| - То есть он должен проповедовать, помогать ближнему? - Не только. Самое главное - он вносит в мир крохотный элемент другого типа жизни. Вот моя крестная, нянечка, внесла такой элемент. И я забыть не смогу никогда, что видела такого человека и знала его. Она была совсем близкой к Евангелию. Безденежная слуга, она жила как совершенная христианка. Никому никогда не сделала зла, не сказала обидного слова. Помню, только один раз... Я была еще маленькая, родители уехали куда-то, а я каждый день писала им письма, как мы договорились. И вот одна женщина, которая была у нас в гостях, смотрит на это и говорит: " Ну как бороться с чувством долга у ребенка? Никогда, деточка, не делай того, чего не хочется. И будешь счастливым человеком " . И тут моя нянечка побледнела и сказала: " Простите нас, пожалуйста. У вас - свой дом, у нас - свой " . Так один раз за всю мою жизнь я услышала от нее резкое слово. - Ваша семья, родители, были другими? - Моя бабушка, Марья Петровна, тоже никогда не повышала голос. Она ушла из школы, где работала учительницей, потому что там надо было говорить антирелигиозное. Пока дедушка был жив, она при нем ходила настоящей дамой: в шляпке, в пальтишке строгом. А потом переехала к нам. И ей, очень жесткому, видимо, по типу человеку, было с нами, безалаберными, нелегко. Вот моя мама, ее дочь, вот ее невенчанный муж, кинорежиссер и вообще богема... Про то, что он еврей, бабушка не говорила никогда, потому что нормальный христианин не может быть антисемитом. А сколько она со мной перемучилась! Я, семнадцатилетняя кретинка, не учившаяся в школе, попала в университет и там чуть с ума не сошла от восторга, успехов, влюбленностей... И если вспомнить все глупости, которые я делала! Влюбилась и утащила дедушкино обручальное кольцо, считая, что великие чувства, которые я испытывала, дают мне право набить ватой это кольцо, надеть его на палец и с ним ходить. Нянечка, наверное, мягче бы сказала, а бабушка жестко: " Не делай этого. Глупости " . - И это - жестко? - Для нее - очень. А мама, чтобы я одевалась более модно, чем я считала возможным после бабушкиного и нянечкиного воспитания, могла биться головой о стену, чтобы доказать мне что-то. Но ее, истерзанную богемной жизнью, тоже чуждой ей по ее воспитанию, которую она, однако, вынуждена была вести, нельзя судить. И всегда она считала, что должна меня отговорить от веры, поскольку я себя гублю. Даже Мессинга приглашала привести меня в чувство. Нет, она не боролась с христианством, просто понимала, что дочке будет тяжело. И не потому, что мы жили в Советском Союзе, где объявили, что Бога нет. В любом веке родители стараются отговорить детей от христианства. |
| Кольцевая линия судьбы «Я так воспитан. Чужого мне не надо. С шести месяцев меня растил дедушка, он был священником, и я до сих пор, слава Богу, еще помню то, чему он меня учил», — объяснил Харрис. Строгое воспитание и честность человека, просящего на улице милостыню, заинтересовали местную прессу, и Харрис не остался без внимания. 26 февраля, 2013 «Я так воспитан. Чужого мне не надо. С шести месяцев меня растил дедушка, он был священником, и я до сих пор, слава Богу, еще помню то, чему он меня учил», — объяснил Харрис. Строгое воспитание и честность человека, просящего на улице милостыню, заинтересовали местную прессу, и Харрис не остался без внимания. Для честного американского бомжа собрали 150 тысяч долларов Иногда люди путают одни предметы с другими: например, в магазине вы можете случайно дать кассиру десять рублей вместо, скажем, пятидесяти копеек. Бывает же такое. И обычно вам указывают на вашу ошибку. А бывает и так, что вместо пары монет человек отдает бездомному, просящему милостыню, свое обручальное кольцо — и не замечает этого. Ну а бомж, конечно, замечает. И