| - следование отечественным традиционным принципам образования и воспитания, изменение приоритетов в школьной программе по литературе на изучение произведений русской (советской) классики; - запрет всем проявлениям и формам ювенальной юстиции, противодействие скрытым формам пропаганды гомосексуализма и других извращений. В современной России отдельными политическими группами и либеральными деятелями, самопровозгласившими себя «элитой общества», вновь нагнетаются революционные настроения, даются произвольные толкования историческим процессам. Какие меры может противопоставить государство революционным провокациям? Постоянную и плановую заботу о справедливости культурной, социальной, национальной. Нужны самые решительные и неотложные меры «сверху». Если Президент России В.В.Путин предпримет действия по отказу от либеральных «ценностей» и укреплению национальных основ страны, народная поддержка ему будет гарантирована». Андрей Сошенко , публицист, Калуга Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Оставьте комментарий Закрыть Закрыть 12. Ответ на 5., Наталия 2016: для начала, запретить детей четвертовать Если только под угрозой расстрела на месте без предупреждения. Или публичной порки. но все равно будут. 11. Re: Каковы будут новые «майские указы» Президента Путина? Какая разница? Путинцы и подлая сущность Вертикали подписали стране приговор: казнить, нельзя помиловать. 10. Re: Каковы будут новые «майские указы» Президента Путина? В будущих указах каждый хочет увидеть что-то свое из разряда желаемого, но это «свое» у каждого может оказаться прямо противоположным «своему» другого. Так вот, мне видится, что указы будут таковы, что они всем понравятся вне зависимости от смысла и наполнения «своего» у каждого из нас. Конечно, всего-всего, до нашего самого последнего желания, эти указы охватить не смогут, но и разочарованными нас, думаю, не оставят. Кроме, пожалуй, самых глубоко «спящих», ну и всех наших «доброжелателей за бугром». |
| Ваня и бабушка наблюдали работу плотника, который обновлял ограду и крыльцо напротив Ванина окна.– Гляди, Ваня, – говорила бабушка, – плотник выбросил дряблые доски из ограды. На месте остались крепкие доски, но между ними оказались просветы разной ширины. Чтоб закрыть просветы, плотник взял новые доски и начал обтесывать их, сообразуясь с шириной просветов. Плотник думает топором Ваня и бабушка наблюдали работу плотника, который обновлял ограду и крыльцо напротив Ванина окна. – Гляди, Ваня, – говорила бабушка, – плотник выбросил дряблые доски из ограды. На месте остались крепкие доски, но между ними оказались просветы разной ширины. Чтоб закрыть просветы, плотник взял новые доски и начал обтесывать их, сообразуясь с шириной просветов. Теперь плотник посадил новые доски между старыми. И так они плотно сели меж старыми, будто век тут сидели. Теперь хоть молотом бей – ни одна доска не выскочит. И гвоздей не надо. Не гвозди держат, а добрая пригонка. Теперь мастер принялся за крыльцо. Крыша на крылечке была как шапка старая: виду не давала, на глаза лезла Подпирали крышу два столба, вкопанные в землю. Плотник выкопал оба столба и выдернул из земли. Оказалось, столбы сильно подгнили. Плотник начисто огрубил всю гниль и слегка обтесал столбы снизу. Далее, на место нижней худенькой ступеньки он кладет добрую. По концам колоды вырубил гнезда и одним махом посадил в эти гнезда оба столба. Так все рублено и тесано соразмерно, будто эти столбы выросли из колоды и верхушками своими приподняли кровлю крыльца. Крылечко теперь смотрит молодцевато и щеголевато. Теперь плотник сдумал привести крылечные столбы в полную красоту. Он вырезал на столбах пояски, будто браслеты надел. Звенья между поясками сверху и снизу закруглил. Получилось, будто столбы составлены из кувшинчиков. Просто все и нехитро, но как нарядно! Простая снасть топор, но в умелых руках всякое дело родится красовито. Неправильно говорят, что, например, живописец – это художник, а плотник, столяр – это просто рабочий. |
