| Но здесь является вопрос: каким образом человек, существо ограниченное, может быть образом Существа абсолютного и притом образом полным, совершенным? На этот вопрос Григорий Нисский дает такой ответ. Правда, человек во всем носит в духовно–разумной своей природе черты первообразной красоты 253 . Но отсюда не следует, что между образом и его Первообразом нет никакого различия, потому что в таком случае образ уже не был бы образом, но был бы одно и то же со своим Первообразом 254 . По своей сущности, естество Божеское, как самобытное, несозданное и неизменное 255 , а вместе с тем и абсолютно совершенное 256 , существенно отличается от человеческой природы, как тварной, изменчивой и ограниченной. Но те свойства, которыми определяется несозданное естество Божеское, имеет уже себе подобие и в свойствах нашей тварной духовно–разумной природы, которая в отношении к этим свойствам, в доступных для нашей ограниченности пределах, является полным и совершенным образом Божьим 257 . «Как часто в малом осколке стекла, говорит св. Григорий, – когда случится лежать ему под лучом, бывает видим целый круг солнца, показываясь в нем не в собственной своей величине, но в каком объеме круга вмещает в себе его малость осколка, так и в малости нашей природы сияют образы невыразимых оных свойств 258 Божества» 259 , вследствие чего человек по справедливости может быть назван «отображением (πεικνισμα) Божественного естества» 260 . Этот образ Божий, как мы уже замечали, запечатлен Творцом, по учению Григория, во всей разумной природе человека, или в τ λογικν. В частности, одну из черт образа Божия составляет ум человеческий, который у св. Григория называется подобием ума Божественного 261 . Впрочем, о νος св. Григорий весьма часто говорит не только как об одной из черт образа Божия, но и как об общей совокупности всех черт этого образа, насколько он отражен в τ λογικν человека, – как о носителе в себе общего образа всех благ – τν γαθν δα 262 . Это объясняется тем, что выражение νος в сочинениях Григория очень часто употребляется, как термин, обозначающий собой всю вообще духовно–разумную природу человека. Оттого же между прочим Григорий Нисский особенно часто так и говорит об уме, как образе Божием в человеке. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Поэтому, исключая из воспринятого Сыном Божьим человеческого естества его отличительную особенность, Аполлинарий должен был признать соединение Сына Божия не с истинной природой человеческой, а с природой только животной 250 . Таким образом, Сын Божий, и по Божеству своему и по воспринятой Им плоти, является в системе Аполлинария Лицом, совершенно чуждым спасаемого Им человеческого естества 251 . Если же так, если по существу своему Иисус Христос был не человек, а только по-видимому принял на Себя подобие человека, то и все действия Его во время земной Его жизни нельзя признать истинно-человеческими, а только «по подобию человеческому», т. е. мнимыми, недействительными 252 . И сама смерть Искупителя на кресте, согласно с представлениями Аполлинария, не может быть признана истинно-человеческой смертью ; это – не разлучение души от тела, а отступление от плоти Божества 253 . Отсюда же само собой следует, что не было и сошествия Иисуса Христа в ад человеческой душой, для изведения оттуда душ человеческих 254 , не было и воскресения из мертвых в смысле воссоединения Его человеческой души с телом 255 , следовательно, и спасаемый человек, по своей разумной душе, по-прежнему, не свободен от смерти, и в воскресении Иисуса Христа не может видеть начала своего воскресения 256 . Но на этом св. отцы не останавливались и простирали выводы из Аполлинариевой системы еще далее. По их мнению, система эта заключает в себе отрицание православного учения о разрушении Искупителем греха и полного обновления человечества. Грех человека, без сомнения, не составляет естественного свойства человеческой природы, а есть не что иное, как свободное уклонение человека от естественно предназначенного ему пути добра 257 . Виновницей этого уклонения от добра или падения, по сознанию самого Аполлинария, не может быть признана плоть человека, потому что она, как только орган деятельности человеческого ума 258 , сама по себе не есть еще грех и не может представлять собственно падшего человеческого естества 259 ; виновником же греха в человеке является ум, как начало самодвижимое, но ограниченное и изменчивое 260 . |
