| — Батюшка, если вы не будете кушать, я вызову врача, и вас будут кормить через шланг. Но схимник и от шланга увернулся. — Прихожу и радуюсь — кашу съел, — рассказывал Игорь. — А он, оказывается, втихую кормит этой кашей мышей. При виде мышей, внаглую поедающих кашу да ещё под присмотром схимника, Игорь вскрикнул по-бабьи и заявил: — Батюшка, в келье мыши. Я сейчас кошку принесу. — Зачем кошку? Она их съест, — забеспокоился схимник. — Они уйдут, уйдут, я им скажу. Мыши, действительно, ушли из кельи, а Игорь решил уйти из монастыря. Отзывался он теперь о схимнике совсем непочтительно: мол, мышей разводит да от скуки гоняет чертей. Впрочем, о втором занятии «от скуки» Игорь говорил неохотно, но картина была такая. Откроет схимник свою особую тетрадку в розовой обложке, начнёт молиться, и вдруг — шум, визг, что-то страшное. Игорь пугался, а схимник говорил благодушно: — Ишь, чего захотел окаяшка — живую душу в ад утащить. А душа-то Божия, душа спасётся. Кончина схимника так поразила Игоря, что он уехал потом на Афон. Зашёл попрощаться и рассказал — схимник перед смертью попросил омыть его, чтобы не затруднять братию при погребении. Положили его в бане на лавку, и вдруг некая сила с грохотом вышибла лавку из-под батюшки. А схимник будто ничего не заметил и лежал на воздухе, как на тверди, продолжая молиться. — Батюшка, — обомлел Игорь, — вы же на воздухе лежите! — Молчи, молчи, — сказал схимник. — Никому не говори. Но Игорь, не утерпев, рассказал. Я же выпросила у Игоря ту самую розовую тетрадку, по которой молился схимник. Эта была тетрадка в косую линейку образца тех времён, когда школьники писали ещё чернилами, и требовалось писать красиво. На задней обложке таблица умножения. А в самой тетрадке то Богородичное правило, когда сто пятьдесят раз читают «Богородице, Дево, радуйся», а после каждого десятка идут определённые прошения. Молитвы эти известны и изданы в сборниках. Но у схимника были свои молитвы, написанные тем дивным старинным монашеским языком, что моя филологическая душа затрепетала от красоты и таинства слов. До сих пор жалею, что не переписала тетрадку, а она ушла потом по рукам. Современный язык беднее и грубее. И как передать тусклым нынешним словом пламенную любовь схимника к Богу и людям? Схима — это молитва за весь мир. А схимник, кажется, воочию видел те бедствия мира, когда кто-то гибнет в пучине порока, кто-то отчаялся в скорбях, а кто-то суёт голову в петлю. Особенно меня поразила молитва схимника о самоубийцах, а точнее о людях, замысливших покончить с собой. Тут схимник плакал и вопиял к Божией Матери, умоляя Её спасти эту драгоценную душу — сокровище сокровищ, и цены ей нет. В тетради была песнь песней о душе человека. Но поэзию не выразишь прозой, а потому приведу свидетельство профессора-нейрохирурга: |
| — Обождите, отцы, братия, — сказал, правило-то не прочел… Отошел к аналою и встал на правило. Когда первые лучи ударили в келью сквозь щели и легли на полу золотыми полосами, проснулся святой схимник, стоя пред аналоем, и договаривал язык его последние слова: “Вечери Твоея тайныя, днесь, Сыне Божий, причастника мя приими…” Гость сидел на скамье: — Что ж, батя, благословишь службу править? — Миленький, — сказал схимник, — и рад бы, да антиминса нет у меня, чтоб обедню служить… Светит гость глазами: — Нешто святость твоя, отче, антиминсом не послужит? — Ой, молчи! — возопил схимник и задумался. Видно, надоть в самый Суздаль княж-город али Ростов идти за антиминсом к архиерею… — сказал схимник. — Пути твоего, старче, день тридцать будет… — К зиме, ежели Господь сохранит и назад буду, — сказал схимник — и все, как во сне. Взял дубинку, лапти, и