| По поводу книги проф. Н.П. Каптерева « Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович». Участники дискуссии: В.А. Караулов, Ф.Н. Белявский, Е.А. Егоров, Д.В. Кузьмин-Караваев, В.П. Протейкинский, И.М. Трегубов, С.П. Каблуков. 7 марта 1910 г. (секционное) Продолжение обсуждения доклада В.В. Бородаевского «Религиозная правда К.Н. Леонтьева ». 9 марта 1910 г. К.И. Чуковский. К вопросу о демократической религии. Участники дискуссии: Еп. Михаил (Семенов), Б.Г. Столпнер, В.П. Протейкинский и др. 14 марта 1910 г. (секционное) А.А. Мейер. О религиозном опыте. 21 марта 1910 г. (секционное) Продолжение обсуждения доклада А.А. Мейера «О религиозном опыте». 23 марта 1910 г. Н.О. Лосский. Идея бессмертия души как проблема теории знания (Вопросы философии и психологии. Кн. 104. С. 488–503). Участники дискуссии: С.И. Гессен, С. А. Алексеев , С.Л. Франк , Б.Г. Столпнер, Н.Х. Херсонский. 28 марта 1910 г. (секционное) Н.А. Бердяев . О христианской свободе (Московский еженедельник. 1910. 19 июня. 24). 29 марта 1910 г. Н.А. Бердяев . Утонченная Фиваида. Религиозная драма Гюисманса. (Русская мысль. 1910. Кн. IX. С. 113–131). Участники дискуссии: Вяч. И. Иванов , С.П. Каблуков, Б.Г. Столпнер, В.А. Тернавцев, В.П. Протейкинский. Сезон 1910/11 г. 13 октября 1910 г. Д.В. Философов. Желательна ли анкета по религиозному вопросу? (Русское слово. 1910. 16 (29) сентября. 212. С. 2; под названием «Анкета профессора Введенского»). Участники дискуссии: П.В. Краснопевцева, К.М. Аггеев, И.М. Трегубов, Д.С. Мережковский, В.А. Фетлер и др. 26 октября 1910 г. Н.А. Гредескул. Религия в границах человеческого (о книге P. Патогз’а «Die Religion innerhalb der Grenzen der Humanität». Участники дискуссии: Б.Г. Столпнер и С.И. Гессен. 16 ноября 1910 г. Заседание, посвященное памяти Л.Н. Толстого. Выступили: Д.В. Философов, З.Н. Гиппиус (Слова Толстого//Русская мысль. 1910. Кн. XII. С. 106–108), А.А. Мейер, П.Б. Струве (Жизнь и смерть Льва Толстого//Русская мысль. 1910. Кн. XII. С. 128–132), С.Л. Франк (Памяти Льва Толстого//Русская мысль. 1910. Кн. XII. С. 139–150), Вяч. И. Иванов , Д.С. Мережковс кий (Речь. 1910. 20 ноября. 319. С. 2), А.В. Карташев , еп. Михаил (Семенов). |
| Хоружий много занимался исследованиями русской философии. Упомянем в этой связи статью «Перепутья русской софиологии» . Здесь прослеживается все перипетии сюжета «Софии» от античной философии через раннее христианство, гностицизм, Византию, Западное Средневековье, новоевропейскую философию к собственно к русской софиологии. Что такое русская софиология? Это своеобразная версия панентеизма, концепции «мира в Боге», где идеи-сущности всех вещей предвечно содержатся в Боге, а реальные вещи лишь актуализируют их. Притом русская софиология презентовала себя как аутентично православная мысль. Хоружий с этим кардинально не согласен. Православная мысль «энергийна», а не «эссенциальна», она видит мир как свободное творение, наделенное свободными энергиями, которые могут — а могут и нет — соединиться с энергиями Божества — причем соединение идет не эссенциально, не по сущностям, а лишь по энергиям. Мир, люди созданы свободными, и свободно соединяются (или нет) с Богом: нет никаких сущностей в Боге, которые мир обречен запрограммированно актуализировать (так, помимо прочего, решаются проблемы свободы и зла: если панентеизм верен, соверешенно непонятно, как возможны свобода и зло; если же верно энергийное понимание, то все ясно: мир и есть свободная совокупность энергий, ничем не обусловленных, и они сами определяют себя к Богу или против Него). Эссенциализм есть форма антично-западной мысли, и он чужд энергийности православия. Поэтому русская софиология — как образчик эссенциализма — не выражает православую мысль. Вообще Хоружий — блестящий деконстуктор русской мысли. Он аргументировано утверждал, что русская мысль — такой гибрид западного и восточнохристианского мышления, притом крайне неудачный: она так и не смогла встать в один уровень с первым и/или выразить второе. История русской мысли — история неудачи. Хоружий занимался и западной мыслью. Вот крайне интересная статья про Ницше — «Переоценка всех антропоценностей» (входит в книгу «Фонарь Диогена» ). Ницше — провозгласитель «смерти Бога» и «пришествия сверхчеловека», яростный борец с христианством, и в частности — с аскетикой. |
