| – Если Торопку прирезали, ироды бы его бросили раздемши. Видно, захватили живьем и уволокли с собой. Морозы крепчали. Ветры наметали вороха сухого колючего снега. Небо стояло ясное, безоблачное. В степи было видно далеко, но татары куда-то исчезли. Уже три дня не показывались татарские всадники, ранее быстро проносившиеся вдали под самым небосклоном. Савелий стал уговаривать своих продвинуться вперед: – Попытаем! Быть может, наши князья договорились с царем Батыгой и татары уже отступили назад, в теплые края, а мы здесь зря стынем. Ратники из Перунова Бора согласились пойти вперед. Кудряш взялся привести всех к выселку, где он когда-то торговал с половецкими гуртовщиками. Остальной отряд обещал выжидать около дубовой рощи. Четверо – Кудряш, Ваула, Звяга и Савелий – вышли ночью, захватив топоры. Они уже хорошо изучили все овраги, курганы и холмы, сбиться с дороги в лунную ночь было трудно. Взяли с собой хлеба на несколько дней. Подойдя к логу, залегли в кустах. Долго ожидали рассвета. Выселок был в низине среди оврага, где протекала мелкая речка… Солнце поднялось в багровом тумане. Надвигались, клубясь, серые тучи. Из-за холма вынырнул конный татарин, держа в руке гибкую пику. Лошадь лохматая, рыжая. Сам в шубе, старой, темной, как земля. Головой вертит, смотрит по сторонам – настороже, – не видать ли чего? Направился к выселку. Около зарослей, где притаились мужики, стегнул коня. Поскакал вперед, оглянулся, постоял и поехал дальше. Спустился в лог. Слышно было, как копыта ломали тонкий хрупкий лед. Остановился – видно, коня поил. Скоро снова выехал из лога и показался на бугре. Одинокий, поехал по снежной пустынной равнине, пока не скрылся за холмами. Савелий сказал: – В выселке никого нет. Иначе косоглазый остался бы там, татары загуторили бы, и мы бы услыхали. – Ты все чаешь тело Торопки найти, – сказал лежавший рядом Звяга. – Твоему Торопке еще смерть на роду не написана. Он нас переживет. – Душа моя не спокойна, – ответил Савелий. – Всего меня крутит и днем и ночью. Я пойду вперед. Коли что увижу, крикну – тогда выручайте. |
| — Подлая, предательская рука, — сказал Питер и занес стрелу, чтобы поразить ею Болтуна. Болтун не шелохнулся. Он подставил грудь под стрелу: — Давай, Питер. Дважды Питер поднимал руку со стрелой, и дважды он ее опускал. — Я не могу ударить, — сказал он с ужасом. — Что-то хватает меня за руку. Все поглядели на него с удивлением. Все, кроме Кончика. Он, к счастью, поглядел на Венди. — Это она! — закричал он. — Это тетенька Венди. Она хватает его за руку! Как ни странно, Венди действительно подняла руку. Кончик наклонился над ней и с трепетом прислушался. — Мне показалось, что она произнесла: «Бедный Болтун». — Она жива, — сказал Питер. Малышка подхватил: — Тетенька Венди жива! Питер встал возле нее на колени. Он обнаружил свою пуговицу. Вы помните тот желудь, который служил ему пуговицей? Она прикрепила его тогда к своей цепочке! — Глядите! — сказал он. — Стрела угодила прямо сюда. Это поцелуй, который я ей подарил. Он спас ей жизнь. — Я помню поцелуи, — тут же вмешался Малышка. — Точно, это и есть поцелуй. Питер его не слушал. Он шепотом упрашивал Венди поскорее очнуться, чтобы он мог показать ей русалок. Но она не отвечала. Она была еще в глубоком обмороке. Над головами у них раздался тоненький вопль. — Слыхали? — заметил Кудряш. — Это Динь ревет, потому что Венди не умерла. И тогда им пришлось рассказать Питеру все, и они никогда еще не видели у него такого сурового выражения лица. — Послушай-ка, фея