сухие лепешки в суму сунул. А гость говорит: “Отче святый, как лепешки-то уносишь, чем я кормиться буду до возврата твоего?” Положил схимник суму на лавку и пошел, как есть. И вот страшная, голая пустыня. Видит схимник леса порубленные, пожарища лесные, видит падаль конскую и верблюжью, видит кости человеческие, видит села пожженые, и ни души христианской. Великое свято-русское кладбище до краю земли раскинулось. Пять, шесть ден идет святой схимник пожарищами, болотами, по пояс в трясину вязнет, кореньями питается, а как слишком подводить станет, Иисусову молитву шепчет. И вышел к Волге. Пустынная течет великая река в великой пустыни. Нет в ней броду ни перевозу. Живой души не осталось. Вопросил Господа схимник и в овраге до первых морозов поселился. И когда снегом покрылась земля и крепким льдом реку сковало, дальше пошел. На двадцатый день промеж сугробов крыши мелькнули. Миновала, видно, сила вражия христианское жилье. — Куда идешь, странничек? — говорят ему. — В Суздаль княж-город, православные, к господину архиерею-епископу, да на поклон ко пресветлому государю великому князю Всеволод Юрьевичу, обладателю земли Суздальской. Смеются люди: |
| – Грязь развел. Беспредел! Печь закопченная, окна немытые, и ремонта не было сорок лет. Родители Игоря, люди денежные, тоже решили облагодетельствовать схимника, сделав в его келье евроремонт. Но когда они с прорабом явились к схимнику, тот испуганно забормотал, что он, мол, грешный, совсем многогрешный, и недостоин таких забот. – Батюшка, – сказала недавно крестившаяся мама Игоря, – Господь по неизреченному благоутробию прощает грехи, если кается человек. Вы уж, пожалуйста, поскорее покайтесь, а мы ремонтик вам провернем. Схимник охотно обещал покаяться, но от ремонта отказался наотрез. Он уже угасал и почти не ел, отдавая все силы молитве. А Игорь с благими, конечно, намерениями неустанно терзал его: – Батюшка, если вы не будете кушать, я вызову врача и вас будут кормить через шланг с воронкой. Но схимник и от шланга увернулся. – Прихожу и радуюсь: кашу съел, – рассказывал Игорь. – А он, оказывается, втихую кормит этой кашей мышей. При виде мышей, внаглую поедающих кашу, да еще под присмотром схимника, Игорь вскрикнул по-бабьи и заявил: – Батюшка, в келье мыши. Я сейчас кошку принесу. – Зачем кошку? Она их съест, – забеспокоился схимник. – Они уйдут, уйдут, я им скажу. Мыши, действительно, ушли из кельи, а Игорь решил уйти из монастыря. Отзывался он теперь о схимнике совсем непочтительно: мол, мышей разводит да от скуки гоняет чертей. Впрочем, о втором занятии, «от скуки», Игорь говорил неохотно, но картина была такая. Откроет схимник свою особую тетрадку в розовой обложке, начнет молиться – и вдруг шум, визг, что-то страшное. Игорь пугался, а схимник говорил благодушно: – Ишь чего захотел, окаяшка, – живую душу в ад утащить. А душа-то Божия, душа спасется. Кончина схимника так поразила Игоря, что он уехал потом на Афон. Зашел попрощаться и рассказал, что схимник перед смертью попросил омыть его, чтобы не затруднять братию при погребении. Положили его в бане на лавку, и вдруг некая сила с грохотом вышибла лавку из-под батюшки. А схимник будто ничего не заметил – и лежал на воздухе, как на тверди, продолжая молиться. |
