| Не мало подрывает авторитет свидетельства Герберштейна и сам Даниил. В письме своем на вопрос какого-то, оставшегося неизвестным, своего почитателя, спрашивавшего о состоянии его здоровья, он жалуется на свою болезнь, которая от многих лети времен мучит его, и потом он присовокупляет, что «он пребывает немощен трегубо: главою, нутрем, ногами, и от сих много сугубо и печаль, утеснение и оскудение смысла, и зубом болезни и изнурение, и света очию умаление, и крепости и силы изнеможение» 266 . Здесь мы видим, что митрополит Даниил описывает себя очень дряхлым стариком, постоянно подвергавшимся припадкам разных старческих недугов и болезней. Послание это могло быть написано в самый последний год служения митрополита Даниила русской церкви, и если верить Герберштейну, то в это время ему не могло быть более сорока семи лет. А это такие лета для мужчины, которые никак не могут быть названы старческими. При том нужно принять во внимание и цветущий организм, которым обладал, по словам того же Герберштейна, Даниил, и ту роскошную обстановку, в которой он жил, и блага которой он не хотел игнорировать. После всего сказанного весьма трудно согласиться в полной силе с словами Герберштейна, а скорее всего можно придти к тому выводу, что Даниил родился ранее 1492 года. Во всяком случае разные соображения, говорящие не в пользу свидетельства Герберштейна, за неимением категорических исторических данных противоположного характера, тем не менее не могут уничтожить его в самом корне. Весьма важно в свидетельстве Герберштейна то, что оно принадлежит очевидцу, человеку лично знавшему Даниила, и при том такому человеку, который заявил себя своим беспристрастием. Поэтому можно отвергать только математическую точность показаний Герберштейна, который мог быть введен в заблуждение цветущим видом митрополита Даниила и на основании своего внешнего впечатления дал ему менее годов, чем какие имел Даниил на самом деле. Отсюда удобнее всего свидетельство Гербертштейна понимать в смысле приблизительного указания лет Даниила. |
| В обличениях м. Даниила против роскоши в одежде находится упоминание об украшениях, которые, без исторического освещения их, покажутся не вполне понятными. Так Даниил обличает франтовитых юношей своего времени в том, что «ум их всегда плавает... о ожерельях». Это ожерелье обозначало в древности нечто иное, чем то, что в настоящее время соединяется с этим названием. Древнее ожерелье составляло предмет украшения для мужчин и служило составною частью русской рубахи. Преимущественно обращали внимание на воротник рубахи, который выпускался из-под верхних одежд пальца на два. Этот воротник и назывался ожерельем. Его делали особо от рубахи и пристегали к ней у богатых золотыми и серебряными пуговицами. К русскому кафтану также иногда пристегивалось отложное ожерелье, расшитое золотом и усыпанное жемчугом. На ожерельях кроме жемчуга и камней всегда ставились золотые пуговицы. Даниил и этой принадлежности древнерусского туалета не проходит молчанием. «Ты, говорит он, обличая франтовство, повышаеши под брадою твоею пугвицы, сияющие красно зело и красишися тако, якоже и женам нелепо есть» 1249 . Пуговицы в древнерусском наряде играли большое значение. Они употреблялись не только для застегивания, но и для простого украшения платья. На кафтанах, шубах и других верхних платьях, отличавшихся всегда обилием разрезов, последние застегивались множеством пуговиц. Они нашивались там, где в них не было никакой нужды, напр. на шапках. Пуговицы приготовлялись из дорогих металлов. Особенная драгоценность русских мужских платьев заключалась между прочим в этих пуговицах 1250 . Это щегольство в «пуговицах» и обличает митрополит Даниил. Русские носили пояса или кушаки по кафтану и щеголяли ими не меньше, как и пуговицами. У богачей кушаки делались из богатой материи шелка, атласа, бархата и украшались разными драгоценностями. Пояса украшались золотыми и серебряными бляхами разной величины и формы с жемчугом и драгоценными камнями 1251 . Даниил передает еще, что русские щеголяли и «о иже под срачицею препоясании». Можно думать, что митрополит здесь имеет в виду обыкновенные русские пояса. Название пояса «под срачицею» может быть понимаемо и объясняемо в том смысле, что срачица здесь разумеется кафтан, который и подпоясывается поясом, а поверх кафтана накидывались еще шубы, или ферязи, так что за этими последними плотно скрывался и кафтан, и обтягивавший его пояс. По этому поводу митрополит Даниил говорит: «мы не точию простых и сапогов чрез потребство имеем... и не точию сия, но и под срачицею, иже никомуже зрящу, неции подвизаются препоясание имети драго, серебром и златом утворенна» 1252 . |
