исправление: (« зэ Эли вааромэмэнну Элоней ави вэанвэну » Он Бог мой и превознесу Его Бог отца моего и прославлю Его ). В качестве примера исправления библейского текста можно привести несколько эмендаций, внесённых в текст книги Иова. Эта книга является одной из самых сложных для понимания книг Ветхого Завета и неудивительно, что она привлекала особое внимание многих исследователей. Сложность её понимания в не последнюю очередь связана с языком, на котором она написана. В дошедшем до нас масоретском тексте встречается огромное количество редких слов, в том числе и hapax legomena (παξ λεγμενα « однажды сказанное ») — слов, встречающихся в Библии всего один раз и представляющих немалую сложность для их перевода на иные языки. Также предполагается, что сложность понимания многих мест из книги Иова обусловлена повреждением еврейского текста или внесением в него исправлений на ранних этапах его существования. |
| Есть еще третий род людей плотских или земных (σαρχιχο, λκο), которые не спасутся совсем. Воскресение мертвых они отрицали, ибо в конце концов произойдет естественное размещение элементов, и «илическое отдается илу, плотское и земное земле» (την μν ολικν τ υλη χδιδομνην, χαι τ σαρχιχν χα γνον τ γη). Что касается οтдельных приверженцев валентинова учения, то от древности сохранились следующие имена: Секунд, Птоломей, Гераклеон, Колорбаз, Марк, Аксионик, Вардесан, Феодот, Феотин и Александр 176 . Из них, подвергается сомнению в исторической достоверности Колорбаз, но едва ли основательно 177 , а Вардесан несколько искусственно прпчисляется к приверженцами Валнтина 178 . Трудно или даже нет возможности разобраться, кто из названных лишь был непосредственным учеником Валентина и кто был просто последователем его учения, заимствовав его через других или через чтение Валентиновых сочинений. Определенные хронологические даты, если бы они были известны о каждом из упомянутых лиц, конечно, внесли бы свет в этот трудный вопрос. Но дело в том, что положительных хронологических дат не сохранилось ни о ком из последователей Валентина. Исследователи, при определении времени жизни того или иного последователя Валентина, обычно руководятся некоторыми случайными указаниями или побочными обстоятельствами. Однако, согласного понимания при этом достигнуть трудно, вследствие чего получаются большие разноречия о времени жизни и деятельности того или другого последователя Валентина. Обычно придают большое значение свидетельству Иринея 179 , который, начиная с 11-й главы 1-й книги, по-видимому, пользуясь древним источником, будто бы называет имена последователей Валентина в хронологическом порядке. На первом плане он ставит Секунда. За ним следует некто, не названный собственным именем; λλος πιφανς δδσκαλος (Alius darns magister). Имя в данном случае Ириней опускает, вероятно, потому, что оно не стояло в подлиннике 180 , которым он мог пользоваться. Различные вставки не имеют для себя серьезных оснований: по Гильгенфельду 181 , напр., здесь разумеется Коларбаз. |
| Не захотелось мне вновь идти «гулять» с «дружком» по густой тайге и рудникам Сибири, но уже не как «эмигрант-белобандит», а как советский гражданин. Лучше я поеду к своим, в «гнилой», (как они называли), капиталистический лагерь, подальше от коммунистической «свободы». Обо всем пишу английскому консулу в Москву. В ответ получаю бланк, заменяющий заграничный паспорт, с предложением заполнить его, приложить фотокарточки и деньги на гербовый сбор и прислать обратно, что я и сделал. «Скоро сказка сказывается, но не скоро дело делается», говорится в народе. Так было и со мной. Дело это началось 15 ноября 1956 года. Советский подполковник, ведающий проверкой и наложением виз в г. Краснодаре, особенно изводил меня своими доводами, что «никакие бумажонки мне не помогут, кроме заграничного советского паспорта; и в предпоследней явке довел меня, что называется, до полуобморочного состояния. Довел меня до такой степени, что я не смотря на свои старания бороться с нервами, доходил до того, что не знал, что со мной делается. Я чувствовал, что вот, вот, что-то страшное может случиться со мной: я был подобен человеку стоящему и смотрящему на гигантскую движущуюся лаву-глыбу, которая вот, вот должна его стереть в порошок. Для меня это было смерти подобное чувство. Сначала я не мог подняться со стула, уперив в него усталый взгляд немигающих глаз, смотрел на него, но его не видел. Туман все заволок. Отдохнув немного, встал и, и как пьяный поплелся к двери. Пот холодный покрывал чело и лицо и думалось: неужели это конец, неужели потеряна и последняя искорка надежды? О, как страшен отказ этого энкаведиста. На улице свежий воздух дохнул мне в лицо. В глазах прояснилось и упорство мое снова заговорило: Нет, не сдаюсь! Какое-то чувство внутри подбадривало меня: не сдавайся, не унывай и продолжай бороться, и я упорно продолжал. В 1959 году в апреле месяце получаю от консула мой бланк – заграничный паспорт. Радости моей не было конца. Паспорт и даже, с наложенными на нем визами – английской и французской, какое счастье! Еду в Краснодар за советской визой на выезд из Сов. Союза. Илу к своему мучителю. Прошу наложить визу. Берет мой паспорт, вертит его в руках, как крыловская обезьяна очки и ничего не может понять, как будто бы, другого языка не знает, кроме русского. Прочитываю ему и кое-как объясняю. Он, немного подумав, говорит: «Все хорошо, но эту бумаженку вы можете свободно выбросить, она ничего не стоит и я визу не наложу». |
