| Отставной горный чиновник Сергей Андреич Колышкин сразу же объясняет Чапурину, что почтенного купца вовлекают в аферу. Сообщает он и об их общем знакомом, который, польстясь на баснословную прибыль, связался со сбытом фальшивок и теперь сидит в тюрьме, а деньги те, по слухам, вышли из Красноярского скита. Снова встретясь со Стуколовым и Дюковым, Чапурин не подает вида, что раскусил их замысел, и дает им три тысячи, с тем чтобы потом поймать мошенников с поличным. В Комаровской обители же мать Манефа вникает во все хозяйственные мелочи, интересуется каждой обитательницей скита. Особое внимание проявляет она к Марье Гавриловне Масляниковой, богатой и еще молодой вдове, живущей здесь по своей воле. Немало вытерпела она горя при старике муже, а теперь обрела в Комарове тихую сердечную пристань. К Насте за время пребывания ее в скиту Марья Гавриловна очень привязалась, по дочери и отцу благоволила. Патап Максимыч однажды занял у Марьи Гавриловны двадцать тысяч, а в срок не сумел вернуть, так она согласилась ждать, сколько ему надобно будет. Через несколько дней в скит приезжает доверенный человек Чапу-рина и сокрушенно делится с монахинями своими догадками: Стуколов и Дюков, считает он, Чапурина подбивают на изготовление фальшивых денег. Услышав это, Манефа падает в обморок. Долгое время, до Пасхи, пролежала она в постели. Фленушка подговаривает Марью Гавриловну просить Чапурина, чтобы тот отпустил дочерей погостить в скиту. Марья Гавриловна, и сама соскучившаяся по Насте, охотно пишет письмо Патапу Максимычу. А в доме Чапуриных невесело. Хозяйке неможется. Братец ее непутный в отсутствие хозяина опять запил. Параша от скуки спит непробудным сном. Настя тоскует по Алексею. У Алексея свои думы. И хочется ему жениться на Насте, и Чапурина он боится, и золото голову туманит. И уже черная тень пробежала меж ним и Настей, что-то почуяла она и грозит возлюбленному: «Коль заведется у тебя другая — разлучнице не жить… Да и тебе не корыстно будет…» Наконец, на шестой неделе Великого поста, возвратился Чапурин домой. Узнав о болезни Манефы, дает он разрешение дочерям навестить игуменью. Алексея Патап Максимыч посылает в Красноярский скит, чтобы предостеречь отца Михаила насчет темных стуколовских замыслов. Одновременно Чапурин намекает Алексею, что возлагает на него большие надежды. |
| Паддингтон любил книжки с инструкциями, особенно такие, в которых много картинок, а в этой их оказалось предостаточно. На обложке красовался дяденька, который бодро вбивал деревяшки в землю, и, хотя на дяденьке были шорты, а сам он выглядел этаким добродушным толстяком и ни капельки не походил на тощего и сердитого адмирала, Паддингтон сразу понял, что толк с этой книжки будет, и немалый. — Куда ты подевался, медведь? — долетел до него бас адмирала, приглушённый палаткой. — Шевели лапами! Думаешь, легко её держать? Медвежонок поднял голову и с удивлением обнаружил, что, пока он читал, адмирал с палаткой переместились довольно далеко от того места, где они стояли поначалу. Здесь, над берегом, гулял ветер, и адмиралу, судя по всему, стоило больших усилий держаться на ногах, а палатка над ним надулась, как парус. — Сейчас, мистер Гранди! — завопил Паддингтон, размахивая молотком. — Иду! Заглянув ещё разок в книжку с инструкцией, он набрал полные лапы колышков и помчался на помощь палатке и адмиралу. Паддингтон любил заколачивать гвозди и несколько минут с огромным удовольствием вгонял в землю колышки и привязывал к ним верёвки, туго натягивая, как и учил адмирал. Верёвок оказалось очень много, на вид куда больше, чем на картинке, и Паддингтону несколько раз пришлось бегать к чехлу за новыми колышками, так что времени у него ушло куда больше, чем