Починка! — закричал он. — Я больше с тобой не дружу. Убирайся отсюда навсегда. Она слетела к нему на плечо и умоляла его смягчиться, но он стряхнул ее с плеча. Венди опять подняла руку, прося его о милосердии. — Ладно, — сказал он. — Не навсегда, а на неделю. Вы думаете, Динь-Динь исполнилась благодарности к Венди за то, что она за нее заступилась? Да ничего подобного! Эти феи очень странные существа. Ей никогда еще так не хотелось ущипнуть Венди, как в этот момент. Но что было делать с Венди, когда ее здоровье находилось в таком плачевном состоянии? — Давайте отнесем ее вниз, в наш дом, — предложил Кудряш. |
| — А Малышка, когда кашляет, не закрывает рот рукой. — А Двойняшки кашу едят руками. — А Кудряш слопал все орехи! — Боже мой, боже мой! — вздыхала Венди. — Право же, я иногда думаю, что от детей больше расстройства, чем радости. Потом они кончили ужинать, успокоились, затеяли игры. Венди принесла корзину с драными чулками, уселась штопать. На каждой коленке по дыре — уж это как водится! Наверху послышались шаги, Венди услыхала их первая. — Ребята, папа идет. Встречайте-ка его! Мальчишки, как много-много раз уже бывало, весело вытащили Питера за ноги из его ствола. Как много раз прежде, но больше уж этого не будет никогда! Он принес мальчишкам орехов, а Венди сообщил точное время. — Питер, ты их балуешь, — притворно вздохнула Венди. — Ничего, старушка, — добродушно отозвался Питер, вешая свое ружье на гвоздь. Один из Двойняшек подошел к Питеру: — Папа, а что, если мы потанцуем? — Начинай, сынок! — И ты с нами! Питер был прекрасным танцором, но он притворялся, будто смущен такой просьбой: — Я? Греметь старыми костями? — И мама тоже. — Что? — засмеялась Венди. — Такая многодетная мать — и вдруг да пустится в пляс? — Но в субботу-то вечером можно! — воскликнул Малышка. Это был вовсе и не субботний вечер, а впрочем, мог бы быть и субботним. Они уже давно потеряли счет дням, но всегда, когда им хотелось что-нибудь выклянчить, они объявляли, что наступал субботний вечер. И они все вместе от души потанцевали. — Правда, хорошо, Питер? — сказала Венди. — У нас такая хорошая семья. Знаешь, мне кажется. Кудряш похож на тебя. И Майкл тоже. Она подошла к Питеру и положила руки ему на плечи. — Питер, конечно, такая большая семья состарила меня. Но тебе ведь не хотелось бы, чтоб кто-то другой оказался на моем месте? Нет, он не хотел бы. Но он взглянул на нее как-то странно, каким-то мигающим взглядом. Так смотрит человек, когда он хорошенько не знает, проснулся он или все еще спит. — Питер, что случилось? — Я просто подумал, — сказал он слегка испуганным голосом, — ведь это же понарошку, что я — их отец? |
| – Все ли идут на Рязань? – Чтобы идти всем на Рязань, не хватит места войскам, корма коням. Войска идут рядом, широкими крыльями, как облавой на охоте. Самый правый – Шейбани-хан, самый левый – Гуюк-хан. – Кто из них идет на Рязань? – На Рязань сперва пойдет Гуюк-хан, а за ним Бату-хан. – А что делают другие начальники? – Они идут на другие города урусутов. Князь Юрий Ингваревич обратился ко второму пленному: – Как тебя зовут? – Меня зовут Мусук, сын Назара-Кяризека. – Верно ли то, что говорил твой товарищ, Урянх-Кадан? – Почти все верно. – А что не верно? – Сами догадайтесь. Я говорить не стану. – Это твой начальник? – Да, это мой большой начальник. – Как вы попали в плен? – Мой начальник хотел посмотреть, где войска урусутов. Мы сбились с дороги. Здесь нас схватили. Князь задумался, и воеводы поникли головами. Поняли, что тяжелая будет борьба с