| Одно из них, первое, положение излагает общее учение о Промысле Божием. Митрополит Даниил на все пытливые исследования своих современников так формулирует, общее учение о Промысле. «Неподобает нам, говорит он, непостижимое, и недомыслимое, и неисследованное Божие естество и существо испытовати, такоже и о Божественных Его судьбах». Доказательство своей мысли митрополит Даниил основательно видит, в словах св. апост. Павла ( Рим.2:33 ), который действительно называет судьбы Божия неиспытанными и неисследованными. Точно такая же мысль проводится и в других свидетельствах Даниила, заимствованных им одно «от отческих», 810 и другое от «старческого». 811 Настаивая на мысли о непостижимости путей Божественного Промысла, а отсюда и о бесполезности самых попыток к открытию, посредством разных умственных комбинаций, законов этих путей, митрополит вовсе этим не хочет сказать того, чтобы на этом основании никто уже не дерзал рассуждать ни о чем, соприкасающемся с вопросом о Промысле. Он только ограничивает пытливый ум человека, указывая ему границы: «яже Он (Богъ) не повелел, говорит Даниил, не подобает пытати». В этом последнем случае, т. е. когда действия Божии для человека бывают непонятными и неуяснимыми для его ограниченного ума, Даниил советует успокаивать себя выражением чувств благоговения и благодарности к Богу: «егда бо видим что сотворяемо Божественным Его Промыслом недомыслимо нам, о сем дивитися и славити и благодарити, Его подобает». Два основания находит Даниил, по которым он не допускает чрезмерных исследований о действиях Промысла Божия в мире со стороны человека. Первое из них покоится на понятии о Высочайшем Существе, как совершеннейшей правде. Как премудрый и всеправедный, Бог в своих действиях никогда не допускает уклонения от этого закона своей вечной правды. А отсюда естественное следствие, что и во всех даже мельчайших обстоятельствах жизни человеческой, как-бы, по-видимому, они ни были неуяснимы с точки зрения нашей идеи о правде, мы должны видеть проявление высшей правящей силы и правды. |
| К удивлению, главным виновником бедствий для такого просвещенного ревнителя истины и благочестия был тогдашний Митрополит Всероссийский Даниил. Историограф наш называет его гордым. Он известен и по сочинениям своим. Есть в Новгородской Софийской библиотеке рукопись, заключающая в себе 13 посланий Даниила, – а в библиотеке Московской Д. Академии Сборник, содержащий в себе 16 Слов его. В числе Слов сих находится Слово 110 под заглавием «яко прияхом предания писанная и неписанная, и да знаменуем лице свое крестообразно» и пр. В сочинении сем выставляются между прочим свидетельства о двуперстном сложении те самые, какие стали непрестанно повторяться у мнимых Старообрядцев наших, по явном отступлении их от Церкви, т. е. свидетельства Петра Дамаскина и Феодорита. Даниил выставлял тогда в особенности толкование из Бл. Феодорита на слова Псаломские: Жезл Твой и палица Твоя та мя утешиста 111 . Достойно замечания при сем, что Митрополит Даниил не раз заставлял Максима Грека сделать перевод на Русский язык сочинений Феодоритовых; но Максим отказался тем, что некоторые из писаний Феодоритовых могут показаться соблазнительными для малосведущих 112 . Об ослушании не забыл Даниил припомнить Максиму после, при суде над ним. Сила в том: почему Митрополит сей так заботливо хлопотал о переводе Феодоритовых творений? – Потому, вероятно, что «Феодоритово, о еже како креститися и благословити», в Российской Церкви крепко уже распространялось тогда, как доказывают самые списки тогдашнего времени; сам Даниил Митрополит, на основании свидетельства Феодоритова, писал о двуперстном Крестном знамении: но, не зная по-гречески, сомневался, так ли писано о Кресте в подлиннике, как носилось Феодоритово Слово о Кресте в Русских списках. Они, вероятно, кое где находились у нас еще со времен Мартина Армянина. Нельзя было не сомневаться Даниилу. Крестное знамение у нас было тогда в общем употреблении треперстное 113 , а не двуперстное. Последнее входило у некоторых в обычай только частным образом. Нет сомнения, что Максимово мнение о Кресте треперстном, а не двуперстном, совершенно было известно Митрополиту, равно как известно и то, каким образом отзывался Максим о Феодоритовых книгах. Конечно, на вопросы Митрополита о Кресте, Максим говорил то же, что говорят истинные исследователи древностей ныне, что т. е. нет у него ничего такого, что пишется по Русскому сказанию о Крестном Знамении двуперстном, будто бы от Феодорита взятом. Иначе Даниил не преследовал бы просвещенного и благочестивого монаха Максима так жестоко за мнимое развращение «Церковных писаний»: он считал бы его по Крестному знамению и по Аллилуия на своей стороне, – право верующим. Вот и ясная уже примета, что слова в сочинениях Максимовых в пользу мнимого старообрядства о Кресте и об Аллилуия не принадлежат Максиму. Увидим это еще яснее после. |