он рассчитывал. А кроме того, адмирал всё время понукал его и велел торопиться, так что Паддингтон всё сильнее запутывался, и узлы, которые и вначале-то были далеко не такими тугими и аккуратными, как на картинке, становились всё больше и больше похожи на клочки безнадёжно запутанной пряжи. — Разве у нас новая палатка? — осведомилась миссис Бёрд, которая следила за всем этим с берега. — Нет, всё та же, старая, — удивлённо ответил мистер Браун. — А почему вы спрашиваете? — Да что-то она на старую не похожа, — ответствовала миссис Бёрд, — старая была совсем другой формы. Эта какая-то больно уж мешковатая да кособокая… — А ведь верно! — согласился мистер Браун. — Ну и ну! |
| Весною о. Серафим велел опахать эту землю сохою, по одной борозде три раза... Землю опахивали по положенным по меже камешкам, так как многие колышки действительно затерялись или оказались в других местах. Когда же земля высохла совершенно, то о. Серафим приказал обрыть ее канавкой в три аршина глубины и вынимаемую землю бросать вовнутрь обители, чтобы образовался вал также в три аршина. Для укрепления вала он велел на нем насадить крыжовник. “Когда так сделаете, – говорил батюшка, – никто через эту канавку не перескочит”». «Самое это место, где теперь канавка, – рассказывала старица Анна Алексеевна, одна из первых сестер обители, – ровное и хорошее было место, и на нем-то и приказывал батюшка вырыть канавку, дабы незабвенна была во веки веков для всех тропа, коею прошла Матерь Божия Царица Небесная, в удел Свой взяв Дивеево! Слушать- то сестры всё это слушали, да всё и откладывали исполнить приказание батюшкино и не зарывали канавку. Раз одна из нас, черёдная, по имени Мария, ночью, убираясь, вышла зачем-то из келлии и видит, батюшка Серафим в белом своем балахончике сам начал копать канавку. В испуге, а вместе и радости, не помня себя, вбегает она в келлию и всем нам это сказывает. Все мы, кто в чем только был, в неописанной радости бросились на то место и, увидав батюшку, прямо упали ему в ноги, но, поднявшись, не нашли его, лишь лопата и мотыжка лежит перед нами на вскопанной земле. С аршин была уже она на том самом месте вырыта; по этому-то самому и называется это началом канавки, так сам батюшка, видя нерадение и небрежение наше к исполнению заповеди его, начал и закопал ее. Тут уже все приложили старание, и, так как очень торопил с этим делом батюшка, то даже и лютой зимой, рубя землю топорами, всю своими руками, как приказывал он, выкопали сестры эту святую, заповеданную нам канавку; и лишь только окончили, скончался тут же и родимый наш батюшка, точно будто только и ждал он этого». «“Тут стопочки Царицы Небесной прошли! Стопочки Царицы Небесной, матушка!” – передавала слова Преподобного монахиня Капитолина. – Так, бывало, и задрожит весь, как это говорит-то. “Она, Матерь-то Божия, все это место обошла, матушка! Вы и землю-то когда роете, не кидайте так и никому не давайте, а к себе же в обитель, в канавку-то, и складывайте! И скажу тебе, матушка, кто канавку с молитвой пройдет, да полтораста Богородиц прочтет, тому всё тут: и Афон, и Иерусалим, и Киев!”» |
| А это я в перископ снимал. Первый мой транспорт - пять тысяч тонн... Это мы с Колышкиным ордена получаем. А это камчатская бухта, до войны еще. Только-только пришли - ни причала, ни якорной бочки. Мы свои подводные лодки прямо к березам привязывали, как лошадей. Снова Заполярье. Коля Греченков... Лед с орудия скалывает. Тоже штурман. Северные сияния рисовал. Здорово! В войну на одном проекте плавали... Вот на карточке у меня тут координаты его последние записаны - широта, долгота... В Норвежском море его и еще пятерых ребят опустили за борт. Тушили пожар в подводном положении. А это