| Но вот – новое время выдвинуло новые вопросы по отношению к математике. Я формулировал бы общее содержание этих вопросов так: имеют ли всеобщую значимость математические формулы и теоремы? Если математические принципы прирождены нашему духу и все содержание математики есть развитие этих принципов по законам нам прирожденной логики, тогда в сети наших формул мы должны уловлять всю вселенную, и бытие несогласное с этими формулами для нас недопустимо. Но вот – новые теории говорят нам: основоположения математики выведены из ограниченного опыта и не только ко всему универсу их нельзя прилагать, но рискованно распространять их и вообще на величины значительно превосходящие, те, которые были получены в опыте. Лаппаран о происхождении геометрических аксиом рассуждает так. «Прежде всего, у нас существует, в силу собственно нашей организации, очень ясное чувство направления, следуя которому мы осуществим наименьшее усилие движения при пробеге. Для этого нужно, чтобы наш взгляд не покидал ни на одну минуту определенную часть достигаемого предмета, на столько малую, что ее поверхность кажется не заслуживающей внимания и сводится на практике к тому, что мы называем точкой. Она будет, как говорят по военной теории, точкой направления; верный инстинкт нам подсказывает, что, если это условие постоянного прицела (devisée cinstapté) выполнено, и наши глаза не совершали никакого иного движения ни справа налево, ни сверху вниз, то мечта о минимальном усилии будет осуществлена. Природа дает нам, за исключением твердости, представление об этом идеальном пути в спокойной поверхности воды, где верно направленный челнок позволяет следовать по желанной траектории, с другой стороны, нет особенно ощутительной разницы между этой совершенной водяной плоскостью и поверхностью больших равнин с постоянным уровнем, которые так часто расстилаются на берегах морей или озер. Таким образом, следуя этим путем в указанных условиях, мы приходим к мысли о плоскости, поверхности, лишенной неровностей и кривизны, где работа, нужная для ходьбы, сводится единственно к усилию перемещения, требуемого расстоянием, без всякого вмешательства тяжести, так как здесь не существуете ни подъема, ни спуска. |
| Я проскальзываю в темный коридор, тихо вхожу в кабинет и усаживаюсь на большой клеенчатый диван. Здесь так хорошо тихо-тихо сидеть в полутемном уголке, прислонясь горячей щекой к холодящей клеенке дивана. Отец сидит за письменным столом. Горит лампа. Я слышу только короткий знакомый стук отсчитываемых монет: чок-чок-чок… На столе груда медных денег, с краю счеты. Пальцы отца ставят все новые и новые кучки медяков. Я знаю хорошо. Вон самые крупные – идут ряд за рядом, как домики с трубами. Это пятаки. Четыре столбика по десяти пятаков и пятый сверху. Отец считает: – Два с полтиной… да еще… два с полтиной… Откладывает на счетах, и мне слышится, как и костяшки как будто повторяют за ним: «Чик-чик… два с полтиной…» Вот маленькие, «тройчатки», кучки трехкопеечных, еще дальше – совсем маленькие, «семитки», – по две копейки. Много, много денег. Отец мне кажется самым богатым человеком. Каждое воскресенье он сидит вечером в кабинете и пощелкивает на счетах, складывает медные деньги в серенькие мешочки и потом отшвыривает эти мешочки с тупым звуком на пол, в уголок. Эти мешочки приносит к нему толстый приказчик Василий Васильевич. У этого Василия Васильевича какие-то странные глаза. Стоя в дверях кабинета, он всегда говорит с отцом, а одним глазом пристально смотрит на меня, а если заговорит со мной, этот глаз начинает глядеть вбок. Говоря с отцом, Василий Васильевич переминается с ноги на ногу, очень тихо сморкается в красный платок, голос его становится совсем тонким, так что я даже боюсь, что у него горло тоже сделается тонким и перервется. Он, очевидно, не любит или не умеет говорить, потому что всегда почти повторяет только одно: – Будьте покойны-с… Понимаю-с… При этом у него выходит: «Будькойныс» и «пымасс». Я знаю, что отец любит, чтоб я сидел на диване в уголку. Он всегда, бывало, кликнет: – Эй, капитан! Лезь на свое место! Иногда, постучав на счетах, он обернется, взглянет на меня, кивнет головой, подмигнет и опять начинает считать. И дремлется мне, и тихо, и тепло на душе. |
