| Стоял «роллс-ройс», черный, как гроб. Гранитный цоколь и белая облицовка качнулись назад, близко заглядывавшие лица прохожих, путь которых через Охотный ряд на несколько секунд преградил длинный автомобиль, были по-зимнему мрачны. Николай Григорьевич ехал для бесцельного разговора. Он уже понял из двух слов, сказанных только что по телефону, что Давид ничего не сделает. Наверное, просто не может. А признаться в том, что не может, для человека, который еще недавно мог, нелегко. Тогда он пойдет к Флоринскому. В пятницу на приеме в честь финского министра иностранных дел Холсти Николай Григорьевич пересилил себя и, подойдя к молодецки румяному, зализанному, в безукоризненном смокинге Флоринскому, сказал, что хотел бы поговорить с ним по срочному делу: «А ты зайди! Мы же теперь соседи, зайди вечерком», — по-простецки отозвался Флоринский. «Ладно. Зайду», — небрежно кивнул Николай Григорьевич, и на сердце у него отлегло. Только через минуту он вспомнил, что Арсений Флоринский никогда не говорил ему «ты», что последний раз они разговаривали лет пять назад и что в двадцатом году, когда Флоринский работал в трибунале дивизии, его называли не иначе как Арсюшка и гоняли, как простого ординарца. Неделю назад позвонила семнадцатилетняя дочка Лизиной сестры Дины с просьбой о встрече, но так, чтоб никто не знал. Боялась, наверно, матери. Николай Григорьевич догадывался, что разговор пойдет о Никодимове, отце Маринки, с которым Дина уже пять лет жила, по существу, в разводе. Павел Иванович Никодимов, по кличке Папа, был старый товарищ по Березовской и Иркутской ссылкам, отличный мужик, честнейший и принципиальный до глупости, а в житейском понимании недотепа и дундук, из-за чего, кажется, и вышел разлад с Диной. В годы войны в нем что-то надломилось, он стал оборонцем, а в семнадцатом после апреля и вовсе сник, завял и ушел окончательно и твердо в инженерию — строил турбины. Неприятности у него начались давно, с тридцать первого года. Все его за что-то цепляли, тягали, куда-то припутывали: то к «делу Виккерса», то к делу инженеров-уральцев наподобие «Промпартии». Давиду и Николаю Григорьевичу удавалось выручать. Однажды в Гагре на отдыхе, лет шесть назад, Николай Григорьевич получил телеграмму: «Умоляю спасти легкими очень плох зиму не выдержит — ундина». |
| Во время войны Флоринский стал товарищем председателя Комитета «Киев – галичанам». По словам историка литературы В.Н.Кораблева, «никто из учеников проф. Ламанского и сам маститый учитель не написал столько ценных работ по славянству, сколько Тимофей Дмитриевич Флоринский. Современному ученому, изучающему славянство, нельзя обойтись без Флоринского». Маститый ученый был и активным деятелем патриотического движения. В 1908 г. он стал одним из инициаторов создания Клуба русских националистов в Киеве, был его членом-учредителем, почетным членом и входил в состав руководящего Комитета. На заседаниях Клуба Флоринский был постоянным участником, активно обсуждал стоящие на повестке дня вопросы, выступал с докладами, нередко предлагал проекты решений. При взятии Киева красными в 1919 г. у кого-то при обыске был найден список членов Киевского клуба русских националистов. Чекисты «в порядке красного террора» расстреляли всех, кого смогли найти по этому списку, в том числе и Флоринского. После ухода большевиков его обезображенное тело было торжественно предано земле «Аскольдовой могилы» – рядом со старшим сыном Сергеем, погибшим на фронте в 1916-м. Позднее прах обоих вдовой – В. И. Флоринской – был перенесен на Лукьяновское кладбище. До сегодняшнего дня могила не