| Митрополит Даниил также указывает на слабость женщин своего времени и их любовь к искусственной красоте. «Неким женам обычай есть, говорит он, кознию некоею ухитряти себе красоту». Впрочем, митрополит в этом случае не осуждает самих женщин, а слагает вину за это на их мужей. Здесь Даниил является вполне верным понятиям своего времени, когда на жену смотрели не как на равноправного члена семьи, а как на безответную рабу мужа, которая даже сама не может отвечать за себя и во всем должна полагаться на волю своего господина и мужа. Женщины, как мы видели раньше, мотивировали свои склонности к косметическим приправам желанием нравиться своим мужьям. В противовес их мотивам Даниил обращается с таким убеждением к мужьям: «не люби выше меры краситися жене твоей, ибо сия не повелевает Павел, но обычно якоже подобает к благоужению Божию». Изысканность женского туалета к косметические приправы ее лица приносят, по взгляду Даниила, громадный нравственный вред как самим украшающимся женщинам, так и мужьям, равно как посторонним зрителям женском красоты. Женщины, щеголяющие и рисующие поддельною красотою, прежде всего «убытки и протори содевают мужем». Неменьше вреда красящиеся женщины доставляют и самим себе. «Крашения ради, говорит Даниил, мяло по малу в слабость приходят жены: любят ласкардствовати и упиватися и скверная мыслити и глаголати». Самый-же существенный вред от поддельной женской красоты получают посторонние зрители. «От вышемерного украшения многих стяжавает (разумеется женщина) дивитися красоте ее... и отсюду бесчисленных рачителей привлекает... и тако сим прельщающимся взстанет похотение блуда». Дальнейшие последствия известны. Увлекшиеся мужчины начинают добиваться более близкой связи с предметом своего увлечения и на этом пути являются «и исторы, и изнурения... зависть, ревность, вражды, убийства». Во избежание такого опасного зла митрополит Даниил убедительно советует женщинам оставить страсть к чрезмерному украшению и – «всякого ветра зельнейше относить» – от себя всякую мысль о ней 1271 . |
| Митрополит Даниил настойчиво осуждает неразумную жадность высшего класса. «Кая тебе нужа есть, спрашивает он, вещы многы куповати и сим или изгнивати, или от огня, погибати или от татей въсхищатися»? Точно также у него мы находим указание на незаконные насильственные приобретения высших лиц и бояр. «Ты, так обличает митрополит несправедливые захваты своих современников, восхищаеши насильствуя злато, сребро, ризы, домы, нивы, рабы, кони и другие скоты и прочая вещи». Даниил перечисляет те предосудительные средства наживы, какие употреблялись привыкшими к роскошной жизни боярами, когда они успевали, благодаря своей слабости, значительно сократить свои капиталы. Развившаяся страсть к роскоши, ко всем удобствам жизни побуждала их изыскивать средства, часто весьма предосудительным, для того, чтобы поправить свои финансовые обстоятельства. После перечисления предметов, которыми особенно любили щеголять русские бояре, митрополит Даниил продолжает: «и сих ради всех многих доходов взыскуем и аще ти не достанет что, и якоже обыкле еси от безумия твоего многа расхода имети, крадеши, насильствуеши, грабиши, ябедничествуеши, заимаваеши, и, неимея чем отдати бегаеши, запираешися, клятвопреступаеши и иная безчисленная злая содеваеши» 1278 . Особенно много помогало самому легкому и быстрому обогащению ябедничество и шпионство, о которых здесь упоминает митрополит 1279 . Много было и других случаев, где низкая испорченная русская натура вместо честного труда открывала себе источники легкой наживы. Но случалось и так, что все интриги, рассчитанные на наживу из чужого кармана, не удавались и вместо того вся беда обрушивалась на самого интригана. Еще более печальная и жалкая участь постигала лиц, не умевших прибирать к своим руках чужое добро, но сильно развивших в себе страсть к роскошной обстановке. Здесь дело доходило до того, что несчастные лишались рассудка, и оставляли без средств к существованию свою семью: жену и детей. Об этом упоминает митрополит Даниил. «Доколе питание, доколе играние и щапление, доколе дрочение (изнеженность) и тунеядение, говорит он, и от сего заимование, и паки, и кабалы и жене и детем мигание и слезы, самому и исчезновение, и умаизступление»! 1280 |