| Старик равнодушно смотрел на оседавшую землю. Ему казалось это естественным. В руднике он родился, — в руднике и помрёт. Странно было бы, если бы он там, наверху, окончил свою неприглядную жизнь. А здесь это так просто, так естественно. Здесь, ведь, он у себя. Он помнит, как заболел раз, ещё не стар был, — и наверх не вышел: в своей ячейке отлежался. Есть приносили ему товарищи. Целую неделю трясло его, а потом опять за работу принялся. Часто старик оставался здесь на ночь и спал на мягкой руде. Земля, с её звёздною ночью, с её солнцем, когда-то манила его, давно уже. Молод он был. Ну, а теперь что в ней? Здесь, внизу, тепло, хорошо ему даже, — только место бы посуше, а жить можно!.. Целыми водопадами стремились вниз ручьи… Сквозь шум воды старик различал дробную тревогу, отбивавшуюся кайлами в твёрдой породе, глухие удары взрывов в отдалённых штольнях, отзвучия говора… Вон, в стене колодца зияют круглые дырья старых штолен. Там мрачно и глухо. Они выработаны и давно оставлены. Теперь уже во втором слое породы кипит труд человека. А ему памятны, хорошо памятны эти старые штольни. В каждой из них изводил он свою молодую силу, каждую поливал своим потом. Он привстал в бадье и посмотрел вниз: там мелькали огоньки таких же лампочек как и его; оттуда нёсся целый вихрь постепенно затихавших звуков. Там тускло поблёскивала вода, затопившая совсем дно этого колодца. Никакие машины, никакие трубы не могли отвести её. Сверху падали новые и новые волны горных потоков… А останови машину на час, — и весь рудник бы залился, вода прорвалась бы в штольни и затопила бы в ячейках работавших там людей… “И воду Бог держит, — думал про себя старик. — И землю, и воду!..” Качнувшись ещё раз на своих ржавых звеньях, бадья закружилась и, наконец, остановилась, погрузясь в воду, заливавшую дно шахты. Со всех сторон подбежали сюда рабочие с лампочками. — Эге, кого Бог послал! — смеялись они. — Старичок Божий, здравствуй! Вынули они его оттуда, подставили ему доску. И он снял, по обыкновению, шапку и низко-низко поклонился им. Только мелькнули в воздухе жёлтые вихры на его висках. |
| В первую очередь, пока еще идет вода, открыть все краны и, взяв ведро или другую подобную емкость (горшок из-под цветка, кинескоп разбитого телевизора и пр.), в крайнем случае — хорошо промокшую ткань, смочить с двух сторон входную дверь и близкие к ней стены. Щели между косяком и дверью, и особенно дверью и полом, загерметизируйте с помощью любого, желательно плохо горящего материала. Саму дверь завесьте сверху донизу одним, а лучше двумя мокрыми одеялами или другой тканью. Таким же образом заделайте вентиляционные отверстия, по которым также может распространяться дым. Облейте водой пол. После этого можно открыть окно, в которое выкинуть все легковоспламеняющиеся и особенно синтетические вещи. Если окно растворить раньше, до того как заделаете дверь, оно потянет к себе огонь. Сами смочите одежду, поставьте рядом с собой запас воды и мокрых тряпок, защитите влажной тканью нос и рот и устройтесь где-нибудь вблизи окна, чтобы прибывшие пожарные легко могли заметить вас с земли. Для привлечения внимания размахивайте какой-нибудь тряпкой. Дышать можно через небольшую щель, слегка приоткрыв окно. Более безопасно укрываться в лоджиях и на балконах, так как у вас появляется дополнительный рубеж обороны — балконная дверь. Застекленные балконы являются отстойниками дыма, поэтому при его появлении лучше выбить несколько стекол. Еще и потому, что на балконе вас плохо видно. ! Как бы вам ни было жарко и страшно, как бы вы ни задыхались — не вздумайте прыгать вниз. Прыжки из окон и с балконов, расположенных выше четвертого этажа, в половине случаев заканчиваются смертельным исходом. Сидите до победного конца. Пожар не конец света, кто-нибудь рано или поздно вас спасет. Если пожар серьезный, к нему со всех сторон подтягиваются все новые и новые пожарные машины. Дойдет очередь и до вас. К сожалению, страх и паника очень часто толкают людей на безрассудные поступки, толкают вниз. Отчего они и погибают. По мере наступления огня смещайтесь дальше на подоконник. Если вы боитесь упасть, потеряв от дыма сознание, подвяжитесь к перилам балкона, случайному выступу на внешней стороне стены какой-нибудь веревкой, в крайнем случае к батарее центрального отопления в комнате. |