сохранилась В этот день 1934 года скончался химик-органик, автор метода получения синтетического каучука Сергей Васильевич Лебедев. Он родился 13 июля 1874 г. в Люблине в семье священника. Гимназическое образование получил в Варшаве, где и увлёкся химией. В 1895 г. Сергей поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. В 1899 г. за участие в студенческих волнениях Лебедев был арестован и почти на год выслан из столицы, что не помешало ему в 1900 г. с отличием окончить Петербургский университет. Не имея возможности остаться в университете для продолжения научной работы, Лебедев был вынужден работать лаборантом на мыловаренном заводе А.М.Жукова. Вскоре он перешёл на работу в Комиссию по исследованию рельсовой стали при Институте инженеров путей сообщения, разработки которой были в 1907 г. |
| Благодарность за поздравления. О несостоявшейся поездке в Киев. О зрении Благодарность за поздравления. Шутливое разъяснение о тиранстве лени. О несостоявшейся поездке в Киев. О зрении. 20 Марта 1883 г. Милость Божия буди с Вами, Добрейший Семен Афанасьевич! Приношу Вам искреннюю благодарность за поздравление меня с именинами и благожелания. Спаси, Господи! Много утешен. Я получил и декабрьское ваше письмо 219 – и все собирался писать по нему, и не собрался. Дух бодр, а плоть немощна. – Вы ведь незнакомы с Ксантиппами. У меня есть одна – с мальства – госпожа Пигриция, или Окнирия. Ну уж, не дай, Господи, всякому татарину такой 220 . Вы близ обители 221 ... Добре! Даруй, Господи, находить в храмах тамошних покой духу вашему. Я ведь и в Киев собирался... и не собрался, все по той же причине. Здоровье мое исправно. Болезнь глазная созрела, кажется. А что дальше буду делать, не знаю. Встретите Ушинского, поклон передайте. Я и ему задолжал ответами. Скажите: уплачу. Спасайтесь! Ваш богомолец Еп. Феофан. Следующее письмо епископа Феофана не имеет хронологической даты. В нем преосвященный упоминает о неприятных столкновениях С. Первухина с протоиереем Н. Флоринским и майором Ив. А. Лабутиным. Так как письмо Первухина, в котором рассказывается об этом столкновении не сохранилось, то мы воспользуемся последующим письмом Первухина, в котором говорится о примирении его с протоиереем Н. Флоринским и Лабутиным. О последнем рассказывается, что он жил в Киево-Печерской Лавре и «здесь решал трудную задачу – поступить ли ему безотлагательно в монахи или еще обождать до более благоприятного времени... Главную роль в этом недоумении играет боязнь, что если монашеская жизнь окажется для него невместимою, то, расстроив свое настоящее жизненное положение, он может дойти до отчаяния... а между тем, лаврский духовник его не дает ему много думать и торопит его решительно приступить к делу, к которому он издавна себя направляет, и он, бедняга, совершенно растерялся – как ему развязать этот гордиев для него узел»... |
| — А вам тоже, Николай Григорьевич, дружеский совет, — сказал Сергей. — Уберите все это к лешему. — Что? — Да вон то, — Сергей носком ботинка показал на металлический ящик, стоявший под письменным столом. В этом ящике, запертом на замок, Николай Григорьевич хранил оружие, три пистолета и патроны. — Не имеет значения, — сказал Николай Григорьевич. — Нет, имеет. — Ни малейшего. И, кстати, на браунинг у меня есть разрешение, а те две штуки — подарки РВС фронта и армии. А… — Он презрительно взмахнул пальцами. — А-а… — Я ж вам говорю… — зашептал Сергей почти с отчаянием. — Ладно, перестань. Ты мало в этом смыслишь. Некоторое время молчали. Сергей, выпив, задымил папиросой. С улицы, со стороны набережной напротив клуба, отрывочно