| Город Пагул, упоминаемый далее в описании пути Ланге, есть китайский город Пин цюань чжоу, который у Ресина назван Пагоу. Далее местности Quan tschin и Pin sau в названном описании показаны на маршруте Ресина под названиями Куан чэн и Пин дяо. 29 октября Ланге прибыл с караваном в Dsi fen ku (Си фын коу), у Великой стены, и направился в Пекин через города Lan jan (Луань ян), San tain (Сань тунь ин), Zun ниа (Цзунь хуа чжоу), оставив в стороне императорские кладбища, где похоронен император Кан си (умерший в 1723 г.). Далее он следовал на города и местечки Zin dschu (Цзи чжоу, город), Pan dsan (Пань цзюнь), San cho gowan (Сань хэ гуань), где его встретил русский иеромонах Лаврентий из Пекина. 8-го ноября Ланге прибыл в Tun schu (Тун чжоу, город), а 10-го вступил в Пекин, где остановился в русском подворье. Здесь он оставался с караваном до 10-го мая 1737 г. и по продаже товара отправился обратно в Россию, последовав по Кяхтинской дороге. Оставленные Ланге, в передний путь, за Великой стеною (близ Си фын коу) вьючные животные, были заранее доставлены на станцию Шаберту (к С. от Калгана) 13 . После Ланге казённые караваны ещё три раза ходили с товарами через Кяхту в Пекин, а именно в 1741, 1745 и 1754 годах. Они следовали обыкновенно по Гунчжиин цзам’ской дороге и употребляли от двух до трёх месяцев на переход от русской границы до Пекина. Только последний караван 1754 года ходил в оба пути по Керуленской дороге, по примеру Ланге в 1731 г. (См. Баыт.-Камен., стр. 253, 261, 262; также выше примеч. 9). Затем, казна, не находя более для себя выгодным производить торговые операции с Китаем, прекратила посылку караванов в Пекин. Наши духовные миссии в Пекине, которые по установившемуся правилу должны были сменяться через каждые десять лет, отправлялись обыкновенно с караванами, но когда последние перестали ходить в Пекин, тогда для сопровождения миссии назначались особые пристава. С 1743 по 1767 г. Бантыш-Каменский перечисляет семь русских курьеров, которые были отправляемы с правительственными грамотами из Кяхты в китайскую столицу; на курьерские поездки требовалось обыкновенно от одного до двух месяцев. Один из таких курьеров, прапорщик И. Якоби, сын Селенгинского коменданта, отличился чрезвычайно быстрой поездкой; 7-го июля 1753 г. он выехал из Кяхты и 27-го того же месяца уже был в Пекине; получив там ответный лист, он, 21-го августа выехал обратно и 24-го сентября достиг Кяхты 14 (См. Бант.-Кам. стр. 259). |
| Карамзин полагает, что война 985 г. была с Болгарами Камскими. Но это совершенно неосновательно. Летопись говорит о походе: „Иде Володимер на Болгары с Добрынею с уем своим в лодьях, а Торки берегом приведе на коних”. Если бы Владимир ходил на Болгар Камских, то он бы плыл по Волге, а Торков привёл бы берегом той же реки; но сказать просто „иде в лодьях” и „берегом приведе”, когда от Киева добраться до Волги было так далеко, было бы со стороны летописца в высшей степени странно. Потом, в X веке по берегу Волги, покрытому непроходимым лесом, вовсе невозможно было проводить конницы (Никоновская летопись, точно обозначая Болгар, с которыми воевал Владимир в 985г., называет их Низовскими, что значит именно Дунайских, ибо они были внизу от Киева, как Киев внизу от Новгорода и Смоленска, – Ипатская летопись 2 издание стр. 87, 253 и 259, Дополнение к Актам Истории т. I, стр. 4 col. 2). Что касается до знакомства Русских с Дунайской Болгарией во времена Владимира независимо от личных отношений к ней последнего, то ежегодные торговые караваны их, отправлявшиеся из Киева в Константинополь, обыкновенно делали на пути привалы в нескольких приморских городах Болгарии (Константин Порфирогенит De administr. imper., с. 9), причём был ведён с ней по пути более или менее обширный торг. [Святослав под 969г.: в Переяславец из Руси идут скора и воск, мёд и челядь.– В 985г. часть Болгарского государства, находившаяся между Дунаем и Балканами (нынешняя Болгария), была во власти Греков, см. наш Краткий очерк истории православных церквей Болгарской, Сербской и Румынской, стр. 8; но по эту сторону Дуная Болгарам издавна принадлежали в том или другом значительном объёме Валахия с Молдавией. Когда Греки завоевали сейчас указанную нами часть Болгарского государства, то задунайская (а по отношению к нам – пред-дунайская) часть владений, – эти Валахия с Молдавией, – или осталась за Болгарскими государями или же объявила себя самостоятельной. Часть этой-то части владений, принадлежавшей ли тогда Болгарским государям или бывшей самостоятельной, и хотел, как нужно думать, подчинить своей власти Владимир в 985г.]. [См. «Дополнения и поправки " ]. |
