| Но что значит развиваться? Это значит, во–первых, быть чем-то и быть этим чем-то во все моменты своего развития. А во–вторых, это значит, что каждая точка развития приносит с собой какую-то новость, которой не было раньше. Но простое сопоставление этих новых точек опять-таки противоречит развитию. Все эти точки должны быть в развивающемся уже с самого начала в нерасчлененном виде. И вот только тогда, когда развивающееся уже содержит в себе в потенциальном виде все то, чем оно станет впоследствии, как семя растения потенциально содержит в себе уже все будущее растение, только тогда и возможно развитие в собственном смысле слова. Другими словами, это развитие должно быть жизнью‚ а это развивающееся должно быть живым организмом или существом (I, 252—253). Сказать о понятии развития яснее и проще, чем здесь сказал Вл. Соловьев, никак нельзя. В этом рассуждении дан ряд понятий, против которых ровно ничего нельзя возразить: несовершенство жизни можно установить только в результате знания ее совершенства; знание или по крайней мере предположение совершенства требует перехода от менее совершенного к более совершенному; переход этот не может состоять из отдельных изолированных точек; отсутствие изоляции требует присутствия всех точек в начальной точке, а это в свою очередь требует развития из неразвернутого состояния в состояние развернутое; и, наконец, это развернутое состояние, в котором все отдельные точки содержат в себе свое целое, что и есть организм. Нам представляется, что сказать об организме что-нибудь более ясное невозможно. Но идем далее. В дальнейшем Вл. Соловьев применяет эту схему развития и к истории человечества. Эта история начинается у него с семьи, которую он понимает как примитивный человеческий организм, еще близкий к биологическому состоянию, названному им в данном случае экономической ступенью. Ей противостоит та ступень человеческого развития, когда вместо–чистой экономики зарождается общение между собою всех человеческих индивидуумов, что он называет политической ступенью‚ и наконец, по Вл. Соловьеву, нарождается ступень духовного общения людей, которую он называет церковью. Так от примитивного организма человечество развивается до ступени церковного общения (I, 257—259). |
| Осталось только всякому подражать своему примеру и шествовать предложенным путем». 1 С давних времен принято считать, что всех гонений на христиан было десять, именно со стороны следующих императоров: Нерона (54–68 г.), Домициана (81–96), Траяна (98–117), Марка Аврелия (161–180), Септимия Севера (193–211), Максимина (235–238), Декия (249–251), Валериана (253–259), Аврелиана (270–275) и Диоклнтиана (284–305). На самом деле общих, повсеместных гонений было меньше десяти, а частных и случайных гораздо больше. Причину гонений все древние христиане видели в злобе диавола, который боролся с христианскою Церковию и старался гонениями на христиан, как одним из наиболее действительных средств, остановить ее распространение. Этот взгляд высказал в своей истории Евсевий Кесарийский . Что касается Римского государства, то с его точки зрения причин для гонения на христиан было множество. Христиане были оскорбителями цезарского величества, отказываясь чтить императорские изображения возлияниями и курениями; они были отступниками от государственных божеств и исповедниками недозволенной законом религии. Чудесные исцеления язычники считали делом запрещенной законом магии. Христианство являлось полным отрицанием языческого строя, религии, государства, быта, нравов, общественной и семейной жизни. Императоры и правители считали христиан заговорщиками и мятежниками, колеблющими основы государства и общества; жрецы возбуждали вражду против них, так как христиане подрывали доверие к ним: люди образованные, почитавшие науку и искусство, видели в христианстве дикое и опасное суеверие; необразованная