неслась музыка. Может быть, играл оркестр, а может, радио. Михаил бормотал: — Ни в коем случае… — И качал пальцем многозначительно. — Ни за что. Никогда. — Вы о чем, дядя Миша? — спросил Сергей. — Он знает. Никогда. Вошла бабушка и, холодно и несколько высокомерно глядя на Сергея, позвала его в столовую ужинать. Потом, когда ушла наконец Эрна Ивановна, все сошлись в кабинете и долго разговаривали. Ребята легли спать. Наверху, где жил какой-то новый человек, уже встречали праздник: раздавалась музыка, пляски, стучали пятками в пол. Бабушка рассказывала о событиях в секретариате. Как всегда, о главном умалчивала, главное держалось в тайне, железный характер, к которому все в доме привыкли и не пытались расшатать. Единственное, что сообщила: в «Правде» сразу после праздника должна появиться громаднейшая статья крупного чекиста. Потом разговор съехал на Серебряный бор, ибо Николай Григорьевич тоже сообщил новость, слышанную в столовке: Арсюшка Флоринский сделался соседом и по Серебряному бору, получил дачу. Ну да, за забором, двухэтажная, с солярием, теннисным кортом. Отсюда разговор стал ветвиться: к судьбе Паши Никодимова, в коей Флоринский обещал разобраться, но уже третий месяц ни слуху ни духу, и к Серебряному бору, дачным заботам. Кооператив прислал требование уплатить срочно по жировкам за первый квартал и за водопроводные работы, намеченные на май. Денег не было, думали, где достать. Лиза очень бодро пообещала достать у себя в Наркомземе, в кассе взаимопомощи. |
| 596 Doujat, Praenot. can., р. 310–314. Mortreuil, III, 493–494. Heimbach, I. с., р. 467. Ср. Γεδεν, Πνακες. Σελ. 389. 597 Напечатан в Voelli et Just. (II, 749–784) под названием: ρσενου μοναχο τς ν τ γφ ρε μονς το φλοθου Σνοψις τν θεων καννων. См. о том же: Biener, De collect, can., p. 37. Его же, Geschichte der Nov. S. 218. Mortreuil, III, 456–457. Heimbach, 1. с. «О кан. сборн.», 78. 599 В Аф. Синт, (где занимает весь VI том) она имеет такое название: Σνταγμα κατ στοιχεων τν μεπεριειλημμνων πασν ποθσεων τος ερος κα θεοις κανσι, πονηθν τε μα κα συντεθν τ ν ερομονχοις λαχστ Ματθα ( τ Βλαστρ). То же самое в Bevereg., Synodicon, где во II томе она напечатана с отдельною пагинацией (I-XXVI, 1–272). Два отрывка из синтагмы Властаря, касающиеся брачного права, напечатаны и в Leunclav., Jus. gr. rom. I, 478–518. См. об этой синтагме: Biener, De coll. can., р. 37–38. Его же, Gesch. der Nov. S. 218–222. Mortreuil, III, 457–464. Zacharia von Ling., Die Griech. Nomokanones. S. 17–18. Heimbach, 1, c., S. 467–470. «О кан. сборн.» 78–80. Эта синтагма была переведена и на славянский язык и употреблялась в древне-сербской церкви (Р. G. Safarik, Ceschichte der Serb. Litetatur. II Abtheil., S. 216 fg. Т. Флоринский, Памятники законодат. деят. Душана, стр. 307–321), и там же помещено было сокращенное издание этой синтагмы (Т. Флоринский, ib. 321–439). О различных переводах этой синтагмы с древнегреческого на новогреческий язык см. Zacharia, Delin., р. 88 sq. 600 Стр. 141. Напечатан в Leunclav., Jus. gr.-rom. (I, 1–71) под заглавием: πιτομ τν θεων κα ερν καννων γενομνη παρ το πανσεβστου σεβαστο κα νομοφλακος κα κριτο Θεσσαλονκης κυρου Κωνσταντνου το ρμενοπολου. 601 Об этом сборнике см.: Doujat, р. 310. Biener, De coll. can., р. 38. Mortreuil, III, 464–466, cf. 495–499. Heimbach, I. с., S. 470. «О кан. сборн.», 78. 602 См. об этом вопросе Zacharia von Ling., Die Handbücher des geistl. Rechts aus den Zeiten des untergehenden byzantinischen Reiches und der türkischen Herrschaft. 8. 1–2. Cp. C. Popovic., Fôntânele, p. 64–68. |