возвращает кольцо, потому что понимает: человек ошибся. Правда, так бывает. Есть мнение, что американские бомжи сильно отличаются от российских. И те, и те, конечно, сидят на улицах в компании собак и себе подобных и ждут, когда кто-нибудь поможет им чем сможет. Но если, например, американскому бездомному захочется покурить, то он подойдет к человеку, в руках которого заметил пачку, и спросит, не хочет ли тот по сходной символической цене продать ему одну-две сигареты. Естественно, курильщик ничего продавать не будет, а просто достанет из пачки сигарету и отдаст ее бродяге. И ритуал вежливости будет соблюден. Впрочем, некоторые из тех ребят, что по какой-то причине вынуждены жить на американских улицах, оказываются и вовсе представителями той породы воспитанных и одновременно честных людей, что так редко встречается сейчас и среди счастливых обладателей крыши на головой. Вот Билли Рэй Харрис оказался человеком хоть и бездомным, но все-таки не безмозглым и уж точно не бессердечным. |
| — Сколько ты задолжал? — спросила она. — Актерам и всем прочим? — Фунтов сто пятьдесят, — ответил я. — Так что же ты сидишь, сложа руки? Если ты не выплатишь все, до последнего пенни, то будешь самым непорядочным человеком в Лондоне. Блеск ее серых глаз насторожил меня. Я начинал ее бояться. Она была способна на все, и я это знал. — Немедленно ступай домой, — велела она, — и напиши что-нибудь смешное — фельетон, юмореску, что хочешь. Запомни: смешное. Отправишь мне по почте. Крайний срок — завтра. Дэн перебрался в Лондон, издает новый еженедельник. Я отдам твою вещь в переписку и чистовик пошлю ему. Кто автор — говорить не буду. Просто попрошу прочитать и дать заключение. Если ты не стал совсем уж размазней, то напишешь что-нибудь этакое, что порадует читателя и за что заплатят деньги. Заложи кольцо, что у тебя на пальце, и позавтракай как следует. Это было матушкино обручальное кольцо, единственная оставшаяся у меня вещь, прямо не служащая удовлетворению жизненных потребностей. — Будь она жива, она бы тебе помогла. Но сейчас тебе никто не поможет — только ты сам. — Она посмотрела на меня — Мне пора. Да, чуть не забыла. Б., — она назвала фамилию драматурга, у которого Вейн украл пьесу, — вот уже три месяца разыскивает тебя. Если не будешь дураком, то избавишься от ненужных терзаний. Он и не сомневается; что рукопись украл Вейн. Тот как-то навестил его; после его ухода Б, захотелось перечесть пьесу; сиделка искала, искала, да так и не нашла. Да и характер этого человека хорошо известен. Как, впрочем, и твой. Не будем вдаваться в подробности, — засмеялась она, — но мерзавцем тебя никто не считает. Она было собралась подойти ко мне поближе, но передумала. — Нет, — сказала она. — Руки тебе подавать не буду, пока не рассчитаешься с долгами. Тогда я буду знать, что ты — мужчина. И она пошла не оборачиваясь. Я долго смотрел ей вслед, пока слепящее глаза солнце не разделило нас дымкой золотого тумана. И я пошел приниматься за работу. Глава IX Принцесса с золотыми волосами посылает Полу колечко. |
| И вот тут-то человеку можно опереться только на веру, на доверие Богу, Который говорит: так будет. И еще на опыт. Достаточно внимательно посмотреть на опыт человечества, на близких наших, на знакомых, на тех, о ком мы читаем в книгах, на исторические личности, и мы увидим, что законы эти действуют неукоснительно. Таких законов немало, но мне хочется в заключение нашего разговора о семье особенно заострить внимание на таком правиле: «Блаженней дающий берущего» или «Блаженнее давать, нежели принимать» ( Деян. 20:35 ). Блаженней значит счастливей. Хотя слова «счастье» и «блаженство» не совсем синонимы, но все-таки эти понятия очень близки. То есть тот, кто дает, счастливей того, кто берет. В более широком смысле, «давать» означает «служить». Сам Господь сказал: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» ( Мф. 20:28 ). И когда Он умывает ноги Своим ученикам, то дает нам пример, как надо строить свои отношения с другими: не ждать, чтобы тебе служили, а самому служить. Разумеется, это не так просто. Мы хотим и ждем, чтобы служили нам, чтобы заботились о нас, помогали нам. Ведь мы уже говорили о том, что человеческая природа падшая, то есть поврежденная со времен грехопадения. И одно из проявлений этой падшести заключается в том, что человек чаще всего бывает эгоистичен, он больше настроен на то, чтобы ему служили, а не на то, чтобы самому служить. И вот снова возвращаемся к семье. Семья — это как раз и есть тот организм, члены которого служат друг другу. Если я смотрю на семью как на то, что доставляет мне определенное удобство, преимущество, комфорт — то есть служит мне, — моя семья будет несчастной. Если же семья — это объединение тех, кто намерен не брать себе, а отдавать себя, — то здесь возможно подлинное счастье. Мне вспоминается такой забавный случай: когда меня рукополагали в диаконы, у меня на правой руке было кольцо. Я тогда еще не знал, что в Православной Русской Церкви не принято священнослужителям носить обручальные кольца, и поэтому свое кольцо не снял. |
| Мое непосредственное чувство протестовало против смертных казней. Убийство человека человеком мне представляется противоестественным. Нарушением основного закона жизни. Еще дни томления и тоски. Увели и Мариенгофа. Это был красивый, еще молодой человек с большими синими глазами и черной бородкой мушкетера. Я увидел его, когда меня вели по двору. Он мне делал какие-то знаки, проводя под глазами. И я подумал – это слезы, знак нашей обреченности. И вот пришли с объявлением приговоров по всему делу. Иваницкому – изолятор. Брайнину, Абраше Шрейдеру увеличили срок наказания. В приговоре я не упомянут. А список был очень длинный. Что же это значит? Почему меня обошли? Нас повели в баню. Баня была на сваях. Когда я мылил руку, с пальца соскользнуло обручальное кольцо и скатилось в щель. Исчезло. Я заметил это, когда вернулся в камеру. Мне казалось, что меня покинула моя жизнь. Я был в таком отчаянии, что все сидевшие со мной потребовали, чтобы стражники провели меня опять в баню. Я разделся и полез под пол. В темноте начал шарить в липкой тине. Как же здесь найти! А стражники кричат: «Давай! Скорей! Эй, пошевеливайся! Ну, хватит!» И – о чудо! – я ощутил кольцо в руке. И вся душа перевернулась, посветлела. Теперь я готов ко всему. Подведена черта, и с заветным кольцом на пальце я могу выйти из жизни. Я так живо и сейчас помню тот покой, который спустился мне на душу. Сколько еще прошло дней – не знаю. Время потеряло свой вес. В барак заглянула белая ночь. Вошли двое и вызвали меня и Тележинского (с которым я оказался в одном бараке). Я вышел из барака и, глядя на небо, радовался. Значит, я увижу в последнее мгновение небо. Мысль о смерти где-нибудь в подвале очень страшна мистическим ужасом. Нас отвезли на Попов остров и посадили в трюм пароходика. Значит, на Соловки, а дальше куда? На Секирную гору вслед Курилке, Мисюревичу? Едем по морю. Тлеет заря. Огромные чайки (бакланы) крутятся над нами, как стая воронов, и крик такой тревожный, жалобный... Грозные стены монастыря из гигантских валунов. |