| Мгновенно десятки рук протянулись к нему, десятки копий пронзили бока его коня; но ряды в это время смешались, и прежде чем строй был восстановлен, один из жмудских бояр, который был поближе, тоже бросился в гущу немцев, за ним ринулись Збышко и чех, и ужасное смятение стало возрастать с каждой минутой. Другие бояре, хватая тела убитых, тоже стали кидать их на острия копий, а с флангов опять нажали жмудины. Стройный отряд заколебался, дрогнул, как дом, в котором треснули стены, раскололся, как дерево под клином, и наконец рассыпался. Битва в мгновение ока обратилась в резню. В закипевшей свалке немецкие копья и бердыши оказались совершенно бесполезными. Зато клинки конницы со скрежетом рубили головы. Кони напирали на толпу, опрокидывая и топча несчастных кнехтов. Всадникам легко было рубить сверху, и они разили без отдыха, без передышки. С обеих сторон дороги высыпали все новые и новые толпы диких воинов в волчьих шкурах и с волчьей жаждой крови в груди. Их вой заглушал мольбы о пощаде и стоны умирающих. Побежденные бросали оружие; одни пытались скрыться в лесу, другие, притворяясь убитыми, падали наземь, третьи, закрыв глаза, просто замерли на месте, и лица их были бледны как полотно; некоторые молились, а один кнехт, помешавшись, видно, от ужаса, играл на пищалке, улыбаясь и поднимая к небу глаза, пока жмудский воин не размозжил ему дубиной голову. Лес перестал шуметь, словно ужаснулся смерти. Наконец горсть крестоносцев растаяла. Только по временам из кустов долетал отголосок короткой схватки или пронзительный отчаянный крик. Збышко и Мацько, а за ними все всадники бросились теперь на конницу. Она еще оборонялась, построившись в круг, как всегда оборонялись немцы, когда неприятелю удавалось окружить их превосходными силами. Под крестоносцами были добрые кони, доспехи у них были лучше, чем у пехоты, и дрались они храбро, с удивительным упорством. Среди них не было ни одного рыцаря в белом плаще; отряд состоял преимущественно из среднего и мелкого прусского дворянства, которое по призыву ордена обязано было идти на войну. Кони большей частью были тоже в броне, некоторые в попонах и все с железными налобниками, посредине которых торчал стальной рог. Командовал конницей высокий, стройный рыцарь в темно-голубом панцире и таком же шлеме с опущенным забралом. |
| То и дело она находила всё новые и новые следы прошедшего несчастья и никак не могла успокоиться. В доме не было, пожалуй, ни одной вещи, над которой она не горевала бы по двадцать раз, утверждая, что та теперь никуда не годится. При этом она держалась с таким видом, как будто у неё были серьёзные основания жаловаться на незримого автора всего этого безобразия, хотя всем остальным казалось, что большая часть её хозяйства была такой же добротной, как и прежде. Тщетно брат пытался успокоить её, говоря, что в других домах, особенно в нижней долине, люди пострадали гораздо сильнее. Она же всякий раз отвечала, что если бы Снежка спасти так и не удалось, то он и сам бы жаловался об одной этой потере в сотни раз больше, чем она. И поскольку фермер был человеком честным и подозревал, что говорит она сущую правду, он неизменно замолкал. Он так ни разу и не поблагодарил Гибби за спасение Снежка: разве блаженный дурачок способен понять, что такое благодарность? Но с тех пор он стал разговаривать с Гибби гораздо мягче и добрее, что для того было лучше всех иных благодеяний. Гибби был доволен — и посему я больше не скажу об этом ни слова. На следующий день обеденная провизия сама пришла в гости к Джин Мейвор. Её брат писал потом приятелю, что она нашла на заднем дворе уйму всего съестного: прекрасного лосося, щуку, зайца, куропатку, индейку, а ещё дюжину–другую картофелин вперемешку с репой. Всё это (кроме индейки, которая (увы!) была одной из любимиц хозяйки) приплыло сверху по ручью и, всем на радость, добралось до фермерской кухни. После обеда Гибби снова появился на ферме, чтобы забрать Роберта и Джанет назад домой. Дорога оказалась неблизкой, потому что много раз приходилось идти в обход. По пути они несколько раз отдыхали в соседских домах и видели там много горя и убытков. Добрались они только к вечеру. В доме было сухо, тепло и чисто. Джиневра, как настоящая леди, тщательно подмела дом, предоставивший ей убежище от непогоды. Воистину благородные леди часто так и поступают, и, быть может, эта работа пристала им гораздо больше, чем они думают. |
