| Кроме того, разум ожидает, что откровение, подаваемое ему, будет излагать истины с некоторым антропоморфизмом, что оно будет говорить с людьми их языком, будет говорить приличным для себя образом, так, как говорят на небе, но поскольку будет говорить человеку, то ниспустится к его уму. Следовательно, разум ожидает, что в нем истины будут изложены не метафизическим языком, но языком здравого всеобщего рассудка, и что вследствие сего мир духовный представится чувственным образом: Бог представится заключенным в пространстве, ибо иначе нельзя Его показать людям. Таким образом, антропоморфизм не служит упреком в откровении, разум не может изгнать его из откровения, он скорее потребует, чтобы откровение не возгнушалось сим недостатком (а он, действительно, есть недостаток, но необходим). Итак, откровение должно употреблять язык человеческий. Оно должно только при этом напоминать человеку, что Бог не таков, что Он выше всего чувственного. Чрез сие устранит вред, могущий произойти оттого, когда бы человек начал признавать Бога действительно таковым, каковым представляет Его откровение. Г) Касательно нравственности, разум ожидает, что в откровении нравственность будет самая чистая, раскрыты будут ее источники, указаны будут средства, цели и побуждения самые чистые и благородные. Но вместе с сим разум ожидает, смотря на испорченность людей, что откровение употребит средства смешанные, предложит обетования временные и вечные, будет действовать на людей страхом вечных и временных наказаний. Пользование этими смешанными средствами разум не может порицать. Ибо они нужны для людей, кои не могут водиться побуждениями высшими. Д) Наконец, разум ожидает от откровения благотворных действий. Это признак необходимый и служит верным доказательством его Божественности. Если по прошествии нескольких веков история всемирная не заметит никаких благотворных плодов откровения, то явно, что оно не от Бога, ибо это значит, что оно не достигло своей цели. Это – признак верный; только суждение о нем полное может быть в конце периода: до того времени он может действовать только отчасти. |
| – Нравится ли вам здешнее гулянье? – спросила Владиславлева графиня-мать, подойдя к той скамейке, где он сидел с Людмилою. – Откровенно вам скажу, не нравится, – ответил Владиславлев, – Обстановка гулянья, правда, очень хороша, и вечер прекрасный, но публика ничуть не похожа на гуляющую, в особенности эта молодежь, не умеющая себя держать прилично... – Я это наперед знала. О, вы, критик! Вас ничем не удивишь... – Что дурно, того нельзя похвалить... Но странно то, почему нас, бедных семинаристов, здешнее общество постоянно осуждает за все и представляет себе не иначе, как безобразниками, а вот здесь, в таком публичном месте, городская молодежь ведет себя хуже всяких уличных мальчишек, и тоже общество нисколько ее не осуждает за это, как будто все эти безобразия не кажутся ему безобразием? – А это потому, что свое и плохое, и безобразное всегда хорошо для нас, мы к нему привыкли и не замечаем его... А для кого эти господа безобразники не свои, а чужие, те, смотрят на их безобразия, не смеют их за это осуждать... Попробуйте-ка, например, вы описать этих безобразников да напечатать где-нибудь это описание, вас тогда со дна моря достанут отцы и матери этих безобразников и сотрут с лица земли за то, как вы смели писать о их детях... В эту самую пору три семинариста вошли, разумеется, бедно, но все-таки прилично одетых смиренно вошли было в сад и направились в одну из боковых аллей. Но в след им посыпались колкости, насмешки и даже ругань со стороны стоявшей у входа в эту аллею толпы гимназистов и купчиков, и они должны были повернуть в самую заднюю аллею для того именно, чтобы этою аллеей, поскорее выйти из сада, пока какой-нибудь квартальный или будочник, не вытолкал их оттуда в шею... – Вот видите, что значит не свое, а чужое-то, – сказала графиня Владиславлеву, указывая на семинаристов, – кому и какое зло сделали здесь эти господа? А между тем они едва вошли сюда и уже должны поскорее уйти... – Да, – сказал Владиславлев, – И после этого нас же осуждают все за какую-то замкнутость, дикость и нелюдимость... Мы ли одни в том виноваты? |