мы на Северной полюсе всплывали... Тот, что посередине у флага - Славка Молчанов, мы с ним " адмирала " в один год получили. А это...». Ох, уж эти плюшевые альбомы! - А этому снимку сорок лет... - Ностальгически задумался Георгий Константинович. - Я храню его как память об одном из военных дней. Фотограф нашей бригады запечатлел обычную для тогдашних подводников-североморцев картину: командующий Северным флотом адмирал А. Головко встречает на пирсе в Полярном вернувшийся из похода экипаж. Рядом - член военного совета вице-адмирал А. Николаев, комбриг капитан 1 ранга И. Колышкин и начальник штаба бригады капитан 1 ранга Б. Скорохватов. Слева я, тогда капитан 3 ранга, командир подводной лодки С-15. Все на флоте знали, что Головко лично принимает на причале доклады командиров о выполнении боевой задачи. Не однажды и нашу С-15 он встречал. Но в этот раз у командующего был особый повод. Наша лодка впервые на флоте применила только что появившиеся новейшие электрические бесследные торпеды " ЭТ-80».Первый вопрос командующего: - Как торпеды? Я доложил, что лучшая характеристика оружию - обстоятельства уничтожения гитлеровского транспорта " Дессау " . 16 августа 1944 года С-15 в числе других лодок заняла позицию в " нависающей завесе " . Такой тактический прием, позволявший организовать эффективное взаимодействие разнородных сил флота, уже прочно вошел в практику североморцев. Ночью, когда экипаж был занят зарядкой аккумуляторной батареи, радист доложил, что получены данные от самолета-разведчика: обнаружен вражеский конвой в составе 3 транспортов и 15 кораблей охранения. Вместе со штурманом старшим лейтенантом Мараевым определил, что удобнее всего перехватить противника в районе мыса Слетнес. На глубине 80 метров мы преодолели минное поле, прикрывавшее с моря подходы к вероятному пути гитлеровского каравана, и в 6 часов в перископ я увидел вражеский конвой. Он шел строем кильватерной колонны. |
| В 1995 году мне сказали, что здесь места бывшего БАМлага, Бурлага, практически вся трасса построена на костях. В 30-х годах, когда зимой отсыпали трассу, люди умирали, а хоронить их было негде. Специально землю не долбили. Тела просто укладывали в насыпь и засыпали. Поэтому поезд практически по телам. Почти вся трасса - одна сплошная могила. Мне рассказали также, что в 70-ти км от Ургала в сторону Комсомольска, где проходит Дуссе-Алинский тоннель, было несколько лагерей, которых строили этот тоннель. Люди долбили скалу вручную, и у меня было огромное желание поехать туда и своими глазами посмотреть, что там происходило и какие свидетельства остались. Мы там побывали в августе, потом осенью, в конце сентября, на Крестовоздвижение. Приняли решение поставить памятный крест. Очень много народу сидело в тех лагерях. Строители БАМа, которые туда пришли в 1974 году, рассказывали, что на склонах сопок, где было лагерное кладбище, они находили колышки с шестизначными номерами. Потом, чтобы скрыть все свидетельства, бульдозером кладбища сгребли в одну кучу. То есть там останки людей не В прошлом году администрацией на разъезде Дуссе-Алинь был установлен памятник жертвам репрессий. Огромная гранитная глыба с памятной надписью и крест. Мы стараемся раз или два в год выезжать на этот разъезд, ухаживаем за этим памятником, молимся за всех здесь лежащих. А там, Вы не поверите, даже камни красные. Это не результат окисления или другого природного явления. Если такой камень перевезти оттуда, то он теряет красный оттенок. Но там, где было пролито столько крови, даже камни краснеют. Это святые места на крови мучеников, и мы не должны их оставлять, слишком дорогой ценой за них заплачено. (Продолжение следует) http://www.russdom.ru/2005/200506i/20050621.html Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . target="" > Поделиться РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Закрыть Закрыть Сообщение для редакции Закрыть Закрыть Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. |