чернь, слепо привязанная к идолам и языческим праздникам, почитала христиан за безбожников и с усердием помогала выполнению кары языческого закона над ними. 2 Евсевий (268–340), долгое время занимавший епископскую кафедру в Кесарии Палестинской и близко стоявший ко многим великим событиям своего времени, известен как отец церковной истории и вообще богослов, сочинения коего высоко ценились в христианской Церкви. Он отличался обширною ученостью, на что имел большое влияние друг Евсевия, пресвитер Кесарийской церкви Памфил. Дружба их была такая тесная и искренняя, что в память о своем друге Евсевий присоединил его имя к своему и стал известен под наименованием Евсевия Памфила . |
| И величайший из пророков Ветхого Завета – Предтеча Небесного Учителя – явился именно в таком образе совершенного небрежения о земном ради правды Божией. Нетрудно нам сделать общие выводы из кратко изложенного ветхозаветного взгляда на богатство и бедность. И то, и другое рассматривается как состояние, имеющее лишь условное значение: первое – жизненного блага, а второе – такого же зла. И то, и другое были ничто в отношении безусловного блага – веры в Бога и страха Божия 253 ; и определенно указывается, что в очах Божиих нет различия между богатым и бедным 254 . Скорее, напротив: суровые обличения богатых за притеснения бедных и постоянная речь о близости бедных к Иегове, что мы уже раскрыли достаточно подробно, дают косвенное основание думать, что и в древности были ясны соблазны богатства на пути истинно богоугодной жизни 255 . Поэтому нравственной нормой в отношении богатства поставляется внутренняя независимость от него: не желать богатства 256 ; когда оно течет, не прилагать к нему сердца 257 ; не надеяться на богатство 258 и не бояться потерять его 259 . Что касается, наконец, связанных с вопросом о богатстве и бедности грехов и добродетелей, то в ветхозаветном Откровении мы встречаем ясные суждения об этом: сребролюбие и корыстолюбие, как мы видели, равно как и скупость 260 , всегда осуждаются. Обратно: щедрая благотворительность признается высокой добродетелью. Изложение ветхозаветного учения о богатстве и бедности, несомненно, показало, что в основе этого учения лежит начало любви к ближнему. Этим только могут объясняться настойчивые указания на долг помогать нуждающимся и суровые обличения за скупость и желание увеличивать богатство, пользуясь нуждой ближних. Но как в вопросе об отношении к собственности вообще принцип любви не нашел в Ветхом Завете совершенного выражения, так точно не выразился он всецело и в оценке жизненных явлений, связанных с вопросом об отношении к богатству и бедности. Только в новозаветном Откровении Божием миру мы встречаем совершенное учение о любви, как едином верховном начале жизни, и в лучах этого новозаветного солнца нам представляются ясными все христианские отношения к миру и его благам. |
| Нельзя согласиться, чтобы Иеронимовская тщательность изменила здесь себе, и были опущены другие сторонники взглядов Карфагенского монтаниста, который не обладал исключительною компетентностью. Коль скоро упомянут только Тертуллиан, – отсюда ясно, что никаких иных союзников у него не было известно. Этот итог вполне совпадает с прежними наблюдениями и убеждает в исторической вероятности, что разбираемая гипотеза – всего скорее обязана пламенному Карфагенцу 253 и представляет плод некоего смешения 254 , а вовсе не была распространенным 255 удостоверением авторства Варнавина 256 . И подобное толкование тем незыблемее, что для нее нет поддержки даже среди наиболее благоприятствующих свидетелей древности, а у Тертуллиана она легко объясняется с большою естественностью. Первые точные известия по вопросу о писателе послания к Евреям идут из Александрии, но там уже рано упоминался Варнава для устранения затруднений и недоумений, вызывавшихся данною