| – Чем могу служить? – Я жду здесь уже… – начал с бешенством Малыш. – Вы могли бы позвонить, – холодно прервал его портье и открыл большую книгу для регистрации приезжих. – Мне нужен номер, – продолжал Малыш, – двойной номер. Портье внимательно осмотрел Роз, стоявшую за спиной Малыша, и перевернул страницу. – У нас нет свободных номеров, – ответил он. – Мне не важно сколько это будет стоить, – настаивал Малыш, – я возьму люкс. – Ничего свободного нет, – сказал портье, не поднимая глаз от книги. Пробегавший мимо рассыльный с подносом остановился, глядя на них. Малыш продолжал тихо, но в голосе его звучало бешенство. – Вам не удастся спровадить меня отсюда. Мои деньги не хуже, чем у других. – Безусловно, – согласился портье, – но бывает так, что нет свободных номеров. – Он повернулся к ним спиной и взял в руки банку с клеем. – Пошли из этой вонючей ямы, – обратился Малыш к Роз. Он сбежал вниз по ступенькам, мимо старых дам, слезы унижения навернулись ему на глаза. У него было безумное желание крикнуть всем, что они не имеют права так с ним обращаться, что он убийца, не боится убивать людей, а поймать его не могут. Его так и подмывало похвастать этим. Он не хуже других мог позволить себе пожить в таком месте – у него ведь были машина, адвокат, двести фунтов в банке… – Вот если бы у меня было обручальное кольцо… – начала Роз. – Кольцо?… Какое еще кольцо? – бешено набросился на нее Малыш. – Мы не женаты. Запомни это. Мы не женаты… – Но внизу на улице он с огромным напряжением взял себя в руки и с горечью вспомнил, что ему и дальше предстоит притворяться. Заставить жену давать показания, конечно, нельзя, но ничто не может остановить жену, кроме любви… похоти " , – подумал он с смутным страхом и, повернувшись к ней, неумело извинился. – Они меня разозлили, – с трудом выговорил он, – видишь ли, я ведь обещал тебе… – Это неважно, – ответила девушка. И вдруг, взглянув на него широко открытыми, удивленными глазами, она бодро заявила: – Ничего не может испортить сегодняшний день. |
| 30 ноября 1729 года состоялось торжественное обручение царя Петра II с княжной Екатериной Долгоруковой, сестрой князя Ивана, а вскоре после этого обручился и Иван Долгоруков с 16-летней Натальей Шереметевой. Обручение состоялось в Москве в канун Рождества 1729 года, в присутствии всей императорской фамилии, министров, дипломатов, генералитета и знати. «Обручение наше было в зале духовными персонами, один архиерей и два архимандрита», – пишет Наталья. Кольцо жениха стоило баснословной по тем временам суммы: 12 тысяч рублей, а невесты – 6 тысяч. Пышная помолвка и роскошные подарки вскружили Наталье голову. Думается, что со стороны невесты это было серьезное чувство, а со стороны жениха то был брак по расчету, ведь юная Наталья была самой богатой невестой в России: владения отца простирались от Урала до западных границ страны. Иван надел невесте на палец обручальное кольцо со словами: «Верен буду тебе, яко мой пес… Дай только местечко в сердце своем. А ты-то уж так люба моему сердцу, так люба…» Возможно, что любовные похождения жениха были известны Наталье, но она не придала слухам о них никакого значения: она была слишком юна, чиста и доверчива, а потому идеализировала жениха, одним словом, любила его и была счастлива. Внезапная смерть от оспы юного императора Петра II (15 января 1730 года), покровителя Долгоруковых, разрушила все мечты молодых людей на счастливую, беспечную жизнь. На престол вступила Анна Иоанновна и, как это обычно бывает в подобных случаях, подвергла опале фаворитов прежнего царя. Все благополучие семьи Долгоруковых разом рухнуло. В день похорон императора Наталья Борисовна пребывала в полуобморочном состоянии, видя из окна, как во главе похоронной процессии идет ее любимый, бледный, с низко опущенной головой, подавленный горем от потери юного друга и покровителя, предчувствуя грядущее гонение. Несмотря на уговоры родни, Наталья была непреклонна в своем решении не бросать жениха в беде Приближалось время свадьбы. Все родственники невесты прекрасно понимали сложившуюся ситуацию и всячески старались не допустить брак с Долгоруковым, над которым нависла угроза опалы. Несмотря на уговоры родни, Наталья была непреклонна в своем решении не бросать жениха в беде: |