| Мысль Александра Пушкина Русская словесность слишком не похожа на Пушкина – или он на нее. Тогда русский ли он поэт? 6 июня, 2014 Русская словесность слишком не похожа на Пушкина – или он на нее. Тогда русский ли он поэт? Зарубежные слависты нередко замечают, что Пушкин – «самый нерусский из русских писателей». Скорее всего, это значит: самый европейский. Но почему же тогда европейцы до нынешних дней не приняли его как «самого своего»? Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать А.С. Пушкин Что и составляет величие человека, ежели не мысль? Да будет же мысль свободна, как должен быть свободен человек. А.С. Пушкин Ольга Седакова Впечатление какого-то глубокого, решительного отличия Пушкина от всего, что последовало за ним в русской словесности, непременно возникает у внимательного читателя. Но, быть может, такова судьба каждого Первого классика национальной традиции, фигуры пороговой по определению? Дело Данте, по существу, закончилось с концом его «Комедии». Уже Петрарка пишет вопреки Данте, и именно он надолго определяет путь итальянской поэзии на народном языке. Кого в немецкой поэзии можно назвать последователем Гете? Первый классик – всегда «мгновенная уникальность» (С.С. Аверинцев о Пушкине и Гете), главное в нем неподражаемо и непродолжаемо. История национальной словесности начинается после него, а он остается в ее «Прологе на небесах». Можно сказать иначе: он присутствует в этой истории как память о «первой любви», словами Тютчева: не как корень традиции, а как дождь, пролившийся над ней. Слова С.Н. Дурылина о «каплях толстовства» во всех современниках Льва применимы и к тому, каким образом Пушкин присутствует во всех, кто после него пишет, читает и думает по-русски. Тем не менее, при всем поклонении Пушкину, которое в иные (и самые эпохи вырождалось в официозный культ, русская словесность слишком не похожа на Пушкина – или он на нее. Если пушкинское письмо назвать аттическим, то все другие манеры русских писателей покажутся разновидностями азианского Этим сопоставлениям был посвящен мой годовой курс в МГУ «Слово Пушкина и сопротивление ему в русской поэзии». Речь шла не об открытых бунтах против Пушкина (таких, как писаревская «реальная критика», или демократическая альтернатива Некрасова, или атаки футуристов), а о более сложном отношении: о невольном сопротивлении. Как будто не сами авторы, но что-то в них сопротивляется Пушкину – или что-то в Пушкине сопротивляется им. В ходе занятий мы пытались определить это что-то. |
| Мне очень близка эта мысль о единстве жизни и пути в философии, искусстве, профессии. Это очень русская мысль – Достоевского, Толстого, Гоголя, Гумилёва, Мандельштама, Блока, Соловьева. Поэтому русская философия есть, более того, западная во многом уже пользуется именно русской. Бахтиным, Соловьевым, Бердяевым, Шестовым. Что касается русского богословия, то, скажем, один отец Сергий Булгаков, не говоря уже об отце Флоровском или отце Флоренском, или о Хомякове и Киреевском – подтверждают, что и русское богословие есть. Более того, они не вторичны. Взяв у западной мысли дисциплину, они отказались от западной же логики – и получился очень специфический замес эллинско-иудейского (вопреки антиномии Шестова) чаяния истины, для поиска которой русская богословская мысль ХХ века нашла собственный язык. Другое дело – что мы пока еще очень плохо знаем и русскую философскую мысль, и русское богословие. Рифма – всего лишь взрыв Между морфемами: Чем язык жив: Звуками или схемами? Смелым глотком небес, Нёбным движением воли? Яблоком, наотрез Вырвавшимся из неволи? То ли – это кадык, То ли – зрачок провидицы, Ритм – это только сдвиг От «видимого» – к «видится». Зазор между душой И видимыми ее формами, Чем язык – живой: Штормом или нормою? А за кормой – волна, Чайки – пена над пеною, Поэзия – это сна Покров – над вселенною? Или в прозрачном лесу Немой паутинки пение? В крылышках на весу Запутавшееся мгновение? – На мой взгляд, человек, пораженный красотой философии и притом человек верующий, не может не быть близок поэзии. Насколько ваши стихи, ваша поэтическая речь – часть вашей веры и вашей мысли, или поэт – это какая-то совсем отдельная ипостась Александра Закуренко? – Знаете, я вообще для себя никогда не делил с детства то, чем занимаюсь, на жанры, роды и т. п. Для меня поэзия, проза, философия, богословие – это все разные способы говорения об одном и том же. Что касается веры – то это дар. Я сам не знаю, почему в атеистической семье и в атеистической среде ко мне пришел Господь. И благодарен Ему за это. Мне нечем ответить на этот дар, кроме как понимать, что я его недостоин. И что теперь я что-то должен другим людям. |