надвигающимися как тучи татарскими войсками. – Кто же скажет бодрое слово? Кто даст дельный совет? – спросил Юрий Ингваревич. На лице монгольского пленного как будто мелькнула насмешливая улыбка. Князь Юрий сказал Лихарю Кудряшу: – А ну-ка, Кудряш, возьми обоих пленных и держи их крепко. Завяжи им ноги сыромятными ремнями, веревки они перегрызут зубами и убегут. Уведи их отсюда! Кудряш вышел с пленными. Ратибор, расправляя бороду, кряхтел и вздыхал, словно что-то душило его. Воеводы молчали. Князь обратился к Ратибору: – У тебя, отче Ратибор, опыта воинского много. Ты бы сказал, что думаешь о тех вестях, какие нам поведали нечестивые мунгалы? – Прихвастнул мунгал перед нами. Войско у них большое, верно, – но тут для них и выгода, тут им и горе. Большое войско, такое, как у них, стоять долго на месте не может. Монгольские кони уже объели всю траву, выбили копытами даже корни из земли. Еще несколько дней – и у мунгалов начнется падеж их табунов, кони друг у друга начнут отгрызать хвосты. Поэтому не все идут на Рязань, а широкими крыльями движутся на другие города за хлебом и сеном. Если бы наши князья дружно стояли одной ратью, никакие мунгалы нам бы не были страшны. |
| Если мы сейчас с вами вообразим, что укрылись в зарослях сахарного тростника, то мы увидим, как мимо, крадучись, проходят мальчишки, по одному, в затылок, и каждый держит в руках кинжал. Поскольку им категорически запрещено быть похожими на Питера, то они одеты не в листья, а в медвежьи шкуры. Первым проходит Болтун. Он вполне отважный парень, только ужасно невезучий. Он испытал меньше всех разных приключений, потому что важные события чаще всего совершаются тогда, когда Болтун только что завернул за угол. Например, когда все спокойно и благополучно. Болтун идет поднабрать хвороста для костра. И вдруг — трах! — тут-то все случается. Он приносит хворост и выясняет, что великая битва с пиратами произошла как раз без него. Но он от этого не ожесточился. Даже наоборот. Я бы сказал — подобрел. Бедный добрый Болтун. Над ним нависла опасность. Фея Динь-Динь ищет орудие мщения, а простодушного Болтуна легче всего провести! Если бы он мог услышать, мы бы крикнули ему: «Берегись феи Динь-Динь!» Но мы не можем этого сделать — ведь на самом-то деле мы не на острове. Следом идет Кончик, самый веселый и жизнерадостный, а за ним — Малышка. Ему кажется, что он хорошо помнит то время, когда он еще не потерялся, и поэтому поглядывает на всех сверху вниз. Четвертым шагает Кудряш. Он такой отчаянный озорник и так часто несет наказание за свое озорство, что, когда Питер требует: «Пусть встанет тот, кто это натворил», — Кудряш тут же вскакивает, не задумываясь над тем, кто виноват на самом деле. Дальше идут Двойняшки. Их бессмысленно потому что обязательно окажется, что говоришь не про того, а про другого. Мальчишки уходят в темноту, дорбга минуту остается пустой и мрачной. Но ровно через минуту на ней появляются пираты. Но прежде, чем их увидеть, мы услышим их ужасную песню: Йо-хо, поднимем якоря, Мы черные пираты. Нас ждут кровавые моря, Йо-хо, крепи канаты! Свет не видел такого кровожадного, злого и бесстыжего сброда! Они всем хорошо известны по книжкам про пиратов! Первым вышагивает итальянец Чекко |