| Несколько недель спустя доктор Пларр рано проснулся. Была суббота, и утром он не был занят. Он решил, пока еще свежо, почитать несколько часов на воздухе, но лучше сделать это не на глазах у своей секретарши, признававшей только «серьезную» литературу, в том числе и произведения доктора Сааведры. Он взял сборник рассказов Хорхе Луиса Борхеса. С Борхесом у них были общие вкусы – доктор унаследовал их от отца: Конан Дойл, Стивенсон, Честертон. «Ficciones» [ " Вымыслы " (исп.)] будут приятным отдыхом от последнего романа доктора Сааведры, который он так и не смог осилить. Он устал от южноамериканской героики. А теперь, сидя у статуи героя-сержанта (еще один образчик machismo), который спас Сан-Мартина лет этак полтораста назад, он с огромным удовольствием читал о графине де Баньо Реджио, о Питтсбурге и Монако. Ему захотелось пить. Для того чтобы как следует насладиться Борхесом, его надо жевать, как сырную палочку, запивая аперитивом, но в такую жару доктору Пларру хотелось выпить что-нибудь более освежающее. Он решил зайти к своему приятелю Груберу и попросить немецкого пива. Грубер был одним из самых давних знакомых Пларра тут в городе. Мальчиком он в 1936 году бежал из Германии, когда там усилились преследования евреев. Он был единственным сыном, но родители настояли, чтобы он бежал за границу, хотя бы ради того, чтобы не прекратился род Груберов, и мать испекла ему на дорогу пирог, где были спрятаны небольшие ценности, которые они смогли ему дать: материнское кольцо с мелкими бриллиантами и золотое обручальное кольцо отца. Они сказали, что слишком стары, чтобы начать новую жизнь в чужой части света, а даст бог, слишком стары и для того, чтобы представлять опасность для фашистского государства. Он, конечно, никогда больше о них не слышал: они приплюсовали еще одну жалкую двойку к великой математической формуле «Кардинального Решения Вопроса». Поэтому Грубер, как и доктор Пларр, рос без отца. У него не было даже семейной могилы. Теперь он держал на главной торговой улице фотомагазин, его нависшая над тротуаром вывеска и рекламные объявления напоминали китайские лавчонки. Одновременно он был и оптиком. «Немцы, – как-то сказал он Пларру, – пользуются доверием как химики, оптики и специалисты по фотографии. Куда больше людей знают имена Цейса и Байера, чем Геббельса и Геринга, а тут у нас еще больше знают Грубера». |
| Часть I. Методы и обстоятельства применения пыток украинскими силовиками Жестоким и систематическим избиениям подвергается подавляющее большинство захваченных украинской стороной. Например, пострадавший Андрей рассказывает, как его избивали и подвешивали на крюк в СБУ: «Нас задержали сотрудники СБУ, переодетые в форму ГАИ. Отвели в блок-пост, угрожали, приставляли оружие, говорили: " Мы тебя сейчас застрелим, нам за это ничего не будет " . Угрожали пытками током, били ногами в голову, это там же, на посту. Наручники постоянно были затянуты настолько, что руки синели. Отвезли в СБУ, там уже продолжилось то же самое, только с использованием уже пластиковых бутылок, наполненных водой, наручники сзади - и на крюк. Позабирали абсолютно все - все личные вещи, телефоны, деньги, карточки - все, что было. Ничего не вернули, даже когда мы выходили на обмен " . Ополченец Сергей тоже рассказывает, как его подвешивали на цепи в наручниках: «Нас захватили около Луганска , отвезли на площадку вертолетную, потом перебросили вертолетом на другую площадку. Оттуда поместили нас в яму, моему товарищу Александру больше доставалось, ввиду того, что при приемке ему сломали нос, били прикладом по голове, разбили голову, сломали челюсть. Потом нас снова перегрузили в вертолет - и в Краматорск. В Краматорске, естественно, снова в ямы, скованные в наручниках, подвешивали цепями