| При этом «ревность дома Божия снедала Смарагда, особенно когда видел небрежность со стороны могущих содействовать делу Божию» 244 . Он начинал горячиться и писать энергические послания, а в ответ корили за «уязвляющие, строгие слова» 245 и «колющие выражения», при которых «читать грамоту его больше горько, нежели полезно», по существу же полагать так: «В письме (Смарагда) есть достойное немалого внимания и черты истины убеждающие. Жаль, что некоторые общие выражения жёстки и тем могут подать случай говорить, что он слишком чёрно видит предметы» 246 . Смарагд свидетельствовал: «однако ж и мы не без благоразумия и ясно видим, что можно и чего нельзя» 247 , почему «никогда не выйдем из границ благоразумия и приспособленности к духу времени, который очень понимаем» 248 ; но ему внушали поступать «по-тиху», «давать себе время усмотреть», «сохранять мир в душе, дабы светлее видеть то, что ему нужно часто видеть для правильного действия, и дабы действовать с полной свободой» 249 . Смарагд заявлял, что он «всячески старается ладить с Униатами Полоцкими» 250 и поддерживать доброе согласие между ними и православными и пользуется симпатиями семинарских униатских учеников 251 , вообще же непоколебим в таком настроении: «от Евангельской заповеди о мире я не прочь..; но зло, причинённое отечеству моему и Церкви, за которую Христос мой пролил столько крови, – в праве ли я прощать?» 252 Он убеждал, что волнения в его епархии утихают 253 , между тем в С.-Петербурге били тревогу, боялись издать от Синода воззвание к униатам 254 и командировали оттуда обер-прокурорского чиновника камергера Скрыпицина внушать благоразумие гражданским 255 и епархиальным начальникам, хотя сам Смарагд издавна твердил, что «лучше всего потихоньку действовать, так однако ж, чтобы никаких приключений не выходило» 256 и чтобы униатство «пало тихо, без шума» 257 . Донося о присоединениях, он указывал на такую бедность новых приходов, что «нужно воскресить Иеремию и восплакать» 258 , причём безместные шлявшиеся ксёндзы (униатские) точили их хуже червей и «изблёвывали яд свой в простые души» 259 , а из Петербурга упрекали за поспешную механичность обращений, – и Смарагд с кровавой горечью отвечал С.Д. |
| ib. 1, 238; 249–250). 727 Met. 15, 252–253, 259–260: Nes species sua cuique manet, rerumque novatrix ex aliis alias reparat natura figuras… Nil quidem durare diu sub imagine eadem, crediderim. 728 Met. 15, 48–421: Desinet ante dies, et in alto Phoebus anhelos aequore tinguet equos, quam consequar omnia verbis in species translata novas. 729 Met. 15, 188–194: Nec color est idem coelo, quum lassa quiete cuncta jacent media, quumque albo Lucifer exit clarus equo; rursusque alius, quum praevia luci tradendum Phoebo Pallantias inficit orbem. Ipse dei clipeus, terra quum tollitur ima, mane rubet, terraque rubet quum conditur ima: candidus in summo est. 734 А. Zingerle, Ovid und sein Verhältniss zu den Vorgängern und gleichzeitigen röm. Dichtern; 1. H. Ovid. Catull. Tibull. Properz. 2 H. Ovid. Ennius. Lucrez. Vergil. 3 H. Ovid. Horaz. 737 Он называет ero rude earmen (Trist. 1, 7, 39) и говорит, что ему недоставало последней отшлифовки, – ultima lima (Trist. 1, 7, 27) или manus ultima (Trist. 2, 555), manus summa (Trist. 1, 7, 27). 738 Trist. 4, 10, 19–26: At mihi jam puero caelestia sacra placebant, inque suum furtim Musa trahebat opus. Saepe pater dixit: Studium quid inutile tentas? Maeonides nullas ipse reliquit opes. Motus eram dictis, totoque Helicone relicto, scribere conabat verba soluta modis: sponte sua carmen numeros veniebat ad aptos; et, quod tentabam dicere, versus erat. 739 Zingerle, называя Овидия «originelle Nachamer» (Ovid und sein Verhältniss zu den Vorgänger, Innsbruck 1869. Η. 1, S. 35), приводит суждение Gruppe, известного исследователя судеб римской элегии, что овидиевы заимствования и подражания «sind Fruchte einer ungemeinen Belesenheit und eines sehr treuen Gedächtnisses. Sie sind nicht ängstlich gesucht, sondern gewiss oft dem Dichter selbst unberwusst entstanden». 740 Zingerle, op. cit. H. 1. S. 1 34: Er wusste mit feinen Takte das aus zuwählen, was dem Charakter seiner Poesie entspricht, – das von Aussen her Erworbene fortzuentwickeln, geschmackvoll mit dem Seinigen zu vermischen und es so gewissermassen zu seinem Eigenthume zu machen. |