| Евсевия: Кто ходит по воле плоти и помышлений, тот ходит своими путями; а кто отступил от грехов, тот ходит путями Божиими. Златоуста: Слова: пути мои и прочие согласны с следующими: я сказал: возвещу на себя беззаконие мое пред Господом. 27. Путь (в пути) оправданий Твоих, вразуми ми и поглумлюся (углублюсь умом) в чудесех Твоих. Дай, говорит, мне, Господи, уразуметь путь закона Твоего, и я впоследствии времени без сомнения часто буду поучаться в произведенных Тобою чудесах, услаждаясь откровением их, которое даровано мне Тобою. ) Златословесного: Прилично пророк молится о даровании божественного разумения, чтобы мог узнать путь правды и как-нибудь не обманулся и, вместо добродетели не принял порочного (пути), так как пороки близки к добродетелям. Феодорита: Нам нужно божественное разумение, чтобы по закону Божии проходить путь добродетели, и упражняясь в милосердии к людям, не иметь в виду тщеславия, чтобы подвижнику не искать человеческой похвалы, и целомудренному жить в целомудрии, по любви к сей добродетели, а не по причине срама невоздержания. Итак, прилично молится о даровании ему божественного разумения, чтобы мог знать признаки пути правды. 28. Воздрема душа моя от унынии; утверди мя в словесех Твоих. Ослабела, говорит, душа моя от уныния и малодушия, которые причиняют заботы о мирских вещах, и непрерывная брань с бесами. Посему утверди и укрепи меня в словах Твоих, т.е. в размышлении о заповедях Твоих, чтобы не удаляться от оного; так как чрез сие размышление я буду в состоянии удалять дремоту уныния. Ф еодора: Сими словами научает, что дух уныния не может быть удален иначе, как только упражнением в божественных словах. Итак, должно бодрствовать, чтобы не подвергаться запрещенной дремоте; не дай, говорит, сна очам твоим и дремания ресницам твоим. Ибо как, по словам Исихия, начало сна есть дремота, так и душа, начинающая грешить, называется дремлющею, увлекаясь грехом, как сном; а пробуждается и встает чрез воспоминание о лучшем. Ибо, по словам Златоуста и Феодорита, непрестанное нападение греха часто расслабляет силу помышлений и приводит подвижника в изнеможение, производя в нем так называемое уныние. И душа расслабленная предается сну, а сей сон причиняет смерть, почему пророк молится о подании ему твердости и непоколебимости. Тоже он сказал и в другом псалме: просвети очи мои, чтобы мне когда-либо не уснуть на смерть, где смертию называет грех. По словам Никиты, может и иначе унывать тот, кто, упражняясь в рассматривании божественного Писания, не понимает содержания его. |
| Ибо невозможно, чтобы кто-либо из людей имел видимое утешение, а, вместе, приял и невидимое от благодати, Божественное и таинственное 196 , разве по какому-нибудь, упомянутому выше, сокровенному домостроительству, которое известно в подобных случаях одному Домостроительствующему. Вопрос. Одно ли и то же – видение и откровение или нет? Ответ. Нет. Они различны между собой. Откровением 197 часто называется то и другое. Ибо, так как обнаруживается сокровенное 198 , то всякое видение называется откровением. Откровение же видением не называется. Слово «откровение» большей частью употребляется о познаваемом, о том, что умом испытуется и уразумевается. Видение же бывает всякими способами, например, в изображениях и образах, как бывало древле ветхозаветным, в глубоком сне или в бодрственном состоянии, и иногда со всей точностью, а иногда, как бы, в призраке и несколько неявственно, почему и сам, имеющий видение, часто не знает, в бодрственном ли состоянии видит он или в сонном. Можно и через глас слышать о заступлении, а иногда видеть какой-либо образ, иногда же (видеть) яснее, лицом к лицу. И видение, и совместное пребывание, и вопрошение, а с ним и собеседование суть святые силы, видимые достойными и творящие откровение. И таковые видения бывают в местах наиболее