| — Зачем не можем? (С этим «зачем» я бьюсь уже не первый день. Это — от бабушки и от тети Минзамал.) — Не «зачем», а «почему». — Почему не можем? Можем! — А ты забыла, что у нас — кот. — Что кот? — Кот мышей съест. — А мы клеточку, домик такой сделаем. Замочек повесим. — А кормить ты мышку будешь? — Буду. Да. — А чем? — Хлеб буду давать. — А еще что? — Крупу. Она вся, до самых глубин сердца, захвачена этой идеей. Идем парком Ленина, а она — все о мышах. — Купишь? Алеша, купишь? — А почем они — мыши? — По три рубля. — Дорого! — Ну, тогда купи по девять копеек. — Вот это, — говорю, можно. Это меня устраивает. Подумаем… . . . . . Видели, как папа и сын вывели на прогулку маленького, двухмесячного вероятно, щенка-овчара, учили его приносить палку («Апорт!» — кричали) и прочей премудрости. К стыду моему, Машка боялась этого крохотного цуцика. А когда в парке появился человек с двумя гончими на поводке, она и совсем растерялась. — Пойдем!.. Папа, пойдем!.. Маленькая была — собак не боялась. Впрочем, это естественно. Маленькие не боятся от неведения. А в этом возрасте страху помогают фантазия, воображение… Задача взрослого, воспитателя — направить это воображение правильно, то есть чтобы думала: «Вот какая славная, добрая собака» и: «Вот какая я храбрая»… 2.10.59. Вечером вчера были гости: тетя Ляля, тетя Катя Пластинина и, самое главное, — тетя Нина Колышкина со своим внуком Мишей. Правда, этот гость кроме радости доставил Маше немало хлопот. На приветливое «здравствуй» и протянутую руку этот мрачный высокомерный господин никак не ответил, рука Машина повисла в воздухе. Не пожелал он вступить в беседу и с нашим братом, взрослыми. А Маша… Маша показала себя во всем своем репертуаре. Весь вечер она вела себя чинно и благородно. За столом сидит как большая, говорит слегка в нос, у зеркала, как большая, поправляет свои крысиные косички. Покровительственно, как взрослая, обращается к Мише (который лишь на полгода моложе ее): — Скажи спасибо. Дай ручку. Сядь вот сюда. Но время берет свое. Пора спать. Нервы у девчонки устали. И вот на глазах у почтеннейшей публики — и у ошеломленного Миши тоже — Машка закатывает дикий рев. Ей не дали варенья, и она, рыдая, просит: |
| А ты что? А ты и не заметила этого исчезновения! Я принес тебя к разоренному очагу нашей любимицы, ты удивилась, поискала Пальму глазами — и все. Память у тебя короткая, девичья. 11 МЕСЯЦЕВ 5.7.57. Тетя Маша встретила меня широкой улыбкой: — Поздравляю тебя, Алексей Иваныч!.. — С чем? — Пошла. — Кто? Куда пошла? — Машенька наша пошла. Поставили ее в саду на стол — она пять шагов сделала. Этих пяти шагов я не видел, но то, что Машкины попытки ходить самостоятельно с каждым днем становятся смелее, — это истина. 11.7.57. У Машки уже три зуба. Четвертый лезет рядышком с третьим, как маленький боровичок возле большого гриба. Очень смешно и даже страшно Машка скрежещет своими тремя с половиной зубами. Разговорные ее успехи застряли. «Мама», «папа», «баба» бубнит невнятно, но на своем языке лепечет что-то помногу и с воодушевлением, особенно когда обращается к животным. В интонациях улавливается и «нельзя», и «это что такое!», и «уходи!». Ходит помногу и с удовольствием, но пока все еще с поддержкой. Очень любит ходить с тетей Машей в булочную и на рынок. 