| Прохожие останавливались около табора; к ним подбегали дети, протягивая голые, грязные от золы руки; подползали женщины. Все твердили: – Хлебца!.. Кушай надо!.. Наши булгар… татар резаль… Прохожие давали беднякам куски хлеба и ускоряли шаги. – Опять булгары! Сколько их прибежало. Что за беда стряслась над ними? На ступеньках церковки показался старый священник в лиловой ризе из грубой крашеной холстины с нашитыми желтыми крестами. Двумя руками он высоко подымал небольшой крест и благословлял толпу. Дребезжащим голосом кричал: – Доспевайте, православные! Идут на Русь ратные вои, мунгалы-табунщики, воеводство держашу безбожному хану Батыге! Рать вражья идет от Дикого поля, стан их соглядали на реке Воронеже… Мужики внимательно прислушивались, а священник продолжал выкрикивать: – Услыша отец наш князь Юрий Ингваревич, что на рубеже земли рязанской стал Батыга, немилосердный и льстивый хан табуноцкий. Наш князь послал гонцов по братья свои и в Муром, и в Коломну, и в Красный, и по сына своего Феодора Юрьевича, в Зарайск, и по другого сына, Всеволода Юрьевича, в Пронск. Все князья ответили, что идут со многими вои на подмогу, не оставят наши земли, станут в ратном бою рядом с рязанцами. Священник остановился, а из булгарского табора доносились крики: – Хлебца! Дай хлебца! Дикорос стоял в толпе, опершись на рогатину. Рядом с ним Торопка искоса посматривал на лицо отца. Хмурой думой заволоклись строгие глаза Дикороса. – Батя, – спросил тихо Торопка, потянув отца за рукав, – взаправду ли на нас табунщики идут или старик брешет? – Посмотрим да послушаем, – сказал Дикорос. – Кудряш, ты как смекаешь? Грустно покачав головой, Кудряш ответил: – Поглядел я на этих булгар, что мыкаются внизу у ручья. А раньше булгары все в кожаных сапогах гостями в ладьях приезжали. Нам ли так же босыми мыкаться, убежав от полей наших? Да и куда бежать? – Доспевайте, православные! Не попустите окаянному царю Батыге владети русскою землею! – продолжал надрываться священник. – Все вступайте в большой полк князя Юрия Ингваревича! |
| — А Малышка, когда кашляет, не закрывает рот рукой. — А Двойняшки кашу едят руками. — А Кудряш слопал все орехи! — Боже мой, боже мой! — вздыхала Венди. — Право же, я иногда думаю, что от детей больше расстройства, чем радости. Потом они кончили ужинать, успокоились, затеяли игры. Венди принесла корзину с драными чулками, уселась штопать. На каждой коленке по дыре — уж это как водится! Наверху послышались шаги, Венди услыхала их первая. — Ребята, папа идет. Встречайте-ка его! Мальчишки, как много-много раз уже бывало, весело вытащили Питера за ноги из его ствола. Как много раз прежде, но больше уж этого не будет никогда! Он принес мальчишкам орехов, а Венди сообщил точное время. — Питер, ты их балуешь, — притворно вздохнула Венди. — Ничего, старушка, — добродушно отозвался Питер, вешая свое ружье на гвоздь. Один из Двойняшек подошел к Питеру: — Папа, а что, если мы потанцуем? — Начинай, сынок! — И ты с нами! Питер был прекрасным танцором, но он притворялся, будто смущен такой просьбой: — Я? Греметь старыми костями? — И мама тоже. — Что? — засмеялась Венди. — Такая многодетная мать — и вдруг да пустится в пляс? — Но в субботу-то вечером можно! — воскликнул Малышка. Это был вовсе и не субботний вечер, а впрочем, мог бы быть и субботним. Они уже давно потеряли счет дням, но всегда, когда им хотелось что-нибудь выклянчить, они объявляли, что наступал субботний вечер. И они все вместе от души потанцевали. — Правда, хорошо, Питер? — сказала Венди. — У нас такая хорошая семья. Знаешь, мне кажется. Кудряш похож на тебя. И Майкл тоже. Она подошла к Питеру и положила руки ему на плечи. — Питер, конечно, такая большая семья состарила меня. Но тебе ведь не хотелось бы, чтоб кто-то другой оказался на моем месте? Нет, он не хотел бы. Но он взглянул на нее как-то странно, каким-то мигающим взглядом. Так смотрит человек, когда он хорошенько не знает, проснулся он или все еще спит. — Питер, что случилось? — Я просто подумал, — сказал он слегка испуганным голосом, — ведь это же понарошку, что я — их отец? |