пустынных и удаленных от людей, где человек необходимо имеет в них нужду, потому что нет у него иной помощи и утешения от самого места. Откровения же, ощущаемые умом, при чистоте удобоприемлемы и бывают только совершенным и могущим разуметь. Вопрос. Если достиг кто сердечной чистоты, что служит ее признаком? И когда познает человек, что сердце его достигло чистоты? Ответ. Когда всех людей видит кто хорошими, и никто не представляется ему нечистым и оскверненным, тогда подлинно чист он сердцем. Ибо, как исполниться слову апостольскому, по которому должно всех равно от искреннего сердца честию больших себе творити 199 , если человек не достигнет сказанного, что око благое не узрит зла? 200 Вопрос. Что такое чистота? И где предел ее? Ответ. |
| Вот отрицательные требования, прилагаемые умом к откровению. 2) Чего с положительной стороны разум может требовать от откровения? С положительной стороны разум может требовать многого, но требования его должны быть общие. Вообще будущее откровение должно содержать в себе теоретические и практические истины, должно быть снабжено достаточными для своей цели средствами. Эти и подобные требования идут; но частнейшее приложение их опять сопряжено с затруднениями. Притом, поскольку откровение приходит на помощь естественной религии, то должно исправлять недостатки ее. Но этого еще мало. Поскольку по причине падения и бедственного состояния рода человеческого для нового, так сказать, распорядка вещей в мире нравственном нужен новый порядок, то разум имеет право требовать и ожидать, что откровение принесет сей новый порядок и поместит его на приготовленном для него месте. Вот общие требования разума от откровения! Коснемся подробностей, которых разум не имеет права решительно требовать, но может ожидать от будущего откровения. A) По отношению к происхождению откровения, разум имеет право ожидать, что оно явится: а) в приличное время, когда род человеческий будет приготовлен к принятию его; б) в приличном месте; в) между известными людьми, которые более других будут способны принять его. Разум имеет право ожидать всего этого, основываясь на идее премудрого, все наилучшим образом устрояющего Промысла. Б) По отношению к образу распространения, разум имеет право ожидать, чтобы: а) откровение не было распространено средствами, ему неприличными, как, например, магометанская религия распространена оружием; б) пути к распространению сего откровения были нравственные, религиозные; в) следствием сего может ожидать, чтобы путем к распространению его было убеждение, слово, так как оно более всего прилично в сем случае. B) По отношению к самому изложению, разум может ожидать, что изложение сие будет иметь следующие главные качества: ясность, основательность, порядок. 1) В рассуждении ясности требуется, чтобы истины, по крайней мере существенные и более нужные, были изложены простым, не загадочным образом. |
| Доселе мы излагали внутренние существенные признаки истинно-божественной веры, выводя их в частности из понятия о Боге и человеке, из предмета богооткровенной веры и цели её, и вообще – из всех этих понятий вместе. Теперь, в дополнение нами сказанного, находим нужным сделать некоторые замечания о свойствах истинного откровения, методе его и особенно об образе изложения истин в самом откровении. Последнее замечание преимущественно важно для нашей цели, потому что оно прямо, будет идти против мусульманского лжеоткровения – корана. Касательно способа сообщения людям откровения надобно заметить, что он вообще должен быть достоин Бога, что в нем не должно быть грубого, или странного, как это бывает в откровениях ложных, в которых Бог иногда представляется сообщающим свою волю по внутренностям животных, по полету и крику птиц, посредством трепетания листьев на дереве и т.