18.7.57. Все эти знойные июльские дни Машка проводит на берегу Разлива, и папа, на которого навалилась срочная работа, видит ее только вечером. Сегодня мама уезжала в город, дочку нашу пасла тетя Ляля, а в роли подпаска выступала другая тетя — Нина Колышкина. Перед Ниной мы демонстрировали гимнастику, и она была «буквально потрясена». Один номер у нас действительно совершенно цирковой. Я поднимаю Машу над головой, — держу ее рыбкой, одной рукой за ножки, а другую подложив ей под грудь. Машка берет руками складной металлический стул, поднимает его, и я кружу ее в воздухе вместе со стулом. Надо помнить, что «королеве воздуха» одиннадцать с половиной месяцев. Очень забавно выглядит и другой номер — уже не акробатический. Я лежу в гамаке, а Машка стоит рядом, раскачивает гамак и напевает: «Бай-бай. Бай-бай». 22.7.57. Приехала из Тбилиси бабушка Люба. Машка ее, разумеется, не узнала. Не дичилась, не плакала, не отталкивала, но поглядывала на нее первое время с холодной, вежливой, вполне благопристойной, но нисколько не задушевной улыбкой. За три месяца разлуки образ бабушки начисто стерся в ее памяти. |
| — Эк вас, окаянных! — проворчал я на них незлобиво. — Раздерет! Кукла шевельнула извинительно хвостом, затворила рот. Тарзан истошно взвизгнул, завершая сладкий зевок, и принялся отряхиваться, соря песком и шерстью. Я отогнал его от костра, разулся, пристроил на колышки отсыревшие в резиновых сапогах портянки и, закатав штаны, побрел через речку. Стиснуло, схватило льдистыми клещами ноги, под грудью заломило, замерло, появилась тошнота. Но я перебрел через речку, напластал беремя черемши, бросил ее у костра, обулся и уловил взглядом — где-то в вершине соседней речки — Сурнихи, за горбом осередыша, за лесами, за подтаежьем обозначило себя солнце. Еще ни единый луч его не прошил острой иглой овчину тайги, но по небу во всю ширь расплылась промоина, и белесая глубь небес все таяла, таяла, обнажая блеклую, прозрачно-льдистую голубизну, в которой все ощутимей глазу или другому, более памятному и восприимчивому зрению, виделась пока несмелая, силы не набравшая теплота. Живым духом полнилась округа, леса, кусты, травы, листья. Залетали мухи, снова защелкали о стволы дерев и о камни железнолобые жуки и божьи коровки; бурундук умылся лапками на коряжине и беззаботно деранул куда-то; закричали всюду кедровки, костер наш, едва верескавший, воспрянул, щелкнул раз-другой, разбрасывая угли, и сам собою занялся огнем. От звука ахнувшего костра совсем близко, за тальником, что-то грузно, с храпом метнулось и загромыхало камнями. Собаки хватили в кусты, сбивая с них мокро, лая вперебой, сонная сова зашаталась на талине, запурхалась, но отлететь далеко не смогла, плюхнулась за речкой в мох. — Сохатый, дубак! — вскинув голову и вытирая припухшие от укусов губы и сонные глаза, сказал Коля и щелкнул по носу моментом вернувшихся из погони мокрых псов: — Ыы, падлы! Дрыхаете, а людей чуть не слопали… Кукла стыдливо отвернулась. Тарзан, предположив, что с ним играют, полез на Колю грязными лапами. Тот его завалил на песок, хлопнул по мокрущей пузе так, что брызги полетели. Балуется братан, значит, отлегло. |
| — Все не так просто, — вмешалась тетя-медсестра. — Старики узнали, что теперь они тоже связаны с жизнью своего леса. Однажды пришли туда туристы, разожгли костер, стали рубить молодые деревца, чтобы сделать колышки для палаток. А у стариков в деревне тут же началась эпидемия чесотки, коклюш, лихорадка… Они догадались, что случилась беда с лесом. И кинулись туда. Кинулись, а в лесу безобразничают туристы. И тогда старики догадались, что мало посадить дерево, его еще надо беречь. — Должен сказать, что я был неглупым мальчишкой, — сказал президент. — И я задумался, может быть, это сама планета хочет нам сказать: давайте дружить! Давайте заботиться друг о друге. Но, конечно, я был тогда еще почти обыкновенным