новозаветною книгой. Казалось бы, именно здесь всею легче и проще возникнуть догадке о Варнаве, как писателе, а фактически не встречается даже и намеков подобного свойства. В объяснение сего приводят, что этому воспрепятствовало раннее принятие (с 130 г.) в Египте послания Варнавы, при котором второе писание того же происхождения представлялось немыслимым 257 , ибо не отличалось жестоким антииудаистическим характером патристического памятника 258 . Помимо произвольной, хотя почти общепринятой неподлинности Варнавина послания 259 , шаткость этих соображений изобличается обратным их применением, поскольку другие ученые заявляют, яко бы потому и не усвояли Павлу послания Варнавы, что еще ранее признали за Апостолом послание к Евреям 260 . С этой стороны все дело остается непостижимым, если бы церковная традиция была за генетическое отношение данной новозаветной книги к Варнаве. Вопреки сему Тертуллиановская теория раскрывается весьма удовлетворительно из совокупности исторических предпосылок. Не говорим о возможности ненамеренных смешений 261 в роде того, что и св. |
| В последующие годы в Академии греческий вел Борис Александрович Нелюбов . Программа по греческому 1969/70 уч. г. достаточно характерна. Учебный год на 1-м курсе МДА, начавшийся с повторения элементарной грамматики, заканчивался изучением «собственных» и «несобственных» предлогов; на 2-м курсе изучали, в частности, сильные времена и степени сравнения прилагательных; на 3-м – глаголы 1-го и 2-го классов, а также синтаксис как простых, так и сложных предложений 246 . Методика Б. А. Нелюбова была отражена в специальном пособии, изданном в 1996 г. 247 . Однако учебник С. И. Соболевского продолжал оставаться незаменимым, что признавали и сами академические преподаватели. В конце 1963/64 уч. г. Н. Н. Ричко и Б. А. Нелюбов составили дополнительный хрестоматийный материал для заочного сектора с ориентацией именно на этот учебник 248 . Латинский язык Первоначально латинский язык преподавался приблизительно в том же ключе, что и греческий. На 1-м курсе Богословского института помимо алфавита и правил о постановке ударения Б. В. Вадковский успевал пройти склонения имен существительных, степени сравнения прилагательных, наречия, формы глагола sum, на 2-м – сначала составное глагольное сказуемое (с глаголом sum), а затем простые глаголы четырех спряжений, с которых обычно начинается изучение латинской грамматики. Примеры для упражнений преподаватель заимствовал из учебника Д. Троицкого 249 и хрестоматии С. И. Соболевского 250 . Н. И. Ивановск ий , преподававший латынь в 1-м и 2-м классе МДС в 1948/49 уч. г., во 2-м классе только приступал к элементарному синтаксису (ablativus absolutus, accusativus cum infinitivo), занимался также с учащимися переводом пасхального евангельского чтения и 5-й главы Евангелия от Матфея 251 . В конце второго года изучения учащиеся выучивали наизусть две молитвы – Pater noster и Ave Maria 252 . Пожалуй, самым известным латинистом в первые послевоенные десятилетия оказался Николай Михайлович Лебедев, имевший опыт преподавания латыни и ранее 253 . Как правило, его первый урок был посвящен опросу, а второй – объяснению нового материала, отчасти по учебнику, который по необходимости «перекраивался» («с разметкой учебника»), отчасти – «с краткой записью в тетради» 254 как теории, так и упражнений 255 . Хотя в первые годы своего преподавания Н. М. Лебедев использовал учебник С. П. Кондратьева и А. И. Васнецова, введенный по указанию И. В. Сталина как базовый школьный учебник по латыни 256 , постепенно он пытался перейти к преподаванию по собственным учебным пособиям 257 . Перевод богословских терминов или особые богословские значения, которые отсутствовали в словарях, студенты записывали под диктовку прямо на лекциях 258 . В качестве учебного материала Лебедев изготовил 14 стенных таблиц по грамматике латинского языка 259 и, в конце концов, после долгих перипетий 260 защитил учебник по латинскому языку в качестве магистерской диссертации на диспуте, состоявшемся 20 мая 1959 г. 261 . |