| Россия представляет, бесспорно, великое государственное могущество, страшную громаду, занимающую неизмеримые пространства Европы и Азии, но что такое русская народность? Что такое русская литература, русское искусство, русская мысль? Выгодно ли будет для России, чтобы русская народность и русское слово оставалось позади всякой другой народности и всякого другого слова в Европе? Хорошо ли будет для России, чтобы мы оставались вечными мальчишками-свистунами, способными только на мелкие дела, на маленькие сплетни и скандалы?» Господи боже! — восклицаю я, — да неужели ж «Свисток» имеет такое всенародное значение в русской жизни и в русской будущности? От таких великих вопросов переходить прямо к «Свистку» и находить в нем только завязку и развязку всех русских недоумений! Да неужели ж вся Россия, все русское общество обратилось в свисток? Разумеется, невыгодно оставаться позади всех, но Россия, я уверен, мы все в этом уверены, вовсе не считает выгоднее обратить все свое население в свистунов, и совершенно напрасно вы задаете всему русскому обществу такой вопрос. Оно, может быть, и не слыхало, что такое «Свисток». Да этот «Свисток» вам просто не дает покою; спать не дает; вы всюду его видите, всюду встречаете, из-за него ничего не замечаете. После этого понятны и ваши предыдущие вопросы. Я оставляю в покое ваше предположение, что Россия не возвысилась еще ни над одной славянской народностью; но вопрос ваш: «Что такое русская народность?» — нельзя не поднять. Странно, что вы ее не замечаете. Конечно, сидя в кабинете, трудно что-нибудь заметить, даже и при великой учености. Надобно, чтоб обстоятельства заставили нас пожить вместе с народом и хоть на время, непосредственно, практически, а не свысока, не в идее только разделить с ним его интересы, тогда, может быть, мы и узнаем народ и его характер, и что в нем кроется, и к чему он способен, и какие его желания, осмысленные им и еще неосмысленные, и узнав народ, может быть, и поймем его народность, и что она обещает, и что из этих обещаний непременно разовьется и исполнится. |
| Такой взгляд обнаруживает в нашем критике странную односторонность и узкость, которая отнюдь не оправдывается характером и сущностью науки. Говоря так, наш критик впал в грубое заблуждение, будто бы Библейская история может быть рассматриваема и излагаема только под одним известным углом зрения и только с одной исключительной точки зрения. В действительности Библейская история может быть рассматриваема с весьма различных точек зрения и вследствие этого по необходимости получает различный характер и интерес. В этом отношении она с научной точки зрения находится совершенно в одинаковом положении со всякой другой историей, будь то «русская история» или «церковная история». Напрасно наш критик воображает, что термин «Библейская история» даёт то именно определённое понятие, какое соединяет с ним он; он так же не даёт этого понятия, как не дают в сущности точного и определённого понятия и такие термины, как «русская история» и «церковная история». Всё дело зависит от того, с какой точки зрения и с какою целью приступает автор к её изложению. В параллель аргументации нашего критика, мы можем пояснить эту мысль конкретным примером. По мнению г. Богородского, выражение «русская история» тожественно с выражением «история России»; но в действительности оказывается, что наши знаменитейшие историки не все разделяют его мнение, и если, например, Соловьёв так именно переводит этот термин, то другие, как, например, Карамзин называет свою русскую историю «Историей государства российского», Полевой – «Историей русского народа», и т. д., каждый по-своему. Эта вариация в толковании одного и того же понятия отнюдь не случайная, и она напротив находится в теснейшей связи с той точкой зрения, с которой тот или другой автор смотрел на русскую историю. А эта точка зрения, в свою очередь, кладёт резкий отпечаток на весь исторический труд, и русская история Карамзина, например, имеет совершенно другую физиономию, преследует иные цели и пользуется вследствие этого иным материалом, чем, например, русская история Полевого или ещё более – Костомарова. |