| Митрополит Даниил, получив от Дионисия послание, ответил ему своим посланием написанным им в октябре 1528-го года 1453 . «Писал еси ко мне, так начинает Даниил свое послание к Дионисию, в послании твоем, яко многа гонения и скорби, и напасти и беды приидоша на тя, и чтобы мне к тебе отписати, како пребывати тебе». Свое ответное послание Даниил посвящает учению о необходимости и благотворности перенесения находящих на человека бедствий и скорбей. В самом начале послания Митрополит высказывает свой взгляд на положение Дионисия. Выходя из общего понятия о монашестве, принимая которое каждый тем самым обещавается «терпети всяку скорбь и тесноту иноческого жития и нести многие напасти и беды», Даниил считает положение Дионисия обыкновенным в жизни каждого и объявляет его нормальным и только в утешение его распространяется о благотворности перенесения скорбей, которые сопровождаются всегда великою нравственною пользой для человека. Страданиями человек «очищается от всякого греха и к Богу приближается и освящается». Благотворное действие выносимых человеком скорбей и бедствий распространяется одинаково на всех – на иноков и мирян, грешников и праведников. Страдающий грешник получает облегчение и ему отсекается бремя грехов; страдания праведника соделывают его душу светлейшею и еще приуготовляют ему большую славу на небе. Впрочем, скорби, страдания и бедствия тогда только сопровождаются нравственною пользою для человека, когда последний переноси их «благодарствене». Многочисленные примеры такого истинно христианского перенесения скорбей представляют из себя люди древности. «Вспомяни древних, мужей, говорит Даниил, како терпяху добре, како вся с радостию претерпеваху сладце – печальная и скорбная и напасти и беды всякия? Аще хощеши пророки, аще хощеши апостолы, аще хощеши мученики, не точию мужи, но и жены много терпения стяжаша, аще хощеши преподобныя отцы, иже в общих житиях, аще хощеши, отшельники и пустынники, яко многоразличные скорби, и беды и напасти пострадаша, и гонения от обители в обитель и от места на место 1454 , и иная многая озлобления, множицею яко и та самая пребывалища и клети, в них же пребываху, немилостиво огню предаша " 1455 . |
| Но что касается его взглядов на истины нравственно-практического характера, то здесь Даниил стоит на строго законной почве и его воззрения на нравственную деятельность человека вполне соответствуют, за немногими частными исключениями, действительному, православному пониманию сущности христианской нравственности. Митрополит Даниил вообще отрицательно относится ко всем проявлениям церковно-обрядового формализма в деле нравственности и его различным крайностям, какими он заявил себя в жизни русских людей XVI века. Митрополит прямо идет в разрез установившимся взглядами на высокое значение одного телесного поста, ослабляет его значение, особенно если он сопровождается крайностями. «Не неразсудне подобает устрояти себе, говорит Даниил в одном своем слове, в скудости пищи и пития, и разслаблятися и не чувствовати и к подвигам не возмогати, но противу силе телесней умерити воздержание не от пищи бо, но от объядения, и не от вина, но от пиянства». Он одобряет пост равно как и всякое исполнение внешних предписаний церкви, но только требует, чтобы он сопровождался другими добродетелями часто нравственного характера: «добро убо пост, говорит архипастырь, но несущим иным добродетелем не возмогает». Митрополит Даниил вполне правильно понимает второстепенное значение обрядов в нравственной деятельности человека. По его взгляду исполнение обрядов тогда только имеет благотворное и спасающее для человека значение, когда оно соединяется со внутренним, благоговейным, сердечным настроением его души. Митрополит ставит всегда на первом плане духовную сторону деятельности человека. Такое суждение о взглядах Даниила на значение обрядов в деле нравственности дают право сделать некоторые его пастырские наставления. «Покажем житие изящно, так поучает он своих пасомых в одном месте, житие, глаголю, не жестоту и поты чрезмерныя, ниже низулегание, и посты и жажды, но не завиди, не лукавствуй, не оклеветай, не лжи, не лихоимствуй, не сквернослови, не обиди, не восхищай чужих, но буди прост, тих, любовен, милостив» 1379 . |