| Выражая грабительские интересы пихновского помещичества, клуб играл не последнюю роль в наростании конфликта между царскою Россией и императорской Австро-Венгриею; перспектива выжимания соков из галицийских крестьян непреодолимо тянула савенковское панство к " освобождению " " подъяремной Прикарпатской Руси " . За одно это, за подстрекательство царского правительства к войне, клуб должна была постигнуть справедливая кара со стороны власти тех, кто должен был ложить свою голову на этой войне за помещицкие карманы. Расстрел монархической организации в значительной степени лишает господ Колчака, Деникина, Клемансо и Ллойд Джорджа возможности иметь тут свой штаб, свою разведку и т. п. Сколько ни было правительств после революции, ни одно из них не трогало пихновского гнезда. Поэтому вся масса черносотенной буржуазии, голосовавшая за " русский список " , в числе достигавшая 53 000, чувствовала себя в Киеве очень спокойно. Теперь ей придётся туже, и вместе с тем станет гораздо свободнее для нашей бедноты, тысячами способов терроризированной до этого времени киевскими лавочниками и домовладельцами». Несмотря на то что Германия уже полгода как капитулировала в Первой мировой войне, русских киевлян расстреливали за вины перед австрийским и немецким кайзерами и как потенциальных помощников союзников из Антанты. То есть даже в мае 1919-го Киевская ЧК всё ещё ощущала себя на одной волне… с Вильгельмом и Францем Иосифом. Далее газета «Большевик» хвасталась целым мартирологом убитых. Как и всегда при массовом убийстве, действовал принцип, описанный Г. К. Честертоном в рассказе «Сломанная шпага». Лист прячут в лесу. А труп – под горой трупов. Той жертвой, которая была значимей всего для убийц, был профессор Т. Д. Флоринский, филолог-славист и историк-византинист с мировым признанием. Его больше всех ненавидели украинские незалежники, так как своим огромным научным авторитетом и безграничными знаниями Флоринский убедительно доказывал, что «украинска мова» не является самостоятельным языком, а есть продукт искусственного конструирования. Публицист С. Н. Щёголев, автор подробнейшей «Истории украинского сепаратизма», стал ещё одной жертвой, которую большевикам следовало принести на алтарь последовавшей вскоре принудительной украинизации советской Украины. |
| В Киевской губернии главными вожаками и распространителями штундизма были однодворцы: Яков и Павел Цибульские, Осип Тышкевич, Захарий Богдановский, Игнатий Флоринский и, в особенности, крестьянин села Чаплинки Герасим Балабан. Первым пропагандистом штунды в Киевской губернии (в Таращанском уезде) считается, собственно, однодворец села Плоского Павел Цибульский; тем не менее, значение его, как пропагандиста штунды в Киевской губернии, представляется незначительным; он был человек малограмотный, флегматичен и не отличался природными дарованиями. Гораздо большее значение в этом отношении нужно приписать его брату – Якову Цибульскому. Молодой, энергичный, пронырливый и честолюбивый, он увлек за собою многих в штунду. У него постоянно собирались во множестве парни и девки для чтения сектантских книг, пения псалмов и совершения молитвословий по обряду штундистов. Последователи его: однодворцы Осип Тышкевич, Захарий Богдановский и Игнатий Флоринский завлекли в свое общество и других, не только из своей однодворческой среды, но и простодушных крестьян. Впрочем, самым способным и самым видным пропагандистом штунды в Таращанском уезде, Киевской губернии, был крестьянин села Чаплинки, Герасим Балабан, занимавший довольно видное положение среди херсонских штундистов и высланный оттуда на место своего