| 32 Трудно иначе объяснить появление такого пассажа, как «к непременным атрибутам житийного героя принадлежит стыдливость и целомудрие» (с. 117). 33 Об агиографических источниках повести Л. Н. Толстого см.: Гродецкая А. Г. Ответ предания… С. 207–256. 36 К многочисленным тонким наблюдениям О. Е. Майоровой можно добавить использование житийного мотива «Оклеветанный праведник». Как и у Лескова, в традиционной агиографии невинность и чистота пострадавшего нередко открываются лишь после его смерти. Следует заметить впрочем, что «посмертная реабилитация» в канонических житиях – удел женщин (см. Жития Марии-Марина или Феодоры Александрийской). Женский вариант этой ситуации на светском материале в рассказе Н. С. Лескова «Театральный характер» будет рассмотрен нами позднее. 37 См.: Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных/Тр. Отдела древнерусской литературы. СПб., 2006. Т. 57. С. 431–500. 38 Помимо знаменитой монографии В. О. Ключевского «Древнерусские жития святых как исторический источник» (М., 1871), назовем в этой связи книгу византиниста А. П. Рудакова «Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии» (М., 1917; переизд.: СПб., 1997). 39 См. соответствующие главы коллективной монографии «Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе». М.; Л., 1970. 40 См.: Руди Т. Р. Топика русских житий (вопросы типологии)/Русская агиография: Исследования, публикации, проблемы. СПб., 2005. С. 59–101, а также другие работы этого же автора по описанию конкретных топосов отечественной агиографии. 41 Берман Б. Н. Читатель жития (агиографический канон русского средневековья и традиции его восприятия)/Художественный язык Средневековья. М., 1982. С. 159–183. 42 «Русские мифы» – принятое нами условное обозначение устойчивых образных моделей, постоянно присутствующих в сознании русской нации, регулярно воспроизводимых отечественной культурой и служащих средством художественного самопознания этой нации. 43 См.: Лотман Л. М. 1) Русская историко-филологическая мысль и развитие реализма в художественной литературе/Русская литература и культура нового времени. СПб., 1994. С. 48–94; 2) Русская историко-филологическая наука и художественная литература второй половины XIX века (взаимодействие и развитие)/Русская литература. 1996. 1. С. 19–44. |
| Ильин). В безрелигиозном сознании философическая склонность вырождалась в беспредметное абстрагирование и утопизм, ибо не было скреп серединной культуры. Так, русская интеллигенция «умудрялась даже самым практическим общественным интересам придавать философский характер… Черта эта отразилась в нашей публицистике, которая учила смыслу жизни и была не столько конкретной и практической, сколько отвлеченной и философской даже в рассмотрении проблем экономических» (Н.А. Бердяев). О религиозной всеобъятности русской души писал Иван Ильин: «Русская мысль в основе своей религиозна, выдержана в созерцательно-интуитивном духе, обусловлена личностно-общественной установкой; она созерцательна даже в сфере высшей математики (у Лобачевского, Лузина и др.). Она религиозно окрашена у всех по-настоящему глубоких русских философов; она интуитивна у всех русских историков и, что особенно заметно, в среде своеобразной русской медицины, которая врачует больного как единственное в своем роде страждущее существо, требующее конкретно-индивидуального подхода и созерцательного метода исцеления». Не только сознание, все проявления русского духа ориентированы религиозно: «Русская воля получает свой размах только тогда, когда она что-то любит (патриотизм), и разворачивается ее невиданная удаль только тогда, когда эта любовь в основе своей религиозна. Русское искусство поет и светится только тогда, когда созерцает сердцем; как только русская поэзия начинает пренебрегать национальной структурой этого акта, она неизменно оскудевает, приходит в упадок. Русская живопись находит, к сожалению, малый отзвук в сегодняшней Европе как раз потому, что рассудочно настроенное воображение европейца способно тронуть только нечто чувственно-материальное и конструктивное; сердце свое он оставляет дома, а об истинном созерцании сердцем имеет весьма отдаленное представление… Русский театр есть не что иное, как театр духа, возникший из природной потребности отдаваться созерцанию всем существом» (И.А. Ильин). Православное отношение к Богу – сострадание страстям Господним и благоговение перед воскресением Спасителя – воспитывало в русском человеке смиренное принятие тягот жизни и трудов, нужды и лишений, болезней и печалей как очищающее крестонесение. |