| Перед службой он всегда вычитывал все каноны, акафисты, молитвы к святому Причащению и крайне не терпел нерадения, которое ведет к сугубому наказанию Божию. В связи с повествованием об аккуратности отношения отца Григория к правилам приготовления к Божественной службе мне хочется привести пример совершенно обратного отношения человека к этому делу. Однажды к схимнику отцу Гавриилу, который находился в одной из наших русских обителей, приехал священник исповедаться. И вот на исповеди схимник вопрошает: — А вы правила читаете, когда служите? — Что? — будто не слыша, переспрашиваетего священник. — Правила-то вы читаете? — повторяет схимник. — Ах, да, правила. А как же, читаю — газеты. — Как газеты? — возмущается схимник.— Да вы что, веруете хоть сколько-нибудь? — Я верующий, а как же иначе, я же священник. — Ну, чему же вы учите народ, когда сами... — Я считаю, что это мое внутреннее дело.Других учу, а сам как хочу. — Боже мой,— вздыхает схимник,— да чтоже это такое? Значит, у вас на устах — мед, а в сердце — лед. Преступник, лицемер, обманщик! Что вы делаете?! Как это можно!.. И схимник стал самыми грозными словами обличать и вразумлять нерадивого священника. Последний растерялся. Потом стал утираться ручным платком и, наконец, зарыдал... Отец Григорий не относился к числу таких священнослужителей. Он свято и благоговейно исполнял свой долг. Проверь себя, мой милый друг, может быть, и тебе следует приложить большее усилие для подготовки к Причащению? Может быть, и ты вместо правила и молитв читаешь если не газеты, так свои суетные мысли или рассеиваешься по всему свету своим воображением? А то, может быть, просто отделываешься небольшими молитовками и потом бесстрашно и дерзко приступаешь к Святым Тайнам? Какое это страшное дело! Как мы будем сурово наказаны за свое нерадение и неблагоговейное отношение к святыне! Надо читать правило к Святому Причащению, кто бы ты ни был, какие бы обязанности ни тяготили тебя. Особенно если ты имеешь на себе священный сан, или монашеский чин (явный или тайный), или иноческий. |
| Схимник – очень простой на вид монах, одетый в старый казинетовый подрясник и даже без обычных схимнических изображений. Изможденная, желтая физиономия и бесстрастный взгляд говорит о подвигах. Объяснение он давал кратко, отмечая только существенное. Во всей Фигуре схимника и словах чувствовалась убежденность, внушавшая невольное уважение к нему. Показывая нам комнату, где находится гроб Дамаскина, он вдруг как будто между прочим нам заметил: «вот здесь и часу нельзя одному пробыть, – так начнет дверьми хлопать»... – «Как хлопать? Кто хлопать? – переспросили мы, совершенно не понимая, о чем идет речь. – «Как кто? Бесы. Их сюда много налетает... Каждую ночь... Как только услышат, что люди здесь молятся, сейчас и налетят»... – «А вы видали их?» спросили мы. – Как же, видал. – В каком же виде они налетают к вам? – «А в разном виде. Больше все в виде маленьких ангелочков»... Нужно заметить, что схимник старался избегать слова «бес», заменяя его местоимением. – «Только бойся обмануться этим явлением, продолжал схимник, ты только возрадуешься ангелочкам... Только ты вздумаешь сказать: «благодарю Тебя, Господи, Боже мой, что ты не оставляешь меня, а посылаешь ангелов Своих»... Только ты скажешь это, а они тебе так вот на грудочку и сядут, – при этом схимник медлительным жестом указал на грудь. – Зато против «них» хорошее средство есть – духовные книги. Духовными книгами всегда можно прогнать их». – Но отчего же мы, живущие в миру, никогда не видим их? спросил схимника один студент. – А вы читали житие св. Антонии, описанное св. Афанасием? – Читал. – Помните, что там говорится об этом. Помните, что диавол сказал Святому на такой же вопрос? Что нам заботиться о тех, которые живут в миру: они уже наши! Они носят нас в себе и на себе и не видят. А вот нужно бороться с теми, которые нам не поддаются; к ним-то мы и являемся... Понял?., заключил схимник. Совопросник умолк, и мы, смущенные, продолжали путь дальше к хозяйственным постройкам. Приехали к коровнику. Осмотрели коровник громадный – в два этажа. |