жительства в Киевскую губернию за пропаганду штунды. С прибытием его в село Чаплинку, развитие штундизма в районе Таращанского уезда приняло значительные размеры и обнаружилось в открытой и смелой пропаганде, с кощунственным отношением к православной церкви и явным непослушанием, и противлением местным властям. С самого начала появления штундизма в Киевской губернии, духовенство ревностно заботилось об обращении уклонявшихся от православия назиданиями и увещаниями, и имело в этом некоторый успех, по крайней мере, не встречало прямой оппозиции и ожесточенного упорства. Но, с появлением Балабана, в действиях сектантов сразу обнаружились резкие и фанатические проявления кощунства и насмешек над обрядами Православной Церкви, вражды к духовенству и православному населению. |
| Феофана. 459 Именно преосв. Феофан занят был толкованием посланий Св. Апостола Павла. Об этом см. его собственное письмо в Душепол. Чтении 1894 г., стр. 112. 463 Срав. о сем опять письма самого преосв. Феофана в Душеп. Чтении за 1894 г., стр. 117–118, 119 и др. 466 Там же, стр. 120. Подобное же и в письмах к о. прот. Н.И. Флоринскому в Воскр. Чтении за 1894 г., стр. 551 и – к О.С. Бурачек от 19 апреля и 1 июля 1878 года. 469 Мы не раз уже упоминали раньше, в примечаниях имя Ольги Степановны Бурачек и ее родителя Степана Онисимовича Бурачек. В настоящий раз у преосв. Феофана речь идет о сыновьях С.О. Бурачек Евгении и Павле Степановичах, из которых Евг. Ст-ч находится уже в отставке, а Пав. Ст-ч и доселе занимает почетное место по морской службе. С семейством С.О. Бурачка преосв. Феофан искреннейше сошелся еще в бытность свою бакалавром С.-Петербургской духовной академии и вел дружескую переписку сначала с самим С.О. Бурачком, до самой кончины его (в 1876 году), а потом с семейством его, особенно же с О.С. Бурачек, которой мы и приносим глубочайшую нашу благодарность за сообщение нам писем преосв. Феофана к ее родителю, к ней и к другим членам семейства Степана Онисимовича (к супруге последнего, Елисавете Васильевне и сыновьям его, вышеупомянутым Е. и П. Степановичам), равно как я за другие материалы исторические, проливавшие свет на жизнь и время преосв. Феофана. 471 Письмо, конечно, из неизданных доселе. Такого же характера и к тому же предмету относятся письма преосв. Феофана к той же О.С. Бурачек от 27 марта 1880 г.; от 21 апреля, от 18 мая, от 10 ноября того же 1880 года и от 27 июля 1881 года. Срав. также письмо преосв. Феофана к о. Н.И. Флоринскому в Воскр. Чтении за 1894 год, 37–38, стр. 623. Чтобы понять смысл обращения преосв. Феофана к Е. и П. С. Бурачкам, – людям светским и служившим вовсе не по части духовной, с поручением богословского характера, нужно иметь в виду, что покойный Степан Онисимович со своей достопочтенной супругой, будучи сами истинными, глубоко просвещенными духовно и благочестивыми христианами, и все семейство свое воспитали в таком же духе. |
| Не удалось мне выбраться из Москвы; не удалось продать и библиотеку свою (7000 книг), которую купить предлагал я многим. В 1879 году, 10 февраля, подана была мной министру народного просвещения Димитрию Толстому коротенькая записка 1. о продаже моей библиотеки и всех древних рукописей томскому университету, и 2. о напечатании Профитолога 1054 года, Псалтири 862 г., Евангелия 835 г., Апостола V-ro века, Евхологиона VII-ro века, Синаксаря X века, древней службы в неделе православия, четырех бесед патриарха Фотия (все на греческом языке), составленного мной каталога наилучших греческих рукописей с годами и с выписками из них по всем отраслям ведения и сношений