| Юрий Трубецкой. Из литературного дневника. — «Новое русское слово», 26 сентября 1965. Р. Плетнев. О «Далеком» Бориса Зайцева. — «Новый журнал», 1966, с.294. Ф. Степун. Борису Константиновичу Зайцеву — к его восьмидесятилетию. — «Мосты», кн.7 Мюнхен. 1961, с.19. Письмо Б.К. Зайцева к автору этой статьи от 5 июля 1963. Б. Зайцев. Далекое. Вашингтон, 1965, с.119 Ф. Степун. Цит. соч., с.20. Устами Буниных. Дневники И.А. и В.Н. Буниных. Под ред. М. Грин. Том 3. Франкфурт, изд. «Посев», 1982, с.9. Л. Ржевский. Тема о непреходящем. — «Мосты», кн.7. Мюнхен, 1961, с.40. Я. Горбов. Литературные заметки. Борис Зайцев. Далекое. — «Возрождение» (Париж), 1965, с.145. Глеб Струве. Русская литература в изгнании. Опыт исторического обзора русской зарубежной литературы. Изд. 2е. Париж, ИМКА-Пресс, 1984, с.266. Русский альманах. 1981. Под ред. Зин. Шаховской, Ренэ Герра, Евг. Терновского. Париж, 1981, с.249. Подчеркнуто автором письма. Н. Коробка. Борис Зайцев. Критический этюд. — «Вестник Европы», 1914, с.125. Вяч. Завалишин. «Далекое» Бориса Зайцева. — «Новое русское слово», 18 июня 1965. Очерк «Блок» в наст. изд. Александр Блок. Собрание сочинений в 8 томах, том 5. ГИХЛ, М.-Л, 1962, с.211. Письмо к Б.А. Филиппову от 9 августа 1965. Ю. Иваск. Запоздалый ответ Б.К. Зайцеву. — «Русская мысль», Париж, 28 марта 1961, Ю. Иваск. «Река времен» Бориса Зайцева. — «Русская мысль», 18 февраля 1971. П. Грибановский. Борис Константинович Зайцев. — «Русская литература в эмиграции». Сборник под ред. Н.П. Полторацкого. Питсбург, изд. Питсбургского университета, 1971, с.145. Краткая литературная энциклопедия, том 2, Москва, 1964, стб.978. Там же, том 1, М., 1962, стб.775. Устами Буниных. Том 3, 1982, с.14. Через тринадцать лет. — См. в наст. изд. 24 Русский альманах. 1981, с.237. Устами Буниных. Т. 3, 1982, с.182. Подчеркнуто мною. — Б.Ф. Очерк «Блок» в наст. изд. Юрий Анненков. Дневник моих встреч. Цикл третий. Том 1, МЛС, 1966, с.74. А. Блок. О назначении поэта. — Собр. соч. в 8 тт., том 6, ГИХЛ, М.—Л., 1962, с.166. |
| Достоевский, как будто, сам недостаточно понимал анархические выводы из легенды. Таково было дерзновение русской мысли XIX в. Уже в конце века и в начале нового века странный мыслитель Н. Федоров, русский из русских, тоже будет обосновывать своеобразный анархизм, враждебный государству, соединенный, как и у славянофилов, с патриархальной монархией, которая не есть государство, и раскроет самую грандиозную и самую радикальную утопию, какую знает история человеческой мысли. Но в нем мысль окончательно переходит в эсхатологическую сферу, чему будет посвящена отдельная глава. Анархизм в русских формах остается темой русского сознания и русских исканий. Глава VIII Религиозная тема. Религиозный характер русской философии. Разница между богословием и религиозной философией. Критика западного рационализма. Философские идеи Киреевского и Хомякова. Идея соборности. Владимир Соловьев. Эротика. Интуиция всеединства. Бытие и сущее. Идея Богочеловечества. Учение о Софии. «Смысл любви». Религиозная философия Достоевского и Л. Толстого. Русская религиозная мысль в духовных академиях. Архиепископ Иннокентий. Несмелое. Тареев. В русской культуре XIX в. религиозная тема имела определяющее значение. И так было не только в религиозных направлениях, но и в направлениях вне-религиозных и богоборческих, хотя бы это и не было сознано. В России не было философов такого размера, как наши писатели, как Достоевский и Л. Толстой. Русская академическая философия не отличалась особенной оригинальностью. Русская мысль по своей интенсии была слишком тоталитарной, она не могла оставаться отвлеченно-философской, она хотела быть в то же время религиозной и социальной, в ней был силен моральный пафос. В России долгое время не образовывалось культурной философской среды. Она начала образовываться лишь в 80-е годы, когда начал выходить журнал «Вопросы философии и психологии». Для насаждения у нас философской культуры значение имела деятельность Н. Грота, который сам был малоинтересный философ. Условия для развития у нас философии были очень неблагоприятны, философия подвергалась гонению и со стороны власти, и со стороны общества, справа и слева. |
|
|