п. Что касается метода откровения, то нельзя ожидать, чтобы он имел какой-либо, искусственный характер, как обыкновенно пишутся науки. Заключение откровения в оковы искусственно-логического порядка лишает его высочайшего свойства – непосредственно Божественного происхождения. Истинное откровение, несомненно, должно иметь порядок, но только ему свойственный, и всего приличнее держаться ему нити времени: так как откровение представляется воспитанием рода человеческого ( Гал. 3:23–25; 4:1–5 ) и имеет предметом своим судьбы рода человеческого, раскрывающиеся постепенно... Касательно, наконец, образа изложения истин, естественно ожидать, что в откровении будет представлено все с такою ясностью, какая только возможна по свойству Открываемых предметов: этого требует премудрость Бога, виновника откровения; с такою приспособленностью к понятиям человека, какая только может быть допущена без ущерба истине: этого требует цель откровения. Напротив, быть не может, чтобы истинное откровение, по образу своего изложения, было двусмысленно, загадочно и говорило вообще так, как способны говорить лишь хитрость и обман, а не истина. В таком случае оно не может происходить от Бога, не может надлежащим образом быть усвоено человеком, не может соответствовать и цели откровения. Так, рассматривая изречения древних языческих пророчиц, двусмысленные, непонятные, загадочные или вовсе неопределенные, нельзя не видеть, что эти прорицания – дело хитрости и обмана жрецов, а отнюдь не откровения Божии. Также естественно ожидать, что истинно-божественное откровение будет излагаемо таким тоном, из которого бы прямо видно было, что здесь вещает сам Бог . А потому язык в нем должен быть положительный, чуждый всякой нерешительности. Не странно ли было бы, если бы Бог, говоря к человеку, стал колебаться и усиленно доказывать ему? |
| По благодати, как блаженным апостолам, которые не деланием заповедей очистили ум и сподобились откровения созерцания, но горячностью веры, потому что в простоте уверовали во Христа и, не колеблясь сомнением, с горящим сердцем последовали за Ним. И когда Христос совершил достопоклоняемое Свое домостроительство, то послал им Духа Утешителя, очистил и усовершил ум их, действенно умертвил внутри них ветхого, страстного человека и действенно оживотворил в них нового, духовного человека, и прияли они ощущение того и другого. Так и блаженный Павел обновлен был таинственно и потом приял созерцание откровения тайн, но и при этом не полагался на оное. Хотя и действенно приял он благодать и дар, но все время жизни своей совершал течение, чтобы, по возможности, воздать той благодати, какой сподобился, когда Господь с ним, как с присным Своим, беседовал на пути и послал его в Дамаск. Не написано, что Иисус беседовал с ним явно, но пишется, что Анания сказал ему: «Савле, брате, Господь наш Иисус Христос явлей ти ся на пути, посла мя к тебе, да прозрят очи твои и исполнишися Духа Свята» 609 . И когда крестил его, исполнился он Духа Святого и ощутил сокровенные тайны откровений, как совершилось сие и со святыми апостолами, когда пребывал с ними Иисус, и сказал им: «Много имам глаголати вам, но не можете носити ныне, егда же приидет Дух Святый, Он наставит вы на всяку истину и грядущая возвестит вам» 610 . И блаженный Павел, очевидно, тогда, как приял Духа Святого и обновился Им, сподобился тайн откровения, стал созерцать духом откровений и услаждался созерцанием, слышал неизреченные глаголы, зрел созерцание, высшее естества, насладился созерцанием небесных сил и услаждался духовным. И да не будет того, что в безумии своем утверждают еретики, называемые евхиты 611 , будто бы сего восхождения достиг он своим желанием! (Ум вовсе не может восходить туда.) Напротив того, Павел восхищен был духом откровений, как сам написал в Послании к Коринфянам, вопреки этим суетным людям, которые уподобляли себя святым апостолам, исповедовали мечты своих помыслов и называли их духовными созерцаниями. |
| Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга Филарет М. Московский . Янв. 3, 1836. 34 Преосвященнейший Владыко, Достопочтенный о Господе Брат! 31 С благоговением смотрю я на обычай, по которому, торжествуя Воскресение Господа нашего Иисуса Христа, Пастыри Церкви Его препосылают друг другу во имя Его словеса радости и молитвы. Это одно из торжественных выражений соединения церковного священноначалия в Великом Архиерее, прошедшем небеса. Сим общением, искренно простираемым и приемлемым, радость возвышается, молитва воскрыляется, любовь питается. С таким расположением приняв радостноподательное и благожелательное писание Ваше, молю Господа Воскресшего, да сохраняет Вашу в Нём радость исполнену, и Вашу жизнь на пользу Церкви многолетну и благоденственну, пребывая с истинным почтением и любовью Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга Филарет . 11 Апреля, 1836 года. Поздравляю Ваше Высокопреосвященство со знаком Высочайшего благоволения, которое и в грядущее время сохранять и приобретать Вам желаю. Архимандрита Феофила конечно жаль. Но почему бы и ему не пожалеть самому себя, после неоднократных опытов одним и тем же путём входить в состояние, достойное сожаления? По получении о нём Синодального решения, я не решился бы так скоро представлять о изменении сего решения. Разговор его об Унии, признаюсь, не прельстил меня. Самые имена Иосафата и Семёна представляют неприличный намёк на лица, стоящие рядом под сими именами. Прилично ли рисовать такие картины, как: Униатский Священник, взявший у мужика последнюю овцу, и с нею, в картузе, с крестом, сидящий в телеге? Что если Неправославные вздумают рисовать подобным образом Православных Священников? Прилично ли говорить, что Латинские Попы действуют для того же, для чего дьявол ? Послужит ли сие к утверждению Православия? И что если Неправославные вздумают отвечать Православным подобными нежностями? Не больше усладил меня поддельный разговор Панагиота с Азимитом, где сочинитель не умел даже притвориться знающим Славенскую грамматику. Неужели прекрасно сказано, что Папа без брады истая обезьяна? Неужели позволительно бритвенную язву на браде называть печатью Антихриста? Подумал ли сочинитель, кто в России употребляет брадобритие, и на кого хочет он положить Антихристову печать? Не стыдно ли мнимому Панагиоту грезить со Стоглавым Собором и с раскольниками, будто есть правило, запрещающее и молиться за брадобритых? Стыдно переговаривать более нелепости сих разговоров. Советую Вам сжечь сии грамотки, которые, если дойдут до Правительства, не принесут ни чести, ни удовольствия ни сочинителям, ни распространителям. Простите моей откровенности, которая, если ошибаюсь, не имеет намерения, кроме доброго. |
| 5. Мы увидим, что таинственные Богословы прилично употребляют такие подобия не только при описании небесных красот, но и там, где изображают Божество. Так они, заимствуя образы иногда от предметов возвышеннейших, воспевают Бога, как солнце правды (Малах. IV, 2), как звезду утреннюю (Апок. XXII, 16), благодатно восходящую в уме, как немерцающий и умный свет; иногда - от предметов менее высоких - именуют Его огнем, невредимо светящим (Исх. III, 2), водою жизни, утоляющею духовную жажду, или говоря несобственно, текущею во чрево, и образующею реки, непрестанно текущие (Иоан. VII, 38), а иногда, заимствуя образы от низких предметов, называют Его миром благовонным, камнем краеугольным - (Песн. Песн. I, 2. Ефес. II, 20). Кроме того, они представляют Его под образом зверей, приписывая Ему свойство льва и леопарда, уподобляя рыси и медведице, лишенной детей (Осии XIII, 7, 8). Присовокуплю к сему и то, что кажется, всего презреннее и что всего менее Ему прилично. Он Сам Себя представляет под видом червя (Псал. XXI, 7), как предали нам мужи, постигшие тайны Божии. Таким образом, все Богомудрые мужи и истолкователи тайн откровения отличают Святая Святых от предметов несовершенных и неосвященных, и вместе благоговейно приемлют священные изображения, хотя они и не точны, так что для несовершенных Божественное делается недоступным, а любящие созерцать Божественные красоты не останавливаются на сих изображениях, как бы на подлинных. Притом более воздается славы Божественным предметам, когда они описываются точными отрицательными чертами и представляются в несходных