| Борис. До завтра! Катерина. Да, до завтра! Что во сне увидишь, скажи! (Подходит к калитке.) Борис. Непременно. Кудряш (поет под гитару) . Гуляй, млада, до поры, До вечерней до зари! Ай лели, до поры, До вечерней до зари. Варвара (у калитки) . А я, млада, до поры, До утренней до зари, Ай лели, до поры, До утренней до зари! Уходят. Кудряш. Как зорюшка занялась, А я домой поднялась… и т. д. Действие четвертое На первом плане узкая галерея со сводами старинной, начинающей разрушаться постройки; кой-где трава и кусты за арками – берег и вид на Волгу. Явление первое Несколько гуляющих обоего пола проходят за арками. 1й. Дождь накрапывает, как бы гроза не собралась? 2й. Гляди, сберется. 1й. Еще хорошо, что есть где схорониться. Входят все под своды. Женщина. А что народу-то гуляет на бульваре! День праздничный, все повышли. Купчихи такие разряженные. 1й. Попрячутся куда-нибудь. 2й. Гляди, что теперь народу сюда набьется! 1й (осматривая стены) . А ведь тут, братец ты мой, когда-нибудь, значит, расписано было. И теперь еще местами означает. 2й. Ну да, как же! Само собой, что расписано было. Теперь, ишь ты, все впусте оставлено, развалилось, заросло. После пожара так и не поправляли. Да ты и пожару-то этого не помнишь, этому лет сорок будет. 1й. Что бы это такое, братец ты мой, тут нарисовано было? Довольно затруднительно это понимать. 2й. Это геенна огненная. 1й. Так, братец ты мой! 2й. И едут туда всякого звания люди. 1й. Так, так, понял теперь. 2й. И всякого чину. 1й. И арапы? 2й. И арапы. 1й. А это, братец ты мой, что такое? 2й. А это литовское разорение. Битва – видишь? Как наши с Литвой бились. 1й. Что ж это такое – Литва? 2й. Так она Литва и есть. 1й. А говорят, братец ты мой, она на нас с неба упала. 2й. Не умею тебе сказать. С неба так с неба. Женщина. Толкуй еще! Все знают, что с неба; и где был какой бой с ней, там для памяти курганы насыпаны. 1й. А что, братец ты мой! Ведь это так точно! Входят Дикой и за ним Кулигин без шапки. Все кланяются и принимают почтительное положение. Явление второе |
| Бату-хан шепнул несколько слов Субудай-багатуру. Тот, сильно кряхтя, поднялся и, пятясь, проковылял к выходу. Бату-хан, вцепившись в ручку трона, сидел неподвижно. Все замерли, прислушиваясь и ничего не понимая. Послышался конский топот… Всадники пронеслись мимо шатра. Отчаянные крики… Сдавленные, хрипящие стоны. Звон и стук мечей… Бату-хан сидел по-прежнему неподвижно. Никто не решался шевельнуться и встать с места. Вернулся Субудай-багатур. Его глаз сверкал, лицо покрылось каплями пота. Он задыхался. – Ну что? – спросил Бату-хан. – Все перебиты!.. Остался в живых один старик слуга. Отняв татарский меч, он бился над телом своего господина, коназа Феодора, и до сих пор стоит над ним с мечом в руке. Я приказал его не трогать. Твой дед, Священный Воитель, не раз говорил: «Нужно возвеличить верного слугу, даже если господин его был твоим врагом»… – Я хочу его видеть. Коназ Галиб, приведи его! Князь Глеб Владимирович поднялся и, разминая ноги, пятясь по-монгольски, вышел из шатра. Он вернулся с высоким седым стариком. Два монгольских воина держали старика за локти. Лицо его было рассечено, кровь стекала по белой бороде. – Кто ты? – спросил Бату-хан. – Я пестун и слуга князя Феодора