| – Батюшка! – обомлел Игорь. – Вы же на воздухе лежите! – Молчи, молчи, – сказал схимник. – Никому не говори. Но Игорь, не утерпев, рассказал. Я же выпросила у Игоря ту самую розовую тетрадку, по которой молился схимник. Эта была тетрадка в косую линейку, образца тех времен, когда школьники писали еще чернилами и требовалось писать красиво. На задней обложке – таблица умножения. А в самой тетрадке то Богородичное правило, когда сто пятьдесят раз читают «Богородице Дево, радуйся», а после каждого десятка идут определенные прошения. Молитвы эти известны и изданы в сборниках. Но у схимника были свои молитвы, написанные тем древнемонашеским, уже забытым языком, что моя филологическая душа затрепетала от красоты и таинства слов. До сих пор жалею, что не переписала тетрадку, а она ушла по рукам. Современный язык беднее и грубее. И как передать тусклым нынешним словом пламенную любовь схимника к Богу и людям? Схима – это молитва за весь мир. А схимник, кажется, воочию видел бедствия мира: кто-то гибнет в пучине порока, кто-то отчаялся в скорбях, а кто-то сует голову в петлю. Особенно меня поразила молитва схимника о самоубийцах, а точнее, о людях, замысливших покончить с собой. Тут схимник плакал и вопиял к Божией Матери, умоляя Ее спасти эту драгоценную душу – сокровище сокровищ и цены ей нет. В тетради была песнь песней о душе человека. Но поэзию не выразишь прозой, а потому приведу свидетельство профессора нейрохирурга: – Пошлость и убожество атеизма, – говорил он, – заключаются в том, что им неведомо величие Божиего замысла о человеке. Ведь даже мозг используется лишь процентов на пять. Потенциал огромный, и человек сотворен Господом для воистину великих дел. Вот об этой великой душе и плакал схимник, умоляя Господа послать Ангела, чтобы оборвал веревку висельника или обезвредил смертное питье. А так бывает – это известно из рассказов людей, переживших попытку суицида. Одна художница рассказывала, как в угаре богемной жизни она дошла до такого опустошения, что решила покончить с собой. Набрала в шприц яду и уже приготовилась сделать смертельный укол, как шприц вдребезги разлетелся у нее в руках. После крещения она стала духовной дочерью известного старца и узнала, что в тот смертельный для нее миг старец бросился на колени, умоляя всех присутствовавших молиться о ней. |
| Пасха. Воскресение Христово. Осталось 4 дня Почему один афонский схимник ушел в монахи Почему один афонский схимник ушел в монахи В числе афонского русского нашего братства есть схимник, который пошел в монахи по следующему случаю. Живши в молодости беспечно, он любил все увеселения, пляски, скачки и прочее, но при всем том был и набожен. Он замечателен тем, что когда давали в Петербурге театральное представление «Страшный Суд» (это было на масленице), где и он находился, то, увидев священную сцену в неприличном месте, вознегодовал на глупость театра и выскочил из него. Чрез несколько минут после его выхода театр вспыхнул... Вслед за тем он сильно захворал и два месяца был в крайнем изнеможении... В один день, когда болезнь была в высшей степени, он видит, что два юноши вошли к нему, взяли его за руки и сказали: - Следуй за нами! Больному представилось, что он, не чувствуя никакой болезни, встал, оглянулся на свою постель и видит, что тело его осталось на ней... Тогда только понял он, что оставил земную жизнь и должен явиться в иной мир. В лице юношей он узнал Ангелов и в сопровождении их долго шел по чрезвычайно трудным и мрачным местам. Наконец ему послышался шум как будто огненной лавы, визг и вопль людей... В страхе и трепете он увидел что-то вроде печей, в которых бушевал