изображениях, заимствованных от вещей низких. Следовательно не будет никакой несообразности, если по вышесказанным причинам и употребляются при описании небесных существ совершенно несходные с ними подобия. Да и мы, может быть, не стали бы заниматься изследованием, к которому понуждаемся теперь недоумениями, и до таинственного разумения не возвысились бы чрез тщательное постижение предметов священных, если бы несообразность изображений, замечаемая в описании Ангелов, не поражала нас, не позволяя уму нашему останавливаться на несходных образах, но всегда побуждая отвергать все материальные свойства и научая чрез видимое благоговейно возноситься к невидимому. Вот что надобно сказать в рассуждении вещественных и несходных изображений Ангельских, встречающихся в Св. Писании. Теперь нужно определить, что разумеем мы под самою Иерархиею, и каково положение тех, которые участвуют в ней. Пусть руководителем в слове будет Сам Христос, и если могу сказать, мой Христос, Наставник в изъяснении всякой Иерархии. Ты же, сын мой, сообразно с святым установлением, преданным нам от наших Иерархов, благоговейно внимай священным словам, осеняемый вдохновением от вдохновенного учения, и скрыв святые истины во глубине души, как единообразные, тщательно храни оные от людей непосвященных; ибо, по учению Писания, не должно бросать пред свиниями чистого, светлого и драгоценного украшения умных маргаритов. ГЛАВА III |
| Видите ли, откуда начало волшебства, гадания и ворожбы, и кто отец и наставник ворожей и гадателей? Прилично ли христианину иметь дело и тем более, учиться у демона? Прилично ли крещеному и верующему во св. Троицу давать веру диаволу, от которого отрекся в крещении и коего, по справедливости, должен бояться, как злейшего своего врага, по слову апостола: трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити ( 1Пет. 5:8 ). Прибегать к духу тьмы, врагу Божию и смертельному врагу человеческого рода, просить его услуг, искать у него какого-то откровения о будущей судьбе своей, что это как не отступничество от Бога, как не вражда на Него? Не даром же и Бог , оскорбляемый таким отступничеством, в праведном гневе на безумных людей, иногда попускает их погибать от собственного безумия. Не ради ли этих мерзостей – гаданий, волхвований, чародейств в древнее время Господь Бог осудил на истребление целые народы. Какие беды постигают наших любителей и любительниц ворожбы и гадания, вероятно, многие знают из верных рассказов или несчастных событий, случившихся, может быть, пред их глазами. Приведем и мы несколько случаев, за справедливость которых можем поручиться. Однажды пять крестьянских девиц, в отсутствии своих домашних, принялись на Новый год разгадывать тайны жизни; таким образом, желающая узнать свое будущее (или своего суженого) ложилась на лавки под св. иконы, пред которыми теплилась свечка, и складывала руки, как покойница; ее покрывали по грудь полотном и клали на грудь зеркальце, в которое лежащая должна смотреть пристально, пока не усмотрит желаемого, или пока что-нибудь не представится ее возбужденному воображению. Остальные девицы уходят в подполье и, выходя оттуда попеременно и поодиночке, кланяются лежащей, приговаривая обычный деревенский привет: «Прости и благослови!». Нет нужды нам знать, мечталось ли что-нибудь и что именно первым двум девицам, выдержавшим этот тяжелый искус. Легла в свою чреду по счету третья. Подруги одна за другой выходят из подполья и кланяются ей с обычным приветом. Таким образом, переходили поодиночке все, а гадальщица лежит да лежит без малейшего движения. Странно показалось это девицам; сомнение запало в душу. Последняя из приветствовавших лежащую, вглядываясь пристально в лице ее, с ужасом замечает, что глаза ее, устремленные в зеркало, неподвижны. Зовет других; будят лежащую, и ни гласа, ни послушания; несчастная уснула смертным, непробудным сном, до возглашения трубы архангельской, воззывающей мертвых на суд. Таковы последствия легкомысленной веры в гаданье для этой несчастной! |
|
|