| Как бы то ни было, Бог смешал языки строителей, и они, перестав понимать друг друга, рассеялись по всей земле. Это ведь тоже судьба всех жестоких режимов: они рушатся не под напором внешнего врага (такой напор, наоборот, может сплотить и укрепить их), а в результате нехватки взаимопонимания. Один говорит «подай мне раствор», а другой думает, что ему сказали «иди отсюда». И великое строительство превращается в великий абсурд… Нередко можно услышать, что возникновение разных языков Библия связывает с Вавилонской башней, но это не совсем так. Перед самым рассказом о ней идет перечень потомков Ноя: Сима, Хама и Иафета, и уже там указывается, что они стали родоначальниками разных народов, живших в разных странах и говоривших на разных языках. Хотя, разумеется, эти упоминания можно понять и так, что разнообразие языков возникло позже, но мне почему-то кажется, что оно не было связано со строительством Вавилонской башни и не служило наказанием от Бога. Разве было бы хорошо, если бы на всей земле был бы только один язык? Это бы сильно обеднило человечество. Что же тогда утратили люди в истории с Вавилонской башней? Взаимопонимание. Библия говорит, что тогда на всей земле был «один язык» – возможно, не единственный, а просто общепонятный, как русский в СССР или как английский в современной международной жизни. Плохо не то, что мы говорим на разных языках (живем в разных странах, носим разную одежду, придерживаемся разных взглядов). Плохо, когда при всем том мы не можем друг друга понять. И величие замыслов весьма этому способствует. Когда люди говорят о своих простых потребностях, всем всё понятно: каждому хочется счастья и благополучия для своих близких. А если мы строим нечто грандиозное, наши вкусы и взгляды расходятся. Одним по сердцу православная самодержавная империя, другим демократическая республика, третьим – трудовая коммуна. Начнем строить – не найдем общего языка. Библия помещает это сооружение в крупнейшем политическом, религиозном и экономическом центре древнего мира – в Вавилоне. На языке его обитателей (аккадском) он носил горделивое имя баб-илу , то есть «врата бога», но Библия связывает его с еврейским глаголом баляль , «смешивать». Город, который стремился быть центром вселенной и вратами небесного мира, который сооружал громадные храмы-зиккураты (ступенчатые башни, поднимаясь на которые, жрецы как будто и в самом деле восходили до неба) оказался на деле великим смешением племен, языков и религий. К началу нашей эры он пришел в полное запустение, а вскоре люди и вовсе про него забыли, и, вплоть до археологических раскопок XIX века, никто уже и не знал, где когда-то находилась эта великая столица. |
| Это уже совсем поздняя легенда, она не известна толкованиям святоотеческой эпохи на евангелие от Луки. Нет никакого намека на нее в очень подробных комментариях к этому евангелию блаженного Феофилакта Болгарского (1078 – 1107), где немало строк посвящено Симеону Богоприимцу. Отсутствует упоминание о переводе Ветхого Завета Симеоном и в службах праздника Сретения (если не считать совсем поздний акафист!). Легенда, о которой идет речь, появляется, по-видимому, уже в зрелом средневековье, причем, скорее всего, сперва – у христиан средневековой (уже арабской) Александрии. Впервые, как кажется, она встречается у Евтихия, патриарха Александрийского, жившего в конце IX – начале X в. н.э. 5 Но легенды, даже если они не имеют под собой исторического зерна, могут нести важную символическую нагрузку. Символическое значение в еврейской традиции присуще числу семьдесят. Предание о семидесяти двух переводчиках греческой Библии встречается только в Послании Аристея и в текстах, зависимых от Послания Аристея. При этом нередко число семьдесят два округляется до семидесяти. Не исключено, однако, что на самом деле – если говорить о генезисе числа семьдесят два в Послании Аристея – все было наоборот: не 72 было округлено до 70, а 70 «округлено» до ближайшего кратного двенадцати (чтобы от каждого из двенадцати колен было по одинаковому числу представителей). «Семьдесят» – число символическое, причем не только в еврейской традиции, но и в тех более древних традициях, которые ей предшествовали, напр. в угаритской литературе (XIV век до н.э.), где упоминаются семьдесят сыновей верховного Бога Илу. Мы очень часто встречаем это число в повествованиях Ветхого Завета, когда рассказчик ведет речь про множество царей, старейшин, членов важного рода, ср. семьдесят царей в Суд 1:7, семьдесят семь правителей и старейшин города Суккот в Суд 8:14, семьдесят сыновей Гедеона в Суд 8:30, семьдесят сыновей и внуков судьи Авдона в Суд 12:14, семьдесят сыновей Ахава в 4 Цар 10:1, семьдесят старейшин Израиля в Иез 8:11. |
|
|