огненный вихрь, крутилось пламя, и среди него раздавались страдальческие стоны людей; но печи были наглухо закрыты, и только легкий огонь пронизывал сквозь трещины их. Тогда юноши начали объяснять, за какой грех уготовано то или другое огненное место; наконец показали ему страшное наказание, тоже пламень и различные виды мучений за народные бесчинные увеселения и сказали трепетавшему нашему брату: Если ты не отстанешь от своих грехов и привычек прежней жизни - вот твое место-Несчастный, видя огненное свое жилище на целую вечность, дрожал как лист и ни слова не мог выговорить. Вслед за тем один из Ангелов восхитил одного человека из среды пламени, и брат наш видит, что этот несчастный черен как уголь, весь обгорел и вдобавок окован с ног до головы, так что ужасно было посмотреть на убийственное его положение. Тогда же оба Ангела сняли с мучившегося оковы и, как будто мрачная шелуха, слетела с него чернота: этот человек сделался чист и светел, как Ангел, вышел прекрасен и с неописанной райской веселостью в очах. |
| В связи с повествованием об аккуратности отношения отца Григория к правилам приготовления к Божественной службе мне хочется привести пример совершенно обратного отношения человека к этому делу. Однажды к схимнику отцу Гавриилу, который находился в одной из наших русских обителей, приехал священник исповедаться. И вот на исповеди схимник вопрошает: – А вы правила читаете, когда служите? – Что? – будто не слыша, переспрашивает его священник. – Правила-то вы читаете? – повторяет схимник. – Ах, да, правила. А как же, читаю – газеты. – Как газеты? – возмущается схимник. – Да вы что, веруете хоть сколько-нибудь? – Я верующий, а как же иначе, я же священник. – Ну, чему же вы учите народ, когда сами… – Я считаю, что это мое внутреннее дело. Других учу, а сам как хочу. – Боже мой, – вздыхает схимник, – да что же это такое? Значит, у вас на устах – мед, а в сердце – лед. Преступник, лицемер, обманщик! Что вы делаете?! Как это можно!.. И схимник стал самыми грозными словами обличать и вразумлять нерадивого священника. Последний растерялся. Потом стал утираться ручным платком и, наконец, зарыдал… Отец Григорий не относился к числу таких священнослужителей. Он свято и благоговейно исполнял свой долг. Проверь себя, мой милый друг, может быть, и тебе следует приложить большее усилие для подготовки к Причащению? Может быть, и ты вместо правила и молитв читаешь если не газеты, так свои суетные мысли или рассеиваешься по всему свету своим воображением? А то, может быть, просто отделываешься небольшими молитовками и потом бесстрашно и дерзко приступаешь к Святым Тайнам? Какое это страшное дело! Как мы будем сурово наказаны за свое нерадение и неблагоговейное отношение к святыне! Надо читать правило к Святому Причащению, кто бы ты ни был, какие бы обязанности ни тяготили тебя. Особенно если ты имеешь на себе священный сан, или монашеский чин (явный или тайный), или иноческий. Господь взыщет с тебя за невыполнение твоих обязанностей, а если не исправишься, то и накажет. Вторым особенным качеством отца протодиакона была его любовь к чтению о христианах первых веков. |