мальчиком. Я начал думать, но потом побежал играть в футбол и не додумал до конца. — Вскоре нашего Васю отдали в детский дом, — сказала медсестра. — Вскоре меня отдали в детский дом, — согласился президент Василий дель Базилио. — Это был самый обыкновенный детский дом. Он стоял за городом. И у нас в детском доме был класс глухонемых детей. Как я приехал в детдом, то увидел, что вокруг него все забросано консервными банками, обертками от сникерсов и памперсов. Мне стало противно смотреть на это безобразие. Я пошел к директору и говорю: почему мы живем в такой грязи? А директор мне говорит — денег нет, чтобы дворников нанимать. А я говорю — позовите детей, дети сами все сделают. А директор только смеется. Ну ладно, думаю. Пошел я по палатам, поднимаю ребят и говорю им: кто хочет получить велосипед, кто хочет исполнения небольшого желания, пойдет с утра на большую уборку. Некоторые посмеялись надо мной, некоторые задумались. Ведь я умею людей уговаривать, иначе как бы мне стать президентом целой планеты уже в тринадцать лет? И два года продержаться на посту, который хочется получить многим взрослым. С рассвета я вывел детей на большую уборку. Мы вырыли ямы для мусора, мы собрали все бутылки и бумажки, мы сделали клумбы и грядки для цветов, мы даже очистили от гадости пруд на территории нашего детского дома. И я должен сказать: до того момента три дня лил холодный дождик, а когда мы начали трудиться, вышло солнце. И больше того, оно не заходило, пока мы не кончили работать, и висело точно над головой. |
| Император сел на лавку и попросил у хозяйки воды. Старушка-вдова подала ему кружку и по обычаю своему, низко поклонившись, пожелала: - Здоровы пейте! Когда государь уходил, князь Волконский дал старушке ассигнацию и сказал: - Помни, матушка, что у тебя сегодня царь был в гостях. - Сам царь!- только и смогла вымолвить изумлённая старушка. Она долго смотрела вслед удалявшимся необыкновенным гостям. Потом старушка вошла в избу, очертила мелом то место на лавке, где сидел государь, и, насверлив дырочек, забила туда колышки. С тех пор она никому не позволяла садиться на это место. - Это место святое,- говорила она родным и знакомым,- тут сам царь Александр Павлович сидел. Так никто там и не садился до самой ее смерти. Благодарность соловья Ранней весной, когда только что появились из-за моря певчие пташки и стали вить себе гнёзда, один птицелов поймал соловья. Запер он певуна в клетку и понёс продавать в город. Навстречу ему попался крестьянин с гармоникой в руках. Молодой парень сам любил петь песни, и каждая певчая пташка была близка его доброму сердцу. Обратился он с просьбой к птицелову: - Пусти пташку на волю. Видишь, какую Бог нам послал весну. Всякая тварь радуется и славословит Господа. Пусть и соловей летает на воле и поёт свои песни. Пусти его… Он помолит за тебя Бога. - Купи, тогда и делай, что хочешь с соловьем; а я тем живу, что ловлю птиц да продаю. Тут соловей жалобно пискнул… Крестьянин воскликнул: - Ах, брат ты мой! Сердце горит, так мне хочется выручить пташку. Потерпи до завтра или вот возьми гармонику в залог. - Что мне в ней… По мне она ничего не стоит. - Если не веришь, что отдам, вот тебе залог,- с этими словами крестьянин снял с шеи медный крест и протянул птицелову. Устыдившись, птицелов без залога уступил соловья. Обрадовался крестьянин, перекрестился, отворил клетку и выпустил соловья. Почуяв свободу, взвилась и полетела милая птичка. На другой день он отнёс птицелову обещанные деньги. Прошло время. В деревне, где жил парень, злые люди убили ночью богатого старика. Заподозренный в преступлении молодой крестьянин был посажен в острог. Напрасно он клялся в своей невинности — ему не верили. |
|
|