| 250) Переплывая в суетных помышлениях лютое море жизни сей, увы! многим подвергаюсь я крушениям и потоплениям. Милостивый Господи, избавь меня от них и спаси. 251) Когда я предстану пред Тобою, Христе Спасе, и судим буду, милостивым оком воззри тогда на меня, единый благопременительный Господи. 252) Как мытарь, воздыхаю пред Тобою из глубины душевныя, Господи. Даруй убо мне покаяние, во очищение меня от всякого греха. 253) Даруй мне, всещедре Господи, токи слез покаянных во иссушение источников моих страстей, в отмытие всякой тины греха и в погашение пламени неугасимого и вечнующаго огня гееннскаго. 254) Не перестаю я растирать струны души моей удовлетворениями похотей сластолюбия. Почему пребываю не исцелен, и, однако ж, в чувство прийти не хочу. Что же буду и что сотворю? – Всещедрый Христе! Исцели мя и спаси. 255) Я – раб ленивый, скрывший талант Твой, Христе, и работаю только над удовлетворением злых страстей своих. Но, милостивый Господи, устрой, да не буду предан огню гееннскому. 256) Я был сын Твой по благодати, благоутробие Христе, но от Тебя удалился и поработился врагу, живя блудно. Но обрати мя, Спасе мой, и спаси. 257) Не дай, Господи, в день судный бесам порадоваться моей погибели, не дай мне, Милосердый, слышать тогда грозный глас, отсылающий меня в геенну. Но прежде конца к покаянию привлеки меня и спаси. 258) Враг праведных погрузил меня во глубину грехов. Темже прибегая к пучине щедрот Твоих, Иисусе, вопию: направи мя к пристанищу жизни, многомилостиве Спасе. 259) Безмерно нагрешивши, взираю на безмерную милость Твою и, ведая Твое милосердие, Твое долготерпение и незлобие, благонадежно взываю к Тебе: всещедрый Христе, научи меня сотворить плоды покаяния и спаси мя. 260) Уврачуй неисцельныя страсти души моей, Врачу душ, и облегчи тяжкое бремя грехов моих, грех взявший мира, да во умилении присно славлю Тя, отцев Боже. 261) Согрешив паче Давида, как Давид взираю на великую милость щедрот Твоих, Господи, и с ним взываю: едине Милостиве, скоро помилуй мя. |
| Из обстоятельств этой последней группы, уполномочивавших на односторонний развод, XXII-я новелла Юстиниана одно (ссылку in metalla) устранила совсем 252 , а бракорасторгающую силу двух других (безвестного отсутствия мужа на войне или неспособности его к телесно-половому сожительству) обставила более строгими гарантиями их неустранимости 253 . Несколько позже сделан был ещё новый шаг в том же направлении – и безвестное отсутствие перестало быть законным основанием для развода bona gratia 254 . Ещё более значительным сокращениям подвергся (в Nov. CXVII, с. 8–9) принятый было раньше список поводов к прекращению брака cum damno. Основательными причинами для такого развода здесь признаны лишь следующие: участие одного из супругов в заговоре против верховной власти или недонесение о нём, покушение на жизнь другого супруга, судебно-доказанное прелюбодеяние и обстоятельства, обычно сопровождающие adulterium или ведущие к нему, – в частности, для иска против мужа – попытка его склонить жену на прелюбодеяние, несправедливое обвинение её в этом преступлении и постоянная связь с посторонней женщиной, живущей в одном доме с законной женой или в том же городе, не прекращённая после двукратного увещания со стороны своих или жениных родственников; против жены – самовольное участие её в пиршествах или купанье с посторонними мужчинами, не вызванная необходимостью ночёвка не у себя дома и посещение театра или цирка без ведома и согласия мужа 255 . Сравнительно с упомянутыми ранее 256 постановлениями того же законодателя, количество бракоразводных поводов данной группы сократилось, таким образом, больше чем на