| Изучение Священного Писания и деятельное упражнение в заповедях его скоро убедили Исидора в суете всех земных благ. Это убеждение так часто и так живо высказывается в его письмах, что без сомнения оно было глубоко усвоено его сердцем. Непрочно то богатство, на котором нет благословения Божия. Оно часто теряется и погибает вместе с его обладателями, как безплодное полевое растение, вредное для соседственных с ним деревьев. И мудрость мирская, если не украшается мудростью Божественною, не полезна, как ничем не обузданная. Все непостоянно для тех, которые сами непостоянны для Бога 253 . Ни богатство, ни красота, ни крепость сил, ни красноречие, ни даже самое блистательное достоинство не делают почтенными людей так, как добродетель и любомудрие 254 . Они скоро увядают и исчезают подобно дыму; не безумие ли чем-либо из сего хвалиться и тщеславиться? Всего этого человек лишается и в сей жизни, непременно все это оставит, когда умрет. Хвалиться сим то же, что хвалиться тенями и пустыми сновидениями 255 . Люди, жадные к деньгам и хищению, подобны малым детям, которые небрегут о том, чего действительно надобно бояться, – так что иногда влагают руки в огонь, а пустых призраков ужасаются и трепещут. Ибо бедности, которая ничего в себе не имеет страшного, а ещё учит смиренномудрию, боятся, напротив богатство неправедное весьма много почитают, – богатство, которого бояться должно больше, нежели огня 256 . Отчего мы враждуем между собою? Оттого что богатству, славе и другим благам настоящей жизни приписываем великую цену. Ибо если бы мы научились почитать их за ничто и презирать, то не объявляли бы один другому непримиримой вражды и войны, а хранили бы между собою мир и любовь, коими прекращаются всякие несогласия и брани 257 . Зная цену истинной мудрости и суету всего земного, Исидор решился посвятить себя Богу. Оставив дом своих родителей и богатое свое наследие, он удалился в северные пределы Нижнего Египта и поступил в монашество. Местом для своего подвижничества он избрал гору, находящуюся близ города Пелузии при восточном устье Нила, где обитало уже много пустынников 258 . Это та пустыня Лихной, которую после смерти Антония Великого посещал Иларион 259 . |
| Martyr Nicephorus of Antioch, in Syria Commemorated on February 9 The Holy Martyr Nicephorus lived in the city of Syrian Antioch. In this city lived also the presbyter Sapricius, with whom Nicephorus was very friendly, so that they were considered as brothers. They quarreled because of some disagreement, and their former love changed into enmity and hate. After a certain time Nicephorus came to his senses, repented of his sin and more than once asked Sapricius, through mutual friends, to forgive him. Sapricius, however, did not wish to forgive him. Nicephorus then went to his former friend and fervently asked forgiveness, but Sapricius was adamant. At this time the emperors Valerian (253-259) and Gallius (260-268) began to persecute Christians, and one of the first brought before the court was the priest Sapricius. He firmly confessed himself a Christian, underwent tortures for his faith and was condemned to death by beheading with a sword. As they led Sapricius to execution, Nicephorus tearfully implored his forgiveness saying, “O martyr of Christ, forgive me if I have sinned against you in any way.” The priest Sapricius remained stubborn, and even as he approached death he refused to forgive his fellow Christian. Seeing the hardness of his heart, the Lord withdrew His blessing from Sapricius, and would not let him receive the crown of martyrdom. At the last moment, he suddenly became afraid of death and agreed to offer sacrifice to idols. In vain did Saint Nicephorus urge Sapricius not to lose his reward through apostasy, since he already stood on the threshold of the heavenly Kingdom. Saint Nicephorus then said to the executioner, “I am a Christian, and I believe in our Lord Jesus Christ. Execute me in place of Sapricius.” The executioners reported this to the governor. He decided to free Sapricius, and to behead Nicephorus in his place. Thus did Saint Nicephorus inherit the Kingdom and receive a martyr’s crown. Troparion — Tone 4 Your holy martyr Nicephorus, O Lord,/through his suffering has received an incorruptible crown from You, our God./For having Your strength, he laid low his adversaries,/and shattered the powerless boldness of demons./Through his intercessions, save our souls! Kontakion — Tone 1 Bound with chains of love, O Nicephorus,/you demolished the malice of hatred./And when beheaded, you became a holy martyr for the Incarnate Savior./Pray to Him for us who praise your glorious memory in song. Подпишитесь на рассылку Православие.Ru Рассылка выходит два раза в неделю: Мы в соцсетях Подпишитесь на нашу рассылку |
|
|