церквей Иерусалимской, Антиохийской, Александрийской и Константинопольской с Церковно-Российской и о напечатании всего этого на счет сумм св. синода. Но министр не позвал меня к себе для переговора о сем деле и не почтил меня ни строкой. Счастливо оставаться ему в потемках! В 1881 году я в бытность свою в Петербурге лично заявил министру Сабурову желание продать томскому университету свою библиотеку за 30000 рублей, ежели в Томске найдется богатый меценат, готовый дать сии деньги из своего кармана. Министр обещался мне писать об этом деле профессору Флоринскому, которому поручено подготавливать устройство названного университета, но, как сдается, забыл свое обещание, и 16 марта того же года уведомил меня, что «за неимением в распоряжении министерства источников на покрытие расхода по покупке означенной библиотеки, он не признает возможным приобрести ее для сибирского университета». В том же году, 27 мая, было послано мной письмо томскому епископу Петру о продаже моей библиотеки за 30000 руб. будущему в Томске университету, ежели найдется в сем городе богатый меценат. Преосвященный 1 июля ответил мне: недавно приехавшему в Томск будущему ректору университета томского, профессору Флоринскому, я предлагал расположить кого-либо из купцов купить вашу библиотеку; но он сказал мне, что преосвященный епископ дорого просит за свою библиотеку; за эту цену никто не согласится купить ее». |
| А.Вознесенский писал, что Матица была обязана своим официальным утверждением епископу Стефану Мойзесу, который добился аудиенции у императора Франца-Иосифа 21 июля 1861 года. (27). Т.Д.Флоринский упоминает о том, что в 1870 году на средства Матицы был издан сборник народных песен с нотами (28). В 1875-1876 гг. Матица была уничтожена по распоряжению премьер-министра Кальмана Тисы, а её капитал был передан обществу, предназначенному для уничтожения словацкой народности. Единственным, кто заступился за словаков, был сербский депутат венгерского парламента Светозар Милетич (29). Лишь в 1895 году было открыто словацкое Музейное Общество, заменившее Матицу в просветительском деле (30)... Обратимся теперь к истории ещё одной (после сербской) южнославянской Матицы - словенской. Ловро Томан Доктор Лаврентий (Ловро) Томан (1827-1870), основатель (в 1864 г.) и председатель Словенской Матицы, получил известность с 1848 года, когда он принял деятельное участие в славянском движении в Австрии и издал сборник патриотических стихотворений под заглавием «Гласи домородни». Целью этих патриотических голосов было - «Облегчить тяжёлое время братьев, пробудить окаменевшие сердца». В утеснении братьев-хорватов мадьярами поэт видит опасность для всех западных славян и призывает их соединиться против чужеземцев.... Поэт тесно соединяет судьбу своей родины с судьбою других славян и даёт клятву - с братьями жить и умереть» (31). «Словенская Матица, - сообщал Т.Д. Флоринский, - в Любляне предприняла весьма важное, давно ожидаемое и словенским народом, и учёными славистами, возможно полное издание народных песен словенцев. Песни эти рассеяны частью в старых и новых печатных сборниках Кастелца, Корытки, Станко Враза, Матии Маяра, Кукулевича, Янежича, Вальявца, Шейнига, Кухача, Кубы, частью в различных периодических изданьях, частью в рукописях, сообщённых Матице в разное время разными лицами. Матица Словенская задалась счастливой мыслью собрать в одно целое весь этот разбросанный по разным местам песенный материал и осуществление этой мысли поручило почтенному учёному доктору Штрекелю, энергично принявшемуся за трудное и хлопотливое дело» (32). |
|
|