половину 257 . Изложенными определениями юстинианова права ещё не закончились колебания византийского гражданского законодательства в урегулировании бракоразводных дел. Не вдаваясь в подробности, достаточно лишь упомянуть об „Эклоге» императоров-иконоборцев, с её несколько хвастливою попыткой сблизить законодательные нормы о разводе с содержанием евангельской заповеди 258 . Но всякий крутой и резкий поворот в эту сторону уже заранее был обречён на неудачу в том обществе, которое едва мирилось с осторожною уступчивостью знаменитого творца „новых заповедей», – и бракоразводное право исаврийцев скоро должно было уступить своё место вновь праву юстинианову, реставрированному в „Прохироне» 259 , „Василиках» 260 и отчасти в новеллах Льва Мудрого 261 . |
| Деций (249–251) решился совершенно уничтожить христианство, и потому вскоре по вступлении на престол издал указ, которым велено было отыскивать христиан, везде и принуждать их к соблюдению языческих обрядов, а в случае уклонения предавать смерти. Областные правители не замедлили исполнить приказание. Христиане мужественно являлись на казнь целыми населениями, приводя с собою жен и детей. Но были в эту пору между ними и такие, которые не имели уже той твердости, какою отличались отцы их, и потому, опасаясь пыток и мучений, спешили в судилища и языческие капища, чтоб там отречься от Христа и принести жертвы идолам (sacrificati), или воскурить фимиам (thurificali); а некоторые, более богатые, не совершали языческого обряда, но покупали себе письменные, фальшивые свидетельства в том, что исполнили обряд, и таким малодушным поступком спасали себе жизнь (libellatici). Все такие христиане называлисьпадшими. Валериан (253–259) в начале своего царствования так был благосклонен к христианам, что ими был наполнен даже дворец его. Но сколько он был расположен к ним, столько ненавидел их любимец его, имевший на него сильное влияние, Макрин. По его-то внушению Валериан сначала велел ссылать в заточение только священнослужителей, полагая, что с удалением их прекратится богослужение, и тогда уже легко будет действовать в пользу язычества. Но убедившись в бесполезности этой меры, он издал (258 г.) эдикт: «епископов, пресвитеров и диаконов предавать смерти; сенаторов, благородных мужей ивсадников римских лишать чинов и имущества; если же и после того они останутся христианами, – казнить смертью ; благородных жен, по отобрании имущества, заточать; прочих под стражею и в оковах посылать в рудники.» – Гонение продолжалось до взятия Валериана в плен Сапором. Диоклетиан (284–305) сперва управлял империей один (284–286), потом вместе с Максимианом Геркулом (286–292), а затем при пособии еще двух кесарей Констация Хлора и Галерия Максимиана. – В первые 19 лет правления Диоклетиана христиане наслаждались спокойствием: они открыто совершали богослужение, строили храмы, занимали даже почетные должности в сенате, войске и при дворе царском. |
| Некоторые мифы, в своей совокупности, образуют из себя большие циклы. Таков цикл сказаний об Аргонавтах, так вызываемый троянский цикл, цикл мифов о Вакхе. Бесчисленное множество мифических персонажей разгруппированы около нескольких центральных лично- —85— стей, героев, и, соответственно именам этих легендарных личностей, можно наметить в овидиевом повествовании несколько героических эпох, именно, время Инаха, Кадма, Аргонавтов, Геркулеса, время троянских героев и время энеадов. Общую черту всех саг овидиевых составляет то, что они обычно имеют своим финалом какое-либо чудесное превращение: люди или боги превращаются то в животных, то в птиц, то в растения, то просто в камни, и наоборот, камни превращаются в живых людей, как, напр., статуя Пигмалиона или камни, брошенные Девкалионом и Пиррой. То, что подвергается изменению или превращению, это обозначается у Овидия словами: forma (15, 170), species (15, 