к верху и избивали. Потом перевезли в город Изюм, отвели в подвал, мешок на голове, пристегнули наручниками к батарее, растянули на растяжку. Руки онемели, так как это продолжалось в течение трех дней. Отвезли в СБУ, там уже все это сняли, перевязали и обработали руки. Потом нас обменяли». Пострадавший Юрий говорит: «После " неваляшки " меня отвели в помещение бетонное 1,5 на 2,5 метра), пристегнули наручниками к анкерной скобе на стене, посадили, сняли повязку. Через некоторое время туда пришел человек в камуфляже, не представляясь, начал спрашивать, кто я, откуда я, как я сюда попал, почему попал. Он показал шеврон на левом рукаве, зеленый, со знаком укропа, говорит: " Я горжусь, что я укроп " . У меня забрали деньги, золотые украшения - обручальное кольцо, венчальное кольцо, цепочку, крестик. Со мной разговаривал вроде бы вежливо, без угроз, сказал, что я вру, развернулся, ушел. Через некоторое время за мной пришли двое военнослужащих Украины уже в камуфляже, на рукавах у них были желтые повязки, и начали меня избивать. Избивали ногами и кленовой палкой, свежевырезанной из дерева. Удары в основном наносили выше колен до лица, по рукам, избивали до тех пор, пока я не упал. Потом они успокоились, ушли, через некоторое время пришел опять офицер и сказал, что, если я не буду разговаривать, это будет повторяться регулярно и постоянно. |
| Как раз в это время показался позади в лесу 1-й батальон Измайловского полка, посланный генералом Гурко для подкрепления. Граф Шувалов поскакал к нему навстречу и приказал командиру полковнику Клевезалю идти поскорее на помощь Лейб-Гренадерам. При виде безвыходного положения Павловцев и Гренадеров полковник Клевезаль устремился вперед и лишь только махнул саблей, как батальон целиком бросился взапуски. Остановились они только почти у самого редута. Во рву этого укрепления сидели уже кучки нижних чинов всех полков и батальонов, участвовавших в штурме, и не смели высунуться, потому что турки тотчас бы их перестреляли. Это бы и случилось, если бы храбрые офицеры Измайловского полка капитан Божерянов и поручик Крузенштерн не перебегали с несколькими солдатами к самой насыпи редута для того, чтобы не давать неприятелю взлезать на нее и оттуда целить в упор в удальцов. Поручик Павловского полка Кучинский забрался с людьми своего взвода в самый редут и начал поджигать соломенные и деревянные шалаши. Турки расстреливали взвод, но Кучинский упорно держался, рассчитывая, что вот-вот придет помощь. Желая же во что бы то ни стало выгнать русских отсюда, неприятель выслал конницу, которую Павловцы метким огнем каждый раз при натисках отбрасывали, но затем, не получая поддержки, Кучинский принужден был отступить врассыпную из редута. Вот уже ему оставалось пробежать несколько шагов, чтобы лечь в безопасном месте, как пуля догоняет его, ударив в ногу и, по несчастью, прямо в жилу; так кончился день первого русского офицера, который был в большом редуте. Во время этого штурма Павловский полк потерял еще храброго офицера, подпоручика Мамаева-третьего. Первая пуля ударила его тоже в ногу и заставила присесть, так что он не мог больше следовать за бегущей ротой. Оставшийся при нем унтер-офицер хотел, было, его перенести в более безопасное местечко, но подпоручик Мамаев не позволил, говоря: «Оставь, дружок, не стоит, все равно умру, – и, снимая с руки обручальное кольцо и передавая его солдату, прибавил: – Приедешь в Петербург – спроси мою невесту, отдай ей кольцо и поклонись от меня». Пока Мамаев произносил эти слова, вторая пуля, попавшая в ту же рану, раздробила в ноге кость. Почти не обращая на нее внимания, он продолжал говорить: «Отыщи братьев и скажи, что целую их...» – как третья пуля, едва не зацепив за руку солдата, ударила его в грудь и убила наповал. |
|
|