| Доклад кандидата философских наук, заместителя председателя Палестинского общества Н.Н. Лисового «Игумен Даниил: личность и время» был посвящен истории изучения личности Даниила, интерпретации его взглядов. Сам докладчик предпринял попытку показать, что игумен Даниил – это классический образец, воплощение религиозного характера русского человека, причем не только эпохи Средневековья, но и современности. Профессор Г.М. Прохоров, доктор филологических наук (Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН, Санкт-Петербург), в обширном докладе «Игумен Даниил и его хождение в Святую Землю» отметил, что русская литература уже в начальную эпоху своего существования не знала периода «продолжительного ученичества» и поражает своей самостоятельностью. В полной мере это характерно и для хождений как литературного жанра. Греческие описания паломничеств в Святую Землю безличны и анонимны, а первое русское «Хожение» – очень лично-авторское: игумен Даниил легко и свободно пишет со своей собственной точки зрения, равно как и о себе самом. Доктор исторических наук, председатель Научного совета РАН «Роль религий в истории» А.В. Назаренко посвятил свой доклад «Хождение игумена Даниила и политическая действительность на Руси в начале XII века» отражению главнейших исторических реалий русской жизни в «Хожении». А.В. Назаренко показал, что Даниил строго придерживается политико-династического порядка, установленного в Киевском государстве на княжеском Любечском съезде в 1097 году, когда перечисляет имена князей, записанных им для поминовения «в лавре у святаго Савы». Это весьма примечательно еще и потому, что сам Даниил утверждает, что вписал в помянник имена лишь тех, кого вспомнил. На основании некоторых косвенных данных «Хожения» и сопоставления их с другими фактами докладчик делает предположение, что в начале XII века на Руси некоторое время существовала не одна лишь титулярная – Киевская – митрополия, но две. Центр второй находился в южнорусском Переславле. На конференции также присутствовали заместитель председателя ОВЦС протоиерей Всеволод Чаплин, первый вице-предводитель Российского дворянского собрания, предводитель Московского дворянского собрания С.А. Сапожников, директор Греческого культурного центра в Москве Теодора Янници, председатель комитета Государственной Думы РФ по делам общественных объединений и религиозных организаций С.А. Попов. Всего за два дня работы конференции было заслушано 25 докладов |
| Необходимость «презирать» мир Даниил обосновывает на крайней неустойчивости всего того, что дает человеку этот мир, и с другой стороны и на скоротечности жизни самого человека, настолько короткой, что ему ни чего не остается более или менее осязательного от благ, предоставляемых ему миром. Даниил любил долго останавливаться на мысли о постоянной изменчивости и неустойчивости всех благ, какие только достижимы человеком на земле, благ, за которыми он так страстно гоняется, на что убивает иногда целую жизнь. «Что есть течение мира сего или есть слава его?» спрашивает себя в одном месте Даниил. «Вся басни, вся паутина, вся дым, и трава, и цвет травный, и сень, и сон» отвечает сам себе спрашивающий 1019 . В мире нет ничего более или менее устойчивого: в нем «вся преходна, вся мимошественна есть», Жизнь мира и всего, что только существует в нем, есть постоянное движение и постоянное изменение: «непрочно есть и непостоянно ничтоже от сущих на земли и человеци, и вещи, и разумы, и словеса, и мысли, и дела их, превращает бо ся яко коло и яко стень преходит». «Что убо не мимошественно, что ли не пагубно в житии сем»? В мире, по взгляду Даниила, «все лукавство и мимотекуща есть» 1020 . Развивая свои аскетические идеи, Даниил воплощает их иногда в очень удачную форму. Здесь у него является живость и красота слова в такой мере, в какой редко у него можно встретить в другом месте. Прекрасна картина, начертанная Даниилом в одном из его посланий, где рельефно выступает как вся беспомощность самого человека, так и гибель в отдельности, по частям, всего того, на приобретение чего была убита не одна, может быть, человеческая жизнь. «Придем, о любимче», так начинает свою речь Даниил, и видим во гробех ясно: где оного и оного многое имение в бесчисленное богатство? Где крепость телесная ихъ? Где храбрость мужества ихъ? Где убо есть доброта телесная? Где есть юность? Где суть очи? Где языки многоглаголивые и ухищренныя речи? Где лепота плоти и где красота юности? Где баня и прочее угодие плоти? Где одры слоновыя и златопрядныя постеля? Где кони среброуздыя? Где оружия златобещанныя? Где высокия престолы? Где царие и князи и иже возвышенная слава? Где боярство и честь? Где красота и слава суетного сего жития? Вся исхоша яко трава, вся рассыпашася, вся погибоша. |
|
|