Юрьевича. – Как звать тебя? – Апоница. – Хочешь служить у меня? Ты будешь в почете!.. – Прикажи меня зарубить, а служить у тебя не стану. Младшая жена Бату-хана, Юлдуз, сказала дрожащим, слабым голосом: – Джихангир, отпусти его! Бату-хан покачал одобрительно головой и сказал: – Ты человек верный. Я тебя прощаю. Я дам тебе коня. Разрешаю ехать обратно. Расскажи коназу рязанскому, что его сын за дерзкую грубость перед царем вселенной казнен. Субудай-багатур, приставь к этому урусуту четырех надежных нукеров. Прикажи, чтобы они его в пути не убили, а довезли невредимым до первого урусутского сторожевого поста. Монголы вывели из шатра Апоницу. Бату-хан и его гости продолжали пир и обсуждали планы наступления на землю урусутов. Глава третья. Мирная встреча с монголами Заметив исчезновение Торопки, ратники передового дозора, где находился Савелий Дикорос, были охвачены тревогой. Они поднялись на бугор, обошли его кругом, рассматривали следы, нашли лужу крови. Толковали, спорили, решили, что была борьба. Капли крови потянулись по снегу к месту, где обнаружились следы четырех коней. Дальше следы уходили прямо в татарскую сторону. Савелий, всегда угрюмый, стал совсем нелюдимым. Он скитался по степи, залезал в валежник, ночевал там не смыкая глаз, все хотел поймать татарина, чтобы выпытать, жив ли Торопка. Лихарь Кудряш ему разъяснил: |
| Савелий, согнувшись, пополз и спустился вниз в лог. Долго он пропадал. Тучи надвинулись и обложили все небо. Снег повалил гуще, дали затянулись пеленой. Мужики все ждали. Внезапно вылез из-за кустов Савелий. – Начинается метель, – сказал он. – Она может крутить и день, и два. В поселке пусто, лежит одна зарубленная старуха. Переждем в логу – там есть сарай с крышей. Хлеба у нас хватит. В степи мы застынем. Снег валил непрерывно. Ветер подхватывал его и бросал в лицо, залепляя глаза. Теснясь друг к другу, мужики спустились в лог. Полуразрушенные сараи были мрачны и пусты. Около одного из них сидела старуха, прислонясь к стене. Седая голова в платке была рассечена. Один глаз всматривался, как живой. Из сарая выскочил серый зверь. Большими скачками, поджимая зад, взлетел на косогор и скрылся. – Волк! – сказал Савелий. – Я тоже спугнул двоих. Они грызут здесь кости зарезанного коня. Забрались в глиняную мазанку с крышей. Приставили кол к двери. Стало тихо. Буря завывала уже за стеной. – Если подъедут татары, они нас захватят, как щенят. – Я сяду у дверей снаружи. Не засну. Если меня засыплет метелица, вы меня отгребайте. Все одна дума: не грызут ли волки моего Торопку. Утром Савелия вытащили из сугроба. Он, упираясь, говорил: – Я вас затянул сюда. Мой черед и сидеть! Но его втолкнули в мазанку, где уже горели в очаге сучья и бурьян и кипел горшок с мучной болтушкой. Внезапно послышались снаружи голоса. Кто-то хрипло закричал: – Есть ли тут душа живая? Откликнись, или силой войдем. Схватив топоры, мужики встали у входа и отодвинули дверь. Вошел покрытый инеем старик. Лицо и борода его были в крови. За ним показались четыре татарина. – Хлеб да соль! Дайте передохнуть и согреться. Всю ночь мотались по степи, чуть не поколели. Я – Апоница, слуга князя Феодора Юрьевича рязанского. Татар не бойтесь, они мне даны провожатыми до первой нашей заставы. Вас они не тронут. Мужики отступили, убрали топоры за пояс. Кудряш сказал по-половецки: – Зайдите, хлеба преломить. Татары толпились у входа, переговариваясь между собой. Двое пошли треножить коней, двое шагнули в мазанку, скрестили на груди в знак привета черные руки. |
|
|