| «Мы, служители Христовы, каждого приемлем, и состоя в звании как бы привратников, оставляем дверь незатворенною; итак, можно тебе взойти и с душою оскверненною грехами, и с намерением нечистым. Взошел ты, удостоен, имя твое записано. Видишь ли сие важное церковное чиноположение? Созерцаешь ли порядок и благочиние? Чтение писаний? Присутствие Священнослужителей и непрерывность поучений? Возблагоговей пред местом сим и научись из созерцаемого…Если душа твоя облечена в одежду сребролюбия, то взойди одевшись иначе: скинь одежду прежнюю, не закрывай; скинь одежду любострастия и нечистоты, и облекися в светлую одежду целомудрия. Я возвещаю тебе прежде, нежели приидет Жених душ Иисус, и увидит одежды. Много тебе на это времени… Много способного времени — и раздеться и измыться, и одеться и взойти. Если же ты останешься в злом произволении своем; то и проповедующий тебе не виноват будет, а ты не надейся получить благодать. Вода тебя примет, но дух не примет. Кто видит на себе рану, тот да приложить пластырь; кто пал, да восстанет, Никто из вас да не будет Симоном, да не будет в вас ни лицемерия, ни любопытства о сем деле». То есть, крещение может быть тождественным рождению свыше, от воды и духа, оно призвано стать таковым…, но может и оказаться пустой формальностью! А именно, в тех самых случаях, о которых, например, свидетельствует отец Геннадий Фаст : «Почти никогда не бывает так, чтобы человек пришел креститься для прощения грехов, как сказано в Символе веры. Но зато очень часто крестятся по традиции, из патриотизма, а еще чаще – чтобы была какая-то защита, чтобы в жизни везло и т.д. И уж совсем печально, когда крестятся потому, что иначе бабка не берется лечить – т.е. получается крещение не для прощения грехов, а для совершения греха» . Но кроме богословской и вероучительной проблемы, связанной с далеко не одинаковыми представлениями у многих православных о Боге и спасении человека, есть еще одна весьма болевая точка нашей церковной жизни. Лет 20 назад во многих горел пионерский энтузиазм при возрождении порушенных храмов или открытии новых приходов. Думали: вот создадутся общины, будут рукоположены новые священники, наладится церковная жизнь, и, грубо говоря, заживем в возрожденной православной России!.. |
| На рынке труда спрос на живописцев практически отсутствует. В эту профессию приходят те, кто по-другому жить не может На все воля Божья, и человек лишь идет по этому пути. Ключевое слово «идет», то есть совершает определенную работу, рискует и выигрывает. Помните известный анекдот, когда один человек твердил всем, что он неудачник, что Господь отвернулся от него, и даже в лотерею он никогда ничего не выиграет. И вдруг услышал голос сверху: так ты хоть билет купи! Глубокий вдох. 2011 г. – Не могу не спросить еще об одной грани вашего творчества – театре. Несколько лет назад состоялась выставка вашей графики «Танец набело». Балет – это давняя любовь? – Театр, балет появились в жизни благодаря моей жене Марине. Царствие ей Небесное, ее не стало 2 года назад. По отношению ко мне она была двигателем, предлагала новые проекты, и благодаря ей я открыл для себя некоторые новые направления в творчестве. Она увлекалась балетом, много писала о нем, была знакома с артистами и хореографами. Когда она училась в Санкт-Петербургском университете на факультете свободных искусств, у нее была курсовая работа, и в силу знакомства в Большом театре она предложила идею – дополнить моими рисунками буклет к спектаклю «Сказка о царе Салтане». Идея понравилась, и проект состоялся. Река, этюд, 2015 Раньше театральная сторона жизни для меня была закрытой. Благодаря Марине я начал рисовать балет. Первый опыт рисования в балетном классе состоялся в музыкальном театре Станиславского, потом мы стали ездить на премьеры и спектакли в Пермь, побывали на Дягилевском фестивале, я рисовал в Большом театре. Окунувшись в атмосферу балета, я понял, насколько притягателен мир закулисья, о котором много слышал, но до конца не понимал. Я попал под обаяние театральной жизни. Класс. 2016 г. Класс. 2016 г. Раймонда. Репетиция. 2018 г. – В этом обаянии театральной жизни что на вас произвело наибольшее впечатление? – Самоотверженность, с которой балетные себя расходуют. Для меня это стало откровением. Срок жизни балетных на сцене очень короткий, и они выкладываются, подчас рискуя здоровьем, чтобы успеть реализоваться максимально. Они осознанно делают ставку на свою короткую сценическую жизнь. То, что мы видим в театре, что делается с легкостью и неизменной улыбкой, – тяжелейший труд. Балетные мне рассказывали, что ощущение такое, будто ноги свинцом налиты, но все равно ты выходишь и выполняешь прыжки. Красота и легкость балета лично у меня вызывает ассоциацию с райской свободой, которая была присуща человеку до грехопадения. Мне кажется, в раю все летали, как балетные, едва касаясь земли. На каком-то этапе, благодаря Марине, мне открылось новое видение человеческой природы. |
|
|