| В сумрак вечерний… А за вратами Обители тихой Мечется жизнь Неуемными вихрями: Носятся лихо Машины заморские — Яркие, сильные, Дерзкие, броские. Едут в них люди Счастливые, стройные, Сытою жизнью Своею довольные. Едут навстречу Огням ресторанов, Аэропортам В далекие страны, Едут навстречу Бокалам хрустальным, Винам игристым И картам игральным, Смеху и шуму, Застольям, веселью… Молится схимник В маленькой келии, Пахнущей ладаном, Книгой старинною, Свечой восковою, Ветхою схимою, Вязкою высохших Трав прошлогодних, Мягкой просфорою, Чаем холодным. Четки неслышно Скользят по ладоням: Молится схимник Молитвой безмолвной, Молится с верою, Сердцем пылающим, Молится страстно, Стучась и взывающе К Богу за мир наш Глухой и порочный… А за покровом Молитвенной ночи В это же время Далеко иль близко Слышатся крики И пьяные визги, Рев электроники, Грохот и стоны… Вот опустился В глубоком поклоне Старец согбенный — И к ликам глаза: Сколько могли бы Они рассказать! Молится схимник — В крестах облачение — За поколение Наше увечное: За обездоленных, За недоучек, За разжиревших От жизни кипучей, Преуспевающих В бизнесе грязном И за живущих В безделии праздном; За очумевших От порно и видео, За наркоманов, Наемников-киллеров, За продающих себя За валюту, Жизнь проживающих Черной минутой, — За поколение, Ставшее уродом, За позабывших, Откуда мы родом… Мантия черная, Келия, свечи, Книга старинная, Пасмурный вечер. Смотрит луна Из-за тучи уныло. — Господи, — молится схимник, — Помилуй… Пусть кто-то в эту Минуту танцует, Пляшет, смеется, Кого-то ревнует, Важно сидит за рулем Иномарки, Дарит улыбки, Цветы и подарки, Пахнет парфюмом, Вином и сигарой — Где-то есть схимник Согбенный и старый: Четки в ладонях, Взор на иконы И со слезами Поклоны, поклоны… — Господи, — старец взывает, — Помилуй!.. Ты еще молишься, Русь моя милая… Рекомендуем 3 комментария Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 2882 чел. Всего просмотров 66 млн. Всего записей 2583 Подписка на рассылку |
| — Вот ты каков, — схимник поднялся с колен и склонился над Игорем. — Негоже богатырю болеть, не богатырское это занятие… Из-под его густой бороды и усов пробилась ласковая улыбка, и он коснулся своей сухонькой жилистой ладонью головы Игоря, погладив ее. — Умру, наверное, — не устами, а каким-то напряжением ума сказал Игорь, по-прежнему не ощущая ничего, кроме благодатного волнения и тепла, от прикосновения этой шершавой ладони да близости самого старца, словно сошедшего со страниц церковных житий и преданий. — Не спеши на погост прежде времени, — так же мысленно ответил ему черноризец. — Послужишь еще во славу Божию, да и мне, грешнику, пособишь… Сам не управлюсь. Одряхлел зело, ветхий совсем. «Да какой с меня помощник? Ведь я почти мертвец. Завтра разрежут — и зашьют», — хотел было сказать он в ответ, но схимник опередил, прочитав его мысли: — Не разрежут. И не зашьют. Дайка взглянуть, добрый молодец… И, не дожидаясь, пока тот что-то ответит, откинул одеяло, оголил живот и, слегка раздвинув стенки брюшной полости, вошел прямо своими ладонями вовнутрь! Но снова странное дело: Игорь не ощущал ни боли, ни даже прикосновений — ничего, кроме того же блаженного состояния и тепла, которым было наполнено все тело. Слегка дрожащие пальцы дивного старца прошлись по внутренностям, осторожно ощупывая их, вытащили какой-то маленький комочек и тут же растворили его, словно и не было ничего. Потом, разгладив живот, черноризец снова улыбнулся: — И всех делов-то. Не богатырское это дело — в постели валяться. Теперь жду тебя, добрый молодец, у себя. «Да где же мне тебя искать? Я ничего не могу понять. Кто ты, старче?» — хотел спросить Игорь, но схимник снова прочитал его мысли: — Погост. Там и жду. — Сам ведь говоришь, что туда завсегда успею, — успел-таки усомниться Игорь. — На погосте, где в земле людские кости, всем нам, грешным, лежать, — схимник опять опустился на колени перед образом Богоматери. — Где же мне тебя искать, добрый старче? — Игорь не мог ничего сообразить. — Погост. А там Царица Небесная Сама укажет, — черноризец склонился в земном поклоне, медленно растворяясь в тишине ночи, покидая Игоря и снова погружая его в глубокий сон. |
|
|