252), figura (15, 253), facies (15, 255), imago (15, 259), vultus (1, 738), вообще – нечто внешнее, поверхностное, наружное, не относящееся к самому существу вещи или лица. Самый акт превращения характеризуется такими выражениями, как mutari (15, 165), transire (15, 167), migrare (15, 172), transferri (15, 258), verti (15, 420), transformari (14, 74). Иногда превращения представляются у Овидия, как награда, милость (munus, 8, 864) богов, или средство спасения, посылаемое ими в виду угрожающей опасности; но чаще они рисуются, как кара (versae poena figurae, 10, 234), наказание за непочтение к богам. Так, например, согласно повествованию Овидия, культ Вакха распространяется и утверждается среди людей после целого ряда превращений лиц, которые не признавали в Вакхе, этом mite deum numen (11, 134), чадо Зевса и считали Палладу лучшей богиней (melior dea, 4, 58). Власть совершать превращения принадлежит богам, они dant adimuntque figuras (8, 617), при чем некоторые превращенные хранят следы прежней формы veteris servat vestigia formae, (1, 237), а иным, по истечении известного времени, возвращается прежний вид (vultus capit ille priores, 1, 738). |
| «Балки домов наших – кедры» 249 . Это слова множества людей. Мне кажется, здесь говорится о мужах, спутниках Жениха, о которых была речь ранее. «Дома скреплены кедровыми балками и покрыты кипарисами» 250 , ибо «вместо нарда вырастет кипарис, вместо Девясила вырастет мирт» 251 . И ты, спросив, какова природа этих деревьев, и узнав, что кедр не гниет, а кипарис отличается прекрасным запахом, старайся так покрыть свой дом, чтобы и о тебе можно было сказать: «Балки домов наших – кедры, и потолки – кипарисы». Затем Жених говорит: «Я цветок поля и лилия долин» 252 . Ради меня, живущего в долине, Он сходит в долину и делается «лилией долин» вместо «древа жизни, посаженного в раю Божием» 253 , и становится «цветком» всего поля, то есть целого мира и всей земли. Что же может в такой мере быть «цветком мира», как не имя Христово? «Имя Его как разлитое миро» 254 , и о Нем же сказано по-другому: «Я цветок поля и лилия долин», и все это говорит Он о Себе Самом. Затем Он говорит Невесте, хваля ее: «Что лилия между тернами, то возлюбленная Моя между девицами» 255 . Как лилию нельзя сравнивать с тернами, среди которых она часто произрастает, так и «возлюбленная Моя» выше всех девушек, как лилия между тернами. Услышав это, Невеста отвечает Жениху: она ощущает в Нем какую-то новую сладость, и из уст ее вырывается хвала. Запах благовоний приятен и ласкает обоняние, но сладкое на вкус сладко по-иному. Есть нечто, прекрасное и вкусом и запахом, что и гортань ласкает сладостью, и воздух умягчает благоуханием: это яблоко. Природа его такова, что оно обладает обоими [дарами]. Поэтому, желая восхвалить не только благовоние, но и сладость Его речи, Невеста говорит: «Что яблоня между лесными деревьями, то Брат мой между юношами» 256 . В сравнении со Словом Божиим все деревья – бесплодные дички; рядом с Христом все, что ты назовешь, будет «лесными деревьями», не приносящими плода. Ибо что по сравнению с Ним можно назвать плодоносным? Даже те деревья, что, казалось, гнулись под тяжестью плодов, при Его пришествии оказались бесплодными. Поэтому «что яблоня между лесными деревьями, то Брат мой между юношами». «Тень Его я полюбила и села [там]» 257 . Как прекрасно сказано! Она не говорит: «Тень Его я люблю», но «полюбила», и не «сижу», но «села [там]». Так мы, если сперва и не можем вести беседу с Ним, все равно с самого начала наслаждаемся, я бы сказал, тенью величия Его; поэтому и у пророков читаем: «Дыхание лица нашего, Господь Помазанник, о Котором сказано: в тени Его будем жить среди народов» 258 и из одной тени переселяемся в другую: ибо «живущим в стране тени смертной воссиял свет» 259 , чтобы перешли мы из тени смерти в тень жизни. |
|
|
